Крылья (джен)

Важно: все критические замечания, изложенные ниже, следует трактовать как «читатель поначалу неверно понял задумку и пытался разобраться».

Начну с того, что название «Крылья» намертво слиплось для меня с одноимённой песней Nautilus Pompilius. «Где твои крылья, которые нравились мне?» Не то чтобы это к чему-то обязывает текст, но ассоциация осталась на месте, особенно в эпизодах с Лидией.

Лидия, появившаяся в середине истории, как и подобает актрисе, отодвинула всех остальных далеко на задний план. Меня это поначалу обескуражило — как же, я уже настроилась читать про лётчиков и их боевое братство, а тут актриса! И вся тема преодоления, борьбы с чёртовым насосом, со смертью друга… безвестно отошла на задний план, оставив только обрывки.

Но это проблемы читателя, который после первых глав ждал более взрослую версию «Истребителей» Водопьянова или чего-то вроде бессмертного «В бой идут одни старики».

На самом деле, тут надо смотреть, как мне кажется, не на рассыпчатый, на первый взгляд, сюжет, а на идею, которая объединяет все его кусочки. Тут ведь очень много сюжетных линий на размер повести — им бы всем роман поувесистее, чтоб на каждого героя побольше, чем три ключевых эпизода. Так вот, каждая линия строится примерно по одному принципу: вот есть у нас человек на войне, вот справка, кем он был, вот причина, как он на войне оказался и зачем воюет, а вот мысль или ситуация, к которой он приходит.

Мысль или ситуация — те самые крылья, точка опоры среди войны, «надежды маленький оркестрик под управлением любви» — иногда даже буквально.

Все люди — разные, с разными судьбами, и приходят они тоже к разному. Ещё с первой главы, на фамилиях Андриевский, Мельников, Хабибуллин, Велутис, мне стало ясно, что повесть представляет собой срез советского общества, единого в многонациональности. И в дальнейшем это хорошо показано.

Я бы цитат из текста принесла, но Фанфикс не даёт мне это делать, поэтому — кратко об образах.

Лемарк Андриевский. Это моё любимое имя в повести — он, с одной стороны, Ле(нин) Марк(с), но в то же время звучит как белый офицер, с этаким французским шиком. И персонажу идёт это имя, во всём его поведении идёт.

Петя Мельников, его мать и трамвайные билеты… и могила «чуть левее взлётной полосы, если смотреть от Ольгинского пруда». Его уже нет, он он всё ещё присутствует в жизни товарищей — и Иван Раманов пишет его матери, каким он был живым, а на ресницах его друга «оседают холодные капли» тумана.

Михаил — Муртаза — Хабибуллин и его имя — плата за небо. Григорий Велутис с трагедией порванной куртки, отказавшим оружием и дурацкой шуткой, невесть как оказавшийся когда-то на татарской свадьбе.

Сергей Черевичкин и его голуби — первое явление крыльев, мирных крыльев. Павел Смирнов и позывные, и поиск своего места в мире, и птичка из плексигласа пополам с детской влюблённостью.

Кашовский, Шадрин и Ковач, их общий «далёкий дом — белорусские поля, ленинградские проспекты или венгерские холмы». Венгр Ковач в этой компании сначала странно смотрится, но, чёрт возьми, кого куда не заносил век перемен?

Николай Вешин. Дорогие покойники бабки Фени, отец и… не месть, но всё-таки она самая — внутри самого себя, для себя.

Мая Серебровская — мать-еврейка, стихи и метеорология. Весеннее имя и взгляд ноября — лучшее её описание. Но имя всё же значит больше взгляда.

Виктор Прокопович — беседа у расстроенного пианино, Римский-Корсаков и ненаписанное «влюбился». Оно как будто лишнее, выбивающееся из происходящего, но очень-очень нужное здесь и сейчас — даже не только ему и Лидии, а всем.

Лидия Орлова, холодная и аристократичная — даже в столовой с расстроенным пианино. Она не могла не быть раненой. И у неё тоже голуби в роли важного символа, хотя, казалось бы, откуда общий символ у простого парня Серёги и у «товарища актрисы» в дорогом шарфе?

Женщины, девушки, девочки из госпиталя. Сашута из смоленского села, «Додо Муравьёва», тётя Клаша с «рыбёшками», почти лермонтовская красавица Асият с её «Приезжайте к нам в аул!», «Капитанская дочка» Маша Миронова…

Много, много людей — для повести так точно. Но все они складывают из своих жизней одну важную мысль: «Война не кончилась. <…> Но в этой вечной круговерти потерь и долга появилась новая точка опоры — не в прошлом, а в том, что было здесь и сейчас. В людях, которые, несмотря ни на что, оставались живыми». Очень важно, что её высказывает именно Лемарк, который был даже немного более мёртв, чем Петька.

Знаете, так светло писать о войне надо уметь. Как пишут в отзывах о современных военных фильмах — «сейчас так не умеют». Собственно, я тут сказала про маленькую мечту, а это она и есть — светлая повесть о войне, без ненужных страстей, драм и криков на пустом месте. Без демонизации кого попало и пустой неоднозначности персонажей.

P. S. Поле «от автора» не менее интересно, чем сам текст, но, похоже, туда не влезла часть текста — он обрывается.