#ex_libris #литература
Тан Тван Энг — современный малазийский писатель. Родился в 1972 году, окончил юридический факультет Лондонского университета, работал адвокатом в Куала-Лумпуре. В настоящее время проживает в Кейптауне. Увлекается айкидо. Лауреат Азиатского Букера (2012) и премии Вальтера Скотта (2013).
Из одного его интервью:
У него пока всего три романа, на русский язык переведены два (третий еще не успели, он совсем свеженький). Их герои — люди, оказавшиеся на всевозможных перекрестках: исторических, этнических… наконец, на перекрестках личного выбора.

«Дар дождя» (2007)
Рассказ от лица главного героя — Филипа Хаттона. «Рожденный между двух миров и не принадлежащий ни к одному», после смерти матери-китаянки он ощущает себя подкидышем даже в собственной семье: его отец, а также сестра и братья от первого брака отца — чистокровные англичане. (Тан Тван Энг однажды заметил, что многие из нас хотели бы найти свое место в жизни, ощущая себя «не вписавшимися» в тот мир, куда их забросила случайность рождения.)
Не только герой, но и весь его мир — это мир «между»:
Следует добавить: в государстве, к которому давно и пристально присматривается еще и Япония…
Первая часть романа напоминает пружину, которая сворачивается все туже. На поверхности — течение вполне благополучной жизни. И вместе с тем уже слышны глухие подземные толчки. Где-то на Западе разгорается пламя второй мировой войны. «Вы не думаете, что японцы вторгнутся в Малайю?» — спрашивают Хаттона-старшего. — «Мы в безопасности», — уверенно отвечает он.
Веками отработанный — но от того не менее действенный — сюжетный ход для «трагедии рока»: зритель / читатель со стороны вынужден наблюдать за героями, весело располагающимися на пикничок у жерла вулкана.
В это же время не то случай, не то судьба сводит Филипа с Эндо-саном — сотрудником японского консульства и мастером айкидо. Своеобразная философия этого боевого искусства служит метафорой, позволяющей донести до читателя авторскую мысль.
Эндо-сан становится для подростка наставником — и чем-то гораздо бо́льшим, хотя это Филип понимает не сразу. (Их сложные отношения в некотором роде проецируются на отношения колонии и метрополии, на историческую судьбу Пенанга в целом.)
Старая прорицательница из храма роняет несколько туманных фраз о «даре дождя» и «привидениях»; они тоже вселяют тревогу. Весь роман как бы подсвечен буддийскими мотивами перерождения, круговорота жизней и встреч. Впрочем, эта тема не перерастает в сюжетную мистику, оставаясь на уровне миропонимания героев:
Но в каком-то смысле фатализм облегчает бремя жизни: «Мне стало бы спокойнее, если бы я знала, что моя болезнь, моя боль и утрата — и да, наша с вами встреча — имеют свою причину», — говорит Филипу Митико.
Ощущение предопределенности усиливается благодаря тому, что повествование ведется о прошлом из настоящего, так что читателю заранее известно, кому суждено выжить, а кому — нет (это как раз тот случай, когда подобные «спойлеры» работают не против текста, а в его пользу). Драма героев в том, что хотя сами дороги на перекрестках судеб «созданы до того, как вы на них ступили», но необходимости выбора это все равно не отменяет. (В тексте есть прямая отсылка к стихотворению Роберта Фроста «Другая дорога»: ценители поэзии могут его прочитать вот тут.)
Еще одна классическая дилемма — «долг или чувство». Но она выглядит на порядок мучительнее, когда и долг и чувство — на обоих путях, когда предательства избежать невозможно. Это и есть случай Филипа. И, к сожалению, не его одного.
«Двоемирие» героя трагично, потому что какой бы выбор он ни сделал — тот никогда не будет полностью правильным. Однако можно посмотреть на это и с другой стороны, как на предоставленную возможность. Дед-китаец говорит Филипу: «Ты принадлежишь обоим мирам. У тебя есть способность соединять отдельные элементы жизни в единое целое. Так используй их».
В знаковой сцене, когда Филип кладет рядом два роковых для него меча работы великого мастера (оба они связаны со страшными воспоминаниями), сами имена клинков образуют известный символ:
И теперь, когда всё — кроме памяти — уже осталось в прошлом, размышляющий о своей странной судьбе Филип понимает: «…письмена, диктующие нам направление, всего лишь повторяют то, что уже написано в наших сердцах; большего им не дано».
ДАР ДОЖДЯ

«Сад вечерних туманов» (2012)
Повествование (тоже от первого лица) развивается в трех временных планах. Текущее время, 1980-е годы — и два отрезка прошлого.
Героиня романа Юн Линь — из так называемых «проли́вных китайцев», населявших Пенанг (остров и прибрежная полоса в Малаккском проливе). Большинство из них даже не знает родного языка: они уверены, что господство Британской империи в этих краях будет вечным. Так что перед нами снова герои «междумирья» — и снова танцы на вулкане.
С началом второй мировой войны Пенанг захватывает Япония, и Юн Линь вместе со своей сестрой оказывается в тайном японском концлагере. Почему его местонахождение и задачи засекречены, проясняется далеко не сразу. Юн Линь — единственной — удается выжить, хотя и искалеченной, однако ее сестра погибает вместе с остальными узниками.
В память о ней Юн Линь хочет создать прекрасный сад: еще до войны сестрам удалось побывать в Киото, и Юн Хонг очаровали японские «сады камней». Все долгие месяцы плена девушки выживали, цепляясь за воспоминания и мечты, и вот теперь Юн Линь остается жить за двоих.
Но чтобы создать этот сад, ей придется обратиться опять же к японцу. Точнее, к бывшему императорскому садовнику Аритомо, которого судьба забросила в их края. Лишь ближе к концу романа появляется намек на то, что не все так просто — и Аритомо оказался здесь не случайно.
Шаккей — искусство «заимствованного пейзажа», умение включать в раму перспективы элементы внешнего ландшафта, — становится для «Сада вечерних туманов» таким же емким символом, каким для «Дара дождя» было айкидо. Юн Линь, наблюдая за Аритомо, приходит к странной мысли: возможно, бывший садовник императора привнес это искусство и в собственную жизнь?
После войны Юн Линь начинает работать в суде, разбирающем военные преступления японцев. Причина, которую она называет сама себе, — желание найти хотя бы место, где погибла ее сестра. Иногда — желание увидеть наконец торжество справедливости и наказание для преступников.
Только однажды, в ответ на прямой вопрос Аритомо: «Что ты на самом деле делала в лагере?» — Юн Линь находит в себе силы вспомнить и другое: то, что ей очень хотелось бы забыть. И это снова приводит к теме выбора между… увы, не правильным и неправильным, но между двумя предательствами. Никого из своих героев Тан Тван Энг не создает одномерным.
Сейчас, на пороге старости, то, что заботило Юн Линь раньше, куда-то отступает и растворяется. Неважно, удастся ли найти спрятанные японцами сокровища. И даже место, где погибла Юн Хонг, уже не имеет значения: это лишь место, а человека все равно не вернуть. Пора отпустить прошлое, но надо сохранить Югири — «Сад вечерних туманов» — как память об Аритомо, о Юн Хонг и всех остальных.
И очень символична сцена ухода Аритомо из чужого для него мира: он не столько исчезает, сколько растворяется в нем...
В 2019 году роман экранизирован (довольно красиво, хотя, на мой взгляд, человеку, не читавшему книгу, понять происходящее в фильме нелегко).
САД ВЕЧЕРНИХ ТУМАНОВ

Дополнительный читательский бонус — возможность увидеть, как выглядела вторая мировая война в этом уголке земного шара.
В обоих романах есть сюжетные ходы того типа, что беллетристы любят использовать для нагнетания драматизма: для кого-то это недостаток, для кого-то — наоборот. Перевод в целом приемлемый. Только в «Даре дождя» переводчица почему-то склоняет слово «хакама» на русский манер, по первому склонению: «надел хакаму». Такого я еще не видывала: сразу представляется человек, натянувший на ногу одну штанину.

Третий роман Тан Тван Энга — «Дом дверей» — вышел только в этом году и номинирован на Букеровскую премию. Мне он еще в руки не попал, так что пересказываю отзыв критика из “The Guardian” (Xan Brooks).
Действие «Дома дверей» также происходит в Пенанге, сто лет назад, и среди его персонажей — знаменитый писатель Сомерсет Моэм. По оценке жюри, это «захватывающая история о запретной любви, утратах и предательстве под сенью Революции и Империи», роман о столкновении личной правды с моралью общества.
Каждый из персонажей носит плохо сидящую маску, в любой момент готовую соскользнуть, и каждый воспринимает реальность лишь через прорези этой маски…
В романе несколько сюжетных уровней. Это портрет писателя, переживающего творческий кризис одновременно с личной драмой. Это также история женщины, судимой за убийство, послужившая основой известного детективно-психологического рассказа Моэма «Письмо», который, в свою очередь, вдохновил Тан Тван Энга написать «Дом дверей». А также это размышление о том, почему вообще люди пишут и читают истории.