#литература #даты #писательство #нам_не_дано_предугадать
275 лет назад (а точнее, 31 декабря 1747 года) родился немецкий поэт Готфрид Август Бюргер. Далеко от нас — во всех смыслах. И даже немцы едва ли назовут его в числе своих величайших поэтов.
Но не обязательно быть величайшим, чтобы оставить след.
Поднятая Бюргером литературная волна докатилась и до нашего «здесь и сейчас». Во-первых, балладой «Ленора», которую перевел Жуковский, сделав на ее основе еще две вариации: «Людмила» (1808) и «Светлана» (1813). В результате оба эти имени вошли в обиход, так что без Жуковского и его вдохновителя Бюргера современных Людмил и Светлан звали бы как-то иначе…
А во-вторых, без Бюргера не было бы и всемирной славы барона Мюнхгаузена. Между тем знаменитый барон (лицо историческое) у восточных славян и прибалтов — практически свой человек!
Уж не говоря о вдохновении, которое он пробудил у писателей.
Так что этот пост — о Мюнхгаузене и его причудливой литературной судьбе.

Пара слов об авторе. Или о прототипе — сначала эти понятия не разграничивались.
Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен (1720–1797) принадлежал к древнему нижнесаксонскому роду.
18-ти лет Карл попал в Россию в свите герцога Антона-Ульриха, ставшего мужем принцессы Анны Леопольдовны. Научился хорошо говорить по-русски. Принимал участие в турецкой кампании; впоследствии командовал элитной ротой Брауншвейгского кирасирского полка, расквартированной в Риге. Женился он, к слову, тоже на рижской дворянке. А в 1744 году барон Мюнхгаузен (настоящий, а еще не литературный) командовал почетным караулом, встречавшим в Риге будущую Екатерину II — невесту цесаревича.
После получения наследства барон уехал на родину, в Боденвердер. Больше в Россию он не вернулся, однако до конца жизни подписывался как «ротмистр русской службы».
С 1752 года и до самой смерти Мюнхгаузен жил в Боденвердере, общаясь в основном с соседями, которым рассказывал поразительные истории о своих охотничьих похождениях и приключениях в России.
Мало-помалу веселые истории барона — не с его, впрочем, подачи — начали проникать в развлекательные альманахи.

Перелом случился в 1785 г., когда литератор Эрих Распе анонимно издал в Лондоне книжечку рассказов Мюнхгаузена, где автор-повествователь растворяется в герое-рассказчике. Проще говоря, остроумный создатель баек слился с собственным персонажем. Так родился образ фантастического враля.
Тут появляется ряд знакомых нам мотивов: олень с вишневым деревом на голове, распополамленный конь, путешествие на Луну... (Кое-какие приключения Распе, ничтоже сумняшеся, уволок из книги древнегреческого сатирика Лукиана «Правдивые истории».)

На этом всё могло и кончиться, но… книжечка случайно попала в руки Готфриду Бюргеру и понравилась ему. Бюргер еще до этого художественно обработал и издал ряд историй «мюнхгаузиады». Он решил объединить их с пересказом Распе.
В целом отношение версии Бюргера к «канону» (если считать таковым Распе) практически соответствует понятию missing scene: она не изменяет канву источника, но дополняет его. Текст вырос втрое, обзавелся живописными подробностями, длинной серией приключений на море и прочими эпизодами: нанизанные на веревочку утки, самовытаскивание за косичку из болота, полет на пушечном ядре и т. п. Позже появилось еще несколько дополнений, принадлежащих разным писателям.
Так началась мировая слава барона.

А вот следующий немецкий автор — Карл Иммерман — написал целый роман: «Мюнхгаузен. История в арабесках» (1839). И роман этот уже настолько удалился от оригинала, что скорее соответствует фанфику «по мотивам», причем с метками «много новых персонажей» и «следующее поколение». Даже «послеследующее»: в романе действует внук прославленного барона.
Сюжетный материал, таким образом, полностью оригинален, а жанр — уже не юмор, а сатира с очень конкретным прицелом: склонность людей (и индивидов, и социальных групп) жить в угаре всевозможных фантазий и миражей собственного производства. Сюда попадают и модные литературные тенденции, и увлечение спиритизмом, и нелепые педагогические теории, и дутые акционерные общества — прообраз финансовых пирамид будущего, и многое другое.
По Иммерману, все эти мыльные пузыри существуют только за счет стадного инстинкта, подталкивающего людей поднимать шум вокруг любой бредовой идеи и тем самым привлекать к ней внимание. Свой ценный вклад в это дело вносит и пресса:
И нет такого безумия, такого сумасшедшего чудачества и простофильства, которое бы навсегда вымерло среди людей, — заключает Иммерман.

Натурально, не обошлось и без нашей литературы. Отечественного Мюнхгаузена — барона Брамбеуса — создал в 1830-е гг. писатель и ученый-востоковед Осип Сенковский. В своих «Фантастических путешествиях» Брамбеус предлагает читателю последовать за ним то на Восток, где переживает любовь, пожар, чуму и пр.; то в Сибирь, где обнаруживает наскальные допотопные иероглифы и расшифровывает повесть о невероятных приключениях допотопного героя; то к антиподам, куда он проваливается сквозь жерло Этны… Причем мир, где люди ходят вверх ногами, порой до странности напоминает российские реалии. Местами Сенковский дает волю ядовитым сарказмам:
Еще пример — когда судьба забрасывает героя к туркам, его представляют местным жителям:
Губернский секретарь — чин 12-го класса — на три ступеньки ниже, чем у забитого переписчика Башмачкина в гоголевской «Шинели». Иронически представляя эту пешку как важную персону, Сенковский не нарушал никаких цензурных правил. Но от понимания, что ничтожное можно выдать за значительное, — только один шаг до подозрения, что и значительное легко может оказаться ничтожным.
Впрочем, Сенковский был человек осторожный и на рожон не лез: судьба мученика от сатиры его не прельщала. И сам писатель, и его журнал («Библиотека для чтения») считались вполне благонадежными: хотя насмешки Сенковского и внушали ревнителям порядка смутную тревогу, придраться к ним напрямую было трудно.
Неприятности подстерегли автора «русского Мюнхгаузена» с другой стороны: барон-враль и его фантастические путешествия настолько полюбились читателям, что о его славе прослышал даже малообразованный Хлестаков (еще одна проекция Мюнхгаузена), который без тени сомнения ее присваивает:
— Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф» — все это я написал…
В итоге Сенковский, как впоследствии Конан Дойль, стал заложником собственного персонажа. Уже немолодой, больной писатель каждый день должен был отсылать в журнал новый фельетон. Последний из них он продиктовал за три дня до смерти.

В давно забытой комедии Ю.Беляева «Красный кабачок» (1910) подвыпившая компания вызывает Мюнхгаузена (или его дух). Об этой скромной пьеске не стоило бы и вспоминать, не сделай Мюнхгаузен под конец такое замечание:
На эту же тему чуть позже вышел Сигизмунд Кржижановский (кстати, как и Сенковский, поляк по происхождению). В 1927 г. он написал повесть «Возвращение Мюнхгаузена».
Это была уже ярко выраженная политическая сатира. Повесть издали аж в 1990 году, и у современного читателя она вызывает совершенно конкретные ассоциации, начиная с момента, когда Мюнхгаузен рассказывает о своих задушевных беседах с Фихте и Кантом. Однако «Мастер и Маргарита» к тому времени еще не был написан (как и романы Кафки, за сходство с которым Кржижановского впоследствии часто упрекали).
Без комментариев.
Мюнхгаузен Кржижановского — герой бессмертный, но по причинам скорее политическим, чем литературным. У писем, которые он посылает своим корреспондентам, в графе «обратный адрес отправителя» стоит лаконичное «всюду».
Герой Кржижановского в этой среде — как дома, ее законы известны ему давно:
Однако Мюнхгаузен терпит своего рода профессиональное фиаско после путешествия в СССР. Вернувшись оттуда с очередным багажом выдумок, он вскоре обнаруживает, что действительность их превзошла: «факты в основном контуре стали фантазмами, а фантазмы — фактами»:
Кржижановский даже пробовал свою повесть напечатать. Не странно, что ее завернули, — странно, что ограничились вердиктом: «Пытаясь иронически отнестись к обывательской клевете на СССР, автор сам впал в этот тон. Всего лучше воздержаться от издания».
Правда, это был еще 1927-й год. Чтобы проталкивать в печать что-то подобное лет через 10, надо было бы совсем утратить связь с реальностью.
Судьба любит посмеяться: на территории СССР памятников Мюнхгаузену воздвигли больше, чем во всем мире за советскими границами.

Похождения барона 15 раз экранизировались.
Среди экранизаций выделяется фильм британца Терри Гиллиама (1988), советский мультсериал — и, конечно, «Тот самый Мюнхгаузен» (1979) Марка Захарова и Григория Горина. Здесь юмор и сатира не ушли из фокуса, но принципиально поменяли качество и вектор.
У авторов фильма были в некотором смысле предтечи. Еще в конце XIX — начале ХХ века в Германии появилось с полдюжины произведений, где барон представал как носитель идеи своего рода «поэтической лжи», вдохновенный мечтатель в разладе с действительностью. Но на русский язык они не переводились, и прямое влияние тут исключено. Идея «возвышающего обмана» дискутировалась в русской литературе еще с пушкинских времен:
«Тот самый Мюнхгаузен» — трагикомедия о конформности и нонконформизме. О творческой фантазии, которая освобождает людей, и о лжи, которая их порабощает. О том, что общество, живущее по закону: «правда — это то, что в данный момент считается правдой», — это театр марионеток, которые добровольно отказались от способности видеть и понимать. Что, говоря словами героя, смех продлевает жизнь тем, кто смеется, но сокращает тем, кто острит.
И уже в качестве посмертных памятников эти острословы могут быть великодушно одобрены и даже помещены в национальный пантеон: «Присоединяйтесь, господин барон!»

Наконец, уже на основе этого кинопарафраза возникают собственно фанфики — так сказать, второго порядка. В смысле, основанные именно на том, что было в фильме изменено по отношению к «канону».
Ближайшие примеры находим на Фанфиксе: две истории, написанные по общей заявке.
Первый из них — комедия. Второй — скорее драма.
Но оба, каждый в своем жанре, развивают тему М.Захарова: мертвый герой не в пример предпочтительнее живого. Что ни говори, покойников любить и почитать всегда проще: и не раздражают больше, и под руку не лезут, и к какому ни то полезному делу их можно наконец приспособить. К туристическому брендингу, например. Или даже в учебник истории вставить — на нужную страничку и в нужной роли, само собой. Пусть-ка теперь попробуют оспорить!
И здесь из образа протагониста окончательно вычитается мюнхгаузеновская составляющая. Но не исчезает, нет: просто отходит к окружению героя. Это оно усиленно занимаются сочинением баек, причем вовсе не из чистой любви к искусству:
За два с половиной века цепочка переосмыслений исходного материала преобразила его неузнаваемо. Сам барон, при всей своей буйной фантазии, никогда бы не смог предположить, что его охотничьи байки о приключениях в России каким-то образом породят последние из процитированных текстов.
Сначала веселый выдумщик превратился в неуемного хвастуна, а потом безобидное балагурство все больше уступает место теме социальной лжи и коллективного мифотворчества — «правки» истории и механизмов формирования потребного общественного мнения.

И три из примерно полутора десятков памятников Мюнхгаузену:
В Бендерах (к слову, название этого города отозвалось в фамилии еще одного великого выдумщика — Остапа Бендера) решили воздать должное не персонажу, а его создателю, который некогда служил в этих краях. И изваяли классический бюст:

В Минске захотели отметить литературные заслуги барона. Он сидит на груде собственных сочинений во внутреннем дворике Музея истории города, и у него — лицо Олега Янковского из захаровского фильма:

А в Калининграде Мюнхгаузен изображен во время своего знаменитого полета на ядре. Памятник, что называется, со смыслом: скульптор подчеркнул архетипическую природу образа, способного принимать самое разнообразное «наполнение».


ВСЕМ — ЗДОРОВЬЯ, МИРА, УДАЧИ! С НОВЫМ ГОДОМ!