#аллаверды #музыкой_навеяло #ископаемый_я #я_пью_за_здоровье_немногих #байки_эсквайра_Пайсано #услышать_начальника_транспортного_цеха #это_и_есть_пайсано

Тут в ленте только что был пост про то, откуда у кого его ник, я хотел в каменты ответить, но как-то опять расчувствовался и расписался.

Когда-то в середине 90ых, точнее уже не вспомню, я повстречал хорошего человека, которому отец передал любовь к Стейнбеку и саму книгу про Тортилью-флэт. Главными героями книги являются монтерейские пайсано, развеселые босяки и пьяницы, которые считают недостойным горбатиться за деньги, но у них всегда находится не только мелочь в кармане, чтобы выпить, но и доброе слово и быстрое дело для попавшего в беду друга.

Нашей компании мелодичное слово "пайсано" понравилось, да и герои Стейнбека пришлись по душе, нам всем было мало лет, а денег у нас было еще меньше. Мы начали окликать друг друга "пайсано!", отмечая тем самым своих людей; удачные выходки и приключения встречали фразой из книги "это и есть пайсано!" – хотя книгу из нас прочел тогда мало кто, а о смысле слова "пайсано" не задумывался вообще никто. Нам определения были не нужны, мы считали, что пайсано – это мы. Мой молодой школьный историк, обнаружив, что пайсано завелись и у него на уроке, до Стейнбека не докопался, но подарил мне выписку из испано-русского словаря, где к слову "пайсано" давался с десяток переводов: "земляк, соотечественник, братуха". Мы подивились такой прямолинейной попытке проникнуть в смысл символа, но признали, что это тоже мы.

Самой популярной цитатой из книги, кроме хрестоматийного "два галлона вина – это немало даже для двух пайсано" (там дальше по тексту есть отрывок вполне в духе Венички Ерофеева, который мы все знали наизусть) – самой популярной среди нас была "по-английски он говорит, как пайсано, по-испански он говорит, как пайсано". К сожалению, на письме интонацию, с которой нами произносилось "как пайсано", не передашь – но мы многое любили сделать "как пайсано", то есть неправильно, по-своему и с шиком. А пили мы, кстати, все же не по четыре литра в рыло, по крайней мере сначала: лет в 15-18 много не выпьешь, а я так и вовсе в 11ом классе бросил и не пил до самой аспирантуры.

Каким-то образом получилось так, что в качестве имени собственного в нашей компании слово "пайсано" стало относиться ко мне или к тому пайсано, кто его изначально принес. Если говорилось, что "приходил Пайсано" или "Пайсано рассказывал", это было либо про меня, либо про него. Путаницы при этом почему-то не возникало. Учитывая то, что обращение "пайсано" изначально было для всех нас знаком отличия и принадлежности к своим, наверно, этим прозвищем ребята выражали нам обоим свою уважуху.

Не скажу, что закончилось все как у Стейнбека, в чьей повести о пайсано последняя фраза - "и каждый шел один". Конечно, ту компанию московских пайсано, которая собиралась в полном составе разве что на моих днюхах, теперь уже никак не соберешь, я в свои редкие приезды в Москву и троих-пятерых с трудом могу выловить, а собрать уж никого и не пытаюсь. Люди разбрелись по огромному городу; надеюсь, что у них все хорошо. Слышал, что двое или трое из московских пайсано уже много лет держат небольшую турфирму – рад за них, что их дружба осталась прежней. За собой в качестве пайсановских достижений я числю то, что я единственный из нас всех побывал в калифорнийском Монтерее и что я ни дня в своей жизни не работал, выбрал академическую свободу. Конечно, стейнбековский Дэнни назвал бы меня жирным буржуем и укорил бы меня в том, что у меня одно время было два дома, как у него в начале повести, но, в отличие от повести, ни в одном из моих домов не жили друзья. Что могу сказать, Дэнни: у нас был СашБаш, он пел: "а деньги – что ж, это те же гвозди, и так же тянутся к нашим рукам". Мы все еще поем это за ним. Хотя бы на словах, но мы держимся.

Сам я уехал за океан в 2003ем, когда братство московских пайсано было еще можно собрать в одном месте. Часть из них собралась тогда на закрытом форуме, куда, конечно, позвали и меня. Я пришел и в графу с ником записал Пайсано – а что еще я мог записать?