Девять дней после (гет)

Тонкс помнила, каково это — когда крик хочет вырваться из горла, но оно сжато так сильно, что невозможно вдохнуть. Она помнила, что хотела кричать, баюкая на руках тело Ремуса, но кричать не получалось, и она скулила — тихо, едва слышно, на одной неиссякающей ноте.

Прошла неделя со дня битвы под стенами Хогвартса. Газеты до сих пор в пароксизме безумия захлебывались хвалебными речами, обращенными к кому попало — к чиновникам и аврорам, к Визенгамоту и Невыразимцам. Тонкс не было дела до того, кому раздают ордена, кто на приемах пьет шампанское и улыбается под вспышками камер. Тонкс уже неделю не волновало ничего, даже сын, которого забрала Андромеда, пока ее дочь как сомнамбула бродила по пустому дому. Неделю назад ее Ремус умер, и Тонкс до сих пор казалось, что она во сне, где все так абсурдно и странно. Она чувствовала себя черно-белой колдографией, которая из раза в раз механически повторяет одни и те же действия и не может выйти за рамки бумажного листа.

Вечером было не по-летнему холодно. Дул пронзительный северный ветер, дрожали стекла, а из каминной трубы доносилось глухое «ву-у-у-у», будто дом тоже жаловался на промозглую сырость и туман.

Тонкс сидела в старом, продавленном кресле, закутавшись в одеяло, и бессмысленно смотрела в камин. Огонь подрагивал и вился над поленьями, отбрасывая на стены неровные отсветы, и ей порой чудился чей-то взгляд там, за окном. Будто тьма смотрела на нее — безликая и безглазая, заполняющая все вокруг.

Скрипнула ступенька перед дверью, но Тонкс, привыкшая, что под навес перед крыльцом в непогоду может забрести бродячий пес, не повернула головы, пока ручка на входной двери не опустилась с едва слышным скрежетом.

В прихожей было темно. Луна была закрыта в этот поздний вечер тучами, а камин не давал достаточно света, чтобы рассмотреть нежданного гостя.

Тонкс, даже если и захотела бы достать палочку, вряд ли вспомнила бы, куда ее положила, и потому, съежившись в кресле, только слушала тяжелые шаркающие шаги.

— Дора? — она не узнала этот хриплый, будто сорванный криком голос, но когда повернулась, приглушенный ладонью всхлип вырвался сам собой.

Он был невероятно грязен. С ног до головы измазанный в жирной черной земле, которая запуталась в волосах и сыпалась с изорванной одежды при каждом движении. Он был чудовищно грязен, но лицо, хоть и в черных разводах, было ей знакомо до малейшей черточки.

— Хр… — горло сдавило, и несколько секунд она не могла выдавить из себя ни звука. — Ре… Ремус?

— Что со мной случилось? — он осмотрел себя с ног до головы и виновато развел руками. — Прости, я весь извозился… Ничего не помню, голова как деревянная.

Тонкс не ответила. Она сидела, изо всех сил сжав руками голову, стараясь снова не завыть, как тогда, неделю назад. Если ее мозг так изощренно над ней издевался, то что будет дальше? Она до крови прокусила губу и протянула вперед руку. Плащ Ремуса под пальцами был совсем как настоящий — чуть шероховатый, жесткий, копия того, что она комкала в руках несколько дней назад.

— Дора, что с тобой? Ты неважно выглядишь, заболела? — он шагнул вперед, и Тонкс испуганно отшатнулась. Она наконец поняла, что Ремус ей не мерещится, и от этого мысли окончательно запутались, оставив после себя недоумение и страх.

— Что случилось, Дора? — Ремус сделал еще шаг вперед, и она наконец отмерла, перевела взгляд выше, на его лицо и качнулась вперед, отчаянно желая прикоснуться — и все-таки безумно боясь. Последний раз она касалась его на прощании, перед похоронами защитников Хогвартса. Но может быть, Ремус вовсе не был той застывшей маской?..

— Мне бы умыться сначала, — сказал он, разрешая ее сомнения. — Запачкаю ведь тебя.

Придерживаясь за стены, он отправился в ванную.

— Не запирай! — крикнула она, пугаясь сама не зная чего — что он зайдет в эту дверь и не выйдет? А потом обессиленно сползла на пол, прижавшись спиной к двери и слушая шум воды. Через некоторое время она вытерла слезы, встала и отправилась в комнату за полотенцем и халатом для Ремуса.

Ремус лежал в ванной, устало прикрыв глаза. Она присела на табуретку и стала золотистым гребнем расчесывать его длинные полуседые волосы — и с их знакомой лаской заново привыкала видеть и ощущать его. Он, улыбаясь, поднял лицо — и Тонкс, уже не колеблясь, нагнулась и поцеловала его в губы, снимая с них теплые капли воды. Они целовались долго, медленно и нежно, и она вкладывала в поцелуй всю тоску этих долгих дней и всю свою любовь, которой уже не надеялась когда-нибудь найти выход, — а потом сняла старое домашнее платье и залезла к нему, не обращая внимания на летящие во все стороны брызги. По сравнению с горячей водой его тело казалось островком прохлады, и она, смеясь, как могла оседлала его в тесной ванне, продолжая целоваться.

— Я немного не в форме сейчас, — смущенно сказал он. — Боюсь, с тем, чего ты хочешь, нам придется несколько подождать.

— И подождем, — пожала она плечами. — Мы же теперь все успеем, ведь правда?

— Обязательно.

Тонкс сама вытерла его, смущающегося, полотенцем, подала халат и отправилась с ним в постель — перебирать длинные влажные пряди, которые так не хотелось сушить заклинанием, прижиматься к теплой махровой ткани и шептать все то, что она уже не надеялась повторить.

— Я до сих пор не могу поверить, что ты вернулся, — она уткнулась носом ему в плечо и расслабленно прикрыла глаза. — Ты совсем не помнишь, что с тобой произошло? Я же думала, что похоронила тебя.

— Извини… — Ремус повернулся и положил большую прохладную ладонь ей на спину. — Все как в тумане. Последнее, что я помню — сражение под Хогвартсом. Расскажешь мне обо всем завтра, хорошо? Я очень устал.

Она еще долго вглядывалась в его освещенный острым серпом луны профиль, снова и снова лаская взглядом усталую линию губ, светлые ресницы, морщинку между бровей, чувствуя себя абсолютно счастливой, а потом незаметно для себя заснула.

* * *

Когда Тонкс проснулась утром, кровать была пуста.

Она вздохнула от разочарования — ну конечно же, возвращение Ремуса не могло быть ничем иным, кроме сна. Это было даже обидно — но зато каким ярким, каким счастливым этот сон был! Она мысленно проживала его заново, греясь в их неожиданном свете, смакуя и укрепляя в памяти, — любое воспоминание о Ремусе было теперь сокровищем, которое необходимо беречь. «Спасибо тебе», — подумала она, обращаясь к тому, кто, даже умерев, через сны продолжил дарить ей радость. А потом вылезла из постели и пошла делать завтрак — впервые за эти дни почти улыбаясь.

На кухне кто-то гремел чашками.

— Мама, я же просила тебя предупре...

Она замолчала на полуслове. Стоящий у плиты человек никак не мог быть ее матерью.

— Доброе утро! Я тут кофе сварил, а вот омлет, боюсь, не совсем удался... Дора, ты чего?

— Все хорошо, — она подошла на дрожащих ногах, села за стол. — Я так рада тебя видеть, Рем. Без тебя было так плохо.

Он улыбнулся в ответ и начал раскладывать по тарелкам завтрак. Тонкс было совершенно плевать, что омлет подгорел, а тосты, наоборот, не прожарились, — она съела бы и жареную подошву ботинок, лишь бы ее приготовил Ремус. Со своей порцией она справилась быстро и удивленно посмотрела на Рема — тот вяло ковырялся вилкой в омлете, а его кофе стоял нетронутый.

— Что-то не так?

— Знаешь, как-то нет аппетита, — улыбнулся в ответ Рем и отставил тарелку. — Лучше давай прогуляемся. Тедди гостит у Андромеды?

— Да, она забрала его после… — Тонкс замерла на полуслове, едва не сказав «после того, как ты умер». — Пару дней назад.

— Тогда предлагаю отправиться в гости.

Андромеда Тонкс жила от них недалеко, всего-то в полумиле, но за время, пока они шли до ее дома, Дора успела рассказать Ремусу о событиях прошедших дней. Она знала немного, потому что из дома не выходила, а газеты просматривала через раз, но успокоила мужа известием, что почти все друзья, участвовавшие в битве, живы.

Весть о смерти Снейпа внезапно расстроила Ремуса.

— Понимаешь, мы с ним никогда не ладили, это верно, но Северус был якорем, который напоминал мне о школьных днях. Это нельзя назвать дружбой, но мне он был дорог.

Тонкс на это только вздохнула и покачала головой, сильнее сжимая руку мужа.

Андромеда открыла дверь и так и застыла на пороге, не веря своим глазам. Тонкс пришлось похлопать ее по плечу, только после этого та пришла в себя.

— Дорогая, у меня галлюцинация или я вижу Ремуса? — Андромеда медленно выдохнула и прикрыла глаза. — Мерлин… что творится?

— Мама, все хорошо, Рем не умер. Не знаю, как так вышло, но мы все ошиблись тогда. Может, в него попало какое-то проклятие, — Тонкс поспешно обняла покачнувшуюся мать и отвела ее в комнату, где усадила в кресло. — Ну что ты, все уже хорошо.

— У меня в голове не укладывается, как это возможно, — тихо ответила Андромеда, искоса поглядывая на Рема, который прошел в кухню. — Дора, мы же его похоронили, я сама видела тело.

— Не знаю, мама, он ничего не помнит. Да мне и не важно, как это произошло, главное, что он жив.

— Вот в этом я и не уверена, — прошептала Андромеда, когда ее дочь отошла подальше.

Ремус вернулся через минуту и протянул Андромеде стакан воды, она спустя секунду промедления все же приняла его, как бы невзначай задев пальцы, и вздрогнула так сильно, что часть жидкости пролилась на ковер.

— Прошу прощения, что-то я сегодня неважно себя чувствую, — она натянуто улыбнулась и, поспешно встав, отошла к окну. — Дора, Тедди на заднем дворе, позови его.

Малыш действительно играл в траве под присмотром домового эльфа, которого на время прислала Августа Лонгботтом, но, увидев мать, радостно засмеялся и неуклюже побежал навстречу. Нимфадора опустилась на колени, чтобы его обнять, но Тедди, не добежав пару футов, вдруг остановился и испуганно посмотрел поверх ее головы. Тонкс обернулась — за спиной был только Ремус, который вышел из дома и теперь с улыбкой смотрел на сына.

— Ну что ты, Тедди, иди обними папу, — Рем, улыбаясь, протянул к малышу руки, но ребенок, испуганно взвизгнув, в секунду поменял цвет волос с пшеничного на черный и с ревом умчался прочь. Домовик, растопырив уши, побежал за маленьким хозяином, а Тонкс осталась в недоумении стоять посреди лужайки.

— Что такое… не понимаю, он тебя не узнал?

— Сам не пойму, что с ним, — пожал плечами Рем и отправился на поиски сына, а Тонкс вернулась в дом.

День получился каким-то скомканным, напряженным — по крайней мере, так ощущала его Дора. Андромеда отговорилась болезнью и заперлась у себя, Рему так и не удалось пообщаться с Тедди — малыш не подпускал его близко, заходясь в надрывном плаче, поэтому Тонкс решила не нагнетать обстановку и уйти домой. На прощание Андромеда долго не выпускала дочь из объятий. Тонкс казалось, что мать чего-то боится, но та ничего не говорила и лишь опасливо поглядывала на них с Ремусом.

Остаток дня прошел сумбурно: Ремус ходил по дому мрачный и задумчивый, отказывался от еды и почти не разговаривал с женой, Тонс же сперва пыталась подбодрить мужа, но в конце концов и сама погрузилась в невеселые мысли.

Ей все сильнее казалось, что с Ремом что-то происходит. С ним было что-то не в порядке, но она была настолько рада его возвращению, что это счастье затмевало все остальное.

Ночью она проснулась от кошмара — ей приснилось, что все вернулось обратно: те наполненные одинокой тоской дни, когда она не могла сосредоточиться ни на чем, а мысли были тягучими, как патока, и лениво перетекали в голове.

Она посмотрела на Ремуса — и с ужасом подумала о том, что он мертв. Тонкс понимала, что это все глупые страхи, просто ее неверие в чудо и счастье, поэтому попыталась успокоить себя, прислушавшись к его дыханию, — и не услышала ничего. Ни звука. Ни грудь, ни живот его не поднимались. Значит, он правда умер. Здесь, рядом с ней, а она ничем ему не помогла. Ужас и вина сжали горло, не давая вздохнуть.

— Рем, — шепнула она, уже не надеясь на отклик, просто — прося прощения.

— Да?

Она вскрикнула.

— Дора, ты чего?

Тонкс расплакалась от облегчения, а Ремус, приподнявшись на локте, растерянно гладил ее по голове.

— Я… Я боялась, ты опять умер. Ты… Ты как будто не дышал.

— Как это опять?.. Ну что ты. Если бы я умер — разве я бы смог разговаривать?

Тонкс промолчала. Почему-то она больше не была уверена в ответе.

— Тихо, тихо. Ну что мне сделать, чтобы ты не боялась? Хочешь, я тебя обниму?

Дора кивнула и взяла его за руку — но та была пугающе холодной.

— Ты замерз?

— Немного. Неприятно холодные руки, да? Ну хочешь, я посижу почитаю при свете, пока ты засыпаешь?

— Ремус, ты чудо. Спасибо тебе!

— Чудо у нас ты. Спи, хорошая моя.

Ремус взял с прикроватной тумбочки ее палочку и попробовал наколдовать Люмос, но ничего не произошло.

— Странно, раньше она меня неплохо слушалась, — пробормотал он и попробовал еще раз, но безрезультатно. — Жаль, я не могу вспомнить, куда делась моя собственная палочка, без магии так неуютно.

— Ничего страшного, мы что-нибудь придумаем, — Тонкс успокаивающе погладила его по волосам и встала, прихватив палочку. — Пойду попью воды, а ты спи.

Ремус кивнул и откинулся на подушки, а Тонкс вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь. Она долго сидела на кухне, погрузившись в свои мысли, а после прошла обратно в спальню и, приоткрыв дверь, с порога шепотом пробормотала диагностирующие чары.

Она едва сдержала крик, до боли зажав себе рот, когда диагностика не то что не показала у Ремуса травм и проклятий — она не идентифицировала его как живое существо. Желто-коричневые всполохи, как у мертвеца, и тонкая голубая пленка вокруг — чары Стазиса, которые накладывали на все трупы перед похоронами, — это все, что увидела Тонкс, и ей стоило огромных усилий не упасть прямо на пороге. Она кое-как, держась за стены, добралась до кухни и до рассвета сидела без сна, как в бреду раскачиваясь на стуле и повторяя: «Нет, нет, не верю».

Она не могла поверить, не могла принять то, что Рем мертв, что все то счастье от его возвращения было если не ложью, то подделкой, блеском ложного золота. Тонкс не понимала, как возможно, что человек ходит, разговаривает и мыслит при том, что его тело мертво, мертв его мозг. Но подтверждение этому безумию сейчас лежало в спальне, и Тонкс было невероятно страшно возвращаться туда.

Она так долго добивалась Ремуса, так кропотливо, по кирпичикам, собирала их отношения, что смерть мужа подкосила ее. Теперь же, когда он вернулся, она разрывалась от противоречивых желаний: в ужасе бежать прочь от живого мертвеца и плюнуть на все и обнять любимого человека, ведь это действительно был ее Рем, это были его взгляды и жесты, его слова и прикосновения.

Мысли метались внутри стаей растревоженных пчел, и Тонкс в слепой надежде раз за разом повторяла себе, что, возможно, еще не все потеряно, что если сознание живо, то можно воскресить и тело, или заменить его другим. Она была доведена до крайности и готова на любые безумства — даже пробраться в архивы Аврората, выкрасть темные гримуары и заняться некромантией.

Понимать, что он умер, было ужасно. Но, с другой стороны, мертвый или живой, он был с ней. Она так по нему тосковала, так ждала возможности увидеть его хотя бы во сне — его приходу тем более следовало радоваться, как неожиданному чуду. Ведь Ремус остался собой — он так же говорил, так же себя вел, смущался, улыбался, отвечал на объятия и поцелуи… Хотя Тонкс сомневалась, что сможет теперь прикасаться к нему так. Но дело было не в этом. Ремус остался Ремусом — а значит, стоит ему понять, что с ним случилось, как он наверняка выкинет какую-то глупость, «спасая» ее от себя, решая за двоих, что недостоин и портит ей жизнь… Она снова нырнула в ласковое облако воспоминаний об их романе — о том, как ей удалось добиться того, чтобы Ремус полюбил ее, — но не самого себя. Они любят друг друга — и должны пользоваться шансом быть вместе.

Тонкс вытерла слезы. Он был нужен ей живым — и остался нужен ей даже мертвым, хотя ее пробирала дрожь от мысли, что Ремус почувствует, если узнает правду, а значит, она не откажется от него и не станет пугать. Тонкс растянула губы в улыбке, встала и решительно направилась в спальню.

На следующий день она старалась вести себя непринужденно и весело: всячески подтрунивала над Ремусом, подчеркнуто не обращала внимания на то, что он ничего не ест, а когда он пожаловался на отсутствие аппетита, даже придумала отговорку про последствия от темных проклятий. Они гуляли и дурачились, как в первые недели их романа, но за напускной веселостью Ремуса она чувствовала сомнения, которые он боялся выразить вслух. Тонкс уже не так пугалась его, напротив, ей было до слез его жалко, когда он жаловался на то, что не может согреться, или на то, что не чувствует запаха цветов у них в саду. Тонкс всячески отшучивалась и переводила разговор на другие темы, но когда вечером впервые за все время почувствовала сладковатый запах гнили, разносящийся по дому, то не выдержала и сбежала в сад. Там ее и нашла Андромеда.

— Ты вся дрожишь, — она крепко сжала плечи дочери, но та не смогла расслабиться, по-прежнему сидела сжатая, как готовая сорваться пружина. — Не молчи, я знаю, что с Ремусом что-то не так, почувствовала еще в доме. От него веет холодом и смертью, как от семейного склепа. Не знаю, кто создал это существо, но его лучше сдать аврорам.

— Нет! — Тонкс подскочила и сбросила с себя руки матери. — Ты не понимаешь, это Рем, мой Рем, и мне не важно, что с ним, я все равно его люблю.

— И поэтому ты прячешься от него в саду? — Андромеда сложила руки на груди и сурово посмотрела на дочь. — Он опасен, ты и сама это знаешь. Кто поручится, что он не захочет сожрать тебя ночью? Я дала тебе достаточно времени, чтобы одуматься, но раз ты не хочешь прислушаться к голосу разума, мне придется все решать самой.

— Ты не посмеешь! Слышишь меня? Иначе ноги моей не будет в твоем доме. Я сама разберусь с Ремусом, не лезь в нашу жизнь.

— Очнись, Нимфадора, это не твой муж, это ходячий кусок гнилой плоти. Что ты с ним будешь делать, когда от него станут отваливаться куски мяса? — Андромеда тяжело вздохнула и уже спокойнее продолжила: — Давай сделаем так — я напишу одному знакомому магу, он осмотрит Рема и скажет, что с ним произошло. Если это действительно твой муж, то мы все спокойно обсудим и решим, что делать.

— Мама, ты же знаешь Рема, если он поймет, что с ним случилось, он сбежит, — Тонкс закрыла мокрое от слез лицо руками и опустилась обратно на скамейку. — Я не хочу его потерять второй раз, я не переживу этого.

— Тогда заколдуй его, усыпи, — Андромеда погладила дочь по голове, — и мы его осмотрим. Я не предлагаю сажать его в клетку, Дора, я просто боюсь за тебя.

— Хорошо, — Тонкс вздохнула и поднялась, вытирая мокрые щеки, — я его усыплю, но если твой знакомый подтвердит, что это Рем, я не дам ничего с ним делать. Мне пора возвращаться, не хочу, чтобы он волновался.

Тонкс вернулась домой, когда уже совсем стемнело и быстро юркнула под одеяло, пряча заплаканные глаза. Она ждала того момента, когда Ремус зайдет в комнату, принеся с собой одновременно радость и страх, но прошли полчаса, час, а его все не было.

Она тихо вышла из спальни, прошла по пустому дому, стараясь не принюхиваться к липкому тягучему запаху, что пропитал все вокруг.

— Рем? Ты где? — ее голос хрипел и срывался, она трясущимися руками открывала двери, в темноте, совершенно забыв про палочку, но дом был тих и пуст.

На кухне она обнаружила почти приготовленный ужин и опрокинутую кружку с кофе, валяющуюся у окна. Занавески трепал легкий ночной ветер, а луна освещала маленький пятачок земли среди кустов, на котором стояла скамейка.

Тонкс подошла ближе, провела рукой по ободку кружки и почувствовала на пальцах склизкую буроватую массу, от которой пахло гнилью.

Она уже поняла, что искать и звать бесполезно, но все равно упорно ходила по округе, сбивая в темноте ноги, и звала, с каждым часом все тише:

— Ре-е-ем...