#читательское #книги #многобукв

Не читайте всякую ерунду. Берегите нервы.

Такой совет вызван тем, что на днях я прочла «С любовью, верой и отвагой» Аллы Бегуновой и до сих пор не могу забыть эту повесть. Как я нашла такой шедевр изящной словесности, говорить, пожалуй, не буду, потому что это неважно.

Автор пыталась художественно изложить биографию Надежды Дуровой, но вышло, на мой взгляд, посредственно.

Пока я читала это, пребывала в двух ипостасях поочерёдно; поскольку речь идёт о кавалерии во время Наполеоновских войн, позвольте выбрать подходящие метафоры. Во-первых это, конечно, конь: очень громко ржущий над происходящим. Во-вторых, да не осудят меня уважаемые читатели, Москва, не просто горящая, но по-настоящему полыхающая.

«Не нравится — не читайте!» — можете сказать вы. Но что прикажете делать несчастной, если «Записки» прочитаны вдоль и поперёк? Увольте от того, чтобы писать самой: пробовала, вышло из рук вон плохо, новый опыт приобретать пока не желаю.

Собственно, то, что я знакома — и не шапочно, а достаточно близко, — с исходным произведением, и сыграло со мною злую шутку.

Неразумно, конечно, ругать неоригиналтьность сюжета биографической повести. Но вот задаться вопросом, в чём смысл, вполне резонно. Рассказать всем, что у Дуровой был муж? Очень ценные сведения, премного благодарна! Как жаль, что это можно почерпнуть и из энциклопедий. Рассказать интересную историю любви? Но она размазана по тексту таким тонким слоем, что считать её чуть ли не самым существенным решительно нельзя. Пересказать — то близко к тексту, то чрезмерно отдаляясь от него — «Записки»? Нет, решительно не вижу никакого смысла!

Зато на тексте я могу отвести душу, благо его качество позволяет. Буду по возможности вежливой и мягкой.

Самое странное, самое непонятное, что я встретила здесь, — это цитаты.

В бытность мою школьницей я таким образом писала сочинения по литературе: списать одно, перефразировать другое, присовокупить какую-нибудь свою идейку — и ответ на вопрос готов.

Да, это, безусловно, хорошо, что автор ставит ссылки на формуляры, переписку, документы. Почему читателю непременно надо знать, сколько человек потерял Литовский уланский полк — другой вопрос; вероятно, делается это для того, чтоб показать историчность текста.

Но вот ссылку на «Записки» автор поставила только три раза — а в остальных случаях удовлетворилась молчанием. Каждый раз, когда я встречала неоформленную цитату, начиналось полыхание: мне как следует объяснили, что плагиат — зло.

— эта новая, свежая, нигде не замеченная прежде фраза принадлежит перу госпожи Бегуновой.

— а это какая-то тёмная личность в 1835 году внаглую сплагиатила этот фрагмент.

Таких мест много, особенно в начале. Автор дошла до того, что переписала французскую фразу. В предисловии она утверждала, будто бы роман ей приснился; только что-то мне не верится, что совпадения — чистая случайность, тем более, что пострадал ещё по меньшей мере «Год жизни в Петербурге».

Вообще если автор цитирует малораспространённую книжку, стоит предположить, что она неплохо знает литературу и умеет отличить современное от старого. Увы! Надежды напрасны, потому что автор выражается следующим образом:

Героиню, несобственно-прямая речь которой показана выше, автор пытается выставить образованной дамой; в таком случае меня тоже можно не стесняясь показывать свету и не бояться, что я начну рассказывать про тётку, которую пришили из-за шляпной булавки!

Блокнот, ластик, шариковую ручку… девятнадцатый век прекрасен!

Тут я смеялась — а временами просто ржала. Правда, временами мне делалось грустно: пишешь в поте лица с соавтором статью, чтоб наставить авторов-любителей на путь истинный, а тебе показывают такое!

Я хотела было сказать, что беднягу-автора забанили в корпусе, но посмотрела на год издания, и потому от подобного комментария воздержусь. Конечно, 1997 год несколько оправдывает небрежность… но человеку, который находит акты уланских полков, должно быть по силам раздобыть, к примеру, Словарь Академии Российской.

А ещё это местами написано удивительно нудно:

Я зевнула. Автор продолжала. Сказуемое идёт за подлежащим. Разнообразие конструкций поражает воображение.

Ну и косноязычия хватает, куда ж без него?

Мне бы тоже не понравилось, если б у меня вставала нога — хоть с трудом, хоть без него.

Вставка (полтора абзаца, но всё же!) про Давыдова порадовала отдельно. Впрочем, это в его духе: в «Дневнике партизанских действий» он чуть ли не после каждой фамилии делает сноску и рассказывает, как названный продолжал военную службу. Допустим, рассказ о встрече необходим, но краткую биографическую справку зачем, скажите на милость, добавлять в повесть?!

Героиня откровенно с придурью. Буду честной, героиня «Записок» тоже не блистала умом (уж не знаю, как было в жизни), но хотя бы умела сдерживаться:

А эта? Буянит, руки распускает — одним словом, прекраснейшая личность.

Если вам, не приведи Господь, случится быть арестованным по вполне справедливому обвинению, лучший способ — попытаться прирезать конвоира. Бесплатная путёвка в Сибирь — это ведь так романтично!

Я не знаю, где и как её воспитывали, но, судя по всему, вышло плоховато. Грубить вышестоящим лицам — затея не очень:

Я преподавателям боюсь слово сказать, а здесь целый фельдмаршал.

С Кутузовым вообще у них был странный диалог.

Героиня: Знаете, Кутузов, а я женщина!

Кутузов: Чем докажешь?

Героиня: Честным словом!

Вот честно, они оба друг друга стоят! То есть я, конечно, и в изначальную версию не очень верю — но она хотя бы красивая.

Не надо, мне кажется, всем тыкать в нос своим положением; да в оригинале и не тычут:

А ещё у героини есть любовь.

Во-первых, она сначала любила своего мужа. Правда, потом он начал пить и буянить, и ей пришлось уехать к родителям (за это не придираюсь: кажется, близко к правде). Но сердца, как известно, без практики ржавеют, поэтому героиня находит Мужчину Мечты.

Возлюбленный — идеал невозмутимости; уступает он только герцогу Орсино. Полюбил он господина Александрова, и очень странно среагировал на то, что любимый человек — женщина: греха нет, ну и хорошо, чего ещё желать? Подумаешь, слегка другой человек… И сразу предложил руку и сердце! В расторопности он может, пожалуй, соперничать с Орсино.

Зато он наблюдателен. Уж не знаю, отчего ему пришло в голову поверять пол героини: автор никаких намёков нам не даёт. Правда, способ очень любопытный: что-то вроде проверки Ахиллеса в женском платье. Жаль только, что современная не очень умная читательница (то бишь я) заметила античную аллюзию, а два образованных человека начала позапрошлого века совершенно ничего не подумали о мифологии. Волнующий момент, конечно, но ни одной античной мысли у героев как-то не очень соответствует духу. Если я не заблуждаюсь, многие мифы они хорошо знали и оперировали ими даже в обыденной жизни. Вот Лажечников в «Походных записках русского офицера» так и сыплет мифологическими историями.

Мне ужасно интересно, откуда появилась такая пара: мне кажется, совсем неподходящий любовник, и, если б эту повесть писала я, то выбрала бы героине кого-нибудь другого.


В «Записках» кандидат в возлюбленные предстаёт примерно в таких контекстах. Ну и ещё один раз они вместе ездили к кому-то в гости, и героиня пила у него чай. Явно не хватает данных, чтобы делать вывод о любви.

Ещё в тексте есть не то чтобы прямо эротические, но довольно фривольные сцены. Не могу осуждать автора, потому что ничего не смыслю в подобного рода литературе; лишь скажу, что в большинстве случаев они мне показались не самыми уместными.

С этим возлюбленным так и не случилось свадьбы; героиня приуныла, но в это время у неё был ещё один ухажёр, местный доктор.

А ещё Пушкин в 1835 году страстно и нежно целовал ей руку:

В это время героине пятьдесят с хвостиком! Ничего не имею против, но как-то странно…


Почему-то я думаю, что в этом фрагменте чётко видно: автор считает, что ей точно известно, какие части «Записок» выдуманные. Но хоть убейте, не понимаю, как можно установить истинность бытовых, ничем не задокументированных, эпизодов.

У меня просто культурный шок. Последний раз этакое несчастье приключилось со мной давно (давным-давно, давным-давно, давным-давно! Простите, это, кажется, нервное…) Тогда я имела неудовольствие прочесть сразу после многострадальных «Записок» «Смелую жизнь» Лидии Чарской. Мне было лет тринадцать, и осуждать ребёнка за такой выбор нельзя (можно только спросить, с чего бы мне было читать «Записки», но это другая история, которая, ко всему прочему, теряется во мраке времени). Помню, тогда меня тоже неприятно удивил пересказ — да ещё какие-то исторические неточности, о которых я сейчас и не вспомню.

Особо дотошный читатель может пойти в мой профиль и пафосно воскликнуть, мол, сама я вижу соринку в чужом глазу, а бревна в собственном не замечаю. Увы, тут мне остаётся только оправдываться. В отличие от мадам Чарской и мадам Бегуновой я никому не продаю несчастные пятнадцать страничек. Вдобавок я не цитирую исходный текст (то есть не пишу его почти без изменений; отсылки есть, но кто их найдёт?), и, кроме того, у меня «своя собственная девочка».

Вообще если б означенные писательницы тоже придумали бы собственных героинь, я бы не возмущалась так сильно. В самом деле, глупо спрашивать с Гладкова за то, что, если Кутузова заменить Александром I, а Шурочку Надеждой, станет возможным играть в поиск отличий; парочку найдём, а дальше, мне кажется, начнутся сходства.

И, как вишенка на торте, автор этой повести — член союза журналистов. Обычному человеку я бы, наверное, простила цитаты, корявость, нелогичность; а теперь я могу только вздохнуть и написать гневный пост.

Ну и наконец рецепт исторической повести:
Мемуары (1 шт.)
Собственная фантазия (по вкусу)
Перемешать и переписать от третьего лица.
Отнести в издательство и получить гонорар.