Одним далеко не прекрасным осенним вечером – за окнами замка гремел гром, а молнии одна за другой ударяли в море – Беллатрикс отвлеклась от длинных счетов, сняла с носа пенсне и безапелляционно заявила мужу, что Рабастан обходится им слишком дорого.
- Если он и дальше будет столько пить и... есть, - урожденная Блэк удержалась от более грубого слова, - Авада нашему семейному бюджету! Он уже не мальчик, Родольфус, - с ноткой грусти в голосе добавила она, тут же снова помрачнев, - пусть идет зарабатывать на жизнь!
- Но отец оставил ему какие-то деньги... – слабо возразил Руди. – Их можно пустить в оборот...
- Че-пу-ха! Раба давным-давно все просадил! Дай ему два кната в руку и два пинка в... – воспитанная Белла закусила губу, - и пусть катится подобру-поздорову!
- Но ведь Раба ничего не умеет, - сделал последнюю попытку старший Лестрейндж.
- Не маленький, научится! – отрезала жена.
На следующее утро продравший глаза Рабастан с удивлением обнаружил возле кровати два туго набитых чемодана со своим тряпьем, пожирательскими аксессуарами и кипой маггловских журналов, а также клетку с коршуном Цыпой. К ручке черного чемодана было прикреплено длинное, полное сбивчивых извинений и нравоучений письмо от брата, а на втором красовался клейкий листочек ярко-розового цвета, гласивший: «Иди к драклам! Скатертью дорога!» – почерк принадлежал Беллатрикс. Высказав Цыпе все, что он думает о нежно любимой невестке, Раба почистил клетку, где среди мусора и птичьего помета нашел два золотых галлеона.
Отлевитировав багаж за ворота, младший Лестрейндж с тяжелым сердцем оглянулся на родной замок, показал застывшей в окне Белле язык и задумался о том, куда ему лучше податься. Разумеется, многие соратники любили пропустить вместе с Рабой стаканчик-другой огневиски, но мало кто был бы рад видеть его на своем пороге с чемоданами и радостным: «Я к вам пришел навеки поселиться!» Почесав затылок, Рабастан хмыкнул, набросил на клетку платок и дезаппарировал к Малфоям.
Увидев его в дверях гостиной, Нарцисса ойкнула и бросилась вон из комнаты, Драко вылупил глаза, а Люциус горячо запротестовал.
- Рабастан, прошу прощения, но мы совсем не готовы тебя принять! Нет-нет-нет, это исключено! – тараторил старший Малфой, выпроваживая дальнего родственника в холл. – У нас... – Люциус замялся; аргумент «у нас мало места» никак не вязался с просторами родового имения, – у нас тут полчища докси... и вообще... не знаю... Может, через пару недель...
- Но мне некуда идти, - объяснял Раба, с досадой косясь на чопорных Малфоевских эльфов. – Ее сестрица выставила меня из дома!
- Очень, очень сожалею и сочувствую тебе! Весьма! Весьма сочувствую! Это просто варварство! – отчеканил Люциус, захлопнув парадную дверь перед носом Лестрейнджа. Спустя мгновение створка приоткрылась, и на площадку рухнули чемоданы и клетка.
Цыпа выслушал еще одну полную негодования тираду и недовольно закурлыкал, долбя клювом прутья тесной тюрьмы. Дотащив багаж до границы аппарации, Рабастан вытащил из кармана галлеон и загадал на орла-решку. Приземлившаяся на грязную ладонь монетка означала, что следовало попытать счастья у Макнейров.
Уолден проживал в низеньком одноэтажном доме с видом на свалку. Аппарировав под кухонным окном, Раба заметил, что многочисленная семья соратника только что села завтракать: тучная миссис Макнейр разложила яичницу и бекон и разливала по кружкам чай. Стараясь унять урчание в желудке, Лестрейндж робко постучал по жестяному подоконнику и дружелюбно улыбнулся. Хозяйка подняла глаза и завизжала так, что трое юных Макнейров вздрогнули, один подавился, а младшая мисс чуть не свалилась с высокого стульчика. Сам Уолден меланхолично глянул в окно – Раба ухмыльнулся еще шире и приветливо помахал рукой.
- Здорово! – радостно объявил Рабастан, как только товарищ с женой вышли на крыльцо. – А я вот... мимо проходил... и решил заглянуть...
- С вещами, - добавила Клотильда Макнейр, угрожающе багровея.
- А что в этом такого? – притворился непонимающим Лестрейндж.
- Раба, не дури! Нарси мне уже обо всем написала! – госпожа Макнейр выудила из кармана фартука надушенный конверт. – Так что зря пожаловал!
- Э-э-э, Уолден, ты что, забыл... – в Рабастане тоже закипала кровь, и он был готов напомнить другу обо всех карточных и кабацких долгах, но Клотильда молниеносно выхватила палочку. Прильнув носами к стеклу, из кухни на них смотрели шестеро маленьких Макнейров.
- Ничего он не забыл!! Проваливай, алкоголик, стервятник неощипанный! – наступала на него дородная хозяйка. Уолден тем временем незаметно скрылся в доме.
- Я вам это еще припомню, - сквозь зубы прошипел Рабастан; пятясь к багажу, он зацепился за клетку и опрокинул ее, вызвав сердитый клекот. Юные Макнейры тут же распахнули окно и заверещали:
- Дядя Раба Цыпу принес!! Он Цыпу принес, давай с ним играть!! Ну ма-а-ам, па-а-ап!... Дядя Раба, не уходи!!
- Круцио! – рявкнула Клотильда на детей, по-прежнему тыча палочкой в Рабастана; малышня бросилась прочь от окна. От души жалея о том, что кодекс чести не позволяет драться с дамой, Лестрейндж плюнул и дезаппарировал.
На пороге поместья Эйвери его также постигла неудача: старый эльф-привратник с грустью сообщил, что этим утром хозяева неожиданно упаковали все самое необходимое и отправились в летнюю резиденцию на юге Франции.
- Даже позавтракать не изволили, сэр, даже газету не раскрыли, сэр, - кручинился домовик, печально таращась на незваного гостя.
- А, понятно... слушай, а ты не дашь мне чего-нибудь поесть? – с надеждой в голосе спросил Рабастан.
- Не было приказа кормить попрошаек, сэр, - пробубнил эльф, щелчком запирая дверь.
Сев в позе мыслителя на чемоданы, Раба принялся рассуждать логически. Нарцисса наверняка успела отправить предупреждения всем женатым Пожирателям: значит, стучаться к Яксли, Гойлам или Крэббам было бесполезно. Из хороших товарищей холостяками являлись Амикус, Грейбек, Снейп и Долохов. Выяснять отношения с приставучей сестрой Амикуса совершенно не хотелось, Грейбек наверняка бесился, ведь завтра полнолуние, а Снейп сидел в Хогвартсе; врываться же в домик на Спиннерс-Энд в отсутствие хозяина было бы верхом неприличия. Оставался только один вариант, и Раба, отчаянно надеясь на то, что Тони у себя, а не дрыхнет в каком-нибудь трактире, аппарировал к неказистой лачуге в неблагополучном районе Хогсмида.
К счастью, Долохов оказался дома – правда, отозвался он лишь тогда, когда потерявший терпение и вконец расстроившийся Лестрейндж стал колотить в дверь ногами. Хозяин, шатаясь, добрел до входа, пробормотал «Алохомора» и, не удержавшись на пороге, упал в объятия Рабастана.
- Тони, я тут...
- Товарищ дней моих суровых! Каналья... слизеринский мой! – вместе с перегаром выдохнул Долохов, троекратно целуя друга в колючие щеки. – Какими судьбами?!
- Боюсь, тебе это не понравится...
- Да как же так? Да проходи, проходи... это надо отметить! – засуетился радушный хозяин; из кладовой уже неслась по воздуху бутыль бесцветного дурмштрангского огневиски.
Приятели выпили и за встречу, и за изгнание, и за здоровье Темного Лорда, и за победу, и за все остальное, что пришло на ум Долохову. Выпив и закусив, Рабастан воспрянул духом и даже выпустил Цыпу из клетки; коршун с клекотом покружил по комнате, а потом сел хозяину на плечо, грозно щелкая клювом.
- Нет, ну ты представляешь себе? – в десятый раз повторил Лестрейндж – язык у него несколько заплетался, а в голове словно носился смерч. – Она меня... выставила... ведьма! – Раба ударил кулаком по шаткому столику, стаканы чокнулись с бутылкой. – Зарабатывай, говорит! А как?
- Сложный воп-прос, н-н-но решаемый, - Антонин наставнически поднял дрожавший указательный палец. – Пр-р-ридумаем что-нибудь. Не боись, можешь жить у меня сколько хошь.
- Ох, спасибо, выручил! Твое здоровье! – гаркнул Рабастан, поднимая почти пустой стакан.
Проболтав до позднего вечера над маггловскими журналами, соратники, наконец, утомились: Долохов сдвинул две длинные лавки, застелил их походным плащом и пожелал Рабе спокойной ночи. «Как хорошо, когда есть настоящие друзья!» - была последняя мысль Лестрейнджа перед тем, как он погрузился в крепкий сон, по привычке положив палочку под жесткую подушку.
Утро ворвалось в затуманенное алкоголем сознание вместе со странными дребезжащими звуками. Глухо ругаясь, Раба разлепил веки, нашарил палочку и послал себе в висок Отрезвляющее. Напротив него за столиком сидел Антонин – положив ногу на ногу, он настраивал гитару.
- И тебе доброго, - буркнул Рабастан, откидывая колючее одеяло и раздраженно косясь на Долохова. – Что это такое? Зачем?
- Да так, - беспечно цокнул языком Тони, проверяя противно звеневшую струну, - я тут покумекал, как бы тебе деньжат заработать... Ты ведь неплохо поешь, да? Я слышал – неплохо.
- Ну и что? – с подозрением спросил Лестрейндж.
- Бери вот, учи наизусть – душевные песни, - Антонин кивнул головой на стол, с которого в руки Рабастану полетело несколько листочков пергамента. – Я сам сочинил; когда писал, слезы на глаза наворачивались.
- «Вдоль по Дрянн-аллее», «Постой, паровоз»... это какой паровоз – Хогвартс-экспресс, что ли? «Очи черные», «Лесной олень» - нет, оленя не надо! – запротестовал Рабастан. – И вообще, зачем мне эти песенки?
- Учи! – отрезал Долохов; струна под его пальцами натянулась и лопнула.

Алекто опустила палочку, и пакеты с покупками (мясо, овощи и зелень – в одном, тритоньи глаза, законсервированные слизни и толченые тараканы – в другом) плюхнулись на тротуар. Сняв с головы грязный платок и вытирая им вспотевшее лицо – день выдался на удивление жарким – Пожирательница заметила возле перекрестка какое-то скопление людей. Наделенная нездоровым любопытством, Алекто подхватила сумки и заспешила вперед, локтями расталкивая мешавших ей прохожих. Мало ли – может быть, бакалейная лавка удосужилась в кои-то веки устроить скидку? Из толпы возле перекрестка доносилось надтреснутое бренчание и заунывное пение. «А у мужика приятный голос», - отметила про себя Алекто, бесцеремонно отпихивая зевак. – «Только что ж он так душу надрывает?»
- Постой, паровоз, не стучите, колеса! Кондуктор, нажми на тормоз-з-за-а-а!! – выл кто-то баритоном; пожилые ведьмы в толпе не стеснялись ронять на мантии слезы, а в брошенную на тротуар шапку – кнаты и даже сикли. Пожирательница полезла в карман за мелочью, но тут колдун перед ней посторонился – Алекто обомлела и застыла с открытым ртом.
- Я в Хогвартс дека-а-ану с последним приветом...
- Э-э-э... кх-х-х... – только и смогла выдавить Алекто; она даже не заметила, как из сумки исчезли сначала маринованные слизни, а потом и толченые тараканы.
- Спешу показаться на глаза-а-а-а!!
- О-о-ох-х-х... – выдохнула Пожирательница, как ошпаренная выскочив из толпы. Воровато озираясь, она свернула в тень переулка и дезаппарировала.

- Ты с ума сошел?!! – гремел на весь замок Родольфус; палочка в его воздетых к потолку руках полыхала багровым пламенем. – Какой позор!! Что мы теперь будем делать? Салазар великий, да это хуже Азкабана!!
- Ну что ты разорался? Всего пара песен, и уже куча денег! – ухмыляясь, оправдывался Рабастан.
- Никогда! Никогда Лестрейндж не протягивал руки!!
- Ты же сам сказал...
- Я не имел в виду попрошайничество!
- Я не попрошайничал! Я заработал это честным творческим трудом! – вдохновенно парировал младший брат.
- Все... все, у меня сейчас откажет сердце, и я умру. Все, Раба, ты меня довел. Отправляйся в свою комнату, и чтоб духу твоего... в моем кабинете... не было... Ох, Беллочка! – застонал старший Лестрейндж, опускаясь в кресло. – Я этого не переживу! Накапай мне, пожалуйста... то, что Северус принес, в верхнем ящичке...
Беллатрикс засуетилась и разбила несколько склянок.
Тем временем Рабастан наверху раскрыл чемоданы и с довольным видом левитировал свои вещи обратно в шкаф, на котором уже устроился не менее довольный Цыпа. Вернув все на свои места, Раба прямо в сапогах рухнул на кровать и достал из кармана сложенный вчетверо листок. Пробежав глазами текст, младший Лестрейндж усмехнулся и взмахнул волшебной палочкой.
- Была песенка про оленя, а стала... – в листок ударила синеватая вспышка, - песенка про Поттеров...
И в уютных снах, какие снятся только после возвращения домой, Рабастан летел над крышами Хогсмида верхом на крылатом коне, бренча на старинном греческом инструменте, а вокруг толпы восхищенных дементоров бросали в воздух пригоршни галлеонов и тритоньих глаз...