Общий знаменатель (гет)

Примечания:

Для тех, кто не читал ПНВС: НИИ ЧАВО — Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства, занимающийся поиском счастья. НИИ ЧАВО занимается научными исследованиями в различных областях магии. Сотрудниками НИИ ЧАВО являются как маги с огромным стажем, так и маги нового поколения. Здесь работают магические существа и личности, возможности которых сравнимы только с возможностями богов.

Дубль — что-то вроде клона с ограниченным функционалом. Клон создается для какой-то конкретной задачи, выполнив ее, отключается.

История о штандартенфюрере: "Рассказывали, что в углу кабинета стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого Кристобаля Хозевича, штандартенфюрера СС в полной парадной форме, с моноклем, кортиком, железным крестом, дубовыми листьями и прочими причиндалами. Хунта был великолепным таксидермистом. Штандартенфюрер, по словам Кристобаля Хозевича, — тоже. Но Кристобаль Хозевич успел раньше..."

На Попечительский совет я шел войной, ибо там заправляла мадам Августа Лонгботтом, которая почему-то считала, что я своим идиотским судом нарочно отвлек весь аврорат, и Лестрейнджи добрались до ее сына и невестки. Я в ответ считал, что идиотский суд и не менее идиотский аврорат сами себя отвлекли, я вообще-то жертва, только мне повезло, я только частично мозги растерял. Но вообще-то мной лично Темный лорд занимался, а не Белла, так что на вашем месте, мадам, я бы мне посочувствовал, как и моему отцу, а вы только усугубляете конфликт. Вы и внука в мирное время воспитываете в таком духе, что он моему вендетту объявит, что меня из постели собственной жены вытащили не настолько вовремя, как вам хотелось бы?!

Вообще-то я был объективно хорошим кандидатом для членства, не одобрить меня — плюнуть в лицо Фаджу, с которым папенька фотографировался чуть ли не раз в неделю, и министерской политике страусиного спокойствия, которая заключалась в следующем: если не говорить о проблемах, то они обидятся на такое к ним пренебрежение и исчезнут. Согласно ей, все со всеми помирились, никто ни на кого не держит зла, даже авроры должны говорить «пожалуйста», а за оскорбления и неподтвержденные заявления — штраф. Как ни странно, эта политика работала. Точнее, настоящие проблемы тихо и незаметно решали мы, бывшие Пожиратели и слизеринцы, а климат в стране улучшился; надо же, а я считал раньше, что цензура — зло. Иностранные партнеры давно шли на переговоры в первую очередь с нами, министр исполнял роль свадебного генерала, в конце концов, правительство — это группировка, которая взяла на себя функции охраны порядка. Мы и охраняли. И мы стали править, потому что охранять тот порядок, под катком которого один раз сами оказались, мы не хотели. Северус штрафовал детей в Хогвартсе, приучая к новым правилам на инстинктивном уровне, Макнейр, по нашему общему решению перейдя в другой департамент, ловил мелких правонарушителей, Скримджер, мало кто знает, но он слизеринец, так что почти наш, — крупных. Паркинсон из международного департамента за спиной министра подмигивал иностранцам, мол, обсудим. Эйвери и его отец взвалили на себя Визенгамот. Эйв пытался сделать из Азкабана нормальную тюрьму по типу норвежской, мол, даже Гриндевальд в хороших условиях сидит, одни мы застряли в средневековье. А я… а я это все координировал. В какой момент я стал связующим звеном всей этой мафии, я не понял, но я был без метки, то есть, чист, и министр магии, Скримджер и иностранцы это понимали, а еще я был Пожирателем и богачом, что понимали все остальные.

Итак, я вошел в Попечительский совет как олигарх, которому можно с чистой совестью сбагрить факультет Слизерин и не выслушивать от возмущенных несправедливостью родителей вопль «Доколе?!», а еще я сын маминой подруги, а точнее, друга министра магии и отец-герой троих детей, что вообще-то было редкостью. Маги становились родителями одного-двоих, объясняя это тем, что потенциал детей сильно падает, и если первые два ребенка имеют шанс на значительные успехи, остальные будут куда слабее и вообще могут родиться сквибами или слабоумными. Все вопросы к дебильному поведению Джинни на втором курсе снимаются, странно, что она самостоятельно из комнаты выходила, так что ко всем ее рифмованным валентинкам и странным взглядам надо относиться с пониманием. Беременность сильно истощает колдунью, потому между детьми разница зачастую была в десять-пятнадцать лет. Друэлла родила трех девочек почти погодками потому, что дура и хотела непременно мальчика, Нарцисса — подарок небес и мое сокровище, но мало кто знает, что ее младшей сестре, родившейся сквибом, повезло куда меньше — девочку не без магического вмешательства усыновила влиятельная магловская семья, а Блэки радостно делали вид, что у них три дочери, и никого больше никогда не было. Вальбурга возлагала надежды на Сириуса, Регулус никого поначалу не интересовал, его потенциал был куда меньше, чем у его брата, но зато у Рега были мозги. Возможно, они способны были развиться только в условиях отсутствия внимания со стороны Вальбурги. Куда он мозги свои дел, когда открыто против Лорда пошел, неясно. Марк был сильным волшебником уже сейчас, а Рита… Рита ему уступала настолько, что у Абрахаса возникали сомнения, получит ли она письмо из Хогвартса. Выброс был один, и то мы не были уверены, что это она сама, а не Марк захотел ее порадовать. С другой стороны, даже слабую чародейку из такой семьи, как моя, с руками оторвут любые, у кого есть наследник: дети у нее точно родятся сильными, с ее магией входить в конфликт не будут… Только бы не сквиб, потому что я понятия не имею, как Малфои к ним относятся, а я ее точно никому не отдам. Так, что-то я разошелся, девочке еще лет мало, а я уже о внуках и других катастрофических последствиях думаю. Стареем-с. Попечительский совет, похожий на сходку ворчливых бабок у подъезда, только усугублял мою внезапную психологическую старость.

Какой же хохот стоял в мраморном зале Малфой-мэнора, когда меня избрали главой Попечительского совета! Как выяснилось, все как один проголосовали за меня, потому что были уверены, что никто больше так не сделает. Все получилось как нельзя лучше: прямо перед поступлением Драко в Хогвартс я возглавил попечителей. Выборы происходили в июне, потому в школу с внеплановой проверкой я явился тогда же.

С каким наслаждением я перевернул весь Хогвартс вверх дном! С каким злорадством наблюдал за оправдывающимся Дамблдором и мадам Лонгботтом, под чутким руководством которой в школе двадцать лет не закупали новое постельное белье! Скиттер, которую я пригласил первым делом, чуть ли не визжала от восторга, записывая каждый мой ядовитый пассаж. После проверки гриффиндорских спален я отправился в слизеринскую гостиную. Там моими стараниями за прошлый год уже была обновлена мебель, и каждую неделю проводилась проверка согревающих чар. Снейп тащился, как удав по стекловате, слушая, как я расписываю Скиттер, что до этого высокого назначения и оказанного мне доверия отвечал только за Слизерин, как вы видите, уважаемые читатели «Ежедневного пророка», я сделал все, что в моих силах, чтобы сделать пребывание студентов в замке комфортным. Но я и помыслить не мог, что мой подход — это какая-то редкость, ведь это наши дети, цветы жизни, все ради детей. А теперь давайте проверим гостиные других факультетов!

— А слизеринские спальни? — возмутилась какая-то дама из Министерства, подруга и чирлидер от команды мадам Лонгботтом, чем только усугубила плачевное состояние той.

— А это относится к общему ведению школы, так что вопросы к главе Попечительского совета, пардон, бывшей главе. Я и подумать не мог, что встречу такое пренебрежение обязанностями, а ведь ваш собственный внук тут учиться будет.

Ох, каким взглядом меня смерили, аж мурашки! Я взбодрился и натравил всю толпу проверяющих на библиотеку со словами, что Запретная секция — наиболее идиотское изобретение, я сам лично проникал в нее триста раз и никогда не попадался. Макгонагалл (так я и не узнал, на сколько они с Дамблдором спорили) напомнила, что дважды все-таки попался, и я быстро исправился: «Двести девяносто восемь — два в мою пользу, мэм». Вообще Макгонагалл смотрела на меня, как на врага народа, с тех самых пор, как я вообще вошел в Попечительский совет. Единственный слизеринец за последние десять лет; нет, что вы, никакой дискриминации в магической Англии не существует, а у Слизерина привелигированное положение, все ж знают, спросите кого угодно. Ой, вот этого не спрашивайте, он слизеринец, он вам такого наговорит! Спросите Уизли. Я пытался пролоббировать «Нимбус» как постоянного поставщика метел для Хогвартса, убив всех зайцев одной Авадой: дети летают на чем-то нормальном, деньги в карман Малфоям рекой, скидку для любимой школы мы бы сделали, но декан Гриффиндора, даже не знавшая о том, что Малфои «Нимбусом» владеют, просто назло мне извернулась, и мадам Лонгботтом заключила десятилетний контракт с «Чистометом». Я сказал, что мой сын на таком летать не будет, и многозначительно добавил, что и любой уважающий себя слизеринец тоже. Ну да, на всю школу закупать «Нимбусы» я лично не собираюсь, но Слизерин по прежнему под моим покровительством, а тут уж я раскошелюсь. Макгонагалл осознала, что променяла «Кометы» для всего Хогвартса на «Нимбусы» исключительно для Слизерина, и несколько поникла. Запретная секция своей неохраняемостью просто убила впечатлительную в нужный момент Риту, и я тотчас же сказал, что проще переместить секцию в отдельное помещение с коридором и зачаровать проход в нее так, чтобы при проникновении без разрешения или в неурочное время студент оставался в коридоре без возможности пройти дальше или выйти и скрыться.

— Это негуманно, — пробормотала Макгонагалл.

— Поставим там кровать! — воодушевился Флитвик, студенты вечно добавляли ему головной боли с Запретной секцией. — А утром можно сразу отработку назначить, не тратя время на поиски нарушителя!

— Или сигналку с идентификацией нарушителя, — пожал плечами я. — Но чтобы безнаказанно туда никто не попадал. Наказание должно быть не суровым, а неотвратимым, чтобы никто не мог от него уйти, не знаю, из-за артефакта какого-нибудь или личной симпатии преподавателя, иначе какой в наказании вообще смысл, верно, директор? А еще я хотел бы узнать, какие именно книги запрещены.

И список меня изумил: все, что хоть как-то касалось истории магического мира или семейной магии, было изъято из общего доступа. Не спорю, с разделе семейной был какой-то лютый ад про жертвоприношения (внимание, вопрос, зачем вообще такое в школе держать?), но чем история так провинилась? Почему богомерзкая «История Хогвартса», от которой меня как ценителя литературы просто тошнило, разрешена, а простая история — нет?

— История магического мира писалась пристрастно, — сообщил мне Дамблдор. — Все авторы входили в Священные двадцать восемь и высказывали ненависть к маглам.

Я аж закашлялся от возмущения.

— То есть, когда я говорю о том, что некоторые произведения, такие как «Сказки барда Бидля», заангажированы и пропагандируют определенные идеи, вы говорите, что не будете принимать во внимание мои слова, хотя я говорил только о содержании, а не чистокровности автора, — сказал я. — А когда речь идет об истории магического мира, вы просто отменяете авторов из-за их происхождения? И вы называете себя либералом? — я повернулся к другим членам комиссии. — Никто не видит ничего странного?!

Никто и ничего. Я охренел и даже не сразу пришел в себя. Ну, сука бородатая, я тебе это припомню. Я никогда не видел ничего в том, чтобы получать информацию с разных сторон, надо же как-то развивать критическое мышление. Читал мемуары советских военачальников наравне с немецкими, Мао и американских классиков экономики, здесь уже с Абрахасом обсуждал Библию, Коран и Тору. Малфои в принципе много читали, что для меня оказалось подарком судьбы, притворяться не интересующимся книгами финансистом я бы точно не смог. Но нет, вечер, когда все члены семьи сидят в одной гостиной и читают каждый свое, в мэноре традиционен. За едой говорили о прочитанном, Нарцисса писала в стол какие-то романтические истории, которые иногда давала мне почитать, если я хорошо себя вел, и объективно неплохо писала, Драко сочинял стихи по мотивам страшнейших сказок, от которых даже меня в дрожь бросало, Абрахас под женским псевдонимом строчил гнусные статейки в «Ведьмополитен», в которых опускал внешний вид и поведение каких-то звезд, и так отводил душу и реализовывал талант. Я всегда интересовался, чем маги занимаются на досуге, ведь кино нет, музеев тоже, о каких-то салонах, балах или приемах в каноне ни слова. Маглорожденные и полукровки — понятно, сбегали в магловский мир, а чистокровные? Дуэли и охота — это отлично, но в принципе, какие-то развлечения, не связанные с убийствами, существуют? Да. Полумертвый магический театр, концерты, вечеринки в богатых домах, но это все максимум раз в две недели, а все остальное время маги резались в карты и читали. Библиотеки занимали в некоторых домах большую часть жилища. Малфои и в этом были рекордсменами: хранимое в тайне семейное заклинание для скорочтения делало нас безоговорочными победителями. Прочитавший все стоящее Абрахас теперь читал магловскую классику на разных языках и бульварные романчики для скучающих ведьм, Нарцисса, выросшая в доме Блэков, которые ограничивали ее в творчестве и чтении, начала просвещаться у нас после нашей свадьбы, но не воротила носик ни от «Зверя полуночного», написанного полукровкой, ни от Шекспира, ни от «Королевы роз» — обязательной классики чистокровных. Сказки проклятого барда мы ненавидели всей семьей, и я не хотел, чтобы Драко где-то на своем жизненном пути встретил эту муть. Пусть лучше рыдает над «Русалочкой», чем он и занимался, по крайней мере последние пару дней. Никаких счастливых адаптаций, я в шестнадцать лет рыдал, и он пусть развивается эмоционально.

— Северус, надо что-то делать, — сказал я, заводя Снейпа за угол, пока Флитвик командовал разбором Запретной секции. Он тоже проникся моим возмущением, так что, думаю, выписывать разрешения на историческую литературу будет охотно. — С историей магии. Дети не должны оставаться неучами и болванами после школы!

— Невозможно, — вздохнул Снейп. — Бинс стал привидением…

— Это его проблемы, — прищурился я, а потом, когда мы все дружно собрались на педсовет, встал и предложил изменить расписание уважаемого профессора Бинса и… ввести новый предмет. Не историю магии, которую продолжит вести профессор Бинс пустой аудитории, а историю магического мира. Другой предмет. Для которого наймем другого учителя, живого, разумеется. На меня смотрели так, как будто я великому инквизитору заявил, что земля все же вертится.

И вдруг дошло. Флитвик выдохнул: «Гениально», профессор Вектор, поглядев на меня с искренней любовью, гордо сказала, что всегда говорила, что у меня особый склад ума. Судя по лицу Хуч, «особый склад ума» упоминался далеко не в положительном контексте, но я не в претензии.

— Альбус! — помявкивая от волнения, вскочила Макгонагалл. — Ведь так можно избавиться от проклятия должности преподавателя Защиты от темных искусств! Просто ввести новый предмет!

Ай да Пушкин, ай да сукин сын. Я скрестил руки на груди, наслаждаясь моментом триумфа, который испытывает умный человек, наконец-то разъяснивший дебилам, что килограмм пуха и килограмм железа весят одинаково.

— Что ты полез, Драко ведь у тебя наверняка уже всю программу до пятого курса знает, а на других детей тебе плевать, — ненатурально вздохнул Снейп, когда мы вышли. — Дамблдору насолить хочешь? Какая у тебя цель?

Ага, а я ведь не заметил многозначительный взгляд, который кинул на Северуса директор, мол, разузнай, что задумал психованный Малфой, который сумел от метки избавиться, Рабастана Лестрейнджа отмазать, родить наследника Блэкам — да, Марк был Блэком, из-за чего все мои тести и тещи, которых я не различал, живо обрели жизненные силы, передумали умирать, плюнули на Сириуса, лишили его наследства и занялись новым ребенком. Сириуса жалела только Цисс, но это она не знала, что я из-за него под горячую руку Лорда угодил. Или знала и была за мои внезапные изменения ему благодарна.

— Цель… — протянул я. Тон у Снейпа был такой показательно заговорщический, что предупреди он меня прямо, было бы менее очевидно. — Северус, друг. Не дай бог, конечно. Мне тридцать с лишним лет, у меня трое детей. Какие у меня цели? Не родить четвертого, не растолстеть, не спиться, сделать так, чтобы жена и отец были довольны, что в принципе невозможно в одно время, а для детей — безопасная школа с хорошим образованием. А ты что думаешь?

«А Дамблдору скажи, чтобы он нахер пошел», — добавил я мысленно. Вдруг я альтруист, родил еще двоих и теперь думаю только о детишках. Неожиданно, правда, директор? А не отправить ли Северуса к Долохову? То есть, к Хунте? Антон внезапно прислал мне бандеролью половину кабана под чарами, приготовленную по свадебному рецепту его семьи, ступу с помелом в качестве подарка (Драко и Абрахас были в восторге, Марк и Рита в зависти, мы с Нарциссой в ужасе) и отбитый у арабов ковер-самолет (тут мы с Нарциссой и Ритой, которую по весу выдерживал ковер, радовались, а все остальные завидовали), из чего я сделал вывод, что мой неуравновешенный соратник неимоверно рад, следовательно, выстрел в молоко попал в такую цель, что я и не ожидал даже.

— Я думаю, что ты хочешь скинуть Дамблдора, — Северус вздохнул, явно собираясь с силами. — Я тоже. Могу помочь, только скажи, что именно ты собираешься делать.

Я посмотрел на него с жалостью. Он явно не хотел меня подставлять, все же за годы его репетиторства мы сблизились, но Дамблдор… он являлся тем, кому Северус остается преданным, волей или неволей. Но он мне помог.

— Скинуть Дамблдора? — переспросил я непонимающе. — За что?

— Хотя бы за то, что он предвзято относится к Слизерину, — сказал Северус. — Что не дает детям узнавать об истории. Что не заботится о школе, одни простыни чего стоят.

— Северус, ты здесь декан, а я уже давно закончил школу, — проникновенно сказал я. — Я хочу его скинуть или ты? У тебя больше причин. Ты хоть на его место метить… — я так охренел от этой мысли, что даже замолчал. Сделать Снейпа директором! Почему я раньше не думал об этом? Ему сам Темный лорд это доверил, а судя по фильму, там сразу появились дисциплина и отсутствие всякой дичи, такой как василиски, Хагрид, цербер и дементоры.

— У меня метка, — махнул рукой Снейп. Я медленно закатал рукав и подмигнул.

— Ты такой один, — сказал Северус. И я, выдержав паузу, медленно покачал головой.

— Мы беседовали о метке с Антоном, я кое-что посоветовал ему, и он через некоторое время прислал мне такие роскошные подарки, что будь я женщиной, я бы согласился выйти за него, не раздумывая.

Снейп подскочил так, что я даже шарахнулся. Впервые видел, чтобы у человека внутри словно лампочка загоралась. Вот теперь верю в потенциальный выбор Эванс! За эту улыбку можно душу продать. А кажется, вовсе не великая любовь неразделенная гнобила Снейпа, а метка, невозможность уйти. Не будет метки — не будет власти Дамблдора, который в любой момент может его сдать, ведь это он поручался за него. Эх, Северус, обратись ты к моему отцу, он бы нашел выход; что ж тебя к Дамблдору понесло?

Надо встретиться с Антоном. Однозначно. Но сначала…

Загипнотизированный моими словами и призрачной надеждой Снейп дал мне возможность пошляться по замку без сопровождения, чем я воспользоваться и банально украл диадему Рейвенкло из Выручай-комнаты. Лестрейндж и доступ к сейфу Беллочки, которая забыла, что маги сексисты, шовинисты и так далее, раз говорила «мое хранилище», у меня всегда были в кармане. Надо еще змею отловить, но сначала для этих целей надо отловить змееуста Поттера, а тут я упирался лбом в проклятого Дамблдора и его непререкаемый авторитет.

Решив, что все равно до августа в Англии делать нечего, а у меня гештальт с прошлой жизни не закрыт, я свалил супругу и малолетних отпрысков на хрупкие плечи моего родителя, коварно сообщил Блэкам, что Абрахасу необходима помощь с воспитанием Марка, и умудрился скрыться с Драко до того, как цыганский табор, а я именно так называл черноволосых кудрявых Блэков, появился в Малфой-мэноре. Нарцисса, которая удалась в какую-то там бабушку-прабабушку, демонстративно игнорировала мои обзывательства, но обиделась все равно: она тоже хотела бы куда-нибудь от родственников свалить.

Мы с Драко отправились в Альпы. Я собирался освоить сноуборд, и мне плевать, что скажут… кто скажет? Кто узнает? А кто спалит меня, тот сам подставится, раз отдыхал на магловском курорте.

Абрахас несколько лет назад, когда я только заикнулся, что хотел бы провести время в горах, купил шале, куда мы с Драко и активировали международный портал. Диверсию, то есть, поездку, я планировал загодя, потому лыжи для Драко и сноуборд для меня были куплены, привезены и только ждали, пока мы переоденемся и отправимся. Абрахас не одобрял, но смирился: все знали, что Круциатус Лорда повредил мне что-то в голове, потому периодически я веду себя странно. Но отец не знал, и никто не знал, что помимо экипировки и инвентаря в Альпы должен был прибыть Антонин Долохов.

Антона я вживую видел всего раз и запомнил его как человека, поражающего своей энергией. У него были черные волосы, пронзительные голубые глаза и сильный акцент, он ходил в магловских брюках и свитере с высоким горлом вместо мантии и постоянно что-то делал. У меня сложилось впечатление, что он под спидами. Теперь же передо мной оказался типичный русский из представлений относительно дружелюбно настроенного американца: слегка небрит, слегка помят, под мышкой шахматная доска, на синей футболке на груди красуется белая надпись кириллицей: «НИИ ЧАВО. Отдел смысла жизни». Из-за высоты в портале оказался небольшой сбой, и мы с Драко приземлились не на террасу, как планировали, а под нее. Долохов нас и вытащил.

Честно говоря, я не планировал, что Антон появится так рано, по моим меркам, он должен был прибыть дня через три, когда мы освоимся. Драко трудно переживал переезды, новые обстоятельства, даже новых людей, а тут все и сразу. К появлению Долохова должен был переместиться еще и Рабастан, чтобы Драко было поспокойнее, но все сложилось иначе. Антон, как и прочие русские, порталы презирал и ненавидел, потому купил билеты на самолет со скидкой, а та была только на это число.

— Привет, — сказал мне Антон на русском языке, и пока я думал, демонстрировать ли, что я понимаю его, или нет, Долохов отправил Драко внутрь дома, бесцеремонно заявив, что ему надо поговорить с отцом. То есть, со мной; Драко ухмыльнулся, вспоминая, что многие называют меня так. Это прозвище приклеилось ко мне по вине родителя: Абрахас прочитал-таки про дона Карлеоне, посмотрел на нашу со слизеринцами агентурную сеть и назвал меня «крестным отцом» при Гэвине Паркинсоне, за что я его еще не простил.

Драко не сразу решил, обижаться ему, послушаться, закатить скандал или просто забить, но удалился, явно отложив решение и скандал на попозже, а мы остались на террасе вдвоем. Антон неуловимым движением расставил шахматные фигурки.

— Откуда ты знал про НИИ ЧАВО? — без прелюдии спросил Антон по-русски, явно давая понять, что мои актерские способности тут ни к чему: он решил, что говорим на русском, значит, так и будет.

— Так сразу? — скривился я, лихорадочно думая, как бы отвлечь и потянуть время. — А как же установить доверие, вызвать мое расположение, предварительные ласки, в конце концов? Я так не могу. Или в России партия в шахматы — это считается? Начинаю по-другому смотреть на чемпионов мира…

Антон посмотрел на меня и улыбнулся с видом величайшего одолжения. Он явно стал поспокойнее, чем раньше, когда жил в Англии, но, как мне кажется, он был уставшим. Ясно, мучить друг друга не будем.

— Ну, теперь ты совсем русский маг, — сказал я с явным намеком на его мрачную рожу. Отвечать на вопросы, откуда я что знаю, я не собираюсь, и в тот момент я это осознал. Если что, пойдет нахрен с моей террасы. — Как ощущения? Я тебе про Хунту подсказал, имею право задавать вопросы. В отличие от тебя.

— Я не маг, — сообщил мне Долохов, и я застыл с раскрытым ртом. Так. Он вытащил Драко за руку, но меня-то поднял заклинанием, то есть, вполне себе маг! А Антон продолжил. — В твоем понимании этого слова — да, маг, но России мне объяснили, что маг — это больше, чем махание палочкой. Каждый человек — маг в душе.

Что-то я вообще не заметил, чтобы он чем-то махал. Я требовательно уставился на Антона, всем своим видом демонстрируя, что ожидаю разъяснений.

— Маг — это человек познающий, что-то вроде новой ступени развития, — сообщил мне Антон с видом новообращенного сектанта. — Каждый человек — маг, но он становится им только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других. Все эти фокусы не имеют принципиального значения. В нашем институте занимаются…

— Выяснением, что такое счастье, и поиском смысла жизни, — перебил я. — Я в курсе.

— Так вот, — кивнул Антон. — Счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же.

А то, откуда я знаю про НИИ ЧАВО, не является частью неизвестного, которую надо познать? Насколько я знаю об Антонине из бесед с Рабастаном, методы познания у него весьма нетривиальные. Может, его и перевоспитали в России, но эта надежда оставалась на уровне догадок и надежд.

— А метка? — спросил я. — Ты от нее избавился?

— На время поездки мне ее сняли, — беспечно отозвался Антон. — Я объект.

— Ч-чего?!

— Кристобаль Хозевич пишет диссертацию, — пояснил Долохов. — Я объект, метка — предмет его исследования.

Я охерел и не выхерел. Особенно когда Антон добавил, что его все устраивает, он за эксперименты над собой даже премию получает, по новому указу пытать и экспериментировать над сотрудниками запрещено без доплат и письменного согласия непосредственного руководителя, а если число испытываемых превышает десять за один экперимент, то резолюцию должен наложить глава института.

— Но он тебе снял метку на поездку, — повторил я, пытаясь сделать вид, что никакого сумасшествия не происходит, просто научная беседа двух образованных людей. — А куда дел?

— На себя, наверное, не знаю, — пожал плечами Антон. — Или на дубля. Мы предположили, что господин Реддл, воплощая доступное ему примитивное понимание счастья, стремился к единоличному владычеству.

— Да ты что, — кисло сказал я. Предположили они. Предположили!

— Так он сам считал. На самом же деле все его действия были направлены на поиск своего места в жизни. Но в силу ограниченности своего мышления он не был способен признать, что величие заключается в…

— Антон, — проникновенно сказал я. — Давай ты сейчас опустишь величие, ограниченность, репутацию, владычество и перейдешь к завершению. Вывод, мне нужен вывод. Я практик, а не теоретик.

— Мы посовещались и решили, что место младшего специалиста на первое время ему подойдет, все же его знания и работоспособность заслуживают уважения, к тому же он трудился не на себя лично. Полномочия дежурного удовлетворят его желание контроля и стремление к геноциду, а потом, если зарекомендует себя как старательный и ответственный…

— Вы хотите Волдеморта себе в сотрудники?! — перебил я. — Но он умер!

Это я ему еще про крестражи ничего не говорил!

— Согласен, мы оказываем ему повышенное доверие, — задумчиво проговорил Антон. — Посмертная работа разрешена лишь в порядке признания прошлых заслуг… Но мне кажется, и меня поддержали, мы можем сделать исключение.

Я искренне пытался постигнуть, чего же такого наплел Долохов в НИИ ЧАВО, что Волдеморта заочно приняли аж в младшие специалисты, но так ничего и не придумал. Если я скажу сейчас про крестражи, Хунта материализуется прямо здесь дабы послушать, а этого счастья мне точно не надо. Я вспомнил про Хунту, штандартенфюрера и таксидермию и передернулся. Точно не надо.

— Я хотел поговорить с тобой про Северуса, — жалко сказал я и только сейчас посмотрел на доску. Это были обычные магические шахматы, только они за то время, пока я смотрел на Долохова, а не на них, разошлись по периметру доски, и теперь наблюдали за боем без правил двух королей. Заметив мое ошарашенное выражение лица, Антон пояснил, что нет смысла сражаться армиям, выясняя, кто сильнее: пусть сражаются лидеры. А остальные просто смотрят. Гуманно и логично.

— Северус хочет избавиться от метки, — продолжил я.

— Зачем? — спросил Антон с искренним интересом. Мне захотелось побиться головой об стол.

— Затем, что из-за нее все еще могут посадить! — взвыл я. — Антон, очнись! Вспомни, что было десять лет назад! Пожиратели смерти, суды, мой домашний арест, Азкабан! У меня все наладилось, но Северус…

— Мне не нравится Дамблдор, — перебил меня Долохов и закурил. Я не вынес и хлопнул себя по ноге так, что заболели и нога, и ладонь. — Он напоминает одного моего коллегу. Много шума из ничего.

— Он верит в возрождение Темного лорда, — сказал я. — И хочет вырастить мальчика, который должен с ним бороться. Поттера, Гарри Поттера, помнишь такого? Про него пророчество было. Я хотел его забрать, чтобы не было того кошмара, но у меня не получилось, попробую, когда он с Драко в школу пойдет, но…

— Почему тебя он так волнует? Ты разве помнишь, что именно потом случится за кошмар? — спросил Антон, и я снова почувствовал себя очень, очень тупым. А, черт с ним. У них есть сотрудник, который помнит завтрашний день, почему бы мне не знать? Может, я тоже особенный, за те годы, что мы не виделись, стал гадалкой и прорицаю на досуге. Судя по теперешнему состоянию Долохова, он даже не удивится. Что творит с людьми режим с пятью рабочими днями и работа на государство: все воспринимается как должное.

— Он воскреснет через четыре года, — сказал я. — Из одной седьмой своей души.

— Одной седьмой? — переспросил Долохов. — Мало. Надо хотя бы три седьмые, а лучше четыре. То есть, одна тоже лучше, чем совсем уж ничего, но принимать сотрудника, который составляет одну седьмую себя, это уж как-то за гранью.

— У меня есть еще три седьмые его души, — сказал я и вдруг застопорился. — Антон, я тупой. Не три седьмые! Он ведь делал эти крестражи в разное время! — вот я и спалился про крестражи, да похрен, с моим болтливым языком это был вопрос времени. — Смотри, первый раз он разделил душу на две части, значит, у меня есть пятьдесят процентов Волдеморта в дневнике, потом еще двадцать пять в диадеме или чаше, еще примерно двенадцать с половиной, потом…

Гарри Поттер был последним крестражем, то есть, в нем вообще, если я правильно посчитал, восемь тысячных Волдеморта!

— Две души в одном теле? — заинтересованно переспросил Долохов.

— Нет, одна целая и хорошо если один процент, — отозвался я. — У него еще где-то была змея с куском его души, помнишь Нагайну?

— Итак, у нас есть четыре года, чтобы собрать все его части, и когда он возродится, все эти части надо засунуть обратно в тело, — Долохов оперся на локоть. — Теоретически, это возможно. Если Хунта даст мне реализовать обещанное право на рабочую командировку…

Слышать от Долохова слова «право» и «командировка» было еще более дико, чем идея допустить возрождение Волдеморта, чтобы заставить его пройти собеседование в НИИ ЧАВО.

Из дверей высунулся Драко, который очевидно устал копить злость для скандала, сменил гнев на милость и пришел сообщить, что ему скучно. Я безмерно обрадовался окончанию муторного диалога, быстро сказал Антону, что мы еще договорим, а вообще-то мы приехали кататься, и сбежал переодеваться. Драко уже были оплачены уроки с инструктором, а я, который эти уроки уже проходил, вообще-то взрослый маг, который умеет летать, спасибо Тому из дневника. Черный дым, как от сбитого мессершмитта, при полете — исключительно бурная фантазия режиссера фильмов, потому что на самом деле это ужасно неудобно. Ну, а еще я наврал Драко, что умею кататься, потому теперь признаваться было бы совсем уж позорно. Антон сказал, что горные лыжи — это не его, и засел за официальным обращением к начальнику на португальском, дабы задобрить бессердечного. Мысленно пожелав ему успеха в сем неблагодарном деле, я взял сноуборд, шлем, Драко и аппарировал к фуникулеру.

Когда-нибудь я научусь, что магическое перемещение в горах — дело опасное и неблагодарное. Я провалился в лестницу, как первокурсник в Хогвартсе. Уже приготовился было по методу Мюнхгаузена вытаскивать сам себя, как появилась какая-то семья, состоящая из мужчины, женщины и девочки, и мужчина меня и извлек из ступенек, а потом поинтересовался, первый ли раз я здесь. Сообщив, что нет — и зачем соврал? Бессмысленно же — я тронул Драко за плечо, и мы отправились наверх в царство снегов.

Пока Драко третировал инструктора, которого за такие деньги, которые я отвалил за обучение, он мог просто бить, я решил, что мне горы по колено, и отправился на черную трассу. Я ж маг, что мне. Думал я, пока не оказался перед спуском. Как-то я не учел, что для магии, особенно для беспалочковой — а полеты именно такой и являются — нужна предельная концентрация. Я заметил того, кто меня вытащил из лестницы, его заинтересованный взгляд и разозлился: ну перед ним я точно не спасую! Пообещав себе вечером напиться, благо, тут со мной Долохов в отпуске, я сосредоточился и полетел вниз.

Наверное, осознание, что если я упаду, я точно не соберу костей, и помогло мне удержаться на ногах. Спустившись, я словил аплодисменты и восторженный комментарий, что тут, видимо, тренируется олимпийский резерв. Боже, мне не хватало оваций, трудный подростковый возраст дает о себе знать. Сняв шлем, я подставил голову холодному воздуху, пытаясь прийти в себя после выброса адреналина, и поскорее сел, колени постыдно дрожали. Если б не полеты и муштра Тома на эту тему, везли бы сейчас мой хладный труп. Но вообще мне понравилось, обязательно повторю. Теперь надо проверить, как там Драко и его успехи.

Инструктор был красным от натуги, как будто Драко все это время на нем ездил верхом. А я предупреждал, что будет трудно, никто мне не верил, «нет детей, которых мы бы не научили». Драко, увидев меня, просиял.

— А я видел, как ты ехал, — сказал он. — Я тоже туда хочу! — инструктор закатил глаза в полуобморочном состоянии.

— Это черная трасса, — ответил я, пожалев несчастного. — Сначала научись как следует. Как успехи?

Успехи были никак. Я уже был уверен, что в каноне Драко стал ловцом на одной силе ненависти к Поттеру: у него была довольно слабая координация, и если на метле он летал прилично, спасибо тренеру, то ни о каких финтах, фигурах, «сделать сальто» и так далее речи не шло. Алистер, его тренер, утверждал, что загонщик из него выйдет вполне достойный школьной команды, но не более того. Тем не менее, упорства Драко было не занимать, если что-то не получалось с наскока, в нем посыпался упрямый ботан и зануда, и Драко мог сидеть над книгами или тренироваться часами, пока не добьется приличного результата.

Через два дня и минус три килограмма Драко прилично и даже красиво съехал вниз и заявил, что теперь хочет погулять один. Я в отпрыске самостоятельность холил и лелеял, при мне и отце он ее вообще не выражал никак, что пугало, потому радостно дал добро, а сам отправился к Антону и его наполеоновским планам. Вечером должен был прибыть Рабастан, и я планировал расспросить отдавшегося науке целиком Долохова, не может ли он подсобить по старой дружбе и лишить крестного моего сына некрасивого рисунка — следа бурной молодости.

Антон сидел за ноутбуком, которых не должно еще быть, но в НИИ ЧАВО же есть те, кто заглядывает в будущее, почему бы не создать немного пораньше то, что будет так удобно через десять лет, и когда я вошел, сообщил, что на четыре года никто его не отпустит, но НИИ ЧАВО в лице Кристобаля Хунты протянет мне руку помощи.

— Прямо так и сказал? — прищурился я недоверчиво. — Он же вроде против благотворительности.

— Это не благотворительность, — известил меня Долохов. — Он тебя использует. Я сказал, что ты не хочешь сотрудничать и отдавать ему расфасованные по разным предметам куски души, теперь он заинтересован и пытается тебя обмануть.

— Э-э… — глубокомысленно изрек я, подумал, прикинул и взвился. — Поттера не отдам!

Поттера, крестраж в нем мы уже обсудили и к одинаковым планам не пришли, хотя оба согласились с тем, что Лорда из ребенка надо выковыривать.

— Да и не нужно, — махнул рукой Антон. — Описать извлечение из живого носителя можно и на примере Нагайны, Хунта и разницы не увидит, Поттер же ребенок, так что думаю, змея по интеллекту его еще сделает… а когда поймем, как именно, думаю, это будет легко.

— Зачем Хунте Волдеморт? — прямо спросил я, которому надоели эти реверансы вокруг и около.

— Так новые правила, министерство образования выдало, — отозвался Долохов. — Теперь заведующие отделами обязаны представлять раз в три года научную работу по сопредельным дисциплинам. Ну, многовекторность науки и так далее. Все кинулись к Абсолютному знанию, легче всего связаться с ними, заявил, что в силу безграничности познания вывод невозможен, но Кристобаль Хозевич не ищет легких путей. Потому он решил увязать в один труд Линейное счастье, Вечную молодость и свой Смысл жизни, и ему нужен пример нерационального использования потенциала. Но пример внакладе не останется, говорю же, мы предложим ему должность младшего специалиста…

«За этот позор», подумал я, представляя себе. А теперь, дамы и господа, полюбуйтесь на неудачника, который видел смысл жизни в достижении власти и бессмертия. Ха-ха-ха, дамы и господа. Аплодисменты. Он называл себя Темным лордом! Ха, ха, ха, дамы и господа. О Господи, надеюсь, меня не пригласят присутствовать. Долохов расписал Хунте меня как его внезапного конкурента, который сам хочет заполучить Волдеморта для той же цели, но некромантов в Англии нет, а в России есть, и один даже в штате, и Хунта, облизываясь на материал исследования, предлагает отправить все части Волдеморта в НИИ ЧАВО, дабы их извлекли из предметов в лабораторных условиях при повышенной безопасности. К моменту возвращения, точнее, воскрешения, остатки Волдеморта (хотя можно ли назвать их остатками? Ведь это будет большая часть Волдеморта) с сопровождением прибудут в Англию, дабы уговорить то, что возродилось, объединиться.

— А если большая половина Волдеморта не согласится уговаривать меньшую? — спросил я у Долохова, стараясь не думать, как же бредово это звучит. Теперешний Антон напоминал сотрудников Отдела Тайн. Надо спросить, не сотрудничают ли НИИ ЧАВО с Невыразимыми, а то прямо уверен, что траву там поставляет один дилер.

— Вероятно, ее убедят, — обтекаемо ответил Антон. — Это не входит в мои обязанности.

Покажут чучело штандартенфюрера. Я встряхнулся, глядя на Антона, потом понял, что больше на трезвую голову эту вселенную я не вынесу.