#картинки_в_блогах #времена_года

Александр Васильевич Гине (1830–1880). Перед грозой

Сведения о месте рождения художника не сохранились. Известно только, что Александр учился в Казанской гимназии, где его отец (В.Ф. фон Гине) служил инспектором. Там Александр познакомился с Иваном Шишкиным — таким же учеником и тоже будущим художником.
Первые художественные навыки Гине получил в Московском училище живописи, ваяния и зодчества в 1854 году, а спустя 2 года стал вольноприходящим учеником (и впоследствии студентом) Императорской Академии художеств, из которой был выпущен в 1865 году со званием классного художника 1-й степени по пейзажной живописи.
Этот результат — максимально возможный — давал право на пенсионерскую (оплачиваемую) поездку по Европе, гражданский чин девятого класса и возможность дальнейшей карьеры в Академии. Конечно, IX класс — это всего лишь титулярный советник, но для самого начала — более чем неплохо.
Всё, что мы знаем о его дальнейшей судьбе, сводится к следующему: Гине жил и умер в Петербурге. Был женат и имел дочь, крестными которой стали тот же Шишкин и княгиня Потемкина, известная благотворительница (к слову, крымское имение Потемкиных «Артек» — то самое, что стало после революции знаменитым пионерлагерем). Художник много работал и за два года до смерти был удостоен звания академика по классу пейзажной живописи.
И…
«Русский биографический словарь» кратко констатирует: «Гине был талантливый живописец, но жизнь его сложилась неудачно и была непрерывным рядом трудов и лишений. Умер он в крайней бедности».
Как, почему? Неизвестно. Какие-то неведомые сплетения обстоятельств выталкивают на поверхность одних и погружают в забвение других, равного таланта, художников, — и не только с художниками это случается.
Гине в целом придерживается живописного «мейнстрима» своей эпохи — реалистической достоверности, но на его работах более или менее (в случае с картиной выше — менее) ощутим налет романтической ностальгии. Этим он близок таким мастерам, как Саврасов и Васильев.
Тщательность в выписывании деталей не переходит ту грань, за которой пейзаж начинает выглядеть «засушенной» гравюрой. Можно без труда разглядеть и крытые дерном крыши, и пару кувшинок в пруду, и стену дождя, уже надвигающегося с горизонта, — но не более того. Они обозначены ровно до уровня узнавания. Наверное, больше и не нужно.