Подобные безделицы – невероятно дорогое удовольствие, однако он мог себе такое позволить. Его часы показывали время двадцати столиц мира подлунного и еще одной столицы Мира Иного, время в которой навечно застыло в отметке «Слишком Поздно».

Ошивается здесь с давних пор. С самого Начала. И, по-моему, совсем отуземился. Разъезжает на машине и прямо за рулем треплется по телефону.

И вечно шляется в солнцезащитных очках. Даже по ночам.

Миг – и знание пришло к нему. Кроули поморщился. Неужели нельзя просто рассказать? Нет, обязательно надо сбросить прямо в мозг холодные слова.

Когда-то он был ангелом. И о Падении даже не помышлял. Просто связался с дурной компанией.

Он проспал, к примеру, почти весь девятнадцатый век – не потому, что нуждался в отдыхе, а просто удовольствия ради.

Кроули получил благодарность за испанскую инквизицию. Он и правда жил тогда в Испании, проводя время главным образом в тавернах, и понятия не имел ни о какой инквизиции, пока не получил поздравления с удачно выполненной работой. Тогда он отправился выяснить, за что же его хвалят, и, вернувшись, пил целую неделю.

Азирафаэль. Он, разумеется, враг. Но враг на протяжении шести тысяч лет – это почти друг.

Заказывать столик он даже не собирался. В этом мире такие вещи, как заказ столика, происходили с кем угодно, но не с ним.

Земной мир казался Кроули и Азирафаэлю на диво интересным местечком, которым оба надеялись наслаждаться как можно дольше, но мнения их совпадали крайне редко. За исключением одного: они полностью сходились во взглядах на людей, которые по той или иной причине решили поклоняться Князю Тьмы. При встречах с ними Кроули всегда испытывал неловкость. Оскорблять их, конечно, было нельзя, но он невольно чувствовал то же, что ветеран войны во Вьетнаме при виде соседа, явившегося в камуфляже и при оружии на собрание районной группы добровольного содействия полиции.

Кроме того, когда одна и та же физиономия более-менее постоянно попадается тебе на глаза в течение шести тысячелетий, к ней поневоле привыкаешь.

— Целыми днями одна лишь музыка сфер.
— Непостижимо, — пробормотал Азирафаэль.
— Словно яичница без соли, как ты однажды выразился. Да, кстати говоря. Ни соли, ни яичницы тоже не будет... Ни кроссвордов в «Дэйли телеграф». Ни антикварных магазинчиков. Да и букинистов не останется. Никаких раритетных первоизданий. Никаких, — Кроули почти исчерпал запас знаний об увлечениях Азирафаэля, — серебряных табакерок эпохи Регентства.

— Слушай, ты ведь понимаешь, что я прав. С арфой в руках ты будешь так же счастлив, как я с вилами.
— Ты же знаешь, мы не играем на арфах.
— А мы не пользуемся вилами.

Азирафаэль коллекционировал книги. Будь он до конца откровенен с собой, ему пришлось бы признать, что книжный магазин — всего лишь место, где он хранит свою коллекцию (кстати, в его профессии это далеко не редкость). Старательно изображая почтенного букиниста, он использовал все возможные средства за исключением физического насилия, дабы удержать клиентов от совершения покупки. Неприятные запахи сырости и плесени, враждебные взгляды, плавающие часы работы — по этой части он стал невероятно изобретательным.

А порой в магазинчик заходили деловые люди в черных костюмах, которые крайне вежливо интересовались, не желает ли хозяин продать магазин, чтобы лавка превратилась в типичное «розничное» заведение, более уместное в данном районе. Порой Азирафаэлю предлагали деньги — совали в руки объемистые пачки засаленных пятидесятифунтовых банкнот. Иногда во время таких переговоров другие типы в черных очках шастали по магазину, неодобрительно покачивали головами и ворчали под нос, как легко воспламеняется бумага и как трудно будет выбраться отсюда в случае пожара.
Азирафаэль кивал, улыбался и говорил, что подумает об этом. А потом они уходили. И никогда не возвращались.

Они переглянулись. Из дома донесся громкий выстрел, и оконное стекло разбилось вдребезги.
— Вот те на, — пробормотал Азирафаэль, воздерживаясь от ругательства с легкостью, рожденной многовековой практикой (он не сквернословил уже шесть тысяч лет и не собирался изменять этой привычке даже теперь). — Похоже, один я все-таки проворонил.

В отличие от Кроули он предпочитал покупать себе одежду, а не просто вызывать ее из небытия.

Он особенно гордился своей коллекцией пророческих книг.
Как правило, это были первые издания.
И все — с автографами.

Две ошибки: что бы ни воображали поэты, но Небеса — вовсе не Англия; кроме того, ангелы — существа бесполые, если только не приложат некоторые усилия в этом направлении. Но Азирафаэль действительно был умен. Умственные способности ангела ненамного выше человеческих, но куда более обширны: за ними преимущество многотысячелетней практики.

Азирафаэль первым из ангелов приобрел компьютер.

Пользовался им для составления финансовых отчетов, отличавшихся такой скрупулезной точностью, что налоговая пять раз заявлялась к нему с проверкой в полной уверенности, что без трупов тут не обошлось.

Человеческую историю гораздо легче понять, если уяснить себе: большинство великих побед и трагедий произошло не потому, что их виновники были по натуре своей плохими или хорошими. Они по натуре своей были людьми.

— Я отец. Муж. Неважно. Оба.

Добро пожаловать в этот мир. Ничего, привыкнешь.

Зло, как правило, не дремлет, а потому не понимает, с чего бы спать всем остальным.

У них есть воображение. Ну и электричество, разумеется.

– Но это же нелепо, – сказал Кроули.
– Нет, – возразил Азирафаэль. – Всего лишь непостижимо.

Конец игры, бросьте монетку.

– Большинство пророков уходящего тысячелетия заботились скорее о метрике стиха, чем о точности.
Кроули взглянул на ключ зажигания. Тот провернулся.
— Что-что? — спросил он.
— Ну, понимаешь, — с готовностью сказал ангел. — «И мир перестанет быть с небом в ладу в татата-татата-таком-то году». Вот и подбирали, какой год уложится в этот размер.

Кроули бросил на него долгий озадаченный взгляд, словно перед поездом его мысли на колею рухнуло бревно.

Знаешь, что такое вечность?

— Нет, так и есть. В этом самом, — Азирафаэль раздраженно прищелкнул пальцами. — Как ты там любишь выражаться? В счетном конце.
— В конечном счете.
— Вот в нем.

Непостижимость, сам понимаешь.

Она никогда не занималась одним делом подолгу. Три-четыре сотни лет самое большее. Дальше рутина заедала.

Несмотря на все их старания, Маг проявлял прискорбно хорошие способности к математике. Оба гувернера не слишком радовались его успехам.

Но даже самый добросовестный землемер не станет землемерить в полночь.

Шум, визг, скрежет металла. Машина остановилась.
Азирафаэль прищурился, опустил руки и неуверенно открыл дверцу.
— Ты в кого-то врезался, — сказал он.
— Нет, — сказал Кроули. — Кто-то врезался в меня.

Все, что строится на скалах беззакония, бесследно сгинет в морях забвения.

Конечно, девушка из отдела кадров говорила совсем другое — мол, курсы предназначены для развития лидерских способностей, группового сотрудничества, инициативности и так далее. Курсанты старались не смотреть друг на друга.

В конце имелась традиционная карта в помощь участникам конференций: там заботливо указывается обманчиво легкий путь от любой автострады страны и ненавязчиво опускается многомильный лабиринт сельских дорог.

В его ушах трубила марш паранойя.

Кроули пожал плечами.
— Понятия не имею. Неужели ты думаешь, что у меня много опыта в подобных делах? Армагеддон случается лишь однажды. Никто не даст второй попытки сделать все как следует.

— Тебе не нужно спать. И мне не нужно спать. Зло никогда не спит, а Добродетель вечно на страже.
— Зло вообще — возможно. А вот это конкретное воплощение Зла обрело привычку время от времени преклонять голову.

Очень непросто отыскать книгу в бурой обложке среди бурой листвы в бурой воде или на буром дне придорожной канавы, да еще в бурой — ну хорошо, в серой — предрассветной дымке.
Особенно если ее там нет.

Это были Военные Корреспонденты среди военных корреспондентов.

На самом деле в «Нэшнл уорлд уикли» как раз понимали, что им досталось: у них был Военный Корреспондент. А вот что же им делать с ним, они и правда не понимали.

И он исчез из их жизни так же спокойно, как появился.

Даже родители обращались к нему «Малыш», в глубине души надеясь, что он поймет намек. Уэнслидэйл с рождения казался человеком, умственное развитие которого соответствует годам сорока семи.

Я много знаю о книгах. Даже сам написал одну. Очень потрясную. Получилось почти целых восемь страниц. Об одном пирате, который стал знаменитым сыщиком. Я и картинки к ней нарисовал.

Особенно тот кусок про звездолет, где динозавр нападает на ковбоев.

Двадцать семь человек, один за другим, были спешно подняты с постелей и, в свою очередь, подняли еще пятьдесят три души, поскольку любому человеку, охваченному паникой в четыре утра, жизненно важно знать, что он не одинок.

Пятьсот тонн урана не могли просто встать и уйти куда глаза глядят.

Конечным результатом стал пищевой продукт, почти неотличимый от прочих, за исключением двух признаков — во-первых, цены, которая была слегка выше, и, во-вторых, питательной ценности, примерно такой же, как у плейера «Сони». Сколько ни объедайся, ты все равно будешь терять вес. [И волосы. И цвет лица. А если употреблять продукт достаточно долго, то и признаки жизни.]

Он нашел свободный пластиковый столик, присел на пластиковый стул и попробовал еду. Синтетическая...

Адам вовсе не читал комиксов. Им было далеко до того, что творилось в его голове.

— Они затонули сразу или медленно?
— Сразу. Но вроде как постепенно.

Насколько позволял дрейф генов.

Пресс-атташе сказал спокойным тоном человека, у которого накоплено достаточно средств, чтобы немедленно уволиться и заняться разведением домашней птицы.

Уравновешен не лучше перевернутой пирамиды.

Нормальная погода, сержант, уже ненормальна.

— СЧИТАЙ, ЧТО НЕ УМИРАЕШЬ, — сказал Смерть. — ПРОСТО УХОДИШЬ РАНЬШЕ ПРОЧИХ, ЧТОБЫ НЕ ПОПАСТЬ В ТОЛКУЧКУ.

Запомните хорошенько судьбу всех, кто вмешивается в то, чего не разумеет.

Они вообще ко всему относились без предубеждения.

Начал раскапывать кроличью нору.

— Если они хорошо соображают, — медленно сказал Брайан, — то почему все время торчат в море?
— Не знаю, — задумчиво протянул Адам. — Они плавают себе по морю целыми днями, разевают рот и едят все, что туда попадется… вполне разумно, по-моему…