nordwind: #ex_libris и чуть-чуть #ГП #читательское и #преподавательское #длиннопост и длинные #цитаты и е

#ex_libris и чуть-чуть #ГП
#читательское и #преподавательское
#длиннопост и длинные #цитаты
и еще на всякий случай #Снейп (я ничего не забыла?)

Наконец я добралась до «Школы в Кармартене».

Если мы хотим, чтобы обучение пошло на лад, прежде всего нужно постараться изолировать ваших учащихся от вашего преподавательского состава.

Проф. Зануцки, методист из Лондона

(Дистанционное обучение: DONE)

Пресловутая двойная жизнь, хорошо знакомая мне по личному опыту, — всего лишь необходимое условие, благодаря которому мы можем заниматься нашим делом.

Проф. Змейк, преподаватель школы в Кармартене

«Школа в Кармартене» напоминает сразу о многих вещах, как и положено уважающему себя постмодернистскому тексту. Даже постпостмодернистскому, поскольку некоторые из источников сами являются постмодернистскими текстами.
Что (кого) напоминает язвительный в-каждую-дырку-затычка Тарквиниус Змейк, можно не говорить. А его работодатель, чудаковатый и сварливый директор Мерлин, — гибрид Альбуса и Януса Полуэктовича, вкупе с Мерлином же, из «Понедельника…» братьев Стругацких.
Собственно, «Понедельник…» определяет здесь и общую атмосферу. Множество пунктирных сюжетных линий сплетается в описания невероятных будней — только уже не магического НИИ, а магического вуза. Еще одна ассоциация — с «Приключениями Жихаря», по изобилию юмористических реминисценций (они же «пасхалочки»). Автора-гуманитария видать издалека.
Тем не менее самый главный источник — внелитературный.
Это РЕАЛИИ ВУЗОВСКОГО БЫТА, которые неизменимы и неистребимы. Неважно, происходит ли действие в Уэльсе или в РФ, в магической школе или в типовом немагическом вузе, — везде одни и те же проблемы, связанные с учебным процессом и взаимодействием с руководящими органами… в лице Минобразования.
Как обычно в подобных случаях, общее командование и контроль осуществляют лица, которые в сути предмета разбираются слабо, но желают, чтобы им было все понятно. Если же им непонятно — само собой, это злостный саботаж и гнусная политическая провокация!

— Перед нами разыграли целую комедию, призванную намекнуть, что мы находимся среди людей с гораздо более древней культурой, со своими обычаями и традициями. Розыгрыш был подготовлен настолько тщательно, что даже включал в себя какие-то языки, на которых им якобы удобнее и приятнее говорить, чем на английском! Во все это были вовлечены дети! Нам хотели показать, что мы при всем желании неспособны их инспектировать, что мы просто не доросли до них!

Ай-яй-яй. Как же так.

Интересные замечания о «Школе в Кармартене» есть в постах И.В.Ципоркиной (историк искусства, критик):
https://inesacipa.livejournal.com/779654.html
https://inesacipa.livejournal.com/782785.html
https://inesacipa.livejournal.com/786164.html
А постскриптумом она дает такое уточнение:

Мне сообщили, что автора не раз спрашивали насчет параллелей Змейк // Снейп. И ответ был таков, что это совпадение, вызванное сходством сюжетной позиции. Текст писался в 1998–2000 гг. — и лишь опубликован был в 2001. То есть русского издания автор не видела, а английское ей было читать вроде как ни к чему. Не верить автору нет оснований.

Автор — это, конечно, святое: что бы он ни сказал, приходится глотать хотя бы из вежливости. Но… точно ли так автор выразился? Именно это имея в виду?
В каком году была обнародована «Школа в Кармартене», не очень понятно: Ципоркина называет 2001, в Интернете везде — 2006. Но это не так уж важно. В любом случае финал ГП на момент публикации «Школы в Кармартене» еще не был известен. Так что совпадение уж всяко замечательное.
Первоисточник этого «не раз спрашивали» найти не удалось. Только утверждение из третьих, а то и из четвертых рук: «мне сообщили» — т. е. одному человеку из Интернета другой человек из Интернета передал то, что слышал от кого-то еще. Даже если сам факт имел место, при такой эстафете обычно срабатывает эффект испорченного телефона.
Допустим, что автор именно так и сказал. Сходство персонажей, вызванное общностью сюжетной позиции, — явление распространенное.
Тем не менее приведенный здесь в пересказе «ответ автора» весьма обтекаемый. Вывод о том, что А.Коростелева не заглядывала в «Гарри Поттера» до публикации «Школы в Кармартене» (когда бы там это ни случилось), принадлежит автору поста.
Между тем совпадений между этими текстами очень много. Причем разных.
Одни имеют типологическую природу. Магическая школа — топос нынче не такой уж редкий, хотя широко распространился он действительно уже после выхода Поттерианы. Общие с ГП детали — движущиеся лестницы, замковая обслуга, общение с портретами — имеются, но с натяжкой можно их списать на совпадение. Да и вообще это мелочи.
Однако есть и совпадения другого рода, которые впечатляют степенью концентрации. Выше всего ее уровень как раз в образе Змейка. Неудивительно, что автора «не раз спрашивали» — удивительно было бы как раз обратное, учитывая всю совокупность характеристик.
Внешность, профессия и черты характера: черноволосый и черноглазый маг в развевающейся мантии, сумрачный и колючий, преподаватель (ал)химии, практикующий жесткие методы обучения: он не только способен запросто уничтожить студенческий опус, попутно объявив: «вы недостойны тех ингредиентов, из которых состоите», — некоторые его приемчики похлеще снейповских:

— Разбор ошибок. Вы совершенно забыли о мерах предосторожности. Теперь вы сами инфицированы.
Гвидион вышел от Змейка на подкашивающихся ногах. К счастью, у этой формы черной оспы был очень краткий инкубационный период, поэтому Гвидион не находил себе места всего сорок восемь часов. И только когда он понял, что черной оспой так и не заболел, он смог оценить тонкую шутку и красоту педагогических приемов Змейка.

На этом фоне жалкие угрозы травануть жабу Лонгботтома смотрятся бледновато. Различие между «аурой» персонажей Роулинг и Коростелевой преимущественно опирается на позицию наблюдателя: во втором случае это будущий восторженный ученик.

Тарквиний Змейк ворвался в класс, как свежий ветер, и задал вопрос, неожиданный для учителя химии:
— Вы знаете, как выглядит китайский иероглиф «учиться»?
Никто не знал.
— Он составлен из трех элементов: ребенок под крышей, а сверху над ним — когти. Вопросы есть?
И Гвидион сразу понял, что у него в сердце всегда найдется место для предмета, который ведет Тарквиний Змейк.

(Забавно, а ведь иероглиф 字 и вправду так выглядит! Я отчего-то даже не задумывалась, что ведь ключ 子 — это «ребенок».)
Дальше — роль в сюжете. Правая рука директора школы; имеет темное прошлое (входил в ближайшее окружение кровавого тирана) и, по мнению многих, с этим прошлым так и не расстался; в действительности является исполнителем тайного поручения того же директора, у которого свои мотивы скрытничать.

Все искренне недоумевали, почему Мерлин доверяет Змейку и как можно допускать такую личность к ученикам, но когда однажды профессор Мэлдун улучил момент и спросил об этом Мерлина напрямую, тот с рассеянным видом заговорил о погоде, о том, что пора бы разогнать над школой облака.

Впрочем, в финале Мерлин все же высказывается публично (Дамблдор — только с глазу на глаз):

— Вы не поверите, коллеги, но я своими ушами слышал сквозь замочную скважину… э-э… кхм… да… что Тарквиния обвиняют не в чем-нибудь, а в пособничестве англичанам в деле уничтожения школы! Как вам это нравится? Тарквиния, который, можно сказать, пожертвовал собой, точнее, пожертвовал-то им я, но ведь с какой пользой!.. Вот посидели бы там сами у Кромвеля, разом бы поняли, почем фунт лиха!.. Ведь чуть какое-нибудь тонкое, щепетильное дело — и, кроме Тарквиния, его просто никому невозможно поручить…

К счастью, у Коростелевой этим «щепетильным делом» оказываются не возрожденческие перспективы Темного Лорда, а всего лишь очередная вузовская переаккредитация. Хотя если ее не пройти… ладно, я не о том.
Но даже все это не так уж удивительно, не окажись вдобавок у персонажа чисто римское имя плюс фамилия — контаминация Снейпа, Зме́я (snake) и Злея. В романе есть и подколка насчет росмэновского перевода (во всяком случае, именно так это воспринимается):

— Ваше имя, — кисло сказал Зануцки. — Полное и желательно… э-э… подлинное.
— Луций Тарквиний Серпенс, — ответил Змейк, закидывая ногу на ногу и сплетая пальцы на колене с видом человека, приготовившегося к долгому разговору.
Психологи переглянулись.
— А что такое… в таком случае… э-э… Змейк?
— Калька, — кратко сказал Змейк.
— И вы откликаетесь на эту… м-м… кальку?
— Разумеется, — отвечал Змейк с легким нетерпением…
— А вот такой вопрос, — вкрадчиво сказал психолог. — Что вы станете делать, если у вас ученик станет вдруг во время урока вставать, ходить по классу, делать что ему вздумается?
— Попрошу отставки, — сказал Змейк.

Что характерно, самые громкие звоночки звенят как раз в эпизодах, для сюжета совершенно необязательных. Например, студенческая выходка («Вас видели магглы!»)

— По небу плывет черт знает что, — ровным голосом втолковывал Змейк. — Полгорода это видит. Вы хотите, чтобы это увидела также и комиссия?

Или еще более явная авторская провокация: во время путешествия в эпоху Кромвеля, где протекала бурная молодость Змейка, Ллевелис мимоходом объясняет Гвидиону, которого внезапно удивляет отсутствие париков:

— Пуританское же правление. Парики запрещались, но длинные волосы разрешались, просто считалось неприличным чересчур за ними ухаживать: слишком часто мыть или еще что-нибудь такое.

Ироническая инверсия этого же мотива:

Гвидиону страшновато было думать о том, чтобы прикоснуться к чистым и благоуханным волосам Змейка, которые тот, конечно, мыл не далее как утром, своей перепачканной рукой с обломанными ногтями, но выбора не было.

Читатели иногда не по делу используют термин «плагиат». Вообще-то выделяется около 10 типов полноценных межтекстовых связей — и плагиат сюда не входит. Демонстративные отсылки, которыми пестрит роман А.Коростелевой, указывают не на плагиат, которому свойственно как раз посильное заметание следов, а на заимствование — род связи, характерный также для фикрайтерства. В эстетике заимствование определяется как

…выборочное перенесение элементов одной художественной системы (сюжетной схемы, обстоятельств, характеров героев, композиции) в другую. При заимствовании в новом произведении различимы черты оригинала-источника. Заимствованные элементы вступают во взаимодействие с новым колоритом, или с измененным художественным ритмом, или с иной трактовкой образов.

© Ю.Борев

И не Змейком единым тут живы ГП-аллюзии.
Например, предпринятое студентами расследование выводит их на фигуру некоего таинственного (предположительно страшного темного) мага по имени Риддерх-ап-Мивир, чье имя запрещено упоминать. О нем сообщается также, что он знал язык змей, кажется, с самого рождения. Потом добровольные сыщики находят старую тетрадь Риддерха, однако открыть ее решаются не сразу, «подозревая, что со страниц им плеснет в лицо кровью»…
Но читатель, купившийся на эту подначку, круто обломается: тут для него припасен сюрприз. Вот она — «иная трактовка образов».
Да и шекспировские постановки, организованные силами студентов, как бы прозрачно намекают на тему «ремейков»: в позитивном духе переписываются — ни много ни мало — «Король Лир» и «Макбет»: в финале «не было ни одного убийства, ни одного самоубийства и ни одной смерти от естественных причин».
В общем, можно допустить, что замысел «Школы в Кармартене» сформировался независимо от саги Роулинг, но целый ряд деталей возник (возможно, уже в заключительной редакции) в качестве пасхалочки, под влиянием первых русских переводов ГП, — даже если автор действительно не полюбопытствовала заглянуть в английский оригинал. Просто как своего рода алиби, «оммаж» в сторону Роулинг или элемент игры с читателем, — тем более что по большей части эти отсылки для сюжета, повторюсь, не обязательны. Проще всего такой фокус проделать как раз с именами, портретными характеристиками и вставными побочными эпизодами.
А может ли все это быть чистейшим совпадением? Конечно. Помнится, в детстве я впечатлилась сообщением, что теоретически над каждым из нас висит смертельная угроза: существует отличная от нуля вероятность, будто в любую секунду все атомы кислорода из окружающего нас воздуха могут случайно отлететь в сторону — и мы задохнемся в оставшемся азоте. Но что касается литературы — это было бы самым впечатляющим из всех совпадений, какие мне попадались.

Что общего и в чем различие между «Школой в Кармартене» и «Гарри Поттером»?
При желании общего можно увидеть много — есть даже легчайший намек на потенциальную «волдемортовскую» линию, в отповеди Мерлина Ллевелису:

— Вы думаете, что внизу копошатся мелкие людишки? А вот и нет, ошиблись: их уменьшает расстояние. Оптический обман… Были, знаете, некоторые отчаянные молодые люди, которые так же быстро, как и вы, додумались до того, что знания дают власть над людьми. С некоторыми из них мне пришлось тяжко. Двоих даже своими руками закапывал… Хорошо еще, что вы со своими честолюбивыми размышлениями попались мне, Ллеу. Курои отправил бы вас взглянуть на нескольких исторических лиц, полагавших, что знания ведут к власти, причем вы увидели бы их не в лучшие минуты их жизни. Мак Кехт, вероятно, предложил бы хирургическое вмешательство. Змейк просто макнул бы вас в кровь и подержал некоторое время. Доктор Вёльсунг… ну да не будем об этом.
— Послушайте, учитель, — робко спросил Ллевелис, понимая уже, что был неправ, — и все это оттого, что я вчера на базарной площади показал пару магических фокусов толпе?
— Профанации строгого знания, Ллеу, дитя мое, и восприятия людей как толпы, — мягко заметил Мерлин, — вполне достаточно для того, чтобы вызвать интерес к себе у педагогического коллектива.

Если копнуть, то найдется даже тема «запретной магии», но подана она иначе: это печальная история Мак Кехта — и отчасти та сценка, где простодушные первокурсники просят Кервина Квирта восстановить листок из пепла. Возможности магии / науки рекомендуется использовать с оглядкой даже там, где и речи нет о каких-то «разрушающих душу» деяниях.
При всей видимой разномасштабности финалов (Гарри предстоит подвиг, а Гвидиону нужно всего-навсего сдать заключительный экзамен) в них тоже есть нечто общее: это необходимость самостоятельного и очень неочевидного выбора. Гарри должен окончательно решить, за чем ему гоняться: за хоркруксами или за Дарами — потенциальным могуществом и неуязвимостью. А Гвидион, зная «правильный» ответ, отказывается его дать, потому что он противоречит его внутреннему чувству. Тоже своего рода героизм, хотя и совсем маленький, бытовой. Зато такого рода обыденное мужество в жизни требуется куда чаще, чем эксклюзивные подвиги, припасенные для героев-одиночек.
Тема «рядового героизма» поддерживается и важным эпизодом, когда Змейк берет с собой Гвидиона, в порядке зачета, в средневековый город, охваченный эпидемией чумы. Гвидион в ужасе выбегает из первого же дома, где наткнулся на такое зрелище, что не нашел в себе сил пройти и посмотреть, есть ли кто живой. Попавшийся навстречу молоденький местный врач будничным тоном дает совет:

— Если в передней комнате что-то очень страшное с виду, то вы считайте… то есть представьте себе, что из дальней комнаты слышится детский плач. И входи́те.
И он двинулся дальше под начинавшимся дождем в ту сторону, откуда дул пронзительный речной ветер и где маячили верхушки школьных башен. Гвидион выпустил руку Змейка.
— Это кто-то из великих врачей? Я знаю его по имени? По работам? — спросил он у Змейка.
— Это? — рассеянно переспросил Змейк. — Да нет, это рядовой провинциальный лекарь.

Но основной упор «Школа в Кармартене» делает на тему обучения.
Роулинг проблемы образования как таковые волнуют не особо. Есть, правда, инспектор Амбридж — в романе Коростелевой ей примерно соответствует Пандора Клатч и иже с нею. Но куда больше места в ГП уделено ажиотажу вокруг отношений магов, сквибов и магглов, вопросов чистой и «грязной» крови… В Кармартене ни о чем подобном — вообще ни звука.
В Хогвартс открыт доступ абсолютно любому магу — но никому из магглов. В школу Кармартена принимают всякого желающего учиться: надо только суметь найти ее и войти в нее. Примечательно, что министерские чиновники, которые явились распоряжаться, как именно следует учить, входа отыскать не в состоянии: им приходится ждать, чтобы кто-то провел их через заднюю дверь!
Иными словами, тут нет никаких специальных условий, кроме желания и способности к обучению, а магия — нечто вроде метафоры знания и его возможностей. Соответственно, мир Кармартена делится не на магов и магглов, а иначе: на тех, кто хочет «думать, уметь и знать», и на тех, кто по своим причинам всячески старается им помешать. И противостояние это не сказать чтобы вчера образовалось: не случайно в школе преподают, наряду с нашими современниками, античные философы, герои разных древних эпосов, кельтские боги — и даже «приглашенный специалист», китайский монах-буддист эпохи Тан. Не говоря уж о Мерлине.
В Кармартене тоже существует распределение новичков, но не по характеру, а по типу мышления. И — никаких колледжей. Вместо того в ход идут отличающиеся методики обучения. Северянина Гвидиона и южанина Ллевелиса селят в одной комнате, но «на всех предметах, где рассаживали по складу ума, Гвидион и Ллевелис оказывались в дальних противоположных концах класса».
Соответственно, идея соревнования (по сути, соперничества) факультетов отсутствует изначально, что неприятно изумляет инспекционную комиссию:

— А где же здоровый дух соревнования, воля к победе? — недоумевала Пандора. — Как вы вырабатываете стремление к успеху? Вы же молодежь! — И, сделав несколько жирных пометок в своих бумажках, она обвела всех бодрым взглядом.
— К успеху? — робко переспросил Афарви.
— Да, да! Стремление завоевать первое место, вымпел, кубок! У вас же есть кубки? — Пандора посмотрела подозрительно.
— Да, у меня есть два кубка, – спас заходящую в тупик беседу подошедший Мерлин. — Я припас их еще со времен Круглого стола. Да, помнится, сунул как-то в карман. Невзначай. Но зачем они молодежи? Ни к чему им спиваться. Рано еще.

Среди нескольких пунктирно переплетающихся сюжетных линий — в том числе расследования темного прошлого некоторых персонажей — тема министерской инспекции выделяется особо (в ГП ей соответствует линия Амбридж и отчасти Попечительского совета, пляшущего под дудку Люциуса, но они остаются на втором плане).
Причем в то время как комиссия состоит из англичан, школа полным-полна валлийцами, ирландцами и шотландцами. Что, сами понимаете, создает довольно-таки щекотливую ситуацию:

— Это кто тут собирается отложить Уэльс от Великобритании? — еще строже спросил Мерлин. — Да я сам его, своими руками, пропесочу. Скорее уж нужно отложить от Британии Англию. Если кому-то интересно мое мнение. Да только куда ж ее теперь отложишь!..

К тому же «магические компоненты» учебных программ Кармартена — это явно не то, что инспекторы бы рассчитывали или желали увидеть…

— Если пива поднесут мне и дадут ржаного хлеба, я сложу рассказ, пожалуй, из познаний, мне известных, — доброжелательно предложил седой старичок, читавший «Мифы северных народов» на шестом курсе.
— Ну уж нет, — сказал Мерлин. — Если в вашем изложенье мы их с темой ознакомим, мы потом не оберемся неожиданных последствий.

(«Школа в Кармартене» при случае свободно пользуется размером не только «Калевалы» или ирландского эпоса, но и шекспировскими ямбами; а игра в «метаморфозы Талиесина» — это вообще отдельная радость…)
Слово «юмор» стоило бы лепить в качестве колонтитула на каждую страницу книг соответствующего содержания. Впрочем, это, наверное, все равно не поможет. Среди читательских отзывов на роман попался один, меня умиливший: его автор великодушно соглашается поверить на слово А.Коростелевой в том, что касается истории («…я не стала перепроверять»), но недоумевает: «Я так и не поняла, что полезного в обществе могут сделать ученики, изучающие давно забытые языки и какие-то непонятные предметы. Да и большая часть педагогов имеют странные методы, эффективность которых еще надо доказать».
Вот и проверяющая комиссия тоже не поняла. Где эффективность, где актуальность, — где, наконец, прогрессивные методики?! Откуда этот ужасный национальный сепаратизм, гендерный шовинизм и прочие непростительные грехи? Почему студенток не подпускают к практическим занятиям по драконографии? Ась?!

— Вы что, не понимаете, что это не что иное, как типичный мужской шовинизм? Да поймите же: ни неблагоприятные климатические условия, ни тяжелый физический труд на этой практике, — гнул свое Зануцки, — ничто не может быть основанием для того, чтобы искусственно противопоставлять женщин мужчинам! Это постыдные и устарелые принципы.
— А вам известно, что подобные взгляды у современного человека, к тому же преподавателя, не только недопустимы, но и наказуемы? — вкрадчиво спросил психоаналитик.
— Doch! Но поскольку дракон как раз не делает этих искусственных различий, а нападает на всех без разбора, — немного раздражаясь, сказал Зигфрид, — то эти искусственные различия приходится делать мне!..

Каждой эпохе — своя инквизиция. И каждая инквизиция, само собой, требует понятных (для себя) мотивов и объяснений:

— И как понимать слово «Нибелунги» в графе «спонсоры»?
— Нибелунги — это такая фамилия, — сказал Мерлин, сам искренне веря в то, что говорит.
— У нас хороший контакт с зарубежными партнерами, — пояснил Змейк.

А учебный план и вправду впечатляет: в школе Кармартена изучаются, например, Восстановление из пепла, Язык зверей и птиц, Приметы времени (они слегка напоминают Маггловедение), Поэзия Туата де Даннан (материализующая все названные — правильно или нет — предметы), Преображение стихий, Морфология облаков и закатов…
А «Введение в сомнение»? Попробуйте себе представить реакцию любой министерской комиссии на включение в учебный план подобного предмета! А реакцию правительства? Кому, кому вообще нужен сомневающийся электорат, я вас спрашиваю?!
У преподавателя «Искусства забвения» свои огорчения от итогов собеседования:

— Мне задали самый неожиданный вопрос. Меня спросили о различных системах запоминания и их преломлении в моей индивидуальной методике. Я, сами понимаете, ответил… очень, впрочем, осторожно… что забывание, дескать, вызывается различными внутренними импульсами и наша цель — эти импульсы выявить и… активизировать. Потом они вдруг стали уверять меня, что я веду какую-то дисциплину под названием… под названием…
— Основы социальной адаптации и безопасности жизнедеятельности, — сухо подсказал Змейк.
— Да, да, спасибо, коллега. Вы представляете себе, как я ужаснулся, когда мне сообщили, что я веду этот предмет? Они долго уверяли, что это моя специальность…

Вообще-то «они» были правы… со своей колокольни, разумеется. Искусство забвения — это вам не сомнения, это навык социально весьма востребованный, хотя и применяется за стенами Кармартена немного иначе, чем в его пределах.
А Пифагор вне себя от возмущения уже по собственным веским причинам:

— Ко мне сегодня приставали какие-то плебеи, называя меня сотрудником системы общего образования, — гневно обратился он к Мерлину. — Если вы не можете обеспечить мне условий работы, — возмущенно продолжал он, — я могу и уехать обратно в Кротон.

Да и чего только нет в программе школы!

— Кто возьмется вместо него читать на седьмом курсе «Введение в замыслы Творца»? Ну что вы, коллеги, — каких-то две недели почитать элементарный курс!.. Смешно даже! — всплеснул руками Мерлин. — Кто у нас может читать «Введение в замыслы Творца»? Да практически кто угодно.

И если призадуматься, ведь и вправду кто угодно за это дело берется. Даже литературоведы — хотя они-то скромно ограничиваются творцами с маленькой буквы. Про СМИ и медийных персон вообще молчу.
Спецкурсы по этому базовому курсу также имеются:

— Основной спецкурс — «Преобразование лика Земли в соответствии с замыслами Творца», — я могу начать читать вам уже сейчас.

И даже еще конкретнее: «Передислокация горных хребтов в связи с первоначальным ошибочным их размещением».
Ну, за стенами школы спецкурсы эти, само собой, имеют статус уже не теоретический, а вполне себе прикладной…
А главное — возмутительная методическая отсталость преподавателей. И это после всех неустанных трудов Министерства, которое, не жалея сил, ежегодно (да что там — ежесеместрово!) сочиняет все новые и новые директивы и рескрипты!

— Вы, вероятно, прибыли к нам со своими собственными методиками и вряд ли удосужились познакомиться с нашими методическими требованиями и разработками? Сколько я наблюдал вчера за вашими учениками в библиотеке, они все время писали один и тот же иероглиф. Но эффективность такого преподавания, как правило, невысока. Надо побольше теории, надо побуждать студентов к самостоятельному рассуждению!
— Чтобы проникнуть в суть вещей путем созерцания, — отвечал Сюань-цзан, — нужно быть не простым смертным, а жителем небесных чертогов. Скажу прямее — с одного взгляда на иероглифы выучиться писать их под силу одному лишь Будде да, может быть, парочке бодисатв. Мои же ученики только-только выучились держать кисть и растирать тушь. Где уж тут позволить им рассуждать о дэ и жэнь!
— Сейчас разработано множество прекрасных интенсивных методик, — сказал Зануцки. — Вы, по всей видимости, слабо знакомы с состоянием современной методологии. Курс-интенсив при обучении языку совершенно себя оправдал. Сегодня они пишут иероглифы, завтра уже…
— Читают сутру, — подсказал Сюань-цзан.
— Да, а послезавтра… — Зануцки, перебирая пальцами, подыскивал слова.
— Возносятся на небо, — снова помог ему Сюань-цзан.
— По поводу неба, — сказал после некоторого молчания Зануцки. — Любая попытка втянуть молодежь в какую-либо секту повлечет за собой целый ряд неприятных для вас последствий, — это я обещаю вам лично.
* * *
— Что случилось, учитель?
— Я беседовал сейчас с очень влиятельным человеком, — безмятежно сказал Сюань-цзан. — Сперва он дал мне понять, что вместо обучения письму мы должны, не откладывая, переходить прямо к познанию дао, затем — что всякое упоминание о дао в этом государстве карается законом.

В общем, те из читателей, кто радовался, что в «Школе…» нет приевшейся темы борьбы Добра со Злом, не совсем правы.
Тут нет только ее демонстративной, обнаженно-сказочной формы. Эта борьба протекает в иной плоскости: Зло здесь не столько злая воля отдельной личности, сколько элемент социальной системы. На что она опирается и почему враждебна полноценному образованию и фундаментальной науке — достаточно очевидно.
Это и есть главная тема «Школы в Кармартене» — необычного жанрового сплава сатиры и утопии в фэнтезийной обертке. Один из читателей метко обозвал ее «преподавательским фэнтези».

Нашла красочные иллюстрации к книге работы Volha Marieta.
Сверху вниз:
Гвидион и Финнган Мак Кольм
Бервин, сын Эйлонви, и Талиесин

Мерлин и Мэлдун
Диан Мак Кехт и Рианнон

Тарквиний Змейк (читающий стихи Волошина) и Лютгарда
Кевин Квирт (в обеих ипостасях)

И разных авторов понемножку:
Гвенллиан и Керидвен
Фингал МакКольм и Ллевелис

Гвидион и он же со Змейком
Рианнон и Змейк

Зигфрид Вёльсунг и Курои со Змейком
Мак Кархи и Мерлин

Финтан, сын Фингена, и святой Коллен
Хлодвиг Нахтфогель и Даниэл-ап-Тревор

10 ноября в 10:35

Отключить рекламу

3 комментария

Netlennaya

10 ноября в 11:16

Спасибо вам за рецензию на одну из любимых книг-пластырь-для-души. За иллюстрации - отдельный поклон (я и не знала, что к ней есть иллюстрации, хотя нетрудно было догадаться, что должен, просто обязан существовать фанарт).

	мисс Элинор 10 ноября в 14:16
Большое спасибо за этот, как всегда, интереснейший обзор)) Теперь поняла, что очень хочу почитать эту книгу)) 2

Заяц

13 ноября в 13:31

Даже постпостмодернистскому, поскольку некоторые из источников сами являются постмодернистскими текстами.

Любой постмодернистский текст может вдруг оказаться постпостмодернистским, если мы не знали его источники второго порядка.