Общий знаменатель (гет)

Когда летишь с моста, все твои проблемы решены, кроме одной: ты летишь с моста.

А если ты не можешь дойти до этого моста? Если ты вообще встать не можешь, а если можешь, то только для того, чтобы пересесть в коляску, на которой тебя довезут из стационара до операционной? Да лучше б мост. «Может, откажемся? — жалко спрашивает мама, приседая перед моей коляской. — Наркоз сокращает жизнь…» Я пытаюсь смеяться, точнее, обозначаю, что смеюсь: любая судорога, даже смех, обеспечит мне неприятные минуты тахикардии, а задыхаться лишний раз не хочется. Хорошо еще, я уже самостоятельно принимаю решения о своем отсутствии здоровья. Мама последние полгода читает гнусные статейки в Интернете, которые рекомендуют лечить рак спаржей, а гангрену подорожником. Я ее не виню: доверия врачам у нее нет, потому что за девять лет они так и не выяснили, что я такое. И что со мной делать.

Началось все девять лет назад. На одиннадцатый день рождения я получил так много подарков! Прямо как Дадли из первой книги о Гарри Поттере, кстати, книги о Мальчике-который-выжил в подаренном тоже присутствовали. Все омрачил только небольшой кашель, которому тогда никто не придал значения. Последним пунктом была поездка в Альпы, чтобы я опробовал подаренный первым пунктом сноуборд. Только вот запомнился тот год не чудными каникулами, а падением, небольшим ударом, рентгеном из-за моей паникерши-мамы и ошарашенным выражением лица врача, который сообщил, что он не понимает ничего. И началось паломничество по дорогущим клиникам. Болезнь как будто ждала, что на нее обратят внимание, и стала прогрессировать, последовательно отнимая у меня все: способность бегать, плавать, играть, учиться, ходить, общаться, дышать. Внутренние органы, их полости воспринимались моим телом как раны, которые организм старательно заживлял с упорством, достойным лучшего применения. Мы с моим последним соседом по реанимации, у которого отхватили одно легкое, орали как не в себя, что у меня неправильная супергеройская регенерация, я тогда от смеха чуть три раза не откинулся. Хорошая была бы смерть — умер от смеха. Не от болезни, как жалкий неудачник, а от хохота, и вошел в историю!

У меня есть работающая левая рука, два глаза и охрененные мозги, единственное, что я могу качать без проблем. Этого достаточно для того, чтобы меня обожали врачи и медсестры, которые привыкли к унынию в стенах своих больниц. Мама, которая поначалу считала, что меня вылечат за пару лет, решила сделать финт ушами и не дать мне впасть в депрессию усиленной учебой, дабы я вышел из больницы с кучей дипломов под мышкой. Маман гений, я не спорю, но ей бы с ее методами в гестапо работать: я прочитал всю всемирную библиотеку, закончил школу в четырнадцать и поступил на заочный в два вуза. На том от комплексов я слегка избавился, да и все равно уже стало ясно, что жизнь моя будет короткой, неинтересной, и вряд ли в ней важную роль будет играть карьера.

С мыслью о смерти я смирился буднично: попробуйте надеть на голову целлофановый пакет, проделать в нем маленькую-маленькую дырочку, ходить в нем и излучать оптимизм, а смерть для меня — избавление от пакета. Тем не менее, два диплома я получил к девятнадцати, а еще выучил английский, немецкий и немного иврит, так сказать, учил языки по обстоятельствам, больно хотелось понимать тех, кто меня лечил. Точнее, пытался лечить. Самый угарный момент — это когда подходит агент клиники и вкрадчиво интересуется, верю ли я в Бога: это чтоб понять, отдам я свое тело для науки именно им.

Обычно я лежал в палате, вяло черкая по альбомному листу, установленному на специальное приспособление, придуманное моим папой: руку на весу я держать не мог, но немного приподнимал, потому под локтем была неистово удобная подставка, которая двигалась при малейшем напряжении и позволяла мне достать до любого места на листе бумаги. Я рисовал себя, каким бы я был, будь удача ко мне немножко более благосклонной. Отрастил бы волосы, как у эльфов во «Властелине колец», а еще жрал бы как не в себя. Господи, как же хочется есть! Через рот, а не через ублюдочную трубку. Но если я попробую хоть что-то проглотить, кроме воды, проблемы на полдня обеспечены. Судя по моим родителям, я должен быть красавчиком. Не знаю, зеркал я не видел последние лет пять, у меня неконтролируемая психическая реакция на них, но отец — высокий, лысый, с синими глазами, а мама похожа на Беллатрикс Лестрейндж, если б та родила трех детей и девять лет провела у постели старшего. То есть, она вечно невыспавшаяся, нервная, а в волосах седые пряди, за что я чувствую вину, и в кроссовках. Мои брат и сестра — и нет, они не близнецы, но так неразлучны, что оказалось проще оставить Марка на год дома и отправить в школу вместе с Ритой, чем объяснить — которым я, исполняя долг старшего брата, медленно, в силу своих возможностей, читал вслух, чтобы они не бегали по больнице и не боялись, красивые, ладные и, что самое главное, здоровые. Это красиво. А я… меня коротко стригут, что у нас в семье не принято, а еще я в трубках и пижаме всю сознательную жизнь. Вряд ли это привлекательно выглядит, даже если бы я был Аполлоном. Марк и Рита называют папу Темным лордом, а маму — безумной Беллой, когда они забирают их от меня, умоляют читать им по телефону: мы как раз заканчиваем Дары смерти, но я оттягиваю, потому что, во-первых, знаю, что Снейп умрет, а Ритка его обожает, а во-вторых, у меня идиотское чувство, что как только я закончу книгу, моя миссия будет завершена, и я умру. И пусть это будет избавление, я все равно боюсь. А ведь и не жил толком.

С другой стороны, кто-то сказал когда-то до пошлости умную фразу, что каждая прочитанная книга — это прожитая жизнь. Ну если так, то моему долголетию можно только позавидовать.

— «Шрам не болел уже девятнадцать лет. Все было хорошо», — прочел я и растерянно замер, не зная, что и сказать.

— Дурацкий конец, — констатировала Ритка по громкой связи.

— Почему? — спросил я, закрывая книгу.

— Потому что ничего не кончено, — отозвалась она сердито. — И как можно было назвать ребенка в честь директора школы?!

— Ну, Дамблдор был…

— Плохим! — рявкнула Рита. Ладно, у нее на все свое мнение. — Почему про Драко так мало?!

А-а. Ну да, как я сразу не догадался: сразу после Снейпа в иерархии сестренки идут Малфои.

— А еще ничего не поменялось, — заявил Марк. — Они все так же враждуют. Дебилы.

Вот и тяжелая артиллерия подъехала.

— Именно дебилы! — подхватила Ритка. — Как будто неясно, что так и появляются Темные лорды! Не-на-ви-жу этих всех правильных, они специально говорят про Малфоя, чтобы они враждовали!

— Тебе не положено быть такой умной, — сказал я. — Тебе десять.

— Вот видишь? — взъярилась Рита. — А они? Дурни великовозрастные! Девятнадцать лет прошло, а они еще как будто на факультетах учатся!

— Ну и что бы ты сделала? — я закрыл глаза. — Как бы все исправила?

— Я бы заимперила Люциуса Малфоя, — отозвалась Ритка торжествующе. — Он ведь там ключевая фигура! Украла бы и переубедила!

— Почему ключевая? — спросил я.

— Потому что он — общий знаменатель, — гордо заявила сестренка. — Сам посуди, Хогвартс, Министерство, Пожиратели, два его родственника в Ордене, а сам он аристократ. Он во всех социальных группах! Если уж кому что и менять, то ему!

— Марк, — сказал я. — Немедленно проверь свою сестру, кажется, это кто-то слишком умный под обороткой.

— Ну тебя, — фыркнула Ритка. Я все время подкалывал ее, что она, спортсменка-комсомолка-красавица в паре Марк-Рита отвечает за силу, а Марк — за мозги. Детишки пообещали прийти ко мне завтра, завтра же суббота, значит, они проведут у меня целый день. Ох, надо попросить сразу капельницу с обезболивающим, чтобы Рита не визжала, когда меня подключают еще к чему-то новому. И хорошо бы позвонить бабушке, уверить, что я еще жив. Жив…

И я умер.

* * *

Как я это понял?

Мне стало больно. Больно так, что ничто никогда не могло бы сравниться с этим чувством. Наверное, я все же сильно нагрешил в своей жизни, что сразу и без перехода попал в ад. В том, что это ад, я не сомневался: на меня смотрел какой-то черт красноглазый с такой физиономией, словно только что из испанского порно, которое я смотрел, каюсь. Но, видимо, покаяние уже не работает. Наверное, это какой-то демон похоти, потому что почти все остальные грехи я просто не мог бы сотворить. Похоть, потому что предпоследняя моя врач просто огонь, зависть, ну это ясно, и гордыня, потому что я весь из себя болезный заимел кучу дипломов и цитирую философов в оригинале, а вы все, чмошники позорные, на своих ногах ничего добиться не можете. Видимо, в аду идут с конца алфавита, потому и похоть.

Предполагаемая похоть отошел от меня, а я понял, что лежу обслюнявленной мордой вниз на каменном полу, черном и зеркальном. Ой, мать твою, сейчас меня приступ хватит от отражения…

Не хватил. Потому что в отражении отражался не я. С обслюнявленного пола на меня смотрело белое пятно. Тут я смекнул, что вокруг меня раскиданы подозрительно белые волосы. Я резко оброс и поседел? Ну, это ад… или тут ад — это исполненные желания, хотел выглядеть как Леголас — получите, распишитесь и страдайте красиво? Демон похоти или кто это, не знаю, в общем, красноглазый порноактер вернулся ко мне, наклонился и сказал какую-то белиберду, которую мой знающий несколько языков мозг отказался идентифицировать. Я не пошевелился, потому что это бессмысленно, особенно если я лежу. Я задохнусь от усилия, а он вряд ли будет меня реанимировать.

А. Это же тот свет. Могу и привстать.

Но привстать я не успел, потому что меня подняло и отшвырнуло куда-то в угол. От охренения я даже не заорал. Это как? Адский телекинез? А где котел?

— Отдайте тело Нарциссе, — велел надо мной холодный пронзительный голос. — Он лорд и должен быть похоронен, как чистокровный из Священных двадцати восьми.

Счетчик отсылок с треском провернулся, остановился на цифре три, подумал и перелистнул на четыре: Нарцисса, лорд, чистокровный, Священные двадцать восемь. Вердикт — восьмая книга: «Гарри Поттер и Мне нихера не понятно». Почему тело? Я и здесь тело? Ко мне подошла женщина, даже девушка, которую я сначала принял за маму — буйные черные волосы и осунувшееся лицо вызывали одну ассоциацию — махнула палочкой… и меня подняло в воздух. Так мягко и приятно, что дух захватило! Я плыл в невесомости по коридору вслед за черной юбкой незнакомки, вяло разглядывая обстановку. Огромный готический темный зал, полы зеркальные, как в обслюнявленном мною зале. Послышались шаги и голоса.

Мужской:

— Белла! Белла, что с ним?!

Женский:

— Это… это Круцио. От Лорда… почти пятнадцать минут и практически без перерывов. Ох, как Нарси сказать…

Второй мужской:

— Пятнадцать минут? Он что, умер?!

Это я умер? Я умер… Меня опустили на какой-то диван, в котором я утонул, явно демонстрируя куда больший вес, чем те жалкие тридцать семь килограммов, которыми я обладал прежде. Передо мной замаячил зад в кожаных штанах, очевидно, мужской. Три человека, одного из которых звали Белла, и который подозрительно напоминал мою маму, обсуждали, что лучше: сказать моей жене, что я пропал без вести, или все же похоронить меня по заветам предков. Не надо меня хоронить! Особенно если у меня есть жена.

Я никогда не представлял себе, что у меня появится женщина, честно говоря, как-то не до этого мне было. Нет, сексуальные фантазии меня посещали, и еще ого-го какие, но я не видел самого себя участником событий. А тут… может, это чистилище? Какую книгу последнюю прочел, туда и попал? Ну я и попал в Гарри Поттера. Точнее, не в Гарри Поттера, а судя по тому, что мою жену называют то «его жена», то «Нарцисса», в Люциуса Малфоя.

Тогда что это был за порноактер? И тут я охренел от осознания: это ж Темный лорд. Только не пиратский вариант, свареный на четвертом курсе, а, так сказать, лицензионка. То есть, у нас первая магическая война, в которой погибли Джеймс и Лили Поттеры, точнее, пока еще не погибли, только собираются. А почему я умер? За что вообще? Я вроде был на хорошем счету. А обсуждают мои похороны Лестрейнджи, и вопль: «Руди, сейчас твои идиотские шутки вообще неуместны!» уверил меня в верности догадки. Второй брат, Рабастан, кажется, заржал и выхватил от невестки подзатыльник. Мысль о том, что они ржут над моим вроде как хладным трупом, меня не оскорбила: люблю людей с юмором, а труп… ну мало ли какие у них были отношения, может, я урод. Но они мне оба понравились, хотя я их еще не видел, смог заценить только задницу Рабастана. Я попытался что-то сказать, но из меня вырвался только сип. Тем не менее, внимание к себе я привлек.

— Ты! — почему-то с оскорбленным видом ткнул в меня Рабастан. — Ты жив!

А дальше меня схватили и понесли. Диван подо мной превратился — трансфигурировался, вспоминай терминологию, вспоминай! — в носилки, которые поплыли… в камин. В голове мгновенно родилась шутка про кремацию от греха подальше, но высказать я ее не мог. Я попытался вспомнить что-то из памяти Люциуса, в чье тело я очевидно вселился, но абонент остался недоступен. Я не знал ничего. Даже как выгляжу. У меня осталась моя собственная память, но я, хоть убей, не мог представить, как мне понадобится бизнес-информатика и программирование, когда я в феодально-средневековом магическом обществе, когда я даже не Артур Уизли, чтоб похвастаться магловскими знаниями.

Я вселился в тело, вдруг понял я. Люциус был здоров как бык. Ладно, сейчас я похож на дохлую лягушку, на которую этот самый бык наступил, по ощущениям — как обычно плюс боль — но вообще я здоров! У меня нормальные внутренние органы, я смогу ходить, смогу бегать, смогу делать все! Я есть смогу!

Полыхнуло зеленым, а потом меня вынесло в еще какой-то зал, но уже посветлее и побольше, чем раньше. Мне на грудь кто-то пал с рыданиями, а я… а я почувствовал это. Меня не касались уже много лет, только руки и лицо, а тут на мне лежала блондинка и поливала мою… наверное, рубашку, а то слишком быстро промокла, горючими слезами. Охренеть, как же это приятно! Я завис и пропустил почти все объяснения Беллы, благо блондинка на мне, занятая исключительно омовением моего тела, тупила не меньше моего и переспросила. Белла повторила, что я должен был поймать какого-то идиота, но не поймал, за это меня приложили таким Круциатусом, что все, включая его Темнейшество, твердо уверены в моей кончине. А я зашевелился внезапно и нарушил планы на шикарные поминки.

Блондинка утерла хорошенький носик тыльной стороной ладони и озадаченно посмотрела на меня, потом сообщила, что какой-то у меня взгляд неадекватный, на что Руди фыркнул, что не удивится, если я дурачком останусь, потому что никто не выдерживал Круцио дольше пяти минут, а везет, как говорит Долохов, только дуракам и алкоголикам, что мне в любом варианте подходит. Так я, ни разу в жизни не пробовавший алкоголь, узнал, что пью, и это моя отличительная черта. Меня начали раздевать, и вдруг завопили на четыре голоса и столпились над моей рукой.

— Метки нет, — ошарашенно проговорил Руди. — Как же это?

— Ну, метка — это вассалитет, — отозвался Рабастан неуверенно. — Может, Круцио с намерением убить нивелирует клятву? Он ведь должен быть мертв. Лорд был уверен, что он умер.

— Да положите его уже в постель! — рявкнула Белла, деловитостью снова напоминая мою маман. — Потом разберетесь. Может, он идиотом стал!

— Тогда ничего не изменится, — предсказуемо заржал Рабастан.

Так, они должны запытать Лонгботтомов и попасть в Азкабан. А сия наглядная демонстрация не уверит Беллу, что Круциатус — хреновый помощник в дипломатических переговорах? Если нет, то идиот тут не я. Я еще во время первого прочтения не мог понять, почему было не взять с собой Веритасерум.

Меня закончили раздевать и каким-то пока что непонятным мне образом переместили в кровать в спальне Людовика Четырнадцатого, не меньше. Я скосил глаза и увидел кусок своего бока и руку. Нихрена я огромный. По сравнению с прошлым вариантом, я бы сказал, что я жирный, и бок свисает над шелковыми семейниками благородного бордового оттенка. Ну, к этой детали гардероба мне не привыкать, но имея такую красивую жену, это преступление.

А насчет неадекватности идея неплохая. Сыграем амнезию. Точно, Люциус Малфой же отговорился Империусом! А я отговорюсь кривым Империусом, пусть за Темного лорда краснеют его преподаватели! Что за кретин, даже Империус наложить не смог нормально, а еще Темным лордом себя называет, фи, господа. Посему я посмотрел на Беллу, на Нарциссу, снова на Беллу и выдал:

— Мама?

Охреневшая физиономия Беллочки и покатившиеся со смеху Руди с Рабастаном внушили мне некую долю оптимизма. Кажется, эти поверят, что моя кукуха отчалила. Я с трудом повернул голову к Нарциссе.

— Все вон, — внезапно железным тоном отчеканила хрупкая леди, и Руди, подавившись смешком, схватил брата за шкирку, а жену за руку и вывел их, закрыл за собой дверь, бросив, что пришлет Снейпа. Нарцисса медленно села на одеяло рядом со мной и погладила по руке. Я покрылся мурашками весь и снаружи, и внутри. Господи, кажется, из меня получится дикий каблук. Интересно, какой я был?

— Люци, ты меня узнаешь? — тихо проговорила Нарцисса, наклонившись к моему лицу. Ее светлые волосы упали на меня, укрыли, оставив только ее лицо надо мной. Я сейчас еще раз умру. От счастья. — Люци, это я, Нарцисса.

В голосе ее звенело отчаяние.

— Жена, — просипел я. Кто-нибудь догадается дать мне воды?

Нарцисса улыбнулась и осторожно поцеловала меня в губы.

— Ты что-нибудь помнишь о нас? — спросила она, поднимаясь и поднося к моему лицу стакан. Руками, не магией, поддерживая мою голову, напоила и села на прежнее место, положив руку мне на грудь.

— Только что люблю тебя, — ответил я, надеясь, что попал в точку. Возможно, не так уж я и нагрешил, что меня отправили в исполнение моих мечт: здоровье, жена, которая уже есть, меня никто не отвергнет. Нарцисса посмотрела на меня несколько удивленно, но радостно.

— Ты никогда не говорил, — протянула она. Люциус Малфой, обратился я к прежнему жильцу, ты болван! Как ты мог не говорить?!

— Стал резко ценить момент, — отозвался я и, высунув руку из одеяла, положил ладонь ей на ногу над коленом, чувствуя под шелком домашнего простого платья тепло тела. Нарцисса взяла мою руку и прижала к своей щеке, поцеловала запястье. Я поймал прядь ее волос, хотел пригнуть Нарциссу к себе, но распахнулась дверь и вошел…

Нет, Лили Эванс не могла выбрать это, потому что не могла. Потому что не была слепой. Потому что, вероятно, не была извращенкой. Не мне говорить о страшных людях, но есть еще фактор банальной аккуратности. У Снейпа были грязные волосы и грязное же лицо, но не испачканное, а словно он не умывался пару-тройку дней. И зубы не чистил. Иисус, Мария, Иосиф, и по чему сходят с ума снейпоманки?

Мечта снейпоманок бесцеремонно влила в меня что-то, из-за чего меня бросило в жар так, что я едва не скинул одеяло, но нежелание демонстрировать семейники превозмогло, и я остался недвижим. Кстати, сколько мне лет?

— Руди сказал, у тебя проблемы с памятью, — сообщил Снейп. — Как тебя зовут?

— Люциус, — ответил я.

— Меня он помнит, — вмешалась Нарцисса. — А вот Беллу назвал мамой.

Снейп посмотрел на меня с сочувствием.

— А фамилия? — спросил он. — Назови свое полное имя.

— Люциус… м-м… — как его, черта? Да блин! — Абрахас… Малфой.

— И все? — изумился Снейп. — Мда. А как зовут твоего сына?

— Кого? — машинально сказал я и глянул на Нарциссу. Какой же это год? У меня уже есть Драко? А разве тогда Лорд не должен откинуться?

Я запутался. Вот вроде недавно перечитывал, а в голове каша какая-то. А Снейп все не унимался:

— Какой сейчас год? Какое число, месяц? Где находится Малфой-мэнор?

Я тупо молчал, потому что самому хотелось бы знать, а еще благодарил небеса за свой английский. Что сказано о Малфое? Что он появляется во второй книге, там он похож на своего сына, он вроде как богат, но чем занимается — тайна, покрытая мраком. Его жена — двоюродная или троюродная сестра Гарри Поттера, не будем об этом непозволительно забывать, нам еще от Азкабана отмазываться. Как бы въехать в экономику по-быстрому, в конце концов, я в курсе расписаний финансовых кризисов, знаю магловский мир, могу на крайний случай делать ставки на президентских выборах. Снейп вынес вердикт, что у меня проблемы с памятью (да он гений!), но легиллименция в таком состоянии может превратить меня в совершенно невменяемого, и сказал Нарциссе, что лучше всего будет отвести меня в Мунго и сообщить, что муж подвергся Империусу: после Империуса нельзя применять легиллименцию. А я подумал, было ли Круцио на Лонгботтомах, не дура же Белла, может, как раз сочетание кривого Империуса с кривой же легиллименцией. Нарцисса проводила юного эскулапа и села за столик писать письмо в Мунго, как она мне сообщила.

Сына мне пока никто не рисковал показывать. Вместо этого мне принесли мои же дневники, которые может читать только автор и глава рода после смерти автора. Я приготовился читать слезливые подростковые записки о первой любви в Хогвартсе, а получил какие-то заметки завхоза: Люциус Малфой вел строгий учет всему. Причем когда я говорю «всему», я не преувеличиваю: описание первого дня в школе пестрело цифрами: ехали пять часов тридцать девять минут, плыли двадцать три минуты, первокурсников двадцать шесть, на Слизерин попали шестеро, на факультете обучается пятьдесят один студент, в спальне три кровати и шесть стульев, в гостиную Слизерина ведет девять ступеней… я чуть не свихнулся с этим маньяком, очевидно получившим часы и счетную доску в качестве талисмана при крещении вместо крестика. Я полистал на более позднее: ага, главой рода считается отец, Абрахас Лютер Малфой, который жив и здравствует — у меня есть папа, как мило, вот кто меня и спалит. А все равно ко мне нельзя применять легиллименцию! Жена… ну и скотина ты, Люциус. «Глупое желание Нарциссы демонстрировать привязанность исходит из внутренней неуверенности и неутешительного вывода при сравнении с более красивыми сестрами». Нарцисса красавица. Я посмотрел на нее, она почувствовала и подняла взгляд, улыбнулась мне в ответ. Ну не прелесть ли? Надеюсь, все же, что Люциуса не закинуло в мое тело, потому что скотина-не скотина, но такого он не заслужил. Ладно, будем считать, что я Люциус с проблемами с памятью, а то раздвоение личности какое-то. Прибыл колдмедик, зафиксировал повреждения памяти из-за Империуса и исчез.

Следующие два дня я лежал, а вокруг меня водили хороводы. Почему-то у меня всегда было впечатление, что у Малфоя только жена и ребенок, ну ладно, еще обнаружился живой родитель, но тут меня переложили в странное кресло, категорически запретив вставать, в каком-то зале, полыхнул камин, и… теща, тесть, Беллочка и ее супруг с братом и их отцом, родители Сириуса и Регулуса… у меня глаза разбежались. Все смотрели на мою руку, задавали дурацкие вопросы, на которые я не мог ответить, после чего просвещали. Я усиленно не понимал две вещи: во-первых, зачем меня так усиленно пичкают рандомной информацией, во-вторых, почему эта информация ложная. Я знаю, что был Пожирателем смерти. Я знаю про дневник, рейды и пророчество, но сводный хор родственников во главе с батюшкой Абрахасом на все лады уверял меня, что я занимался непонятно чем, после Хогвартса учился у Ориона какому-то искусству, чуть ли не бою на барабанных палочках, что-то из разряда абсурдного и бесполезного бреда. Я, опешив, соглашался. Да, никого не знаю. Темного лорда… слышал о таком, лично не встречал. Беллу явно держали под Силенцио и обездвиживающим заклятием.

Второй колдмедик строчил что-то о моей неадекватности, последствиях Империуса, рекомендации воздержаться от алкоголя и гулять побольше. И вдруг меня отпустили.

Нарцисса помогла мне одеться, точнее, застегнула на мне рубашку, что было просто невероятно эротично. Но, как мне сказали, практически все зелья, направленные на оздоровление, лишают мужской силы. Мило, именно этого я и хотел. Впрочем, мне было не до этого: я готовился встать и идти. Сам. Своими ногами. Веселье началось с похода в ванную комнату. Я очутился перед огромным зеркалом и уставился на высокого широкоплечего блондина с истинно арийской самодовольной мордой и длиннющими волосами, прямо как у эльфов. Я стопроцентный гетеросексуал, но, глядя в зеркало, подумал, что я бы на себя запал. Холеная, довольная жизнью морда выглядела навскидку года на двадцать три, почти мой оригинальный возраст. Рост метр девяносто, не меньше. Я уже взялся было за пуговицы, но передумал: еще успею налюбоваться. Ну и Нарцисс из меня получился! Но я могу себя понять, мужик красивый до неприличия, если он такое каждый день в зеркале видел, можно даже понять его придирки к жене. Но не простить!

Я спустился по парадной лестнице, мысленно вопя от счастья при каждом шаге — Нарцисса ласково поддерживала меня, а когда мы спустились в холл, подсунула мне трость, жалея меня и говоря, как я осунулся, похудел, ослаб и что-то еще, я не придал значения ее словам.

Воздух. Я вышел из помещения своими ногами и вдохнул полной грудью. Голова закружилась, и я понял, что начинаю заваливаться. Нарцисса взвизгнула какое-то заклинание, и приземлился я на трансфигурированный непонятно из чего диван, а она как кошка заползла на колени и, мурлыкая в губы, принялась наглаживать мне грудь и живот, засунув руку под мантию. Я ожидаемо отключился от происходящего — да и как привыкнуть? Это Люциус был женат несколько лет, я вообще первый раз! И очнулся только в момент, когда Нарцисса спросила:

— Ты же согласен?

— С чем? — подозрительно спросил я.

— Ты не слушал меня? — возмутилась она. Я посмотрел на нее молча: если я что и понял из дневников, Люциус ее вообще как человека не воспринимал, скорее, как атрибут, но тут, уловив слабину, услышав от меня признание в любви, Нарцисса живо села мне на шею. Не то чтобы я против, но… дорогая, тут педантичностью твоего сухаря и не пахнет. Обещаю тебе любовь и честно стараться в постели, но многозадачность и обработка информации у меня другого уровня, все же я дитя компьютерного века. — Я предложила тебе поехать во Францию на несколько лет.

В страну, языка которой я не знаю. Мило.

— Нет, — ответил я. — Можем в Австрию или Германию.

— Ты опять?!

Что я опять?

— Не знаю, о чем ты, — совершенно искренне сказал я, устраиваясь поудобнее на диване. — Кстати, какое число?

— Второе ноября, — сообщила мне моя жена, а я охерел от собственной тупости.

Видимо, разделавшись со мной, Темный лорд и отправился к Поттерам, где торжественно убился об Гарри. Весь магический мир стоит на ушах, а я тут прохлаждаюсь в компании семьи, ничего не знаю, не понимаю, не помню, а Нарцисса, наверняка с подачи моего отца — интеллект у того написан на лице — пытается незаметно утянуть меня за границу. Вот и объяснение многочисленному паломничеству к моей постели — я прецедент. Темный лорд портил мозги подрастающему поколению наследников не столько лозунгами, сколько кривыми Империусами. У Лестрейнджа двое своих оболтусов, по-другому братьев и не назвать, и Беллочка, которую под шумок можно и полечить, а то ее от массовых митингов удерживали только заклятия. С моей же помощью могут отмазаться мой отец — «меня шантажировали!», старый Лестрейндж — «меня шантажировали в квадрате!», Блэки — «посмотрите, что он сделал с нашей дочерью/племянницей!», возможно, попытаются отмазать и Сириуса. Нарцисса, как я понял, глубоко счастлива: муж перестал быть отмороженным гоблином, а что ведет себя как подросток в пубертате, ну, это бывает, зато вот какой он настоящий; отец очевидно считает меня дебилом, и я не могу сказать, только ли сейчас или так было всегда, Лестрейнджи… Лестрейнджи ржут, что давно надо было приложить меня Круциатусом, чтобы я стал нормальным. Я вспомнил актера из фильма, вспомнил Трандуила из «Хоббита», какого-то отбитого эльфа из Хеллбоя и избрал линию поведения на людях «засранец сферический в вакууме», но дома буду собой. Собой настоящим. Все равно Люциус, низкий ему — мне за это поклон, ни с кем не общался, кроме счетов, дневника, Темного лорда и Эвана Розье, который погиб неделю назад, очень плохо так говорить, но очень вовремя.

Вышел мой отец, я даже не дернулся. Мне больше двадцати, и я женат. Могу сосаться с кем хочу в любое время. Абрахас откашлялся, заставив Нарциссу смущенно отдернуться, кажется, она его побаивается, и известил меня, что некий Темный лорд умер, а меня подозревают в соучастии.

— Соучастии в его убийстве? — невинно спросил я, поднимая голову.

— Цисси, милая, ты нас не оставишь? — проворковал Абрахас, очень нехорошо поглядывая на меня. Упс, кажется, переборщил с театром.

Нарцисса ушла, а я остался лежать на диване посреди крыльца под плотоядным взглядом родителя этого тела. Абрахас, довольно моложавый высокий мужчина с внешностью бывшего танцора балета, смотрел на меня сверху вниз с отвратительным выражением «я знаю, что ты знаешь, что я знаю» на породистой физиономии, потом решил, что моих мучений достаточно, и сел на появившееся из воздуха кресло. Никакой трансфигурации. Или домовики, или папа настолько крут, что велит Вселенной силой мысли.

— Люциус, — бархатным тоном начал Абрахас. — Я уважаю твое стремление к независимости и то, что ты не посвящаешь меня в свои планы…

Когда мне было десять, то есть, пока все не стали резко меня жалеть, такая беседа с отцом заканчивалась моими слезами, углом и лишением приставки. Ах, эта ностальгия…

— …но ты не мог бы сделать исключение и рассказать мне, что случилось два дня назад? Только не волнуйся, — медово продолжил Абрахас. Для полноты картины он сейчас должен укрыть меня пледом, дать в руки чашку с чаем и сказать, что несмотря на наши прошлые разногласия, он мой отец и останется им всегда…

— Несмотря на наши прошлые разногласия, я твой отец и останусь им всегда, — сообщил Абрахас, заворачивая меня в шерстяное покрывало, и я фыркнул, не удержавшись. А я тут, кажется, истеричка, раз меня уговаривают сохранять спокойствие.

— Я ничего не помню, — сообщил я.

— Позволь тебе не поверить, — пропел Абрахас. — Ты прекрасно помнишь Нарциссу, Беллу, Руди и Басти. Обо мне ты знал, хотя и не ожидал увидеть. Ты узнаешь некоторые заклинания, но не интерьер. Ты не помнишь собственного отражения.

— Откуда?!

— В твоей комнате висит семейный портрет, — ответил Абрахас. — До того, как я вошел, ты не узнал никого на нем, но когда понял, что я — это я, сразу взглянул на портрет, сравнивая. Себя ты не узнал.

Честно говоря, я думал, там девушка на портрете, ну ладно, опустим неловкий момент.

— Моя память повреждена, — осторожно сказал я. — Какие-то вещи я помню, но большинство ускользает.

— Ты провоцировал Тома, — напомнил мне Абрахас, а я охренел: Люциус спровоцировал Темного лорда?! Зачем?! — Это связано с нашей беседой о метке?

Я живо вспомнил слова Рабастана о вассалитете и смерти. У меня нет метки, потому что я умер, или потому что я — это я, а я метку не принимал? Так, стоп, я — Люциус Малфой, и никаких других я не будет. Ну, попробуем.

— Я не буду носить рабское клеймо, — проговорил я. — Я совершил ошибку и исправил ее. Да, ценой части собственной памяти, но не думаю, что цена слишком велика.

Абрахас смотрел на меня долго, но, как мне кажется, с уважением.

— Ты всегда был для меня загадкой, Люциус, — признался родич. — Ты решил жениться на той, о ком всегда отзывался с пренебрежением, ты вступил в ряды Пожирателей смерти, хотя тебе предлагали быть просто сочувствующим (надо же, какой я все же дебил!), ты никогда не был откровенен со мной, но сейчас признаешься.

— Момент смерти меняет личность, — сообщил я. — Я очень хочу жить. Жить каждую секунду каждой минуты.

— Но ты помнишь куда больше, чем показываешь, — сказал Абрахас.

— Конечно, — хмыкнул я. — Как и ты знаешь больше, чем хочешь показать. Как славно, что ко мне нельзя применять легиллименцию.

Но Веритасерум можно. Об этом я узнал в аврорате, куда меня любезно доставили среди ночи в одной пижаме, но обо всем по порядку.