Комментарии «Архиепископ» (джен)

Весьма неожиданная история, которая подняла немало вопросов. Дальше по мере развития серии стало понятнее, как этот внезапный поворот впишется в общую канву, но в процессе чтения было весьма и весьма неожиданно.

Именно на этой истории в рамках серии стало существенно недоставать каких-то ориентиров — местной географии, дат и чего-то подобного. Потому что совершенно нигде не было указано, какой это примерно исторический период, но сложилось стойкое ощущение, будто совершенно отдельно этот период от всех перепитий Марка и его семьи расположен. Даже не столько географически, сколько хронологически.

Да, позже, в следующих рассказах, эти герои наконец пересекутся и снимут мои досужие подозрения, но ощущение любопытное, и надо бы еще поразмыслить, какие именно черты, детали, нюансы описаний и поведения создают неуловимое ощущение приблизительно какого-то времени. Весьма сомнительно как будто, чтобы упоминание семинариста, ученика или подмастерья так уж радикально повлияли, равно как и существование городов. Не могу похвастаться историческим образованием, так что на память не назову даже век, в котором непосредственно появились семинарии или, например, сформировались цеха. То есть для меня сами по себе эти слова не стали бы маркерами какого-то конкретного века (осмелюсь предположить, как и для многих других). Книги или шахматы? Тоже весьма расплывчато.

Склоняюсь к той мысли, что основополагающим фактором в восприятии времени была скорее культура. Отношение к миру у героев. Морриган, к примеру, не то что верит, она живет в мире магии. Если сны, карты и гадания говорят что-то, то вот именно так оно есть. Ей не нужно _верить_ в магию, как нам сейчас не нужно _верить_ в электричество, мы просто знаем и используем его как данность. Мышление к парадигме: магия — это часть мира, ее вообще не нужно доказывать, потому что какой дурак будет ее отрицать, ее присутствие очевидно и само собой разумеется — это мышление средневековое, скорее. И в той же парадигме находятся Марк, Селестина и прочие. Даже Антоний, который грешит как не в себя, не подвергает сомнению, что бог есть, грехи известны. Ему даже в голову не приходит, что на исповеди можно и соврать (очень очевидное решение для современного человека и настолько же абсурдное для средневекового, который в существовании Бога убежден так же, как в существовании неба над головой и земли под ногами, врать Богу на исповеди все равно, что пытаться плыть по земле). Эту же мысль подкрепляет и Инайра, когда говорит: "Драконы даны нам богами не для того, чтобы мы сжигали людей!" и следом за тем: "Мы бы укрылись в стенах аббатства".
Она ведь не прикалывается, она достаточно искренне уверена, что боги есть, боги накажут за сожжение людей, а в аббатстве можно укрыться от армии.

Любой современный человек покрутил бы пальцем у виска и возразил бы, что аббаство — это не неприступная военная крепость, а аббаты даже не близко к армии. Яков просто возьмет его штурмом, перебьет и монахов, и королеву, и детей. В современной логике это самый простой и логичный путь. Да сейчас никто и не пытается укрываться в церквях с мыслью, что какие-то верующие военные не посмеют оскорбить оружием дом божий.

А вот Марк верит. Он не говорит, что аббатство спалят, монахов перебьют. Он прикидывает, как плохо будет в аббатстве его сестре и детям. Как они лишатся законного трона. И, вероятно, в их мире действительно люди настолько верят, что не приходят в церкви и монастыри с оружием наперевес.

И против них находится Джуллиано:
“Я не спросил вас, грешно или не грешно играть в карты, юноша,”
“как вы знаете, мой дорогой Винсенто, я много что могу и именно поэтому меня, к стыду моего отца и дяди, сместили с должности и запретили читать проповеди и проводить богослужения”
“запретил потакать «его высокопреосвященству» в дурных наклонностях”

Уже из этих цитат можно сделать несколько заключений.
Во-первых, Джуллиано спокойно может даже пренебречь понятием греха, причем не только ради высоких целей, но и просто от скуки. Он вообще живет в мире, где бог - это не реальная карающая фигура, а докучливая условность. Вот есть высокопоставленные люди, которые могут или не могут что-то сделать. А если они про грех не знают, то и прекрасно, нет никаких проблем.
Во-вторых, Колин живет в мире, где бог куда менее реален. Бог абстрактен, он где-то неизвестно где далеко, запрет от имени бога как в современном мире: “Нехорошо врать”. Но дети при надобности легко врут, хотя и нехорошо. Вот и Колин играет в карты, хотя и нехорошо/грешно. А запрет от настоятеля - это уже реальная история, нарушать такой запрет - испортить отношения с настоятелем и, возможно, лишиться места или получить проблемы. Колин прекращает играть не потому, что бог все видит, а потому что настоятель может поймать и наказать.
В-третьих, в мире настоятеля тоже бога нет. Он прекрасно осведомлен, что за чудо держит в обители. Он еще и позволяет Джуллиано вести некоторый образ жизни, далекий от праведности. И не только настоятель. Люди, действительно уверенные в том, что бог есть, вот прямо здесь и вершит судьбы мира, давно изгнали бы Джуллиано, лишили сана и отправили родителю. Но все духовенство здесь покрывает эту историю и просто прячет Джуллиано, чтобы не множить скандалы и не портить отношения с его влиятельной семьей. И все это в совокупности и заставляет думать, что события Селестины и ее детей и события здесь — как будто в разных временных плоскостях.
Однако, поскольку позже Марк и Джуллиано приходят в одну точку, очевидно, есть другие причины, объясняющие такую разницу. Но мне пока в голову ничего не пришло. Быть может, “Южное солнце” просветит в этих вопросах.

(А еще мы успели выяснить, что я могу упускать различные нюансы, так что, возможно, ответ уже был, но проскочил мимо меня)

Еще один любопытный момент с именами здесь. Колин Озгон как будто не прячет никаких исторический ассоциаций (не могу ручаться, но из самых известных ничего подходящего не вспомнилось), Матиас, Елесиас, Доминик — это все отсылки на католических святых, хотя, полагаю, Елесиаса вы придумали, подражая принятой форме. А вот матиас и Доминик уже конкретно оттуда. И если отдельно Доминик мог быть стать просто проходным именем, в конце концов, большинство современных имен тоже из святцев, то вот в компании с остальными это уже конкретное указание. Вероятно, они приняли эти имена при постриге, отрекаясь от мирской жизни. Во всяком случае, упоминания мирских Саймона, Колина, Родерика, Ричарда, Тимоти явно указывают, что это не местность такая, где всем при рождении дают полную религиозную форму имени.

И посреди них вдруг Джуллиано. А он очень даже конкретно имеет отсылку на Джуллиано Медичи (не сомневаюсь, что есть и другие и вы могли иметь в виду вообще другого, но после сочетания имени - Джуллиано - и неправедного образ жизни грех было не вспомнить первым делом именно Медичи). Кроме весьма очевидной игры с историческими отсылками есть и следующий пласт. Джуллиано здесь чужак.

В пользу чужака-Джуллиано несколько доводов:
1. имя, не свойственное местности
2. поведение, которое тоже здесь не принято
3. внешность. Колин говорит не только о том, что Джуллиано не похож на священника.
“архиепископ выглядел скорее похожим на какого-нибудь помещика или даже барона, что иногда приезжал развлекаться в их село.”
4. семья, в которой вторых сыновей всегда отдают в церковь (еще один реверанс в адрес Медичи и Борджиа)

Сначала подробнее про внешность. Колин едва ли много повидал очень богатых людей, чтобы легко считывать их манеру держаться или нюансы особенностей. При этом Джуллиано едва ли дали одеться богаче, чем любому в обители, то есть самые очевидные признаки богатого человека благородного происхождения, которые были бы понятны бедному крестьянскому мальчику отсутствуют.
А что есть? Есть внешность. Если барон к ним в село только приезжает, то живет он где-то далеко. При этом семьи баронов, графов и дальше знати будут заключать браки с дворянами. Или других областей, очевидно. Возможно, даже не соседних. И их внешность будет отходить от фенотипа местных деревень, которые не едут за невестой через полстраны. То есть сын местных дворян внешне может иметь больше сходства с дворянами другого графства, чем с местными крестьянами.

И, наконец, семья. Второй сын — это не седьмой и не пятый. Как мы поняли из истории с Антонием, второй сын - фигура полезная и важная, особенно если первый сын - тот еще гений. Но вот семья отдает не одного или двух, а каждого второго сына в церковь. Им волей-неволей придется отправлять сыновей не только в ближайшую обитель, но и куда как подальше. И, вероятно, Джуллиано попал как раз подальше.

Но, помимо аргумента к иноземному происхождению Джуллиано, эта черта открывает и другой путь для размышлений.

Второй сын - это все же не пятый, которого сошлют в церковь, лишь бы глаза не мозолил и наследованию старших не угрожал. Но тут семья упорно отдает в услужение второго сына. Первого в очереди на наследование за братом. Иногда единственного за братом (дети все же весьма смертны).

Судя по тому, что жен и детей в обители не видно, предположим, что здесь, как и в христианстве, они не берут жен и отказываются от мирской жизни.

Едва ли такая жертва ради того, чтобы умилостивить местных богов или от большой любви к служению. Ну и не в черное монашество их отдают, очевидно. Джуллиано не случайно, а, видимо, очень даже при поддержке семьи получил свой сан, да еще и весьма не по возрасту.
Эта черта ясно указывает, что церковь здесь - политический игрок, и отправлять каждого второго сына в лоно церкви - это политическая ставка (которая обломалась на Джуллиано).
Или же, что чуть более вероятно, церковь была политическим игроком, когда-то было выгодно отправлять в лоно церкви сыновей. Времена поменялись, а привычка осталась.

Откуда вот это последнее соображение?
Мы имеем Джуллиано, который (что выяснится позже) имеет амбиции к власти. Можно, конечно, предположить, что его амбиции продиктованы любовью к праздному образу жизни и власть ему нужна исключительно удовольствия ради. Но он ставит свою жизнь на кон ради власти, когда лезет со своими гениальными идеями к всадника на диком драконе, который известен убийствами своей родни. Едва ли кто-то пойдет на поклон к такому хорошему человеку, просто чтобы проводить дни в неге и удовольствиях.

Значит, Джуллиано хочет власти сильнее, чем поигрывать в шахматы и наслаждаться вином. Хочет власти сильнее жизни. И вот с такими амбициями человек оказался в позиции архиепископа. По католическим меркам это уже довольно высоко, он из такой позиции имел все шансы пролезть до митрополита и даже примаса, то есть взять под духовное управление область, а то и страну. Но вместо этого логичного продвижения он продалбывается, перечеркивает все пути в высшее духовенство и начинает искать другие, внецерковные пути.

Джуллиано никогда и не был глубоко религиозным человеком, чтобы его кризис веры так настиг. О чем он сам и говорит:
“Я совсем не представляю вас тем человеком, что захотел бы вести духовную жизнь!..
— Меня об этом никто не спрашивал, юноша”

Но власти-то он все равно хочет. Будь церковь дорогой к реальной власти, он бы уже брал ее в оборот. Но Джуллиано либо изначально понимал, либо в процессе увидел, что за церковью власти нет или почти нет. Что для реальных изменений этот инструмент не пригодится.

И вот здесь возникает некоторое соображение. (Мне придется подлейшим образом вновь смешать несколько текстов, но что уж поделать)

Есть Марк и Инайра, которые абсолютно уверены, что вооруженная армия не войдет в аббатство или церковь грабить и убивать людей божих.
Есть семья Джуллиано, которая абсолютно уверена, что второй сын в духовенстве - это путь к успеху, так и надо.
Есть Кардинал Козимо, который буквально власть и управление в своих землях. К нему приезжает Антоний, к нему направляет королева Селестина.

И вот все эти люди верят, что боги есть, что боги всем управляют и вершат на свой вкус.
Кроме Козимо:
“ Он покорно слушал учителей, исполнял обеты, наложенные на него по праву рождения, он выполнял свой долг перед людьми, которые доверяли ему свои души и сегодня, кажется, доверили свои жизни. Но сейчас Козимо почему-то верил. Хотя и сам не сумел бы толком объяснить — почему.
Верил, что Марк Лерэа не желает причинять ему вреда. Потому что Марк на него не нападал.”

Верит ли Козимо в бога? Ответ очевиден - нет. Не в том смысле, что он пойдет на площадь объявлять, что богу нет и все позволено. А в том смысле, что бог - это такая докучливая внешняя обязанность (сейчас где-то ухмыльнулся Джуллиано), ритуал, но не реальная действующая сила. В мире Козимо нельзя, как в мире Инайры, укрыться в церкви, сказать “я в домике” - и никто не тронет. У Козимо вообще нет иллюзий, будто дракон не может сжечь церковь или бог там как-то укроет и защитит.
И когда Козимо верит, то во что? В доброту Марка Лерэа он верит, а не в богов и божью милость. Не верит он, будто сила молитвы оградит от драконьего пламени. Он верит в драконьего всадника, который не прикажет дракону спалить тут все.
Здесь мне могут возразить, что Козимо молился:
“Прочёл молитву, впервые за много-много лет вновь ощутив что-то, кроме привычных усталости и чувства выполненного долга.”
“И в какой-то момент стал молиться, ибо не мог больше шагать, не понимая, достигнет ли он цели своего утомительного путешествия.”
“Он мысленно прочёл молитву”
Но люди и сегодня молятся. Разница в отношении к вопросу и ожиданиях. Первые христиане, шаманы или викинги смотрели на богов очень даже практично. Прямо с убеждением, что они приволокли жертвы, прочли молитвы, и бог даст им вот то, о чем просили. С той же уверенностью человек сегодня в магазин приходит, жертвует деньги и получает пищу.
А человек современный читает молитвы, ставит свечки, стучит по дереву, трет пару статуй, кидает монетку и выполняет еще сорок ритуалов без особых ожиданий. Ну на авось, а вдруг все же там как-то что-то куда-то. Даже мать Тереза, заболев, поехала в больницу в Калифорнии, а не молиться в святые места о чудесном исцелении. Вот Козимо молится по такому же принципу. Боги богам, можно и помолиться, хуже-то не сделается, но и уверенности, что вот помолился и спасут, - ноль.

Не оттуда ли корнями и Джуллиано? И, быть может, здесь разворачивается как удивительный период падения веры, тот самый, который закончится ницшеанским “бога нет” и Достовским “если бога нет, то все позволено”.
Весьма, весьма было бы интересно, если так. И как будто сама серия при этом оставляет некоторое пространство для сомнений.
Как в самом начале это было с Марком - были у него вспышки ярости или его брат подставил? Психованный он или просто заложник обстоятельств? Злодей или несчастный мальчик, который не хотел ничего дурного?
Вот примерно такое же положение у сверхъестественного здесь. Есть Морриган, и в ее мире не просто вера, в ее мире буквально существуют силы, которые действуют и имеют некоторую власть. Есть множество героев, в мире которых сами богов как-то не действуют, но есть безусловная вера, что они, во-первых, есть, а во-вторых, могут и подействовать. И есть служители церкви, которые уже не сомневаются, что боги ничего делать не будут, даже если где-то эти боги обретаются.

Отсюда очень любопытный вопрос, а есть ли здесь все же боги?

Второй вопрос - есть ли у меня совесть писать простыни такого объема…