Мне почудилось, будто я умер. Сковывающий, пробирающий до самых костей холод, казалось, забрался под кожу и остановил моё сердце. Я не мог пошевелиться, не мог даже почувствовать собственное тело… Однако было не только мертвенно холодно, было ещё и до жути темно. Как бы ни старался разлепить веки, я был не в состоянии хоть что-то увидеть: к лицу навязчиво лип, очевидно, недюжинной толщины снежный слой.
Но внезапно я ощутил волну лёгкой встряски. И снова, и снова… Меня резко схватили за обездвиженные руки, принявшись с силой куда-то вытаскивать. Рефлекторно я начал барахтаться в этом снежном море, по-прежнему не чувствуя ни рук, ни ног, однако понимая, что с каждым новым рывком я постепенно возвращаю себе тело. Наконец, в ноздри ударил ледяной воздух, позволяющий несдержанно вдохнуть и тут же пожалеть об этом — в нос, горло и сами лёгкие словно впились тысячи игл. Но дышать необходимо было, и я вдыхал снова и снова, постепенно привыкая к болезненно колючим ощущениям.

Топящие сугробы наконец выпустили меня из своей удушливой хватки, и я принялся хрипло откашливать попавший в рот снег, обессиленно завалившись на живот. Глаза вскоре получилось открыть, но по ним тут же ударил слепящий свет, ярко отражаемый блестящим снегом. Не сразу привык я к этому, а когда наконец стало терпимо, я с трудом перевернулся на спину, ногами ещё утопая в снегу, и разглядел над собой обеспокоенное лицо… Торина. В волосах, бровях и ресницах у гнома запутались сотни снежинок, губы были почти что синие, да и весь его лик был неестественно бледен.

Наверное, я выглядел так же, если не хуже.

— О нет… Я утащил тебя с собой… — первая пронзившая сознание мысль тут же бесконтрольно сорвалась с губ, голос ожидаемо был охрипшим.

Это ведь он держал меня, не давая упасть… И вот, что из этого вышло.

— Ещё кто-то упал?

— Нет. Вставай, — хрипота голоса проскальзывала и в его словах. В который раз Дубощит подал мне руку, которую я не раздумывая принял, но, видимо, в полной мере ощутив, насколько не подчиняется мне сейчас тело и как стремительно я заваливаюсь назад, гном подхватил меня и второй рукой, твёрдо подымая на ноги.

Пейзаж, нас окружающий, стремительно завертелся перед моими глазами, грозясь вынудить меня снова потерять равновесие, но я как-то устоял, подняв взор к небу, ища скалу, с которой мы свалились. Открывшаяся мне картина впечатляла.

— Знаешь… Забудь, что ты слышал в Ривенделле, — ничуть не смутившись прямого, слегка хмурого взора голубых глаз, я усмехнулся. — Упасть с такой высоты и остаться целым? Аулэ благословил тебя и твой поход!

Фраза вышла несколько несвязной — язык немного заплетался. Примёрз к нёбу, наверное. И голову всё по-прежнему кружило, путая сознание и выбивая оттуда трезвые мысли.

— А тебя, видимо, нет… — взгляд Торина стал ещё более хмурым, зацепившись за что-то в районе моей макушки; колкости в его тоне я не уловил, что меня насторожило. Я недоумевающе уставился на гнома, тут же заметив, что его силуэт как-то нечёток… Головокружение усилилось, картина стремительно расплывалась. Я пошатнулся, сделав два неровных шага назад. Ладонь сама потянулась к правому виску, что непонятно пульсировал и отчего-то мёрз сильнее левого, да и всей головы в целом. Пальцы коснулись вязкой влаги.

— Рэйна!..

Последним, что я увидел, стал тревожный взгляд Торина, бросившегося меня ловить.

Глаза её закатились. Охотница бы рухнула обратно на снег, если бы не стояла в двух шагах от него: мужчина подхватил Рэйну, осторожно опускаясь на колени. Попытки воззвать к девушке успехом не увенчались. Правую скулу извилисто очертила тёмно-красная дорожка, за ней побежала вторая… Торин выругался. Да, ему, конечно, досталось: мелких ссадин, новых порезов и два противно ноющих ушиба лавина ему щедро оставила. Однако чудом гном избежал серьёзных ран, чего не удалось лорэнтке.

«С благословением-то не прогадала…» — лихорадочно промелькнуло в сознании Дубощита, пока он судорожно озирался по сторонам. Что, в принципе, было более, чем бессмысленно: залежи снега и льда простирались на много миль вокруг.

Вновь взглянув на бледное лицо девушки, гном отчаянно впился взглядом в стремительно синеющие губы охотницы и багровеющий отворот её воротника, куда безостановочно стекали капли крови.

Очнулся я нескоро. Вокруг по-прежнему было убивающе холодно. Голова вроде была со мною, а вроде бы и не работала… Глаза, с трудом открывшись, наткнулись на всё то же серое небо, с которого на сей раз сыпались мелкие снежинки, отрезвляюще оседая на лицо.
Я попытался повернуть голову, дабы оглядеться, но спонтанное движение отозвалось острой болью в районе шеи и макушки, вынуждая меня хрипло зашипеть. Протянув ладони к противно ноющим точкам, я изумлённо нащупал рваную полоску какой-то ткани, обмотанной вокруг моей головы. Недоумение это, правда, быстро прошло: стоило лишь осторожно приподняться на локтях, пересиливая неприятные ощущения, и увидеть недалеко сидящего Дубощита, устало подперевшего голову рукой. Край его рубахи был неровно оборван, что не оставило у меня сомнений по поводу происхождения импровизированной повязки.
....
— Когда в следующий раз решишь отправиться в горы без мага, напомни мне тебя ударить… — попытался я обратить на себя внимание осипшим голосом. Торин сию же секунду поднял голову, и в его непривычно измученном взоре было заметно ещё и удивление.

— Не думал, что ты очнёшься.

— Напрасно. Я уже падал со скал, в конце концов, живу на крайнем севере.

— И часто ударяешься головой?

— Случается.

— Что ж, это многое проясняет…

Его насмешка не показалась мне злой, к тому же, увидеть на лице гнома столь спокойную полуулыбку — большая редкость, а потому ничего отвечать на эту реплику я не стал, предпочтя мирную тишину словесному спору. Однако подобный настрой продлился ровно до тех пор, пока мы не приняли совместное решение двинуться в путь…
Что тут сказать? Совместные решения на этом закончились.

— Подниматься в горы снова опасно! Куда разумнее пойти здесь — вперёд по краю. Мы выйдем к тем же отрогам, что и отряд! — не унимался я, испытывая жуткую, подначиваемую раной головную боль, препираясь с этим упрямцем.

— Или нет — этого не предугадать. Мы можем заблудиться, уйти более южной дорогой или уже разминулись с ними настолько, что твоё «движение вперёд» приведёт нас к притоку Андуина, — отвечал Торин, продолжая глухо следовать своему маршруту.

— Или нет!.. Или будет, как я предположил: мы пересечёмся с компанией у восточных отрогов! А наверху куда вероятнее, что нас просто смоет очередной снежной волной.

— Лавина вряд ли настигнет нас снова.

— Вряд ли? Это плохой аргумент! А знаешь, почему? Потому что означает «маловероятно», а не «невозможно»! — спор продолжался уже минут сорок, а я лишь сильнее чувствовал, что бьюсь головой в каменную стену. Пожалуй, единственное, что мне оставалось, это отчаянно плюхнуться на снег, по-детски или, вернее, по-женски капризно отказываясь идти дальше.

— Нас могли и, скорее всего, отправились искать. Если они начали спускаться, мы их встретим и вместе разберёмся!

— «Могли», «скорее всего», «если»… Ты меня до этого слушал? — гнев неизбежно закипал у меня в венах. — Прекрасно, давай я отвечу в твоём стиле, упрямый гордец! Если мы снова попадём под удар лавины, то точно не выживем!

— Не ты одна знаешь горы!

— Не ты один хочешь вернутся к своим!

— У тебя в отряде нет «своих»! — резко развернулся гном, вперяя в меня раздражённый взгляд. Несколько мгновений потонули в напряжённом молчании, том самом, едком и грызущем, сковывающим нас до Эмладриса. И его возвращение огорчило меня куда больше сказанных мне слов.

— Да, ты прав… — я изо всех сил стиснул зубы, сглатывая душащий ком. — В отряде у меня своих нет. Но они есть в моей деревне, куда я мечтаю вернуться не меньше, чем ты мечтаешь вернуть свой дом. А потому я прошу тебя, Торин! Послушай меня хоть один раз! Нам лучше развернуться, пойти обратно, спуститься на тот пологий край и двинуться на восток, где мы обязательно встретим твоих гномов!

Долго же буравили меня ясно-голубые глаза, поблёскивающие искрами досады, сомнений… Так долго, что я почти поверил в согласие Торина, пусть не искреннее, но доверяющее. Однако моим надеждам сбыться было не суждено.

— Ты не можешь этого знать, — наконец холодно отчеканил он, после чего развернулся обратно, уверенно продолжив подниматься по нарастающему углу ледяного склона.

— Да ты!.. Ну!.. Ну вот как?!..

Моему возмущённому протесту сопутствовало много слов в тот день, и перечислять их все я не вижу особого смысла, ибо решения Дубощита они не изменили, только лишь сильнее разозлив нас обоих. Толка не оказалось в той перепалке, в ходе которой я окончательно и болезненно охрип, а Торин впал в такой тяжёлый гневный вакуум, что вплоть до темноты мы поднимались по скалам в мёртвой тишине с дистанцией в несколько метров.

— Твой король выслушивает мнение каждого солдата, стоящего за его спиной? — неожиданно резко шагнул ко мне гном, вынудив рефлекторно отступить. Я нахмурился.

— Нет. Он выслушивает мнение тех, кто идёт с ним рядом.

Дубощит ничего отвечать не стал, лишь ненадолго поддержав игру в гляделки, позволяя мне прочесть в зеркально-чистых глазах непонятное мне недоумение. После гном освободил меня от своего внимания, взявшись за напрасные хлопоты с уцелевшим плащом. Я же его примеру следовать не стал — во-первых, мой плащ канул в неизвестность, во-вторых, он всё равно никого из нас не спасёт от назойливого холода, господствующего в этих местах. Нет, я отдался во власть раздумьям.

«Я для него обычный солдат, плетущийся позади…» — не отступала навязчивая мысль. — «Прекрасно… Ну хоть в бойцы меня записал, и на том спасибо».

— Нужно лечь вместе.

Не знаю, от чего именно меня передёрнуло: от содержания фразы или от спокойствия, с которым она была сказана. В любом случае, слова Торина взбодрили меня настолько, что я с лёгкостью отлепил себя от колючего снега, приподнявшись на локтях, растерянно выпалив:
— Чего?

— Хочешь насмерть замёрзнуть? — мужчина развернулся ко мне лицом. — Костра не добыть, плащ только один, и тот не греет… Надо как-то согреться.

— Я северянин, я не окоченею, — нелепая вышла отговорка из-за неуверенности моего голоса.

— Ты трясёшься уже второй час, — скептично парировал гном. — И я тоже.

Суровая правда беспощадно разбивала мои невнятные отказы, вгоняя меня в ещё большую растерянность. Однако, как оказалось, высшей ступенью этой растерянности является полностью отнимающая трезвость мысли паника. Ибо именно она охватила меня, когда Торин со вздохом поднялся на ноги, направившись ко мне. Первое и единственное, что безумно захотелось сделать, это пуститься наутёк. И от резкого вскока на ноги меня остановило лишь блёклое понимание всей абсурдности подобной картины: бегать по ледяной скале от гнома.
Торин расстелил плащ рядом со мной, опустившись на свою половину.

— Ложись, — признаюсь, это был единственный раз, когда приказной тон Дубощита меня беспокоил много меньше всего прочего. Я не двинулся с места, продолжая лежать на снегу напротив гнома, желая чуть ли не пустить на том месте корни, лишь бы не вставать… Торин снова вздохнул, взглянув уже с раздражением, вынуждая меня непроизвольно краснеть. Благо, в темноте таких деталей было не увидеть…

— Рэйна, ты примёрзнешь к этому льду, и Гэндальф ни за что не поверит, что это не я тебя прикончил за твоё глупое упрямство… — как-то слишком спокойно произнёс мужчина, тем самым заставив меня наконец отмереть от непонятного испуга и трезво взглянуть на него самого. Да, он был усыпан мелким снегом, как и я; да, он подрагивал от холода, как и я… Но ещё он неровно дышал. Он был хмур и напряжён не меньше моего, хотя и тщательно это скрывал за маской твёрдого спокойствия. Он тоже был не в восторге от своей идеи.

Не знаю почему, но этот факт меня немного успокоил. Выдохнув, я всё же встал со снега, ложась на тонкий плащ. Коснувшись перебинтованным виском мало чем отличающейся от льда ткани, я было унял своё паническое беспокойство, однако обстоятельства явно вознамерились поглумиться надо мной.

— Ох, да ты издеваешься!.. — так и выпалил я, стоило только Торину придвинуться ближе, чуть приподняв руки.

— А толку тогда в этом?! — отозвался гном в тон моему нервному протесту. — Либо кончай придуриваться, либо давай сразу прыгнем вниз, зачем мучаться?!

Уже ничем не прикрываемая напряжённость вперемешку со злостью в глазах Дубощита пробуждали во мне такие же чувства. Со всех аспектов сковывающая ситуация добила меня подобной необходимостью. Я с досадой сжал зубы, подвигаясь вплотную к Торину, смиренно позволяя себя обнять, неохотно прижимая собственные ладони к чужому камзолу. Неосторожно уперевшись лбом в мужскую шею, я вздрогнул, но не стал менять положение, боясь лишний раз ворочаться. Кольцо осторожных, но всё равно крепких объятий вскоре приятно согрело спину; выровненное дыхание над ухом обжигало… Моё собственное дыхание грело и его, и меня, расплываясь тёплым облачком в районе воротника Торина и возвращаясь ко мне.

Сковывающая неуютность довольно быстро отступила, на её место прокралось заливающее алым щёки смущение. Очень хочу верить, что Торин не видел моего сконфуженного лица… Совсем скоро я начал забывать про мертвенный холод, теперь же мучаясь внутренним жаром, так некстати проступающим даже на кончике моего носа, легко задевающего отворот синей рубашки. И в который, к слову, всё сильнее ударял чужой запах. Такой мужской, резковатый… Не какой-то конкретный, просто чужой, но почему-то приятный. Как и лёгкая колючесть верхней части полуобнажённой шеи, щекочущей мой лоб.

В подобной смущающей теплоте утекали минуты. Не ведаю, в который момент уснул Торин и спал ли он вообще… Знаю лишь, что для меня уснуть не составило большого труда из-за непонятного чувства умиротворённого спокойствия, вскоре меня окутавшего. Я по-прежнему краснел, по-прежнему мучился внутренними метаниями, однако с каждой минутой все эти мелочи отступали на бледнеющий второй план. Я грелся в сильных руках, мысленно протестуя против такой заботы; пьянел от запаха так близко расположенной чужой кожи, мысленно убивая себя за подобное слабоволие… И при всём при этом, чувствовал себя в полной безопасности, дурманящей, выталкивающей любые протесты за пределы сонного сознания.