"; я не знал, десять, двадцать или пятьдесят лет пройдёт до его возвращения, но был уверен, что рано или поздно он вернётся, а ещё, зная его как никто, был уверен, что он не успокоится, пока не убьёт тебя.

Я знал, что познания Волан-де-Морта в области чёрной магии более обширны, чем у любого другого из ныне живущих волшебников. Знал, что даже мои самые сложные и мощные защитные чары вряд ли уберегут тебя, если он вернёт себе всю былую силу.

Но мне была ведома и слабость Волан-де-Морта. И я принял решение: тебя защитит древняя магия, о которой он знает, которую презирает и которую всегда прежде недооценивал — себе на горе. Я имею в виду, конечно, то, что твоя мать пожертвовала собой ради твоего спасения. Она дала тебе такую надёжную защиту, какой он и представить себе не мог, и она по сей день тебя оберегает. Таким образом, я решил положиться на материнскую кровь. И я отнёс тебя к её сестре, поскольку других родственников у неё не осталось.

— Она меня не любит, — тут же вставил Гарри. — Ей наплевать…

— Но она приняла тебя, — прервал его Дамблдор. — Да, неохотно; да, скрепя сердце, с горечью и даже гневом, но приняла — и таким образом закрепила наложенные мною чары. Благодаря жертве твоей матери кровные узы сделались самой могучей защитой, какую я мог тебе дать.

— Я всё-таки не…

— Пока ты называешь своим домом тот, где обитают кровные родственники твоей матери, Волан-де-Морт не причинит тебе вреда — он не может даже пальцем тебя тронуть. Он пролил её кровь, но она по-прежнему живёт в тебе и в её сестре. Её кровь стала твоей хранительницей. Пускай ты возвращаешься туда только раз в году, но покуда ты ещё можешь называть это место домом, покуда ты принадлежишь ему, Волан-де-Морт ничего тебе не сделает. Твоя тётя знает об этом. Я всё объяснил в письме, которое оставил у неё на крыльце рядом с тобой. Она знает, что, взяв тебя под свою крышу, сохраняла тебе жизнь на протяжении последних пятнадцати лет.

— Погодите, — сказал Гарри. — Погодите минутку. — Он выпрямился на стуле, в упор глядя на Дамблдора. — Так это вы прислали ей громовещатель. Вы велели ей не забывать… это был ваш голос…

— Я подумал, — Дамблдор слегка наклонил голову, — что ей стоит напомнить о договоре, который она скрепила, приняв тебя в семью. Я подозревал, что нападение дементора откроет ей глаза на опасности, связанные с содержанием в доме такого приёмного сына.

— Так оно и вышло, — тихо подтвердил Гарри. — Вернее… больше всех разозлился дядя. Он хотел выкинуть меня на улицу, но тут пришёл громовещатель, и она… она сказала, что я должен остаться. — Он уткнулся взглядом в пол, потом добавил: — Но какое отношение это имеет к…

Он не мог заставить себя произнести имя Сириуса.

— Итак, пять лет назад, — снова заговорил Дамблдор, точно его и не прерывали, — ты прибыл в Хогвартс — может, и не такой счастливый и упитанный, каким я хотел бы тебя видеть, зато живой и более или менее здоровый. Ты был не изнеженным маленьким принцем, а самым обычным мальчишкой — чему, с учётом всех обстоятельств, можно было только радоваться. До сих пор всё шло согласно моему плану.

А потом… впрочем, ты не хуже меня помнишь то, что произошло на первом году твоего обучения в Хогвартсе. Ты великолепно ответил на брошенный тебе вызов и очень скоро — гораздо скорее, чем я мог предвидеть, — очутился лицом к лицу с Волан-де-Мортом. И снова выжил. Мало того — ты отсрочил возвращение Волан-де-Морта во всей полноте его могущества. Это был подвиг, достойный взрослого мужчины. Не могу выразить, как я тобой гордился.

— Однако у моего замечательного плана был один недостаток, — продолжал Дамблдор. — Недостаток вполне очевидный — и уже тогда я понимал, что из-за него всё может пойти насмарку. Тем не менее, сознавая, как важно, чтобы мой план увенчался успехом, я сказал себе, что не позволю этому недостатку его погубить. Я один мог предотвратить крах — следовательно, я один должен был проявить силу. И это стало моим первым испытанием, когда ты лежал в больничном крыле, ослабевший после схватки с Волан-де-Мортом.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — сказал Гарри.

— Помнишь, как ты спросил меня, почему Волан-де-Морт пытался убить тебя, когда ты был ещё ребёнком?

Гарри кивнул.

— Как, по-твоему, следовало мне тогда ответить?

Гарри взглянул в его голубые глаза и промолчал, но его сердце снова пустилось вскачь.

— Ты до сих пор не видишь недостатка в моём плане? Нет… наверное, нет. Что ж… Как тебе известно, тогда я решил не отвечать. Одиннадцать лет, сказал себе я, — это слишком рано для такой откровенности. У меня раньше и в мыслях не было раскрыть секрет, когда тебе будет всего одиннадцать. Я боялся, что бремя этого знания станет для тебя невыносимым.

Но ещё в ту пору мне следовало заметить кое-какие опасные симптомы. Я должен был спросить себя, почему меня так мало встревожило то, что ты уже задал мне вопрос, на который — я знал это — мне когда-нибудь придётся дать ужасный ответ. Надо было признаться себе, что я чересчур радовался возможности промолчать хотя бы в тот день… Ты был ещё молод, слишком молод.

Итак, начался второй год твоей учёбы в Хогвартсе. И снова ты встретился с трудностями, которые по плечу не каждому взрослому волшебнику, и снова преодолел их с таким успехом, о каком я и не мечтал. Правда, ты не повторил своего вопроса о том, почему Волан-де-Морт оставил у тебя на лбу эту метку. Да, конечно, мы обсуждали твой шрам… мы подошли очень, очень близко к запретной теме. Почему я тогда не рассказал тебе всё?

Что ж… мне казалось, что для такого разговора двенадцать — это, в конце концов, едва ли намного лучше одиннадцати. Я позволил тебе уйти — окровавленному, измученному, но счастливому — и, почувствовав слабый укол совести при мысли о том, что надо было во всём тебе признаться, легко и быстро успокоил сам себя. Ты был ещё так молод, и я не мог найти в себе сил испортить день твоего торжества…

Теперь понимаешь, Гарри? Теперь ты видишь изъян в моём чудесном плане? Я угодил в ловушку, о которой знал заранее и которую обещал себе обойти — должен был обойти!

— Я не…

— Ты был слишком дорог мне, — просто сказал Дамблдор. — Твоё счастье было для меня важнее, чем твоё знание правды, твоё душевное спокойствие — дороже моего плана, а твоя жизнь — ценнее тех жизней, которыми, возможно, пришлось бы расплатиться за провал этого плана. Иными словами, моё поведение было именно таким, какого Волан-де-Морт всегда ожидал от глупцов, способных любить."
Ну так он и не вмешивался в частную жизнь. Только магическую защиту обеспечил, а в жизнь не лез.