Сколько ночей, лёжа на жёсткой земле и глядя в звёздное небо, я мечтала, как он меня поцелует! Мечтала, даже не надеясь, что это когда-либо произойдёт.

Будет ли наш первый поцелуй длинным или глубоким? Будет нежным или страстным? Целуются ли вообще гномы, как мы? И, наконец, колючая ли у него борода.

И вот это произошло, а я не ощутила почти ничего. Только мягкое тёплое касание.

Он ждал меня, его губы шевельнулись под нажимом моих.

Несмотря на это, наш первый поцелуй вышел невинным и строгим. С лёгким привкусом можжевеловых ягод, которые Беорн, не скупясь, клал в свой мёд.

Я испугалась, что сделала что-то не так.

Была бы с земным мужчиной, ни секунды бы не сомневалась. Пришёл. Один. К девушке. Ночью.

Поддатый. Последнее особенно развеселило.

Не может же кто-то быть настолько наивен!

Но это был Торин. Непостижимый гном из другого мира. И он был мне дорог. Я не хотела потерять его лишь потому, что один из нас неправильно понял второго.

Я нашла в темноте его ладонь и пощекотала. Безрезультатно. Однако руки не отнял. Кожа на ощупь была, как древесная кора. Не стоило ждать от её владельца изысканных ласк.

Мы сидели рядом, прижавшись, бок о бок. Его бедро грело сквозь ткань.

Гном громко дышал - он видел во тьме. Возможно ли, что ему нравилось молча сидеть и смотреть на меня?

Однако Средиземье меня кое-чему научило, и это – жить сегодняшним днём.

Я приподнялась, на ощупь заправила прядь волос за широкое ухо и, словно собираясь окунуться в холодную воду, кинулась навстречу неизвестности вновь.

Понадеявшись, что он поймёт меня правильно и сможет принять.

Он сделал это. И то, и другое.

Скоро всё было кончено.

Мой гном счастливо спал. Ещё и закинул на меня тяжеленную ногу.

Я лежала смущённая – вдруг так будет всегда? Разочарованная – а чего хотела от пьяного мужика? Два месяца обнимавшего только свой меч. Немного злая от неудовлетворённого желания. И уставшая.

Ночь любви обернулась дёргающей коленкой и тянущей болью внизу живота.

Хотя начиналась она просто прекрасно. Мы целовались, его била дрожь.

Со второй попытки вышло чудесно. Он расслабился и дал завладеть языком. Я обнаружила себя запустившей в его волосы пальцы, настойчиво проталкивающейся к нему в рот.

Целоваться с ним было свободно. Никакого напора губ, никакой бороды. Только глубокие влажные проникновения, когда мы словно не имели границ и переливались через край навстречу друг другу.

Его длинные пряди упали мне на плечи и перемешались с моими. Он казался горячим, как нагретый на солнце камень. А я набегала и разбивалась об него, как волна.

Когда мы отстранились, наградой мне стал стук отчаянно бьющегося могучего сердца. Было так странно вновь слышать обычные звуки, вроде храпа наших попутчиков за занавеской или уханья совы за стеной.

И тогда я вдруг поняла, что его руки меня больше не держат. Он убрал их за спину и, хуже того, напрягся и вцепился ими в постель.

Впрочем, я уже знала, как его расколоть.

- Что ты делаешь? – просипел гном, когда моя ладонь погладила его по бедру. – Ты хоть понимаешь, что произойдёт?

Я едва сдержалась, чтобы не хихикнуть. Какое-то звериное чутье говорило, что с этим мужчиной надо быть осторожней. Излишняя торопливость могла его оттолкнуть.

Ладонь чуть продвинулась вверх.

- Я ведь не остановлюсь, - срывающимся шёпотом пообещал он. А сам разводил колени пошире.

Я подумала, с этого станется – решит, что лишает чести приличную бабу. Знал бы он, сколько раз за дни похода мне хотелось зарыться ему прямо туда.

- А ты и не останавливайся… не надо… прошу…

И дальше всё произошло разом.

Я подняла ладонь выше, откуда полыхало жаром. Накрыла то, что нашла, и ахнула, мгновенно растерявшись, от того охвата и напора, который там ждал.

И сразу же на меня словно налетел вихрь. Играючи поднял в воздух и перекувырнул. Хлестнул тугими зажимами по лицу. С размаху опустил на постель, а сам рухнул сверху и подмял под себя.

Вот тогда-то я и испугалась.

Это был не тот спокойный и вежливый Торин, какого я знала. Он будто сорвался с цепи: рычал и фырчал, и хватал меня так, словно хотел сразу держаться за всё.

Сунулся в грудь и издал яростный рык, обнаружив бинты.

- Только не рви!

Ещё лишит последних штанов.

И принялась сама их сдирать. А он стягивал свои сапоги.

Один сапог упал на пол и прогремел на весь дом. Мы притихли. Но звук за занавеской стал только громче. И принялись наперегонки избавляться от всего, что нас разделяло.

От меня уже не зависело ничего. Он навалился, голый и горячий, и набросился на грудь, как голодный на хлеб.

Было что-то трогательное в том, что зрелый, много чего повидавший мужчина завёлся, словно юнец.

Я наслаждалась и мокла под ним.

У меня болели нутро и ноги. Из меня толчками вытекало липкое семя. Я была взведена до предела и размышляла, что любовь вовсе не так удивительна, как о ней говорят. И всё же неизмеримо лучше, чем мои прошлые кукольные партнёры, которые всегда точно знали, как обращаться с женщиной и где поласкать.

Раньше, если мужчина не подходил мне в постели, я сразу давала ему от ворот поворот. Сейчас это было не важно.

Снаружи что-то шуршало. Как будто кто-то большой и тяжёлый бродил вокруг дома и тёрся бочиной об угол стены.

Прежде чем уснуть, я выползла из-под гнома и вытерла бёдра рубашкой. Ещё ни одному мужчине я не позволяла кончать прямо туда. Поднесла к лицу прядь его волос и в несколько точных касаний завершила то, чего не доделал он.

А потом заползла обратно и вернула на себя тяжёлую ногу.

Когда я проснулась наутро, постель рядом со мной пустовала. Сквозь узкие окна и отверстие крыши в огромный сумрачный дом пробивались лучи.

Я оделась и вышла. Засохшая рубашка казалась мне грязной, и я опасалась, как покажусь остальным, хотя в том, что приключилось, не было никакого стыда или вины.

Они сидели на крыльце. Они - это Фили и Бильбо.

Фили пил молоко, хоббит перебирал малину в берёзовом туеске.

Я думала, они повернутся, ткнут в меня пальцами и скажут: «Ага!». Но они молча подвинулись и дали мне сесть.

- Неужели я вчера пел? - хрипло пожаловался Фили и предложил молока. - Хотя это объясняет, почему у меня болят уши и трещит голова.

Хоббит вымученно его поддержал.

Я долго потом улыбалась, вызывая неудовольствие на лицах страдальцев, представляя, как надо набраться, чтобы не заметить пропажу своего короля.

Следующая часть нашего путешествия очень напоминала начало: у нас были пони и лошадь для Гендальфа, их нам одолжил Беорн; тюки, под завязку набитые сытной едой; несколько ножей, рыболовная сеть, посуда, тёплые одеяла для всего отряда и луки со стрелами для всех, кто захочет.

Оставалось только догадываться, что оборотню посулили за это. Разве что Гендальф заговорил его пчёл.

Перед отъездом гномы накололи дров и натаскали воды, подлатали крышу дома, приделали к телеге отвалившееся колесо и наточили все ножи, топоры и косы, какие нашли.

Мы с Бомбуром и Бильбо с самого утра пекли хлеб. Возвращаться ко всяким разностям мне было некогда. Да не очень-то и хотелось.

В свете дня произошедшее приобрело новый смысл.

Два существа – одно из них сильно нетрезвое – провели вместе ночь. С кем не бывает? А то, что я ждала большего – кого это должно волновать.

Мой герой не приходил до полудня. Все говорили, что он, Гендальф и Двалин ушли с восходом солнца, когда остальные ещё спали, но не знали, зачем и куда.

Он явился к обеду. Прошёл через ворота и встал, подбоченясь, напротив.

Я в это время месила тесто под липой и, завидев гнома, опустила глаза. Что сделает? Подойдёт и обнимет – неловко. А примет вид, что ничего не было – хуже стократ.

Он не подошёл, но и не притворялся сторонним. Улучил, когда я осталась одна, и прижал за поленницей к дому. Принялся целовать, говорил:

- Мы с Гендальфом разбирали следы. Здесь ночью бродила уйма медведей!

А я думала, что намёк понят верно – кого не стыдятся, целуют при всех. И что неужели этот мужчина обнимал меня голый во тьме.

- Как твои рёбра?

Он что-то промычал и улизнул. Такой вот он был. Терпеть не мог, когда напоминали о слабостях и недостатках.

Почему он не женат?

Этот вопрос я задавала себе и когда седлала нового пони – лошадки у Беорна были что надо, но я всё равно вспоминала красавицу Руби, - и когда выезжала за ворота усадьбы.

Все короли, о которых я слышала, заботились о продолжении рода. Глупо было отправляться в поход, прихватив обоих наследников и не оставив дома законного сына.

- Торин выглядит почти довольным, - заметил Бильбо. – Радуется, наверное, что не умер вчера.

Хотелось верить, что он доволен и по другой, более личной причине. После нашей совместной ночи со мной творились непонятные вещи.

Пока мы ехали, он вёл себя, как обычно. Разве что чаще оглядывался через плечо. Однако на первой же остановке подхватил котелок и повёл за деревья: «Поищем воды». А там ловко спустил с меня штаны, повернул задом и наклонил. От его вчерашней скованности не осталось и следа.

Было уже не так больно, но так же неуклюже и быстро.

Ноги снова измазаны в липком, и я снова корила себя, что не остереглась. И почему-то ощущение грязи и того, что я оплачиваю телом его редкие прикосновения ко мне.

Хотя он не был груб. Развернул после к себе, обхватил лицо и страстно поцеловал. А потом отпустил и словно забыл.

Завязывая дрожащими руками штаны я поздравила себя с тем, что меня поимели, не снимая доспехи.

Когда возвращались обратно – гном впереди с котелком, я с пунцовыми щеками за ним – уверена, оба вспоминали тот неловкий случай у ручья, когда я пыталась его поцеловать. Как это было давно!

Отряд встретил нас безразличием. Только на лицо Фили наползла недолгая тень. Но он тряхнул золотыми кудрями и живо её отогнал. Не так-то просто поверить, что дядька, которого с детства знал бирюком, увёл из-под носа девчонку.

А Бильбо безмятежно сиял. В его понимании Торин навсегда оставался благородным королём, который не мог сделать дурного.

Мне захотелось визжать. Подойти и проорать каждому из них: «Да пялит он меня! Пялит! Он не такой, как вы все думаете о нём. Не-та-кой!»

Мне постоянно хотелось подойти к нему и прикоснуться, поделиться всякими глупостями, которые вертелись у меня на уме. Приходилось напоминать – он этого не хочет, ему этого не нужно.

Моё обожание доходило до того, что я мечтала стирать его одежду и чистить его сапоги.

Это шло вразрез с тем, чему меня всегда учили.

У нас считалось, что грязный быт и интерес несовместимы. Что мужчина, которому стирают носки, становится жалок, а стирающая их женщина - скучна. Но я не понимала, почему, если я что-то сделаю для него, это должно разочаровать.

Скорее всего, у меня просто поехала крыша.

Как-то вечером я долго размышляла о любви. Что это за штука и зачем она нужна. И заключила, что понятия не имею, что это такое.

Вот гномы не пели серенад и не читали стихи. Они просто жили со своими женщинами всю жизнь и надеялись, что встретятся с ними и по ту сторону грани.

Ещё они не сотрясали воздух разговорами, но, когда действительно припекало, помогали и словом, и делом.

А я со своей многолетней историей, кучами книг и обилием сложных механизмов оказалась не в состоянии объяснить, почему одно живое существо имеет потребность делиться своими мыслями с другим. И желает, чтобы это было взаимно.