— Я не пойму, что вы делаете, — сказала девушка в темном платье, застав мужчину врасплох. — Вы вешаете звезды или собираете их?
Мужчина аккуратно спустился вниз, с остатком звезд в своей корзине. Лестница за его спиной с тихим шелестом сложилась сама собой, превратившись в неприметный черный чемоданчик.
— Сейчас вешаю, — сказал мужчина. — Небо наполовину в тучах, вот, — он чуть приподнял свою корзину, — все и не поместились. А под утро буду собирать.
— Зачем? — спросила девушка, и мужчина вдруг заметил, что у нее порвано платье и разодрана щека. Это было неправильно. Зато вопрос она задала правильный, совершенно обычный — его задавали все люди, ставшие случайными свидетелями его работы. Только один не задал. Стоял, засунув руки в карманы брюк, молча смотрел, а потом пошел и стихотворение написал, мол, "если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно..."
— Это необходимо, — ответил мужчина, невольно вспоминая дальнейшие строчки. — Для того, чтобы люди чувствовали себя ночью хорошо, они должны видеть на небе звезды.
Девушка — совсем еще девочка, на самом-то деле, — уселась на холодное от прошедшего дождя бревно.
— Что случается, если они их не видят?
Мужчина чуть улыбнулся и присел рядом на землю:
— В хорошем случае они изобретают ночники. Такие крутящиеся штуки с лампочкой внутри, превращающие черный потолок в ночное небо. В плохом — не находят выхода, пугаются, теряются во тьме... Вы, кажется, тоже потерялись?
Девушка передернула плечами.
— Я вижу звезды, — призналась она. И на небе, и те, — кивнула, — что в корзинке. А вот выхода, правда, не вижу. Так бывает?
— Увы, — сказал мужчина, не любивший врать. — Бывает и так. Тогда требуется средство помощнее звезд в далеком небе.
Он внимательно посмотрел на девушку, потом — на свою корзину, словно решаясь на что-то, и, решившись, начал рыться в корзине, подыскивая что-то... подходящее.
— Вот, — сказал он наконец, протягивая девушке совсем маленькую звездочку, которую легко можно было спрятать под футболкой, или даже под этим порванным платьем, привязав ее к какой-нибудь цепочке. — Возьмите, пожалуйста. Она, как видите, очень маленькая, недостачу не заметят... Ну, заменят когда-нибудь, но, надеюсь, к тому времени вы уже успеете мне ее вернуть. Спрячьте ее под одежду, и носите всегда с собой, и пусть ее свет поможет вам найти выход даже из самой темной тьмы.
— Вы уверены? — спросила девушка, ничему уже не удивляясь.
— Да, — спокойно сказал мужчина. — Звезд на небе пока достаточно, а вам она сейчас нужнее.
Он оглянулся, отметив про себя, насколько глухая уже успела наступить ночь. Девушка сжала звездочку так, словно на свете не было ничего важнее. Мужчина улыбнулся ей на прощание:
— Нам, кажется, в разные стороны? Ну, тогда до встречи. Аккуратнее со звездочкой, все-таки казенное имущество... Потом вернете.
Он шагнул в глухую ночь, успев услышать за спиной тихое: "Спасибо". Впереди было несколько часов — до того момента, как начнет светать, и нужно будет успеть собрать звезды обратно.
А мне никогда подарки на новый год не дарили, и вообще в нашем семействе не было принято дарить подарки не на день рождения. Ёлка была всегда, но примерно с моих лет двенадцати это была полностью моя забота. Я сама ходила за ней на рынок, приносила домой, устанавливала и украшала.
Все предновогодние дни я была очень одинока. У папы были сплошные дедлайны, а потом приёмы и корпоратив. Он часто дома появлялся по-нормальному только часов в пять 31-го декабря и обычно уже сильно пьяный.
Моя мама рулила заводским общепитом, и там с начала 20-х чисел декабря шли банкеты за банкетами в главном зале, в маленьком ресторане, в заводской гостинице и т.п. Мама уходила из дома в шесть утра, возвращалась после десяти вечера и так до 30-го декабря, когда она сама приходила домой уже после своего корпоратива и совершенно никакая.
Вся предновогодняя подготовка ложилась на меня — все эти уборки, стирки, украшательства. Ещё и то же самое надо было у бабушки повторить. И всё это на фоне учёбы, а потом ещё и работы. К 31-му декабря у меня было желание куда-нибудь упасть и лежать так пару дней, чтобы меня никто не трогал.
И вся наша квартира в предновогодние дни становилась складом еды для маминых ресторанов. Мы с папой иногда даже суп боялись есть, потому что ну вдруг он не нам? Любую еду надо было проверить на наличие маркировок, но безопаснее было поесть хлеба с майонезом, а ещё безопаснее — поесть у бабушки, потому что майонез тоже мог оказаться купленным для ресторана. Везде были свёртки, пакеты, контейнеры с маркировками что это, кому и зачем. Холодильник был забит сверху донизу, балкон — тоже. На балконе стояли несколько термометров, чтобы мерить температуру в разных местах и определять, что где можно хранить. Если теплело, надо было всё это переставлять, если холодало – укрывать или даже заносить в квартиру. Еда иногда была совершенно невероятной и совершенно нам недоступной, но на неё можно было только смотреть и то издалека. Пару раз в день приезжал водитель из ресторана, и надо было ему выдать то, что у него было в списке. К 30-му декабря вся эта роскошь из квартиры пропадала. А 31-го мама за три часа умудрялась накрыть банкетный стол дома. Разве что торт я заранее пекла и варила овощи и яйца я тоже заранее по чёткому заданию мамы.
А как-то утром 31-го декабря я пришла домой из школы — вижу — на балконе на шикарном серебряном подносе лежит целый фаршированный осётр, украшенный маслинами, салатом, сырными корзиночками с красной икрой и перепелиными яйцами с чёрной икрой. Всё это было перемотано плёнкой, а маркировки не было.
Я целый день завидовала тому, для кого этот осётр. Пришёл пьяный папа, и мы стали вместе завидовать будущим поедателям осетра. А в шесть вечера пришла мама и сказала, что это наш осётр — это подарок маме от шеф-повара. 26 лет прошло, а я всё вспоминаю того осетра, — это было одно из самых вкусных блюд, которые я ела в своей жизни. И уже в полдень 1 января из ресторана приехал мрачный мужик за подносом.
А со 2 января мама снова пропадала, потому что надо было готовить рождественские банкеты. Они были скромнее, но у них была куда более широкая география — заводские санатории, базы отдыха, поэтому маму мы почти не видели до 7 января.