Видимо, он хотел сказать что-то еще, но не смог: зашелся в мучительном надсадном кашле. Кашлял Робин долго, с громким хрипом вдыхая воздух в промежутках между приступами. Лицо его потемнело, на лбу выступили крупные капли пота. А Мэйрион стояла рядом, сосредоточенно наблюдала за ним и ничего не предпринимала.
Потом кашель внезапно прекратился. Наклонившись над полом, Робин выплюнул на лежавшую внизу тряпицу ржаво-бурый кровяной сгусток, а затем откинулся на спину и замер. И тогда Мэйрион хмуро вымолвила:
– Вот так и лежи. Сейчас посмотрю тебя.
Язычок пламени в лампе был совсем маленьким, но горел ровно и вроде бы даже ярко – по крайней мере, для сидовских глаз. Хорошо ли светила лампа по человеческим меркам, Танька могла только гадать. Спросить об этом Мэйрион она так и не осмелилась. Как та повела бы себя в ответ, Танька не понимала совершенно: одинаково возможными казались и снисходительный кивок, и гневная отповедь. И столь же непонятно было, чем обернется происходившее сейчас для Робина: облегчением его страданий, бесполезной тратой времени или вообще какой-нибудь чудовищной выходкой Мэйрион, способной погубить его окончательно?
И все-таки надежда оказалась сильнее сомнений. Поколебавшись, Танька решилась – сделала к Мэйрион маленький шажок, поднесла лампу ей поближе.
Вопреки опасениям, Мэйрион одобрительно кивнула. Затем она откинула одеяло и замерла над Робином, приложив ухо к его груди.
Слушала Мэйрион Робина долго, сосредоточенно: то требовала, чтобы тот глубоко вдохнул, то, наоборот, чтобы задержал дыхание, переворачивала его то на живот, то на спину. А Танька не отрываясь следила за ней с робкой надеждой. Сейчас Мэйрион вела себя как настоящая ведьма-знахарка – может быть, не такая искусная, как мэтресса Анна Ивановна, но несомненно сведущая. Неужели помрачение рассудка хотя бы на время отпустило ее?
Закончив осмотр, Мэйрион деловито прикрыла Робина одеялом. Затем она выпрямилась, покачала головой и хмуро поинтересовалась:
– Давно так хрипишь? Небось дней семь?
– Около того, – согласился Робин.
Мэйрион поморщилась.
– Скверно.
Робин хмыкнул.
– Ну так я и сам знаю. Скоро помру-то?
– Успеешь еще, – буркнула Мэйрион в ответ. И вдруг, опасливо посмотрев на Робина, ни с того ни с сего продолжила:
– Ты мне лучше вот что скажи. Кто они такие, что тут делают?
Робин чуть приподнялся на локте, удивленно вздернул мохнатую бровь.
– Кто? Друзья-лицедеи?
– Ты сам знаешь, о ком я! – вдруг повысила голос Мэйрион. – Эти вот! Ду́хи мертвых, жители холмов!
И ткнула пальцем куда-то вверх.
– А что б им ко мне и не прийти? – усмехнулся вдруг Робин. – Ты же знаешь, кто у меня отец.
Внезапно Мэйрион переменилась в лице. Побледнев, она вперилась в Робина колючим взглядом и зловеще ухмыльнулась.
– Кто у тебя отец? Уж я-то, муженек, это знаю – и, похоже, даже лучше, чем ты! Гратиоз, аббат из Дуровернона, – слыхал такое имя? Не Альберон, конечно, – но тоже ведь неплохо, правда же?