On the Matter of Parentage

#цветы_реала #мемуар #преподавательское и ученическое
Сидела я, сидела — вспоминала, что я такое поучительное могу рассказать из школьной жизни своей… Обидно же: у всех есть школьное воспоминание для Патронуса (ну, или для дементора), а у меня что?..
Короче, вот.
Из Омута Памяти: школьное воспоминание древних времен.

На отработку я нарвалась однажды.
Наша семья переехала, и так в 3-м классе я поменяла школу.
Несмотря на стандартную (тогда еще) программу, календарное расписание, конечно, немножко не совпадало. По литературе программа в новой школе отставала, и я по второму кругу стала проходить то же самое; зато по арифметике она ушла вперед.
Так я осталась без темы «сложные примеры». (Это та фиговина с круглыми, квадратными и фигурными скобками, которые надо раскрывать.)
На первой же контрольной этот провал обнаружился. И меня оставили после уроков, с прочими отстающими.
Отработка состояла в том, что вечером (занятия шли во вторую смену) мы сидели в классе, под надзором Анны Михайловны, и решали примеры. Решенные несли к учительскому столу на проверку. Сделал — свободен. Неверно — сиди, решай дальше.
И загвоздка была в том, что я понятия не имела, что с этими примерами делать. Учебник 3-го класса представлял собой просто задачник в чистом виде. Информации там не было.
Для нормального человека — проблемы никакой. Масса путей к выходу.
Но для меня…
И не то чтобы я рассмотрела имеющиеся возможности и забраковала их, вовсе нет! Они даже не приходили мне в голову. Почему — сейчас можно только предполагать.
Спросить кого-нибудь из одноклассников? Мало того, что я с ними еще не освоилась и вообще не отличалась способностью инициировать контакты: в качестве отличницы я привыкла к тому, что спрашивают всегда меня, а не я.
Родители никогда не вмешивались в учебный процесс. По умолчанию в семье было принято, что учится ребенок, а не папа с мамой. Возможно, отчасти потому, что советскую школу ни один из них не посещал и не чувствовал себя уверенно в ее контексте. В любом случае, проблем у них хватало и без меня.
Естественно напрашивающийся путь — спросить учительницу.
Вот это и есть самое странное…
Спустя столько лет сложно вспомнить мое тогдашнее состояние. Звезды сошлись очень неудачно: мало того, что стресс от резкой смены обстановки наложился на природную некоммуникабельность, — вдобавок глубочайший пиетет, внушаемый УЧИТЕЛЯМИ (что-то гермионское во мне все-таки, похоже, было), сыграл с моим детским сознанием скверную шутку. Раз учитель с меня спрашивает, стало быть, так надо: ему лучше знать. Мысль о том, что учитель может что-то просто упустить из виду и нуждаться в том, чтобы ему напомнили, даже не забрела в мою голову.
Да, это было фантастически глупо, даже для десятилетнего ребенка. И тем не менее…
Можно было, наконец, самостоятельно вывести алгоритм решения этих несчастных примеров (весьма простой). Будь я на пару лет постарше, наверное, додумалась бы до этого. Но, кажется, тогда и этого я сделать не пыталась. Просто с терпением буддийского монаха, крутящего молитвенное колесо, сидела и осуществляла арифметические операции в произвольном порядке.
Неправильно. Неправильно. Неправильно. Неправильно.
Наконец в который-то раз я случайно натыкалась на верную последовательность, и меня отпускали домой.
До следующего урока. Где обнаруживалось, что я ПО-ПРЕЖНЕМУ не умею решать сложные примеры. И меня опять оставляли после уроков.
И все повторялось.
Учительница, конечно, со своей стороны тоже могла бы спросить, в чем дело. Тем более что по прочим предметам был полный порядок, а в качестве классного руководителя она была в курсе, что меня перевели из другой школы в середине учебного года. Но очень напряженный, нервный и 12-часовой по факту рабочий день не лучшим образом действует на память и соображение даже таких людей, как школьные учителя.
У меня был чудный шанс обзавестись на всю жизнь каким-нибудь, условно говоря, снейпохейтерским комплексом (правда, Роулинг в то время еще только училась говорить), но я его по своей тупости про …короче, не вышло. Сначала я просто ничего не поняла. Много лет спустя, напротив, поняла слишком хорошо.
Неизвестно, сколько могла бы длиться эта эпопея, но на одном из уроков Анна Михайловна наконец объявила:
— ЕЩЕ РАЗ повторяю — а для тебя, <nordwind>, особенно!
И произнесла ровно две фразы, после которых туман, окутывавший несчастные «сложные примеры», мгновенно рассеялся.
Единственное, что меня тогда смутно удивило, — почему она сказала «еще раз», когда я совершенно определенно слышала это впервые в жизни?!
Так что, судя по удивлению, я все же была в душе уверена, что с ее стороны это какая-то загадочная, но глубоко обоснованная и справедливая педагогическая тактика. Как же иначе?
И что в моих отработках есть смысл. Даже если я пока не поняла, какой именно.

И смысл в самом деле нашелся, я все же не прогадала!!
Слишком уж хорошо мне это запомнилось.
Никогда, никогда, столкнувшись со студентом, начинающим тормозить буквально на пустом месте, я не упускала случая вцепиться в жертву и допросить с пристрастием, как дошла она до жизни такой:
— По каким признакам вы определили этот текст как романтический? Попробуйте объяснить своими словами разницу в бытовом и терминологическом употреблении слова «романтический».
— Почему вы считаете, что это амфибрахий? Нарисуйте мне, пожалуйста, ритмическую схему этих строчек. Объясните, по каким соображениям вы их так разделили?

И вот что странно (или нет): дети, которые вдвое старше меня-тогдашней — и в двадцать раз более бойкие и практичные, — точно так же шугаются сами спрашивать вещи, им непонятные. Даже там, где они точно знают, что чего-то не догоняют.
Так что этот опыт оказался очень кстати — спасибо Анне Михайловне!
В конечном счете больше пригодилось не то, чему меня учили, а то, чему я научилась сама.
С праздником, дорогие коллеги — бывшие и настоящие ученики и преподаватели!