Ну поскольку дневники я вести не умею, хоть ты тресни, буду сливать сюда "вбоквелы" по своему "Бастарду". Все польза какая-то.

#Из_не_вошедшего_никуда


Что рождается в спорах?


"Никто не смеет называть меня трусом!"

Марти Макфлай.


- Ну, Северус, ты точно готов? – профессор Флитвик протянул нетвердо стоящему на ногах молодому коллеге тяжелую масляную лампу.
Тот в ответ презрительно хмыкнул - получилось не слишком убедительно – и со второй попытки разобравшись, какой из двух Филиусов настоящий, схватил фонарь за бронзовое кольцо держателя.
- Абсолютно! – заявил он, сердито зыркнув на ехидно улыбающуюся заместительницу директора. Та посмела усомниться в его храбрости, подумать только! Чтобы ему, зельевару двадцати трех лет отроду, бывшему Упивающемуся и двойному агенту не хватило смелости спуститься по какой-то паршивой лестнице!? Да что она о себе возомнила? Никто не смеет называть Северуса Снейпа трусом!
Последнее заявление молодого человека было встречено одобрительными возгласами остальных профессоров.
- Красавец! – проревел Хагрид. – Мужик!
- Докажи, что крут без магии! – вторил ему почти такой же молодой, как и сам алхимик, Квиррел.
- Даешь на дракона с голыми руками! – автора этого высказывания Снейпу определить так и не удалось. Кто-то из женщин. Кажется Помона Спраут.
С тихой и добродушной профессорши гербологии сталось бы. Поразительно, сколько новых черт характера открывается в собеседнике в тот момент, когда он становится собутыльником.
- Шестьдесят пролетов, Северус, - напомнила Макгонагал, азартно блестя глазами за стеклами очков.
- Я помню, - с достоинством обронил зельевар, разворачиваясь к арке, чернеющей зевом распахнутой двери. Почти невидимые руны, змеящиеся по косяку, слабо фосфоресцировали в свете факелов. – И ни пролетом меньше!
Под бодрое улюлюканье коллег Северус Снейп переступил порог и начал свой долгий спуск в никуда: бессмысленный на практике, но чертовски важный с принципиальной точки зрения.
Изрядно подгулявший зельевар еще успел заметить, что пляшущая перед глазами руническая вязь складывается во что-то подозрительно напоминающее печать отторжения. Похоже, древние не хотели, чтобы сюда кто-то вошел. Или кто-то вышел.
Тряхнув головой, дабы прояснить мысли, спутавшиеся в пропитанный виски клубок, Северус поставил ногу на первую ступеньку. Мерлина ради, это просто лестница!

***
Первые пролетов двадцать Северуса все еще жег боевой азарт спора, так что он не слишком обращал внимания на окружающее. Отметил только, что после первого же поворота лестницы все звуки, лившиеся в дверной проем сверху, как Секо отрезало. Так что теперь зельевар наслаждался разве что гулким эхом собственных шагов. Если верить Флитвику, а причин ему не верить у Северуса не было, здесь ничего кроме стен и ступеней не было. Даже магии – как тут же убедился Снейп, попытавшись зажечь Люмос. Не зря ему дали фонарь.
К тридцатому пролету молодой человек обнаружил, что кое-что тут все-таки есть - тишина. Не обычная, сотканная из миллионов микрошумов, неразличимых человеческим ухом. Это была та тишина, которую порождает всякое отсутствие звука. Когда профессор ради эксперимента остановился, так, чтобы стихли его собственные шаги, ему показалось, что он проваливается в эту зияющую пропасть полного аккустического ничего.
Чтобы заполнить чем-то эту пустоту, зальевар быстро пошел вниз, считая пролеты и размышляя о том, как он вообще умудрился влезть в этот глупый спор. Определенно не стоило слушать Альбуса, уговорившего его поприсутствовать хотя бы на вечеринке в честь окончания учебного года. Однако, Дамблдор был убедителен и в его словах присутствовала неумолимая логика: в прошлом году Северус и так просиживал все праздники в лаборатории, погруженный в мрачную депрессию и эксперименты один другого опаснее. Снейп не знал, как Альбус объяснил коллегом состояние молодого преподавателя – не мог же он сказать правду! Замкнутость новенького профессора никто не должен был связывать с Поттерами. Это было и в директорских интересах тоже. Так или иначе, в этом году Дамблдор недвусмысленно дал Северусу понять, что всякой меланхолии есть пределы и, если алхимик не хочет посеять лишних подозрений, пора выбираться в люди. А вечеринка в честь отъезда студентов прекрасный повод начать вливаться в «дружный коллектив».
Чего никак не ожидал Снейп, так это того, что его недавние учителя, а теперь еще и коллеги, окажутся настолько…людьми. Самыми обыкновенными. Он-то ожидал посиделок с чаем, печеньем и в меру бессмысленными разговорами. Так, собственно, праздник и начался, однако, после часа «безобидной» гулянки Дамблдор печально, хоть и неискренне, сослался на стариковскую сонливость и торжественно удалился, пожелав коллегам приятного вечера. Как позже понял Северус, таким образом начальство давало понять, что официальную часть можно считать оконченной, а на неофициальную оно, начальство, смотрит сквозь пальцы, впрямую не поощряя, но и не запрещая коллегам по цеху веселиться.
Как уже говорилось выше, профессора, против ожиданий Северуса, оказались такими же магами, как и все прочие, и чаю с пирогами на кулуарных посиделках предпочитали виски, коньяк и красное вино, а интеллегентным разговорам – жаркие, азартные споры, в которых истина если и рождалась, то благополучно забывалась к утру.
Он не собирался ввязываться! Но Минерва исправно подливала ему виски и Снейп подумал, что в сущности здесь не так уж и скучно.
А потом Квиринус, которого коньяк из бледного и робкого маггловеда безо всякой магии превратил в увлеченного оратора, завел разговор о магглах! Этот чертов, бесконечный спор…
Кто круче, магглы или маги? С тех пор, как первый волшебник в пылу дискуссии залепил своему немагическому собрату сгустком сырой Силы, а тот, не долго думая, в ответ засветил ему тяпкой по лбу, камень преткновения не менялся.
И если в достатутные времена спор еще шел более или менее на равных, периодически возвращаясь в стадию банального мордобоя, то с закрытием границ магического мира удел вести дебаты перекочевал в сферу магглорожденных либералов и чистокровных консерваторов. Последние считали, само собой, что маги забрались по лестнице эволюции так высоко, что над ними уже не капало, ну а первые, потрясая научно-техническим прогрессом, вещали о том, что если бы маги не прятались за своим Статутом, магглы их бы давно уже сделали.
Квиринус, полукровка, активно изучающий оба мира, принадлежал к либералам. Вступившая с ним в полемику Макгонагал – к консерваторам. Остальные по ходу спора перебегали из одного лагеря в другой, подзуживая коллег ехидными шуточками.
И виски не остался в стороне. Именно виски выдал ехидный монолог о том, что магическая сила – это еще не все. И если консервативно настроенный волшебник без магии и шнурки завязать не способен, то человек обладающий разумом и волей и без нее способен на многое. Сам Северус в этот момент думал над очередной серией опытов и отношения к этому спору никакого не имел.
Слово за слово…и вот теперь он спускается черт знает куда по этой бесконечной лестнице, поддавшись на провокацию разгоряченный скотчем и магической гордостью Макгонагал. Он докажет ей, что он не трус! Да и чего здесь, скажите на милость, бояться?!
Пятьдесят третий пролет остался позади, алкоголь потихоньку выветривался, оставляя после себя легкий гул в голове. И в этом гуле необъяснимым образом рождались едва различимые звуки. Шедшие, кажется, снаружи.
На шестидесятой по счету площадке зельевар резко остановился. Ничего. Легкое потрескивание пламени в светильнике, шорох мантии… шорох? Он же, черт побери, стоит на месте! Мужчина поднял фонарь повыше: каменные стены, каменный пол. Его длинная, непропорциональная, изломанная тень на плитах. Идеально чистых. Ни следа пыли или запустения. Молодой человек до звона в ушах прислушался к окружающей его тишине…и, наконец, услышал.

***
- И дернул же меня Мерлин за язык, - обеспокоенно пробормотала Минерва, через порог заглядывая в безмолвную черноту лестницы. Оттуда, само собой, не доносилось ни звука. Прошло уже около сорока минут и холодный сквознячок, гуляющий по коридорам заброшенного северного крыла, начал неумолимо выдувать хмель из разгоряченных голов.
- Может он спустился на пару пролетов и отсидеться решил? – неуверенно предположил Квиринус.
- Ха! Северус Снейп? – Филиус покачал головой. – Этот молодой человек упертый, как гиппогрифф. Я не сомневаюсь, что ему хватило безумия действительно пройти все шестьдесят пролетов.
- А что там? – поинтересовалась Помона Спраут, тоже подходя поближе к дверям.
- Да ничего там, - Флитвик поморщился. – Просто лестница без магии, но атмосфера там и правда гнетущая, должен признать.
- Дык, эт’ – Хагрид отхлебнул из болтающейся на поясе фляжки с бренди. – Мож сходить за ним, а? Я мигом обернусь. Меня всякими этими штуками вашими не проймешь.
Филиус переглянулся с Минервой, всерьез обдумывая это предложение, но в этот момент дверной проем ожил, взорвав тишину неожиданно близким и отчетливым перестуком шагов. Создавалось полное ощущение, что все это время кто-то просто стоял десятком ступеней ниже, там куда не доставал свет факелов, и ждал, когда можно будет выйти.
Впрочем, объявившийся на пороге зельевар всем своим видом начисто опровергал это утверждение. Мужчина тяжело, с присвистом дышал, как после долгого изнурительного подъема, болтавшийся у него в руке фонарь не горел.
- Шестьдесят пролетов, Минерва, - твердо сказал он, впихивая фонарь в руки застывшей соляным столбом женщины.
Выражение лица Снейпа было таким, что у всех пропало всякое желание шутить. Трезвый как стеклышко, еще более бледный чем обычно зельевар выглядел, как человек, который хочет только одного – забыть о том месте, где он только что побывал. Навсегда.
- Северус, что… - начал, было, Филиус, но был перебит самим молодым человеком.
- Шестьдесят пролетов, - повторил он, огибая сгрудившихся у двери коллег с явным намерением убраться из этого коридора. – Заприте ее, Филиус. И Мерлин меня упаси еще хоть раз с вами пить.
С этими словами зельевар развернулся на каблуках и, не оглядываясь, ушел, твердо печатая шаг, оставляя за собой потрясенную тишину.
Он будет молчать об этом и завтра, и во все последующие дни, как бы ни приставали коллеги с расспросами. Не рассказывать же им о тенях на стенах, о черноте между пролетами. О тихом, неотвязном перестуке шагов где-то наверху, создающим ощущение, будто кто-то спускался навстречу, причем гораздо быстрее, чем поднимался сам зельевар. О липком, позорном, иррациональном чувстве, что снизу, из темноты на него пристально смотрит что-то невидимое, бесконечно голодное в своем многовековом одиночестве. О въедливо тихом, исполненном отчаяния и мольбы детском плаче где-то под ногами алхимика, заполнившим мертвую тишину в тот момент, когда погасла лампа. О том, что этот невидимый, невозможный здесь ребенок плакал голосом мелкого Поттера – точно так же, как в тот день, когда Северус ввалился в разгромленную детскую в Годриковой лощине.
Зачем им это знать? Северус Снейп отдал бы все что угодно, лишь бы не вспоминать самому.