Хотя идеализировать и этот лагерь не следует. Например, одну смену я побыл "евреем". Впечатлений хватило на всю жизнь. Было мне лет 11. У нас в отряде был мальчик, сын слушателя из Одессы. Он постоянно рассказывал про родной город, говорил с какой-то странной для москвича интонацией. Любимыми персонажами его рассказов были Карцев и Ильченко. Для Москвы имена этих провинциалов значили мало, в Одессе это были Кумиры. Рассказывал он смешно. Другой темой его разговоров были "жиды". Слово для меня было известное, но в моём лексиконе (т.е. лексиконе рабочей окраины Москвы) "жид" было понятие не этническое, а социальное. Жид это жадина, отсюда глагол "жидиться", то есть жадничать: "Дай морожное куснуть, не жидись". Жадин в рассказах одесского мальчика почему-то звали Абгамами и Саггами, они в его пересказе изъяснялись на каком-то инопланетянском картавом наречьи. Почему он так кривляется и почему так не любит Абгамов и Сагг, являющихся в его глазах жадинами, я не понимал. Из расспросов понял, что жиды это евреи, точнее, евреи это жиды. Я за евреев вступился.

Надо сказать, что евреев в Нагатино было мало, все они были ассимилированны и как евреи не воспринимались. Да и были полукровками. Киркоровоподобного красавчика-заводилу в нашем классе звали Андрей Кондратьев, отец его был евреем, о чём я узнал к классу восьмому и тут же сочинил двустишие:

А Кондратьев наш Андрей
В детстве тоже был еврей.

Все хохотали и Кондратьев громче всех: в младших классах Андрюха был любимцем учителей и обаятельным подлизой.

В общем, я одесситу говорю:

- А чего ты к евреем так пристаёшь? Чего они тебе сделали? Мало ли кто какой национальности.

Одессит на меня пристально посмотрел:

- А ты случайно по фамилии не Рабинович будешь? (были первые дни смены и фамилий друг друга мы не знали).

- Нет, Галковский.

- Понятно. А ты случайно не еврей?

И тут я в пылу полемики допустил фатальную ошибку:

- А хоть бы и еврей. Какое это имеет значение.

У одессита отвисла челюсть. Он от меня отбежал как от зачумлённого, стал о чём-то шептаться с ребятами.
Стали меня травить. Сначала решили "изменить социальный статус". Не получилось – драться в Нагатино умели: предворительный словесный наскок, "приёмчики" - подножки, "стальной зажим". Кроме того, по обстоятельствам жизни я был устойчив ко всякого рода стрессам, на конфликт шёл, считайте, с радостью.

Тогда пошла травля медленная, изподтишка. И дошло вот до чего. В озере мы купались в специально огороженном лягушатнике. Однажда заводила травли ко мне подходит (кстати, это был то ли татарин, то ли чеченец по имени Шамиль) и говорит:

- Я бы тебе не советовал с ребятами плавать. Плавай отдельно.

- Это ещё почему? С ума сошёл?

- Нет, просто я так думаю.

В этот день Шамиль (а может и Равиль – их два брата-погодка было), незаметно подбросил мне в воде бутылочное стекло, ногу я сильно порезал. Правда наказаны были все. Лягушатник закрыли, вызвали солдата-водолаза чистить дно. Поскольку стекло умные азиаты убрали, его естественно не находили. Два дня никто не купался. Потом, чуть ли не просеяв грунт через сито, запустили. Я больше до конца смены в воду не лез. Сначала нога заживала, потом не хотелось. В конце концов Шамиль-Равиль подошёл ко мне и пряча глаза сказал:

- Галковский ты это... Плавай давай.

Видимо понял, что переборщил. Или оценил, что я не стукнул. А скорее всего, струсил: заинтересуется пионервожатая, почему Дима не плавает, чего боится. Начнутся вопросы.
С тех пор для меня шовинист - не человек. Разумеется, Шамиль должен получить шамилево, Абрам – абрамово. Но травить людей, науськивать детей друг против друга (напомню, что случай был в специфической социальной среде во время наката государственного антисемитизма)... Да ещё, как это часто бывает в ЖЖ, анонимно стёклышко под ноги подкладывать...

У АБТВ было два пионерских лагеря. Второй в Алуште. Там мне побывать тоже пришлось. Говорить ничего не буду, достаточно оценить две вещи.

Первая – климат. Подмосковье летом это одно. А южный берег Крыма совсем совсем другое. Октябрята в зиловском Мячково ещё жили в отапливаемых корпусах. А пионеры - в "летних павильонах", то есть в остеклённых фанерных бараках. Представьте: ночью +8, дождь, а мальчишки под солдатскими одеяльцами лежат. Одетые. Помню, простудился, ночью лежу, кашляю, рот зажимаю – ребят разбудить западло. А на следующую ночь лафа – весь барак кашляет, кашляй – не хочу.

Вторая вещь. Жили пионеры в Алуште в отдельных гостиничных номерах на два или на три человека. Туалет в коридоре, но чистый, с настоящими унитазами (редкость). В каждом номере – умывальник, шкаф, балкон. С балкона вид: горы и море.

Как говорится, "почувствуйте разницу". Контингент тоже был другой. В Подмосковье в основном дети слушателей, адьюнктов, техперсонала. В Крыму – дети преподавателей и начальства, т.е. старших офицеров и генералов. Там, кстати, я впервые близко и увидел настоящего мальчика-еврея: курчавого Гурвинека со шнобелем. Был сыном какого-то очень любимого преподавателя Академии. Отдыхали в Алуште и родственники маршала Баграмяна, дедушка приезжал их навещать, что было Событием.

Но конечно и это не вершина. На вершине был находящийся рядом Артек. Там всё было покруче ещё на порядок: спецпитание, профессиональные педагоги, дети иностранцев. "Другой мир" даже по сравнением с алуштинским оазисом. До Артека я, как вы понимаете, не дорос. В Алушту-то попал только потому, что дядя работал там физруком.