Нужное направление (джен)

Я уже и не думала, что счастливые времена вернутся. С грустью я понимала, что так и доживу свой век, подслеповато выглядывая летом из буйных зарослей крапивы или тщетно пытаясь стряхнуть с себя непосильные сугробы зимой. Последние годы так всё и было. Парк потихоньку приходил в запустение — садовые дорожки, щеголявшие ровным гравием, зарастали сорняками; летняя беседка с танцполом растаскивалась предприимчивыми горожанами на дрова; а пионеры перестали приходить к памятнику на круглой площадке в центре.

И вдруг — словно возвращение молодости. Сначала зачастили какие-то люди в пиджаках, с солидными чёрными папками под мышками. Потом пришли другие, в синих комбинезонах и касках. Они ходили по парку со странной штуковиной, похожей на циркуль, что-то измеряли, отсчитывали шаги, записывали, вбивали колышки и громко ругались с Михалычем, который, видимо, был у них за главного. Неужели будут строить новую летнюю эстраду? Неужели всё будет, как раньше? Как тридцать лет назад...

Я гордилась своим происхождением. Вместе со мной нас насчитывалось восемь штук, хотя для такого большого парка этого количества было явно маловато. Видимо, поэтому нас постарались расставить поближе к центральной площадке, оставив дальние аллеи вовсе без скамеек. Конечно, не каждый маленький городок мог похвастаться настоящими скамейками из мастерской Борушко в стиле советского монументального классицизма. Мы и выглядели монументально — чугунные ажурные боковые ручки, новенькие блестящие добротные сосновые доски спинок и сидений, выкрашенные в белый цвет.

Мне повезло больше других — я нашла своё пристанище сразу возле центрального асфальтированного круга-площадки с выбеленными парапетами, разделёнными боковыми дорожками. Буквально в нескольких шагах от меня находился солидный пьедестал с памятником, изображавшим мужчину в пиджаке и с бородкой. Правая рука мужчины была поднята и указывала, наверное, какое-то очень нужное направление, потому что я часто слышала на митингах: "...Ленин указал нам путь". Да, это потом я уже узнала, что человека на пьедестале звали Ленин, а собрания, которые проводились у памятника, митинги.

Парк, начиная с открытия ранней весной и до завершения сезона глубокой осенью, кипел жизнью. И я была частью этой жизни, чувствовала себя нужной и полезной. Даже зимние месяцы не казались тоскливыми, потому что вдоль аллеи зажигались фонари, а усатый дворник, расчищая дорожки, всегда смахивал снег и с меня. Через парк пробегали прохожие, торопливо кутаясь в поднятые воротники, а я смотрела на падающие снежинки в свете фонарей и ждала весны, когда округу наполнял весёлый гомон детских голосов.

Днём присаживались молодые мамочки с колясками или пенсионеры с шахматной доской; вечером — влюблённые парочки, которые никого вокруг не замечали. Кстати, именно тогда я подверглась настоящему вандализму — на обратной стороне появилась вырезанная перочинным ножиком надпись "Н + А = Любовь".

Но больше всего я любила пионеров, стайками снующих мимо меня круглый год. Сразу за парком находилась первая городская школа, и ничего удивительного не было в том, что местная детвора давно протоптала себе свою "народную" тропу через парк к дыре в ограде.

Как сейчас помню тот солнечный день, когда я впервые услышала, как зовутся эти шумные мальчишки и девчонки. Апрель уже отжурчал ручейками, и первые одуванчики победно разбегались вдоль парапетов боковых аллей, перемежая сочную в это время года зелень маленькими яркими солнышками. Щебетанье пичуг ближе к полудню было нарушено резкими звуками и перестуком. Птицы притихли, наблюдая из тополиных вершин за ровным строем школьников, показавшихся не как обычно, со стороны "народной" тропы, а из центральных ворот. Девчонки и мальчишки были в белых рубашках; на тех, что постарше, красовались красные галстуки, развевающиеся на ветру. Впереди вышагивали барабанщики, нещадно лупившие деревянными палочками по своим инструментам, и мой знакомый Васька, который любил гонять в парке на велосипеде. Сейчас Васька важно раздувал щёки и дул в металлическую дудку, которая и издавала те резкие звуки, заставившие замолчать птиц. Следом за оркестром шли трое со знаменем — две девушки и парень посередине. А позади них шла, наверное, вся школа — от мала до велика.

Вся эта компания быстро и организованно выстроилась вокруг центральной площадки, оставив незанятым только место возле памятника. Сюда вышли взрослые — директор школы (я знала его, так как иногда он прогуливался в парке со своей лохматой собакой), молодой человек в пилотке и красном галстуке и ещё несколько "членов горкома", если я правильно расслышала.

Было интересно. Звучала торжественная музыка, под которую вынесли знамя (да-да, они так и сказали: "На вынос знамени стоять смирно!", хотя его не выносили, а вносили), потом говорили директор и один из членов, а потом вперёд вышли десятка два школьников без галстуков. Лица у всех взволнованные, глаза испуганные. Один мальчишка так волновался, что споткнулся, пока выходил. Ребятня встала лицом ко всей школе, выстроившись в линейку. И тут я поняла, что сейчас будет что-то очень важное.

— Я, вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина... — звонко разнеслось над парком. Лица мальчишек и девчонок больше не были испуганными, только голоса дрожали от переполняющих эмоций, когда в новых повязанных галстуках на призыв вожатого "Будь готов!" прозвучал дружный отклик "Всегда готов!".

С пионерами не было скучно. То снуют мимо со стопками перевязанных газет (сбор макулатуры), то бегают с бумажками и кругляшками со стрелочками (игра "Зарница"), то маршируют на летней эстраде в тени тополей, фальшиво, но добросовестно распевая походные песни (смотр песни и строя).

Хорошее было время, да. Мои первые пионеры выросли и уже использовали летнюю эстраду по назначению — для танцев, а им на смену пришло новое поколение. Всё повторялось годами, и было ощущение счастья и стабильности. Каждую весну меня обязательно красили свежей краской, пару раз забыв повесить табличку "Осторожно! Окрашено!"; каждое лето дворник Серёга (тот самый, усатый) скашивал вокруг траву, так что я даже не подозревала о существовании в природе крапивы. В начале мая, в конце июня и в первых числах ноября у памятника Ленину проводились торжественные митинги с речами и неизменными корзинами цветов. И я верила, что так будет всегда.

Не знаю, когда всё изменилось. У памятника по-прежнему проводились митинги, и, пожалуй, даже чаще, чем раньше. Но что-то едва уловимое поменялось. Исчезло спокойствие. Люди кричали, ругались, махали кулаками и указывали куда-то вперёд, в нужном направлении, совсем как Ленин на пьедестале. Но весной впервые никто не побелил парапеты аккуратных дорожек, а летом урны, выполненные в виде голодных пингвинов, стояли переполненные, перебивая своим убийственным амбре дурманящий запах лип.

Начался бардак. На митингах кричали много новых непонятных слов, а потом я услышала про сухой закон и комсомольские свадьбы, да только весь страшный смысл этих слов до меня дошёл в тот день, когда дворник Серёга (теперь бывший — сократили) выпил вонючую синюю гадость из бутылки и улёгся отдыхать. С тех пор "перестройка" мне всегда напоминает тот денатурат и застывшее лицо Серёги, когда его накрывали на носилках белой простынёй санитары.

Пионеры не исчезли. Вернее, не исчезли мальчишки и девчонки, которые по-прежнему пополняли весной ряды несуществующей организации. И в этом было тоже что-то денатуратное. Они носили галстуки, но не давали ту самую клятву, они приносили цветы к памятнику, но в глазах не было той одухотворённости. Да и сам памятник обветшал. Сначала начал крошиться постамент, потом потускнел и сам Ленин, указывающий куда-то вперёд рукой, всё в том же, нужном, направлении.

Дискотеку в парке закрыли. Сквозь гравий на дорожках полезла трава, а около меня выглянули и быстро заполонили всё вокруг наглая крапива и лопухи, к осени закрывшие весь обзор центральной площадки.

Когда меня последний раз красили? После той ядовитой зелёной краски, которая плохо переносила дождь и вздулась пузырями, ни разу.

Парк опустел. Редко кто теперь сокращал свой путь по заросшим тропинкам. А памятник облюбовали грачи и вороны, которых развелось в кронах деревьев немерено.

Недавно мимо проходила женщина с девочкой лет шести. Ребёнок остановился возле Ленина и со знанием дела сказал:

— А я знаю! Это — дедушка Елены Николаевны!

— Почему? Кто тебе сказал? — удивилась мама и остановилась, рассматривая облупившийся нос вождя.

— Она сама сказала! Сегодня на занятии! Она показывала нам на слайде вот этого дядю и сказала, что это Ленин дедушка. Ну, её дедушка.

Мама озадаченно посмотрела на эрудированное чадо и вздохнула.

Ленин, кому ты указываешь путь? Нужное направление? Может, тем самым людям в пиджаках, с солидными чёрными папками под мышками? Или другим, в синих комбинезонах и касках, которые ходят по парку со странной штуковиной, похожей на циркуль, что-то измеряют, отсчитывают шаги, записывают, вбивают колышки и громко ругаются с Михалычем, который, видимо, у них тут за главного?

Но я верю, что всё вернётся. И пионеры, и патрули летним вечером с красными повязками повыше локтя, и старички с домино.

Пока вернулись только те в пиджаках. А с ними ещё один, самый важный. Посмотрел вокруг, поморщился, глядя на свои дорогие ботинки в грязи.

— Василий Петрович! Деревья завтра валить начнём, сегодня технику подгоним.

Это подбежал один из комбинезонистых, в каске. Ответить солидный господин не успел, его взял под руку один из сопровождающих.

— Вась, не жалко? Помнишь, как мы покурить бегали в парк на переменке?

И тут я вспомнила. Васька! Ну, тот горнист же! Он же шёл тогда и дудел на весь парк. Точно он!

— Да ладно, Лёха, — похлопал Василий Петрович по плечу знакомого. — Ну как ты себе представляешь строительство торгового центра среди этого леса? Ничего, потом новых насажаем. Ёлок вон синих. Или лиственниц.

— А с этой рухлядью что делать? — Теперь Лёха смотрел прямо на мою оторванную доску на сидении — крепёжная дырка давно была больше шляпки ржавого гвоздя.

— Да на кой она? — равнодушно пожал плечами Василий Петрович. — Будут мужики завтра тополя валить, вот пусть заодно и распилят. Меня больше вот эта помеха беспокоит. Сам понимаешь, его просто так отсюда не уберешь. А ведь мешаться будет. Ладно, что-нибудь придумаем. Главное, идти в нужном направлении.