Все курьеры разошлись по адресам, шеф торопливо собирался, преувеличенно оптимистично вещая в телефон: "Да, дорогая, я уже вышел. Наверное, пойду пешком — пробки же везде".

— Слав, послушай, тут срочный заказ, а я сам ну никак не могу — у меня спектакль через полчаса начинается, жена мне голову оторвёт.

Слава неторопливо занимался своими прямыми обязанностями специалиста техподдержки, когда в их офис вошла девушка потрясающей красоты. Шеф оставил свои попытки просунуть руку в рукав пальто, не выпуская телефон, расплылся в самой любезной своей улыбке и приготовился услужить клиентке. Слава усмехнулся — красивые девушки всегда оказывали на шефа сногсшибательный эффект. Так что он даже не удивился, что в течение следующих трёх минут шеф принял у девушки заказ на суточную экспресс-доставку пакета. И даже согласился, что пакет надо сначала забрать по адресу.
"О, не переживайте! Это всего в пятнадцати минутах отсюда, мы, конечно же, все успеем".
Галантно проводив девушку до двери и закрыв за ней дверь, шеф все ещё с тем же глуповато-воодушевлённым выражением лица повернулся к Славе.

Близкие не должны душить своей любовью. (Кусочки мозаики)

Отец только удивлённо поднимал бровь, заставая его в библиотеке, гостиной или парке с очередным пухлым томом. Даже скупо похвалил за такую похвальную тягу к знаниям.

…Драко даже представить боялся, что будет с родителями, если за завтраком перед ним появится пакет с маггловской книгой.

В остальном дела шли не так уж и плохо: он поступил помощником зельевара в отдел по распознаванию и борьбе с темномагическими заклятьями. Да, он теперь тоже почти мракоборец. Отец был вне себя, кричал, что это позор, какого ещё не было, что это бросает тень на весь род, что это полностью разрушит репутацию. В какой-то момент Драко не выдержал и съязвил, что, мол, конечно, кому, как не отцу, разбираться в степенях позора и размерах тени, бросаемой на род. Мама ахнула, а отец вылетел из гостиной, громко хлопнув дверью, и делал вид, что они незнакомы, ещё полгода, да и после едва с ним разговаривал — будто он домовик, а не единственный сын.

Ему даже предложили место профессора в Хогвартсе. Мама очень обрадовалась, даже отец начал припоминать, что Драко — его сын, а не предмет интерьера, но сам Драко подумал <…> и без сожалений отказался. Отец опять сделал вид, что они незнакомы — Драко только усмехался. Жизнь продолжалась: Блейз устроился в "Пророк". Тео неплохо продвигался по дипломатической службе — читая об этом в "Пророке", отец закатывал глаза и неодобрительно косился на Драко.

Вместе со всеми Драко вышел на крыльцо школы, увидел родителей, посмотрел на мать, виновато ей улыбнулся и едва заметно покачал головой в отрицательном жесте.

Бывшие слизеринцы избегали его, как прокажённого, а за его спиной шептались, что младший Малфой предал семейные идеалы и подлизывается к новой власти. И все равно он никогда не жалел о своём решении — именно здесь он почувствовал себя на своём месте, он чувствовал в себе ту силу, которая превращает запреты в ограничения, а ограничения — в возможности. Он понял, каково это — не быть скованным чужими предрассудками и, хотя иногда это и приводило к головокружительным провалам, готов был пробовать новое, а не идти проторённым путём. Неудачи больше не уязвляли его фамильную гордость, наверное, потому, что её вовсе не осталось.

"Разве хоть когда-нибудь ты был настолько хорошим мальчиком, Драко Малфой, чтобы Санта сделал тебе такой подарок? — с горькой безысходностью думал он.

Ей хотелось добавить "па", но она не могла — этот человек не был па, тем па, которого она знала, он был какой-то неуловимо другой, чужой. Этому человеку отлично бы подошло "отец", но это было странное, неестественное для неё слово, которое она просто не смогла бы сейчас произнести.

— Вот это, — отец наконец потряс тетрадь, — единственная окончательная смерть за последние пятьдесят лет! И твоя мама… она должна была бы понимать… Ты! Ты должна понять, что это...
Он поднял тетрадь и отбросил её на журнальный столик. Даже в жесте чувствовалось неодобрение и ещё что-то такое, из-за чего Фокси боялась посмотреть ему в лицо — чтобы не увидеть то, что окончательно все разрушит. И она продолжала смотреть на его руки, которые хаотически двигались, сжимались в кулаки, разжимались, хватали какие-то вещи на столе. Совсем молодые на вид руки, не намного старше её собственных, хоть он и старше на век. Она вдруг подумала, что это очень странно и неправильно.
— Это совершенно, абсолютно недопустимо! И об этом никто не должен узнать! Ни одна живая душа! Слышишь меня? — продолжил отец.
"А ведь она надеялась, что он её поймёт! — пронзила её внезапная мысль. — Не признавалась себе, умом понимала, что верить бессмысленно, и надеялась. Это же невыносимо — жить с этим… целую вечность".

Как он мог? Как он мог говорить такое — это же ма! Их ма! Они же прожили такую долгую жизнь, прошли через многое. Как он мог даже не попытаться понять? И Том… Значит, он все-таки жив, только… Только можно ли это назвать настоящей жизнью? Боже, какой ужас! И он все знал. Знал и все равно готов был бы обречь ма на подобное. Её отец был готов сделать такое с ма… Нет! Её замечательный па не мог бы так поступить! Тогда кто этот человек перед ней? Руки холодели, а звуки проходили как через воду. Отец продолжал ей что-то объяснять и доказывать, но она давно уже не слушала — не могла сосредоточится "Ма, ты тоже чувствовала это?" — пришло ей в голову. Она все-таки собралась с силами и вынырнула в реальность.

"А ведь две окончательных смерти подряд даже ему не удастся замять", — вдруг пришло ей на ум.
Всего пару раз перекатиться. Ну же, давай! Нет времени. Фокси усмехнулась, приготовилась. <…>
Сирены стали громче. Приближаются. Ну же! Ты же хочешь жить свободной. Она сгруппировалась, готовясь перекатиться. Толчок. Захватывающее дух ощущение полёта...