#ex_libris #литература
Интересный и разнообразный, на мой взгляд, автор, книги которого исправно включаются во всевозможные must read. Но я вообще не верю в концепцию must read за пределами профессиональных образовательных программ, а верю только в свободный выбор: must ли вот это read конкретно я — или не must.
Кадзуо Исигуро (род. 1954) — современный британский писатель японского происхождения, лауреат Нобелевской премии по литературе 2017 года.
Первые два романа Исигуро ближе японскому менталитету, и герои их — японцы. Соответственно, нацеливаться стоит не столько на «динамичный сюжет», сколько на атмосферу. Типично японская проза, построенная на мотивах и настроениях.

Там, где в дымке холмы (A Pale View of Hills, 1982). Героиня романа — японка, не очень-то счастливая в семейной жизни, — предается воспоминаниям о молодости: время послевоенной растерянности, попыток адаптироваться к новым реалиям — вместе со страной, потерпевшей поражение и испытывающей натиск новых «американских ценностей».
Тема разрыва с историческими и национальными корнями. Неуверенность и страх перед будущим — люди стараются их замаскировать, «сохранить лицо», уверить(ся), что всё идет по плану; их швыряет от берега к берегу течением, но они делают вид, будто плывут сами...

Художник зыбкого мира (An Artist of the Floating World, 1986) стал в Великобритании «книгой года».
Тут тоже есть тема «эха войны» — и даже самообмана, но ракурс уже другой. Укиё-э— одновременно и бытовой жанр в живописи (герой романа — художник), и — буквально — «изменчивый мир».
Во всем, кроме художественного таланта, рассказчик — самый заурядный человек, в сложных ситуациях озабоченный прежде всего проблемой приспособления. Нетрудно убедить себя, что искренне веришь в то, во что выгодно верить. А когда «зыбкий мир» в очередной раз меняет облик и вчерашние ученики перестают подавать тебе руку, невольно пытаешься понять, как велика была в действительности мера твоей вины.
Всё же жизнь с ее повседневными заботами продолжается — и, может быть, сила страны и человека именно в том, чтобы после поражения найти мужество снова встать на ноги.

Остаток дня (The Remains of the Day, 1989) — Букеровская премия (по единодушному решению жюри). Критики отмечали, что японец написал «один из самых английских романов XX века». Прежде всего это сказывается даже не в сюжете, а в специфически английском психологизме.
Снова повествование от первого лица, и снова воспоминания. Рассказчик — дворецкий, честный и хороший человек… с психологией ограниченного лакея. В литературном плане — очень выразительный пример несовпадения точки зрения героя и автора, придающий книге привкус печального юмора.
На глазах рассказчика происходят исторические события и распадаются остатки феодальных традиций «старой доброй Англии»; но всё это получает свою оценку исключительно с колокольни его преданности хозяину и идеальному образу «служения», который сложился в его сознании: «великий дворецкий». Это болезнь не только его сословия — и не только Англии.
Широко известна стильная экранизация Дж. Айвори (1993) с участием Энтони Хопкинса и Эммы Томпсон — «На исходе дня». Фильм очень хорош, но ироничный подтекст романа, естественно, почти исчезает. По сути, это уже другое произведение.

Безутешные (The Unconsoled, 1995) — блестящий роман абсурда в кафкианском духе. И в то же время это сатира.
Что на поверхности сюжета: рассказчик, знаменитый пианист, приглашен на гастроли в некий среднеевропейский город… и там начинается нечто странное.
В целом происходящее подчиняется псевдологике сна. Не обязательно даже кошмарного. Все видели сны, в которых неведомо почему чувствуешь себя обязанным нечто сделать, но на пути возникает цепочка нелепых препятствий. То один, то другой человек почему-то именно к тебе взывает о помощи, цель отодвигается все дальше и дальше, пространство и время корёжатся самым невероятным образом, — причем все это во сне воспринимается нормально. (Если удастся понять, что «так не бывает», то просыпаешься, но обычно понять это не получается.)
Все помнят прекрасный фильм «День сурка». Где герой спрашивает: что бы ты делал, если бы каждый день проживал в точности как предыдущий? И получает в ответ: да я ведь так и живу!
Здесь то же самое. Исигуро использует прием остранения: посмотреть на привычное под новым углом. И увидеть: наши собственные жизненные цели постоянно подменяются чужими, навязанными. Все механизмы «социализации» пускаются в ход, чтобы сыграть на чувстве личной ответственности (за все на свете), и подкрепляются манипулятивными техниками.
О нет, нас никто не принуждает: если это и шантаж, то чисто эмоциональный. Вы ведь не хотите огорчать своих ближних, которые так вежливы с вами, не правда ли?
И вот вы уже и сами жить не успеваете, и окружающим толку никакого, потому что вас рвут друг у друга очередные желающие попользоваться, под соусом «если вы сочтете возможным всего на минуту снизойти от своего величия к нашему ничтожеству, это озарит лучами счастья всю нашу оставшуюся жалкую жизнь…»
Незнакомые люди неким таинственным образом оказываются вашими старыми друзьями (а то и родственниками) и имеют полное право на ваше безраздельное внимание, заботу и саму жизнь. Абсурд такого сна наяву — только отражение абсурда реальности.
В чисто повествовательном плане интересно наблюдать за типично «сновидческими» метаморфозами пространства — или за тем, как неожиданно точка зрения наблюдателя, ни на минуту не отрываясь от рассказчика, перемещается в совершенно недосягаемое для него место. И это, кстати, закрепляет образ мира, в котором мы не уверены, чтó видели сами — а о чем знаем лишь с чужих слов…

Когда мы были сиротами (When We Were Orphans, 2000) — возвращение к теме прошлого. И к теме «двоемирия» героя — англичанина, который провел детство в Шанхае: там он оставил друга, там таинственно исчезли его родители. Его не покидает желание выяснить их судьбу.
Сам писатель считал эту книгу своей неудачей. Видимо, отчасти из-за жанрового смешения: тут есть черты военного романа, «ретро», детектива, психологической прозы — и даже любовная линия. Читатель начинает воспринимать эту историю как традиционную реалистическую беллетристику — и ожидать в финале исчерпывающих разъяснений и прописанных жирным шрифтом «мотивировок». Между тем здесь сохраняется некая доза фирменной авторской метафоричности.
Бурные события, происходящие между Лондоном и Шанхаем в 1930-х гг., и само детективное расследование, в которое погружается рассказчик, — это только способ убедиться, что он жил в мире сплошных иллюзий. И, в сущности, плохо понимал даже самого себя…

Не отпускай меня (Never Let Me Go, 2005) обладает внешними признаками техноантиутопии: НТР шагнула так далеко, что появилась возможность производства полноценных «запчастей» для замены вышедших из строя человеческих органов.
В принципе, сюжетный ход не новый: не раз встречался в книгах и в кино. И возникают тут знакомые, хотя от того не менее больные вопросы: что такое человек? Где пролегают границы этого понятия?
Но в целом это не только роман об опасностях обесчеловеченного «прогресса», но и гигантская метафора эксплуатации человека социумом. Не в неопределенном будущем, а вчера, сегодня и всегда. И в этом смысле «Не отпускай меня» — больше чем антиутопия.
И что такое вообще прогресс, если сегодняшнее гуманное и толерантное общество так хорошо умеет не видеть то, что ему, в сиянии собственной гуманности и толерантности, видеть неудобно. Современные франкенштейны больше ничем не терзаются: всего-то и делов — пустить в ход пару-тройку тех лицемерных эвфемизмов, на которых сегодня все так поднаторели.
Великая все-таки вещь — слова. Непереименованное преступление пугает, переименованное — вдохновляет.
По итогам опроса журнала Time эта книга включена в список ста лучших английских романов всех времен. (Конечно, никакие перечни не есть гарантия качества, но меру популярности на текущий момент отражают.) В 2010 году вышла экранизация (реж. М.Романек) с участием К.Найтли, Ш.Рэмплинг, Д.Глисона и других известных актеров.

Ноктюрны: пять историй о музыке и сумерках (Nocturnes: Five Stories of Music and Nightfall, 2009). Цикл маленьких повестей.
Это самая традиционная из книг Исигуро. Добротная психологическая проза в английском стиле, с эффектом новеллистических концовок.
Конечно, о музыке, но еще больше — о людях и об иронии судьбы, высвечивающей неожиданные грани человеческих характеров.

Погребенный великан (The Buried Giant, 2015) — единственное из произведений Исигуро с повествованием от 3-го лица.
Условный хронотоп романа — раннее английское средневековье с элементами фэнтези. Есть некая затерянная в глуши деревушка, которую постигла беда; есть великаны-людоеды, и дракон, которого, конечно, нужно победить, и даже пожилой уже сэр Гавейн — прямиком из артуровского цикла.
Но приключения здесь — только сюжетная поверхность. И с драконом не все так очевидно, как выглядит сначала.
Это притча, подлинная тема которой — цена памяти и цена забвения. Не всегда просто решить, что дороже: как в личном, человеческом смысле, так и в политическом. Да свершится правосудие, и да погибнет мир — особенно опасный девиз для экс-империй и населяющих их народов. Надо ли платить «любую цену» за восстановление справедливости? Не приведет ли это к тому, что платить отныне придется вечно: то одной стороне, то другой?
Нестандартная вещь, и читается с интересом; но не чисто развлекательная.
Всем — удачных книжных находок!