Общий знаменатель (гет)

Когда летишь с моста, все твои проблемы решены, кроме одной: ты летишь с моста.

А если ты не можешь дойти до этого моста? Если ты вообще встать не можешь, а если можешь, то только для того, чтобы пересесть в коляску, на которой тебя довезут из стационара до операционной? Да лучше б мост. «Может, откажемся? — жалко спрашивает мама, приседая перед моей коляской. — Наркоз сокращает жизнь…» Я пытаюсь смеяться, точнее, обозначаю, что смеюсь: любая судорога, даже смех, обеспечит мне неприятные минуты тахикардии, а задыхаться лишний раз не хочется. Хорошо еще, я уже самостоятельно принимаю решения о своем отсутствии здоровья. Мама последние полгода читает гнусные статейки в Интернете, которые рекомендуют лечить рак спаржей, а гангрену подорожником. Я ее не виню: доверия врачам у нее нет, потому что за девять лет они так и не выяснили, что я такое. И что со мной делать.

Началось все девять лет назад. На одиннадцатый день рождения я получил так много подарков! Прямо как Дадли из первой книги о Гарри Поттере, кстати, книги о Мальчике-который-выжил в подаренном тоже присутствовали. Все омрачил только небольшой кашель, которому тогда никто не придал значения. Последним пунктом была поездка в Альпы, чтобы я опробовал подаренный первым пунктом сноуборд. Только вот запомнился тот год не чудными каникулами, а падением, небольшим ударом, рентгеном из-за моей паникерши-мамы и ошарашенным выражением лица врача, который сообщил, что он не понимает ничего. И началось паломничество по дорогущим клиникам. Болезнь как будто ждала, что на нее обратят внимание, и стала прогрессировать, последовательно отнимая у меня все: способность бегать, плавать, играть, учиться, ходить, общаться, дышать. Внутренние органы, их полости воспринимались моим телом как раны, которые организм старательно заживлял с упорством, достойным лучшего применения. Мы с моим последним соседом по реанимации, у которого отхватили одно легкое, орали как не в себя, что у меня неправильная супергеройская регенерация, я тогда от смеха чуть три раза не откинулся. Хорошая была бы смерть — умер от смеха. Не от болезни, как жалкий неудачник, а от хохота, и вошел в историю!

У меня есть работающая левая рука, два глаза и охрененные мозги, единственное, что я могу качать без проблем. Этого достаточно для того, чтобы меня обожали врачи и медсестры, которые привыкли к унынию в стенах своих больниц. Мама, которая поначалу считала, что меня вылечат за пару лет, решила сделать финт ушами и не дать мне впасть в депрессию усиленной учебой, дабы я вышел из больницы с кучей дипломов под мышкой. Маман гений, я не спорю, но ей бы с ее методами в гестапо работать: я прочитал всю всемирную библиотеку, закончил школу в четырнадцать и поступил на заочный в два вуза. На том от комплексов я слегка избавился, да и все равно уже стало ясно, что жизнь моя будет короткой, неинтересной, и вряд ли в ней важную роль будет играть карьера.

С мыслью о смерти я смирился буднично: попробуйте надеть на голову целлофановый пакет, проделать в нем маленькую-маленькую дырочку, ходить в нем и излучать оптимизм, а смерть для меня — избавление от пакета. Тем не менее, два диплома я получил к девятнадцати, а еще выучил английский, немецкий и немного иврит, так сказать, учил языки по обстоятельствам, больно хотелось понимать тех, кто меня лечил. Точнее, пытался лечить. Самый угарный момент — это когда подходит агент клиники и вкрадчиво интересуется, верю ли я в Бога: это чтоб понять, отдам я свое тело для науки именно им.

Обычно я лежал в палате, вяло черкая по альбомному листу, установленному на специальное приспособление, придуманное моим папой: руку на весу я держать не мог, но немного приподнимал, потому под локтем была неистово удобная подставка, которая двигалась при малейшем напряжении и позволяла мне достать до любого места на листе бумаги. Я рисовал себя, каким бы я был, будь удача ко мне немножко более благосклонной. Отрастил бы волосы, как у эльфов во «Властелине колец», а еще жрал бы как не в себя. Господи, как же хочется есть! Через рот, а не через ублюдочную трубку. Но если я попробую хоть что-то проглотить, кроме воды, проблемы на полдня обеспечены. Судя по моим родителям, я должен быть красавчиком. Не знаю, зеркал я не видел последние лет пять, у меня неконтролируемая психическая реакция на них, но отец — высокий, лысый, с синими глазами, а мама похожа на Беллатрикс Лестрейндж, если б та родила трех детей и девять лет провела у постели старшего. То есть, она вечно невыспавшаяся, нервная, а в волосах седые пряди, за что я чувствую вину, и в кроссовках. Мои брат и сестра — и нет, они не близнецы, но так неразлучны, что оказалось проще оставить Марка на год дома и отправить в школу вместе с Ритой, чем объяснить — которым я, исполняя долг старшего брата, медленно, в силу своих возможностей, читал вслух, чтобы они не бегали по больнице и не боялись, красивые, ладные и, что самое главное, здоровые. Это красиво. А я… меня коротко стригут, что у нас в семье не принято, а еще я в трубках и пижаме всю сознательную жизнь. Вряд ли это привлекательно выглядит, даже если бы я был Аполлоном. Марк и Рита называют папу Темным лордом, а маму — безумной Беллой, когда они забирают их от меня, умоляют читать им по телефону: мы как раз заканчиваем Дары смерти, но я оттягиваю, потому что, во-первых, знаю, что Снейп умрет, а Ритка его обожает, а во-вторых, у меня идиотское чувство, что как только я закончу книгу, моя миссия будет завершена, и я умру. И пусть это будет избавление, я все равно боюсь. А ведь и не жил толком.

С другой стороны, кто-то сказал когда-то до пошлости умную фразу, что каждая прочитанная книга — это прожитая жизнь. Ну если так, то моему долголетию можно только позавидовать.

— «Шрам не болел уже девятнадцать лет. Все было хорошо», — прочел я и растерянно замер, не зная, что и сказать.

— Дурацкий конец, — констатировала Ритка по громкой связи.

— Почему? — спросил я, закрывая книгу.

— Потому что ничего не кончено, — отозвалась она сердито. — И как можно было назвать ребенка в честь директора школы?!

— Ну, Дамблдор был…

— Плохим! — рявкнула Рита. Ладно, у нее на все свое мнение. — Почему про Драко так мало?!

А-а. Ну да, как я сразу не догадался: сразу после Снейпа в иерархии сестренки идут Малфои.

— А еще ничего не поменялось, — заявил Марк. — Они все так же враждуют. Дебилы.

Вот и тяжелая артиллерия подъехала.

— Именно дебилы! — подхватила Ритка. — Как будто неясно, что так и появляются Темные лорды! Не-на-ви-жу этих всех правильных, они специально говорят про Малфоя, чтобы они враждовали!

— Тебе не положено быть такой умной, — сказал я. — Тебе десять.

— Вот видишь? — взъярилась Рита. — А они? Дурни великовозрастные! Девятнадцать лет прошло, а они еще как будто на факультетах учатся!

— Ну и что бы ты сделала? — я закрыл глаза. — Как бы все исправила?

— Я бы заимперила Люциуса Малфоя, — отозвалась Ритка торжествующе. — Он ведь там ключевая фигура! Украла бы и переубедила!

— Почему ключевая? — спросил я.

— Потому что он — общий знаменатель, — гордо заявила сестренка. — Сам посуди, Хогвартс, Министерство, Пожиратели, два его родственника в Ордене, а сам он аристократ. Он во всех социальных группах! Если уж кому что и менять, то ему!

— Марк, — сказал я. — Немедленно проверь свою сестру, кажется, это кто-то слишком умный под обороткой.

— Ну тебя, — фыркнула Ритка. Я все время подкалывал ее, что она, спортсменка-комсомолка-красавица в паре Марк-Рита отвечает за силу, а Марк — за мозги. Детишки пообещали прийти ко мне завтра, завтра же суббота, значит, они проведут у меня целый день. Ох, надо попросить сразу капельницу с обезболивающим, чтобы Рита не визжала, когда меня подключают еще к чему-то новому. И хорошо бы позвонить бабушке, уверить, что я еще жив. Жив…

И я умер.

* * *

Как я это понял?

Мне стало больно. Больно так, что ничто никогда не могло бы сравниться с этим чувством. Наверное, я все же сильно нагрешил в своей жизни, что сразу и без перехода попал в ад. В том, что это ад, я не сомневался: на меня смотрел какой-то черт красноглазый с такой физиономией, словно только что из испанского порно, которое я смотрел, каюсь. Но, видимо, покаяние уже не работает. Наверное, это какой-то демон похоти, потому что почти все остальные грехи я просто не мог бы сотворить. Похоть, потому что предпоследняя моя врач просто огонь, зависть, ну это ясно, и гордыня, потому что я весь из себя болезный заимел кучу дипломов и цитирую философов в оригинале, а вы все, чмошники позорные, на своих ногах ничего добиться не можете. Видимо, в аду идут с конца алфавита, потому и похоть.

Предполагаемая похоть отошел от меня, а я понял, что лежу обслюнявленной мордой вниз на каменном полу, черном и зеркальном. Ой, мать твою, сейчас меня приступ хватит от отражения…

Не хватил. Потому что в отражении отражался не я. С обслюнявленного пола на меня смотрело белое пятно. Тут я смекнул, что вокруг меня раскиданы подозрительно белые волосы. Я резко оброс и поседел? Ну, это ад… или тут ад — это исполненные желания, хотел выглядеть как Леголас — получите, распишитесь и страдайте красиво? Демон похоти или кто это, не знаю, в общем, красноглазый порноактер вернулся ко мне, наклонился и сказал какую-то белиберду, которую мой знающий несколько языков мозг отказался идентифицировать. Я не пошевелился, потому что это бессмысленно, особенно если я лежу. Я задохнусь от усилия, а он вряд ли будет меня реанимировать.

А. Это же тот свет. Могу и привстать.

Но привстать я не успел, потому что меня подняло и отшвырнуло куда-то в угол. От охренения я даже не заорал. Это как? Адский телекинез? А где котел?

— Отдайте тело Нарциссе, — велел надо мной холодный пронзительный голос. — Он лорд и должен быть похоронен, как чистокровный из Священных двадцати восьми.

Счетчик отсылок с треском провернулся, остановился на цифре три, подумал и перелистнул на четыре: Нарцисса, лорд, чистокровный, Священные двадцать восемь. Вердикт — восьмая книга: «Гарри Поттер и Мне нихера не понятно». Почему тело? Я и здесь тело? Ко мне подошла женщина, даже девушка, которую я сначала принял за маму — буйные черные волосы и осунувшееся лицо вызывали одну ассоциацию — махнула палочкой… и меня подняло в воздух. Так мягко и приятно, что дух захватило! Я плыл в невесомости по коридору вслед за черной юбкой незнакомки, вяло разглядывая обстановку. Огромный готический темный зал, полы зеркальные, как в обслюнявленном мною зале. Послышались шаги и голоса.

Мужской:

— Белла! Белла, что с ним?!

Женский:

— Это… это Круцио. От Лорда… почти пятнадцать минут и практически без перерывов. Ох, как Нарси сказать…

Второй мужской:

— Пятнадцать минут? Он что, умер?!

Это я умер? Я умер… Меня опустили на какой-то диван, в котором я утонул, явно демонстрируя куда больший вес, чем те жалкие тридцать семь килограммов, которыми я обладал прежде. Передо мной замаячил зад в кожаных штанах, очевидно, мужской. Три человека, одного из которых звали Белла, и который подозрительно напоминал мою маму, обсуждали, что лучше: сказать моей жене, что я пропал без вести, или все же похоронить меня по заветам предков. Не надо меня хоронить! Особенно если у меня есть жена.

Я никогда не представлял себе, что у меня появится женщина, честно говоря, как-то не до этого мне было. Нет, сексуальные фантазии меня посещали, и еще ого-го какие, но я не видел самого себя участником событий. А тут… может, это чистилище? Какую книгу последнюю прочел, туда и попал? Ну я и попал в Гарри Поттера. Точнее, не в Гарри Поттера, а судя по тому, что мою жену называют то «его жена», то «Нарцисса», в Люциуса Малфоя.

Тогда что это был за порноактер? И тут я охренел от осознания: это ж Темный лорд. Только не пиратский вариант, свареный на четвертом курсе, а, так сказать, лицензионка. То есть, у нас первая магическая война, в которой погибли Джеймс и Лили Поттеры, точнее, пока еще не погибли, только собираются. А почему я умер? За что вообще? Я вроде был на хорошем счету. А обсуждают мои похороны Лестрейнджи, и вопль: «Руди, сейчас твои идиотские шутки вообще неуместны!» уверил меня в верности догадки. Второй брат, Рабастан, кажется, заржал и выхватил от невестки подзатыльник. Мысль о том, что они ржут над моим вроде как хладным трупом, меня не оскорбила: люблю людей с юмором, а труп… ну мало ли какие у них были отношения, может, я урод. Но они мне оба понравились, хотя я их еще не видел, смог заценить только задницу Рабастана. Я попытался что-то сказать, но из меня вырвался только сип. Тем не менее, внимание к себе я привлек.

— Ты! — почему-то с оскорбленным видом ткнул в меня Рабастан. — Ты жив!

А дальше меня схватили и понесли. Диван подо мной превратился — трансфигурировался, вспоминай терминологию, вспоминай! — в носилки, которые поплыли… в камин. В голове мгновенно родилась шутка про кремацию от греха подальше, но высказать я ее не мог. Я попытался вспомнить что-то из памяти Люциуса, в чье тело я очевидно вселился, но абонент остался недоступен. Я не знал ничего. Даже как выгляжу. У меня осталась моя собственная память, но я, хоть убей, не мог представить, как мне понадобится бизнес-информатика и программирование, когда я в феодально-средневековом магическом обществе, когда я даже не Артур Уизли, чтоб похвастаться магловскими знаниями.

Я вселился в тело, вдруг понял я. Люциус был здоров как бык. Ладно, сейчас я похож на дохлую лягушку, на которую этот самый бык наступил, по ощущениям — как обычно плюс боль — но вообще я здоров! У меня нормальные внутренние органы, я смогу ходить, смогу бегать, смогу делать все! Я есть смогу!

Полыхнуло зеленым, а потом меня вынесло в еще какой-то зал, но уже посветлее и побольше, чем раньше. Мне на грудь кто-то пал с рыданиями, а я… а я почувствовал это. Меня не касались уже много лет, только руки и лицо, а тут на мне лежала блондинка и поливала мою… наверное, рубашку, а то слишком быстро промокла, горючими слезами. Охренеть, как же это приятно! Я завис и пропустил почти все объяснения Беллы, благо блондинка на мне, занятая исключительно омовением моего тела, тупила не меньше моего и переспросила. Белла повторила, что я должен был поймать какого-то идиота, но не поймал, за это меня приложили таким Круциатусом, что все, включая его Темнейшество, твердо уверены в моей кончине. А я зашевелился внезапно и нарушил планы на шикарные поминки.

Блондинка утерла хорошенький носик тыльной стороной ладони и озадаченно посмотрела на меня, потом сообщила, что какой-то у меня взгляд неадекватный, на что Руди фыркнул, что не удивится, если я дурачком останусь, потому что никто не выдерживал Круцио дольше пяти минут, а везет, как говорит Долохов, только дуракам и алкоголикам, что мне в любом варианте подходит. Так я, ни разу в жизни не пробовавший алкоголь, узнал, что пью, и это моя отличительная черта. Меня начали раздевать, и вдруг завопили на четыре голоса и столпились над моей рукой.

— Метки нет, — ошарашенно проговорил Руди. — Как же это?

— Ну, метка — это вассалитет, — отозвался Рабастан неуверенно. — Может, Круцио с намерением убить нивелирует клятву? Он ведь должен быть мертв. Лорд был уверен, что он умер.

— Да положите его уже в постель! — рявкнула Белла, деловитостью снова напоминая мою маман. — Потом разберетесь. Может, он идиотом стал!

— Тогда ничего не изменится, — предсказуемо заржал Рабастан.

Так, они должны запытать Лонгботтомов и попасть в Азкабан. А сия наглядная демонстрация не уверит Беллу, что Круциатус — хреновый помощник в дипломатических переговорах? Если нет, то идиот тут не я. Я еще во время первого прочтения не мог понять, почему было не взять с собой Веритасерум.

Меня закончили раздевать и каким-то пока что непонятным мне образом переместили в кровать в спальне Людовика Четырнадцатого, не меньше. Я скосил глаза и увидел кусок своего бока и руку. Нихрена я огромный. По сравнению с прошлым вариантом, я бы сказал, что я жирный, и бок свисает над шелковыми семейниками благородного бордового оттенка. Ну, к этой детали гардероба мне не привыкать, но имея такую красивую жену, это преступление.

А насчет неадекватности идея неплохая. Сыграем амнезию. Точно, Люциус Малфой же отговорился Империусом! А я отговорюсь кривым Империусом, пусть за Темного лорда краснеют его преподаватели! Что за кретин, даже Империус наложить не смог нормально, а еще Темным лордом себя называет, фи, господа. Посему я посмотрел на Беллу, на Нарциссу, снова на Беллу и выдал:

— Мама?

Охреневшая физиономия Беллочки и покатившиеся со смеху Руди с Рабастаном внушили мне некую долю оптимизма. Кажется, эти поверят, что моя кукуха отчалила. Я с трудом повернул голову к Нарциссе.

— Все вон, — внезапно железным тоном отчеканила хрупкая леди, и Руди, подавившись смешком, схватил брата за шкирку, а жену за руку и вывел их, закрыл за собой дверь, бросив, что пришлет Снейпа. Нарцисса медленно села на одеяло рядом со мной и погладила по руке. Я покрылся мурашками весь и снаружи, и внутри. Господи, кажется, из меня получится дикий каблук. Интересно, какой я был?

— Люци, ты меня узнаешь? — тихо проговорила Нарцисса, наклонившись к моему лицу. Ее светлые волосы упали на меня, укрыли, оставив только ее лицо надо мной. Я сейчас еще раз умру. От счастья. — Люци, это я, Нарцисса.

В голосе ее звенело отчаяние.

— Жена, — просипел я. Кто-нибудь догадается дать мне воды?

Нарцисса улыбнулась и осторожно поцеловала меня в губы.

— Ты что-нибудь помнишь о нас? — спросила она, поднимаясь и поднося к моему лицу стакан. Руками, не магией, поддерживая мою голову, напоила и села на прежнее место, положив руку мне на грудь.

— Только что люблю тебя, — ответил я, надеясь, что попал в точку. Возможно, не так уж я и нагрешил, что меня отправили в исполнение моих мечт: здоровье, жена, которая уже есть, меня никто не отвергнет. Нарцисса посмотрела на меня несколько удивленно, но радостно.

— Ты никогда не говорил, — протянула она. Люциус Малфой, обратился я к прежнему жильцу, ты болван! Как ты мог не говорить?!

— Стал резко ценить момент, — отозвался я и, высунув руку из одеяла, положил ладонь ей на ногу над коленом, чувствуя под шелком домашнего простого платья тепло тела. Нарцисса взяла мою руку и прижала к своей щеке, поцеловала запястье. Я поймал прядь ее волос, хотел пригнуть Нарциссу к себе, но распахнулась дверь и вошел…

Нет, Лили Эванс не могла выбрать это, потому что не могла. Потому что не была слепой. Потому что, вероятно, не была извращенкой. Не мне говорить о страшных людях, но есть еще фактор банальной аккуратности. У Снейпа были грязные волосы и грязное же лицо, но не испачканное, а словно он не умывался пару-тройку дней. И зубы не чистил. Иисус, Мария, Иосиф, и по чему сходят с ума снейпоманки?

Мечта снейпоманок бесцеремонно влила в меня что-то, из-за чего меня бросило в жар так, что я едва не скинул одеяло, но нежелание демонстрировать семейники превозмогло, и я остался недвижим. Кстати, сколько мне лет?

— Руди сказал, у тебя проблемы с памятью, — сообщил Снейп. — Как тебя зовут?

— Люциус, — ответил я.

— Меня он помнит, — вмешалась Нарцисса. — А вот Беллу назвал мамой.

Снейп посмотрел на меня с сочувствием.

— А фамилия? — спросил он. — Назови свое полное имя.

— Люциус… м-м… — как его, черта? Да блин! — Абрахас… Малфой.

— И все? — изумился Снейп. — Мда. А как зовут твоего сына?

— Кого? — машинально сказал я и глянул на Нарциссу. Какой же это год? У меня уже есть Драко? А разве тогда Лорд не должен откинуться?

Я запутался. Вот вроде недавно перечитывал, а в голове каша какая-то. А Снейп все не унимался:

— Какой сейчас год? Какое число, месяц? Где находится Малфой-мэнор?

Я тупо молчал, потому что самому хотелось бы знать, а еще благодарил небеса за свой английский. Что сказано о Малфое? Что он появляется во второй книге, там он похож на своего сына, он вроде как богат, но чем занимается — тайна, покрытая мраком. Его жена — двоюродная или троюродная сестра Гарри Поттера, не будем об этом непозволительно забывать, нам еще от Азкабана отмазываться. Как бы въехать в экономику по-быстрому, в конце концов, я в курсе расписаний финансовых кризисов, знаю магловский мир, могу на крайний случай делать ставки на президентских выборах. Снейп вынес вердикт, что у меня проблемы с памятью (да он гений!), но легиллименция в таком состоянии может превратить меня в совершенно невменяемого, и сказал Нарциссе, что лучше всего будет отвести меня в Мунго и сообщить, что муж подвергся Империусу: после Империуса нельзя применять легиллименцию. А я подумал, было ли Круцио на Лонгботтомах, не дура же Белла, может, как раз сочетание кривого Империуса с кривой же легиллименцией. Нарцисса проводила юного эскулапа и села за столик писать письмо в Мунго, как она мне сообщила.

Сына мне пока никто не рисковал показывать. Вместо этого мне принесли мои же дневники, которые может читать только автор и глава рода после смерти автора. Я приготовился читать слезливые подростковые записки о первой любви в Хогвартсе, а получил какие-то заметки завхоза: Люциус Малфой вел строгий учет всему. Причем когда я говорю «всему», я не преувеличиваю: описание первого дня в школе пестрело цифрами: ехали пять часов тридцать девять минут, плыли двадцать три минуты, первокурсников двадцать шесть, на Слизерин попали шестеро, на факультете обучается пятьдесят один студент, в спальне три кровати и шесть стульев, в гостиную Слизерина ведет девять ступеней… я чуть не свихнулся с этим маньяком, очевидно получившим часы и счетную доску в качестве талисмана при крещении вместо крестика. Я полистал на более позднее: ага, главой рода считается отец, Абрахас Лютер Малфой, который жив и здравствует — у меня есть папа, как мило, вот кто меня и спалит. А все равно ко мне нельзя применять легиллименцию! Жена… ну и скотина ты, Люциус. «Глупое желание Нарциссы демонстрировать привязанность исходит из внутренней неуверенности и неутешительного вывода при сравнении с более красивыми сестрами». Нарцисса красавица. Я посмотрел на нее, она почувствовала и подняла взгляд, улыбнулась мне в ответ. Ну не прелесть ли? Надеюсь, все же, что Люциуса не закинуло в мое тело, потому что скотина-не скотина, но такого он не заслужил. Ладно, будем считать, что я Люциус с проблемами с памятью, а то раздвоение личности какое-то. Прибыл колдмедик, зафиксировал повреждения памяти из-за Империуса и исчез.

Следующие два дня я лежал, а вокруг меня водили хороводы. Почему-то у меня всегда было впечатление, что у Малфоя только жена и ребенок, ну ладно, еще обнаружился живой родитель, но тут меня переложили в странное кресло, категорически запретив вставать, в каком-то зале, полыхнул камин, и… теща, тесть, Беллочка и ее супруг с братом и их отцом, родители Сириуса и Регулуса… у меня глаза разбежались. Все смотрели на мою руку, задавали дурацкие вопросы, на которые я не мог ответить, после чего просвещали. Я усиленно не понимал две вещи: во-первых, зачем меня так усиленно пичкают рандомной информацией, во-вторых, почему эта информация ложная. Я знаю, что был Пожирателем смерти. Я знаю про дневник, рейды и пророчество, но сводный хор родственников во главе с батюшкой Абрахасом на все лады уверял меня, что я занимался непонятно чем, после Хогвартса учился у Ориона какому-то искусству, чуть ли не бою на барабанных палочках, что-то из разряда абсурдного и бесполезного бреда. Я, опешив, соглашался. Да, никого не знаю. Темного лорда… слышал о таком, лично не встречал. Беллу явно держали под Силенцио и обездвиживающим заклятием.

Второй колдмедик строчил что-то о моей неадекватности, последствиях Империуса, рекомендации воздержаться от алкоголя и гулять побольше. И вдруг меня отпустили.

Нарцисса помогла мне одеться, точнее, застегнула на мне рубашку, что было просто невероятно эротично. Но, как мне сказали, практически все зелья, направленные на оздоровление, лишают мужской силы. Мило, именно этого я и хотел. Впрочем, мне было не до этого: я готовился встать и идти. Сам. Своими ногами. Веселье началось с похода в ванную комнату. Я очутился перед огромным зеркалом и уставился на высокого широкоплечего блондина с истинно арийской самодовольной мордой и длиннющими волосами, прямо как у эльфов. Я стопроцентный гетеросексуал, но, глядя в зеркало, подумал, что я бы на себя запал. Холеная, довольная жизнью морда выглядела навскидку года на двадцать три, почти мой оригинальный возраст. Рост метр девяносто, не меньше. Я уже взялся было за пуговицы, но передумал: еще успею налюбоваться. Ну и Нарцисс из меня получился! Но я могу себя понять, мужик красивый до неприличия, если он такое каждый день в зеркале видел, можно даже понять его придирки к жене. Но не простить!

Я спустился по парадной лестнице, мысленно вопя от счастья при каждом шаге — Нарцисса ласково поддерживала меня, а когда мы спустились в холл, подсунула мне трость, жалея меня и говоря, как я осунулся, похудел, ослаб и что-то еще, я не придал значения ее словам.

Воздух. Я вышел из помещения своими ногами и вдохнул полной грудью. Голова закружилась, и я понял, что начинаю заваливаться. Нарцисса взвизгнула какое-то заклинание, и приземлился я на трансфигурированный непонятно из чего диван, а она как кошка заползла на колени и, мурлыкая в губы, принялась наглаживать мне грудь и живот, засунув руку под мантию. Я ожидаемо отключился от происходящего — да и как привыкнуть? Это Люциус был женат несколько лет, я вообще первый раз! И очнулся только в момент, когда Нарцисса спросила:

— Ты же согласен?

— С чем? — подозрительно спросил я.

— Ты не слушал меня? — возмутилась она. Я посмотрел на нее молча: если я что и понял из дневников, Люциус ее вообще как человека не воспринимал, скорее, как атрибут, но тут, уловив слабину, услышав от меня признание в любви, Нарцисса живо села мне на шею. Не то чтобы я против, но… дорогая, тут педантичностью твоего сухаря и не пахнет. Обещаю тебе любовь и честно стараться в постели, но многозадачность и обработка информации у меня другого уровня, все же я дитя компьютерного века. — Я предложила тебе поехать во Францию на несколько лет.

В страну, языка которой я не знаю. Мило.

— Нет, — ответил я. — Можем в Австрию или Германию.

— Ты опять?!

Что я опять?

— Не знаю, о чем ты, — совершенно искренне сказал я, устраиваясь поудобнее на диване. — Кстати, какое число?

— Второе ноября, — сообщила мне моя жена, а я охерел от собственной тупости.

Видимо, разделавшись со мной, Темный лорд и отправился к Поттерам, где торжественно убился об Гарри. Весь магический мир стоит на ушах, а я тут прохлаждаюсь в компании семьи, ничего не знаю, не понимаю, не помню, а Нарцисса, наверняка с подачи моего отца — интеллект у того написан на лице — пытается незаметно утянуть меня за границу. Вот и объяснение многочисленному паломничеству к моей постели — я прецедент. Темный лорд портил мозги подрастающему поколению наследников не столько лозунгами, сколько кривыми Империусами. У Лестрейнджа двое своих оболтусов, по-другому братьев и не назвать, и Беллочка, которую под шумок можно и полечить, а то ее от массовых митингов удерживали только заклятия. С моей же помощью могут отмазаться мой отец — «меня шантажировали!», старый Лестрейндж — «меня шантажировали в квадрате!», Блэки — «посмотрите, что он сделал с нашей дочерью/племянницей!», возможно, попытаются отмазать и Сириуса. Нарцисса, как я понял, глубоко счастлива: муж перестал быть отмороженным гоблином, а что ведет себя как подросток в пубертате, ну, это бывает, зато вот какой он настоящий; отец очевидно считает меня дебилом, и я не могу сказать, только ли сейчас или так было всегда, Лестрейнджи… Лестрейнджи ржут, что давно надо было приложить меня Круциатусом, чтобы я стал нормальным. Я вспомнил актера из фильма, вспомнил Трандуила из «Хоббита», какого-то отбитого эльфа из Хеллбоя и избрал линию поведения на людях «засранец сферический в вакууме», но дома буду собой. Собой настоящим. Все равно Люциус, низкий ему — мне за это поклон, ни с кем не общался, кроме счетов, дневника, Темного лорда и Эвана Розье, который погиб неделю назад, очень плохо так говорить, но очень вовремя.

Вышел мой отец, я даже не дернулся. Мне больше двадцати, и я женат. Могу сосаться с кем хочу в любое время. Абрахас откашлялся, заставив Нарциссу смущенно отдернуться, кажется, она его побаивается, и известил меня, что некий Темный лорд умер, а меня подозревают в соучастии.

— Соучастии в его убийстве? — невинно спросил я, поднимая голову.

— Цисси, милая, ты нас не оставишь? — проворковал Абрахас, очень нехорошо поглядывая на меня. Упс, кажется, переборщил с театром.

Нарцисса ушла, а я остался лежать на диване посреди крыльца под плотоядным взглядом родителя этого тела. Абрахас, довольно моложавый высокий мужчина с внешностью бывшего танцора балета, смотрел на меня сверху вниз с отвратительным выражением «я знаю, что ты знаешь, что я знаю» на породистой физиономии, потом решил, что моих мучений достаточно, и сел на появившееся из воздуха кресло. Никакой трансфигурации. Или домовики, или папа настолько крут, что велит Вселенной силой мысли.

— Люциус, — бархатным тоном начал Абрахас. — Я уважаю твое стремление к независимости и то, что ты не посвящаешь меня в свои планы…

Когда мне было десять, то есть, пока все не стали резко меня жалеть, такая беседа с отцом заканчивалась моими слезами, углом и лишением приставки. Ах, эта ностальгия…

— …но ты не мог бы сделать исключение и рассказать мне, что случилось два дня назад? Только не волнуйся, — медово продолжил Абрахас. Для полноты картины он сейчас должен укрыть меня пледом, дать в руки чашку с чаем и сказать, что несмотря на наши прошлые разногласия, он мой отец и останется им всегда…

— Несмотря на наши прошлые разногласия, я твой отец и останусь им всегда, — сообщил Абрахас, заворачивая меня в шерстяное покрывало, и я фыркнул, не удержавшись. А я тут, кажется, истеричка, раз меня уговаривают сохранять спокойствие.

— Я ничего не помню, — сообщил я.

— Позволь тебе не поверить, — пропел Абрахас. — Ты прекрасно помнишь Нарциссу, Беллу, Руди и Басти. Обо мне ты знал, хотя и не ожидал увидеть. Ты узнаешь некоторые заклинания, но не интерьер. Ты не помнишь собственного отражения.

— Откуда?!

— В твоей комнате висит семейный портрет, — ответил Абрахас. — До того, как я вошел, ты не узнал никого на нем, но когда понял, что я — это я, сразу взглянул на портрет, сравнивая. Себя ты не узнал.

Честно говоря, я думал, там девушка на портрете, ну ладно, опустим неловкий момент.

— Моя память повреждена, — осторожно сказал я. — Какие-то вещи я помню, но большинство ускользает.

— Ты провоцировал Тома, — напомнил мне Абрахас, а я охренел: Люциус спровоцировал Темного лорда?! Зачем?! — Это связано с нашей беседой о метке?

Я живо вспомнил слова Рабастана о вассалитете и смерти. У меня нет метки, потому что я умер, или потому что я — это я, а я метку не принимал? Так, стоп, я — Люциус Малфой, и никаких других я не будет. Ну, попробуем.

— Я не буду носить рабское клеймо, — проговорил я. — Я совершил ошибку и исправил ее. Да, ценой части собственной памяти, но не думаю, что цена слишком велика.

Абрахас смотрел на меня долго, но, как мне кажется, с уважением.

— Ты всегда был для меня загадкой, Люциус, — признался родич. — Ты решил жениться на той, о ком всегда отзывался с пренебрежением, ты вступил в ряды Пожирателей смерти, хотя тебе предлагали быть просто сочувствующим (надо же, какой я все же дебил!), ты никогда не был откровенен со мной, но сейчас признаешься.

— Момент смерти меняет личность, — сообщил я. — Я очень хочу жить. Жить каждую секунду каждой минуты.

— Но ты помнишь куда больше, чем показываешь, — сказал Абрахас.

— Конечно, — хмыкнул я. — Как и ты знаешь больше, чем хочешь показать. Как славно, что ко мне нельзя применять легиллименцию.

Но Веритасерум можно. Об этом я узнал в аврорате, куда меня любезно доставили среди ночи в одной пижаме, но обо всем по порядку.

Остаток дня я прогулял, провалялся и пробездельничал. Меня трепетно оберегали от всего, начиная от сквозняка и заканчивая информацией о том, какой сегодня день. При виде меня, Абрахас закрывал и прятал все, что читал, писал или смотрел, Нарцисса отвлекала беспроигрышным способом: лезла обниматься — очевидно раньше к подобным плебейским проявлениям нежности я относился пренебрежительно, но теперь, пока я вроде как в шоке и еще не пришел в себя, она этим пользовалась. Абрахас сообщил ей, а потом мне, что я, умирая от Круциатуса, несколько переоценил приоритеты, посему мне наконец-то вынесли сына. Абрахас, погано ухмыляясь, напомнил из-за плеча елейным тоном, что я заставил Нарциссу рожать, но ребенка вообще не воспринимал, говоря, что займусь его воспитанием, когда он начнет соображать. Кажется, я знаю, как из Драко Малфоя получился нелогичный придурок: он просто весь в отца. Тем не менее, пока что я не наломал неисправимых дров, потому взял ребенка на руки и сообщил, что иду гулять.

— Ноябрь, — сообщил мне Абрахас тоном санитара в дурдоме. — Ребенка надо одеть.

Ага, ноябрь! Хотя это я и так знаю.

Никого мое дебильное поведение не удивило, спасибо, Люциус, ты дал мне карт-бланш на полное игнорирование здравого смысла. Я уже понял, что раньше замечал только себя, и мое мизерное внимание к сыну настолько всех обрадовало, что никто и не обратил внимание на то, что я хотел его заморозить. Погуляли мы только вечером. Палочку мне так и не вернули, ну и хрен с ней, пока что я не стремлюсь, мне бы научиться ходить нормально, да и мелкие предметы перемещаются в руки, стоит только захотеть; очевидно, раньше я этого не демонстрировал, потому что Абрахас изменившимся голосом вопросил, всегда ли я так мог. Дневники говорят, что всегда.

Драко уже бегал. Несмотря на всю чистокровность, никто не стал изгаляться и одевать его в мантию: обычная шерстяная курточка в британском стиле, волшебную принадлежность выдавали только перчатки — когда Драко падал, выставляя перед собой руки, то в сантиметре над землей застывал и мягко опускался. Отличное изобретение. Мне бы такое, потому что я все еще путаюсь в своих ногах — мало того, что я задумываюсь о том, как они функционируют, и немедленно спотыкаюсь, так они еще и длинные, а у меня общая слабость после двух дней, как все думают, лежания. Девять лет не хотите?!

В Малфой-мэноре огромный парк, если выйти с заднего холла и миновать конюшни с гиппогрифами — потом посмотрю. Надо научить Драко кататься, конечно, самому вспомнить, но потом его научить, чтобы умел обращаться с животными и не получил травму на третьем курсе.

Так.

Что там говорила Ритка? Люциус Малфой — общий знаменатель всего магического сообщества, потому в его руках и его сыночка все судьбы магического мира. Это же элементарно! Начни Драко разговор в Косом переулке не с факультетов, а с родственных отношений, все могло бы быть совсем иначе. А еще мне не нравится эта репутация Слизерина: что там Уизли говорил Гарри про факультет темных магов? Что Хагрид выдал? Сначала сами изолируют, потом дети соответствуют слухам, вот и получаем Темных лордов. Ну, я понимаю Роулинг, видимо, ее в школе не приняли в какую-то компанию богатых и родовитых, в Англии это нормально, но нельзя же так издеваться над персонажами.

Драко, обезумев от счастья, что я тут рядом, с маху обнял мои ноги и замер так. Как я понял, визит отца в детскую происходил по праздникам, а «доброе утро» надо было еще заслужить. Я был в ранге бога для несчастного ребенка. Примерно как мой папа из того, другого мира, который вечно работал и заваливал меня подарками, дабы компенсировать свое отсутствие в моей жизни. Да я узнал его как человека после того, как заболел. А Драко, видимо, узнал Люциуса после того, как тот загремел в Азкабан. Нет ничего нового под солнцем… Я поднял Драко на руки и, не прекращая разговора с Нарциссой (и почему Люциус выл от бесед с ней? Очень интересно послушать сплетни про всех, правда, не совсем понятно, как я теперь без хохота смогу смотреть на Фаджа, который, говорят, спит с Амбридж), сошел с аккуратной дорожки на газон. Глаза Драко расширились от ужаса: видимо, сходить с камней этим небожителям религия не позволяла. Я свалился на грешную землю, усадив Драко на себя, и уставился на вечернее небо, едва не плача от пронзительного счастья. Как давно я не был на улице, просто на улице, не валялся на земле, тупо пялясь вверх! Нарцисса подумала и легла на опавшие листья рядом, обняв мою руку.

— Я всегда знала, что в душе ты другой, — шепнула она. — Только не подозревала, что настолько.

— Тебе нравится? — тихо спросил я. Драко улегся на меня, вцепившись пальцами мне в волосы.

— Да, — ответила Нарцисса. — Ты теперь такой, как я себе представляла, когда мы обручились. Что тебя настоящего буду видеть только я.

— Еще Драко, — напомнил я. Интересно, как бы ей сказать, что я настоящий теперь девственник? Благо у меня есть время на подумать, как преподнести эту интереснейшую новость, потому что пока что я не только девственник, но еще и импотент, спасибо Снейпу и его зельям за это. Уверен, это его месть миру: мол, у меня нет секса, и вас не будет.

Вернулись домой мы уже в ночи, отправили Драко с домовичкой, не запомнил, как там ее, и уселись за стол, где в позе аристократического томления уже скучал Абрахас. Глава рода сообщил, что ему доложили его близкие приятели, не будем показывать пальцем и называть фамилию Скримджер, мол, ордер выписан, завтра к обеду меня неожиданно придут арестовывать. Обещали обойтись цивилизованно, просить проследовать за, сообщить о, донести на, вернуться домой и заночевать в собственной постели, как полагается приличным наследникам миллионеров, когда законопослушный папа дома и бдит. Я кивнул, режим так режим, я еще болею, Нарцисса спросила, точно ли я не хочу во Францию, я снова ответил отрицательно, потом посмотрел на отца и сказал ему, надеюсь, он не в обиде, что я пропущу завтрашний ужин. Абрахас ухмыльнулся, проворчал, что узнает своего наследника. Кажется, я неожиданно попал в цель, по дневникам сразу не скажешь, что у меня язык подвешен. Я выпил всю батарею зелий, которые мне рекомендовали, и принялся за оральное наслаждение, иначе говоря, за потрясающий, великолепный, да я сейчас вместе с тарелкой сожру, ужин. Абрахас кривился, что недосолено, Нарцисса — что пересолено, а я чуть не стонал от наслаждения при каждом восхитительном куске. Абрахас в какой-то момент, посмотрев в мою сторону, странным голосом сообщил, что здесь нет моих приятелей по джентельменскому клубу педерастов, потому я могу перестать выпендриваться, Нарцисса мило покраснела, зависнув на моих губах, а я ничего не мог с собой поделать. Господи, до чего же охрененно! Лорд Малфой пробормотал, что если я так буду себя вести после задержания, то в сочетании с Империусом, наложенным на меня по неизвестной причине, я разрушу репутацию Темного лорда и заклеймлю его геем на веки вечные, и все теперь будут думать, что магическая война велась за мою задницу. Нарцисса скромно-возмущенно ахнула, мы с папашей захихикали, как гиены: а мы поладим, с таким ублюдочным юмором наш тандем непобедим!

Спать я уныло отправился в свою отдельную комнату, потому что кому может быть нужен болезный импотент, но, открыв дверь, узрел Нарциссу в прозрачной рубашке, больше похожей на платье, которая обняла меня, поцеловала и принялась сама раздевать, сказав, что раз уж я ей наконец-то открылся, то не надо теперь даже пытаться ее оттолкнуть. Я начал оправдываться про зелья и мстительного Снейпа, Нарцисса от моей теории заржала в голос, как ожидаешь от Лестрейнджей, но никак не от этой Снежной королевы, и сказала, что не станет меня насиловать и побережет до выздоровления. Мы легли, Нарцисса прижалась ко мне под одеялом и шепнула, что раз я теперь ничего не помню, у нас будет еще одна первая брачная ночь, но теперь я буду играть роль пугливой девственницы. Что-то в ее тоне мне сильно не понравилось, вероятно, я, то есть, Люциус, то есть, я, нехило накосячил, но я решил подумать об этом позже, а пока сосредоточиться на девушке в моих руках, которую я уже считал своей целиком и полностью и только ради этого готов был вжиться в роль Люциуса с энтузиазмом и стараниями Штирлица, Зорге, Филби, Дюкейна и студента, пришедшего сдавать экзамен по профильному предмету и пытающегося показать, что прочел не только методичку за десять минут до начала. По сравнению со мной, Нарцисса ровно в два раза меньше. Худая, невысокого роста, что не было заметно из-за ее каблуков и длинной юбки, когда мы оказались практически без одежды, вызывала у меня такую нежность, что мне самому страшно становилось, что такое в принципе возможно испытывать. Без косметики ее лицо действительно казалось немного блеклым из-за светлых ресниц и бровей, наверное, по сравнению с Люциусом, если судить объективно, она казалось серой, но боги, насколько же мне было плевать, кто бы знал. Это была моя и только моя женщина с вкусными мягкими губами, легко краснеющими щеками и золотыми ресничками, и в свете Люмоса, который она наколдовала нам под пологом, ее лицо виделось мне невероятно красивым.

А еще она меня любила. На меня ни одна девушка не смотрела с желанием, я видел только жалость, брезгливость, страх, интерес, но вожделение — никогда. Сильно било по самооценке, хотя я трезво себя воспринимал, но слишком уж много фильмов и книг было мною потреблено, эмоционально я был вполне развит, желания у меня были соответствующие. С такой физиономией, как сейчас, с таким телом, я буду предметом интереса многих, да я бы и сам себе дал, что уж, даром что натурал, но я точно решил, что моя жена будет первой и единственной. Не такая уж я и сука, чтобы не оценить подарок богов и пойти вразнос, будучи женатым.

Нарцисса прониклась игрой в девственника и теперь учила меня и направляла мои руки, отдавая шепотом команды. Я ухмылялся с как можно более знающим видом, изо всех сил демонстрируя, что это все спектакль, но вообще отлично получилось. В конце концов Нарцисса отдышалась, заявила, что это было просто невероятно, она мне в какой-то момент почти поверила, потянулась было надеть рубашку обратно, но махнула рукой и осталась под одеялом. Я, как в фильмах, наиболее властным жестом, на который был способен, притянул ее к себе, поцеловал… и в этот момент рухнула дверь в мою спальню.

Вот даже не подумаю прекращать. Я подтянул одеяло повыше, чтобы Нарциссу никто не увидел: сомневаюсь, что это домовики так входят к хозяевам. Надо мной раздалось громкое деликатное покашливание на случай, если выбитую дверь я не заметил.

— Что за звук? — спросил я у Нарциссы, на чьем лице теперь были видны только огромные испуганные глаза. Но что мне какой-то жалкий шмон после дискуссий по выписке комбинированных лекарств, в состав которых входят наркотические вещества? На меня орал какой-то хрен из управления по обороту, что я притворяюсь больным на рентгенах, имитирую некроз и нарочно замешиваю себе силой мысли адский коктейль в крови во время анализов, чтобы дозу получить. После этого не испытываю пиетета ни перед кем с погонами.

— Люциус Малфой, вы обвиняетесь в пособничестве незаконной организации Пожиратели смерти! — гаркнул надо мной кто-то, кто раньше кашлял. Я обернулся и узрел Аластора Грюма. Ну да, у него со мной личные счеты: все же моим единственным другом был Эван Розье, который и сделал из аврора Грюма страшилище без глаза и ноги. Или без ноги его Долохов оставил? Или вообще не было сказано? Я глянул вниз — ноги не было, протез.

— Прямо в этот момент? — спросил я и посмотрел осуждающе на Нарциссу. — Ты что, юридическое лицо «Пожиратели смерти»? Насколько я понял, пособничаю я только тебе сейчас.

Нарцисса непонимающе мигнула, явно не ожидая от меня шуток в такой момент. Где-то за дверями неистово взоржал папенька. Неужели его тоже подняли? Интересно, это у них здесь и считается цивилизованным приглашением побеседовать с господами, охраняющими в стране порядок?

— Вообще! — а этого солдафона не пронять, хотя другие авроры стоят хихикают. — Вставай давай!

— Почему среди ночи? Вас что, никто дома не ждет? — с жалостью спросил я, перекинул все одеяло на Нарциссу и спустил ноги с постели, встал, надел халат.

А в следующий миг рухнул носом в ковер, причем так, что в глазах потемнело от удара лицом об пол. Кто-то упер колено мне в поясницу, стягивая мои руки за спиной, потом меня рывком подняли и поставили на колени и… нацепили на меня ошейник. Самый натуральный собачий ошейник с поводком и шипами внутри, чтоб не дергался. Что-то такого я не ожидал, судя по охренению Абрахаса, он тоже. Кажется, ему докладывали совсем о другом. Нарцисса завизжала так, что у меня ухо заложило, а в следующий миг соскочила с кровати, как была, в одеяле подлетела к Грюму и со всего маху отвесила ему пощечину, да такую, что аж зазвенело. Ой, блин, ну что ж ты творишь! Грюм, рассвирепев, схватил ее за руку, тряхнул, но тут прорвался в спальню Абрахас, срывая с себя халат, оттащил взбесившуюся Нарциссу в сторону, закутывая в него и, я подозреваю, связывая поясом. Нарцисса заорала не хуже Беллы, что я — ее муж, и никто не смеет даже прикасаться ко мне, кроме нее самой. Что-то как-то забывается, что Нарцисса тоже Блэк, темперамент у нее соответствующий. Я поймал опешивший взгляд отца и постарался ободряюще подмигнуть, но, кажется, меня просто перекосило, как контуженного. Ничего, прорвемся. На любой вопрос у меня есть ответы, справки от независимых колдмедиков Мунго о последствиях Империуса, причем первая датирована днем, когда Темный лорд еще был жив и здравствовал.

Меня провели в ошейнике по собственному дому до камина под площадную брань портретов, которые обещали аврорам все кары небесные, советовали не расставаться с оружием, цитата, «мыться с палочками в зубах и трахаться с ними же в жопе, потому что месть Малфоев неизбежна и всегда внезапна», в особенности почему-то предостерегали от мести Нарциссы, чего-то я явно в ней проглядел. Меня переместили в аврорат, где посадили в натуральную клетку, в которой даже не получалось выпрямиться во весь рост. Я начал что-то о произволе, адвокате и презумпции невиновности, но мне рассмеялись в лицо.

И только тут я вспомнил, что за пиздец нам ненавязчиво продемонстрировала Роулинг в своих детских книжках: Сириуса Блэка посадили пожизненно без метки — это раз, Барти Крауча дементоры поцеловали без приговора, то есть, раннесоветские суды-тройки это еще образец законности, — это два, за клевету и ложь в СМИ не было никаких санкций — это три. Уж не знаю, как Люциус в каноне извернулся, но тут со мной явно никто церемониться не собирался.

А еще у меня не было палочки. Проклятые авроры потребовали ее у отца, и тот отдал, а что делать? Надеюсь, на ней ничего нет особенного.

В соседней клетке сидели какие-то совсем уж сомнительные личности, но никто из них не носил унизительного ошейника. И тут я разозлился: у меня только появилась нормальная полноценная жизнь, трех дней не прошло, а тут какие-то сраные ублюдки в красных мантиях пытаются у меня ее отнять! Надели на меня ошейник, мрази!

Люциус был сильным магом. Нет, даже так: Люциус был очень сильным магом. Это многое объясняет: от чудовищного самомнения до того, что Темный лорд его так и не укокошил даже в каноне, а еще что взял именно его палочку, видимо, думал, что именно она делает Малфоя настолько могущественным. Я разозлился, и в следующий момент не только душивший меня ошейник рассыпался пеплом, но и мои путы. Я размял руки и сел на жесткую скамейку с невозмутимой физиономией, вспоминая Трандуила, закинул ногу на ногу с королевским видом. В соседней клетке пораженно молчали, аврор, несший кофе, охренел и выронил стакан, потом кто-то пискнул, что тут глушилка вообще-то. Видимо, глушилка — это что-то, запрещающее магию. Так даже лучше. Забегая вперед, уже потом я узнал, что на моей клетке какой-то идиот написал рунную цепочку с ошибками; Абрахас от хохота чуть не помер. Но в момент триумфа я вообразил себя чуть ли не Мерлином в пижаме. Я замер в одной позе, уставившись в пространство и копя злость. Дождусь Грюма и испепелю его к чертовой бабушке.

Не дождался. Спустя несколько часов, за которые я совсем задубел от холода босиком, меня довольно вежливо попросили проследовать куда-то, непонятно куда. Я сказал, что никуда не пойду в таком виде, пусть отправят сову моему отцу, а тот пришлет мне одежду, и еще пусть извинятся передо мной, я не хочу иметь с ними дела. Вошел какой-то рыжий, я заподозрил было Уизли, но тех вроде никогда не было в аварорате, обозвал меня выпендрежником, издевательски спросил, не надо ли мне еще чего. Я сообщил, что не отказался бы от кофе, но вряд ли здесь варят что-то приемлемое для нормальных людей, не привыкших пить помои, и выразительно посмотрел на чашку, из которой аврор как раз сделал большой глоток. Зрители из соседней клетки выкрикивали что-то одобрительное, я сначала не понял, за кого они болеют, но потом догадался, что они хоть за черта, только бы против авроров. Меня обозвали мерзким Пожирателем. Я повернулся к бродягам и поинтересовался, слышали ли они эти слова. Несколько человек с готовностью кивнули. Я спросил их имена и где их можно найти, когда мне понадобятся свидетели, ведь я собираюсь подать в суд на клевету, заведомо ложные сведения, порочащие мои честь и достоинство, получить компенсацию за моральный ущерб, нанесенный мне этими словами. Задержанные с ухмылками смотрели на опешивших от такого авроров, радуясь, что и им есть чем ответить, я услышал знакомое по канону имя — Скабиор, запомнил его особенно. Авроры лупили зенками, видимо, впервые столкнулись с отпором, я подумал, что они за меня первого из всех подозреваемых принялись, наверное, думали, что я рохля и папенькин сынок. Это они не читали люциусовских дневников, там такой крючкотвор, что я допускаю возможность, что его отпустили только потому, что он всех задолбал. Возможно, что-то перещелкнуло в их мозгах с «однозначно виновен» на «вообще-то суда не было еще», потому мне сказали, что свяжутся с Абрахасом, а через полчаса мне принесли отличный костюм и мантию. Видимо, чтобы я точно не казался Пожирателем, костюм был персикового цвета, а мантия — фиолетовой. Ну, побуду клоуном. С другой стороны, вроде, члены Визенгамота ходили в фиолетовом. Я даже визуально буду на стороне закона.

Я неторопливо оделся, специально не показывая руку, пусть будет сюрпризом, разобрал волосы на косой пробор, как было в фильме — на меня посмотрели удивленно, ну да, тут все волшебники с длинными волосами ходят, как рокеры восьмидесятых. Ведь и есть восьмидесятые. Авроры терзали в руках наручники, я даже ожидал, что они предложат мне самому их надеть, но удержались, не стали позориться. Мы прошли по коридорам до лифтов, и я поражался неистовому абсурду происходящего. Со стороны все выглядело так, будто сиятельный лорд прибыл по своим личным делам в Министерство с телохранителями. Увидев кого-то в фиолетовых мантиях Визенгамота у соседних лифтов, я величественно поприветствовал их кивком и отвернулся.

Меня ввели в зал, знакомый мне по фильмам. Похоже, не спорю, но этот был куда мрачнее, а еще наверху парили дементоры. Входил я под монотонное: «Любой, кто был уличен в пособничестве Тому-кого-нельзя-называть или в содействии лицам, уличенным в поддержке так называемых Пожирателей смерти, подлежит немедленному осуждению на благо нашей страны и магического сообщества. Право на неприкосновенность упраздняется, право на помощь адвоката упраздняется…» Я сел в кресло с цепями, но когда ко мне подошел какой-то самоубийца, готовясь меня заковать, я поинтересовался, какого, собственно, хрена, если я всего лишь подозреваемый, а не уличенный. Палочки у меня нет. Цепи я считаю оскорблением. Если у почтенных лордов Визенгамота имеются ко мне вопросы, я с удовольствием отвечу, прежде чем спрошу у них в ответ о превышении полномочий авроров, испугавших мою жену, которая точно вне всяких подозрений. Закончив пламенный спич, я огляделся и сразу заметил отца: он сидел в первом ряду среди зрителей, которые забили все трибуны. Нарциссы не было, и славно. На месте судьи сидел похожий на белобрысого Гитлера человек, предположительно, Барти Крауч-старший, рядом с ним — длиннющая борода на вырвиглазной мантии с сияющими звездами, которые бликовали, отражая свет: Дамблдор. Вот кого я не люблю, так это его, даже в детстве меня бесило: вроде как самый могущественный маг, а за первые три книги вообще ничего не сделал, и Ритка меня убедила окончательно: ну да, конечно, директор не подозревал о вражде факультетов и ничего не мог поделать с ней. На совместные уроки отправлял с чистой и светлой надеждой на то, что условия жесткой конкуренции поспособствуют сплочению школьного коллектива. Система коллективной ответственности с баллами меня вообще убила: будь книга чуть-чуть поподробнее, мы должны были бы много узнать о том, как подставляют друг друга ученики во имя славы своего факультета, ведь куда проще, например, подкинуть кому-то чужую вещь и заявить о краже, сняв с факультета противника сразу полтинник, чем отвечать на уроке за пятерку. И вообще, что это за директор такой, у которого под носом три мага несколько лет нарушали закон, выпускали оборотня пошляться по лесу, в котором считается нормой проводить взыскания первокурсников, причем один из них при этом превращался в оленя?! Ладно, они все были бы крысами, но не заметить оленя?! Как, как? А еще василиск. Господа, наша школа в опасности, на учеников кто-то нападает. Давайте никому не расскажем, пусть один Люциус Малфой вообще обратит хоть какое-то внимание на то, что в школе творится лютый ад! Кстати, я так и не понял по канону, зачем Малфой отдал вещь Темного лорда Уизли. Потроллить и натравить на него авроров в отместку? Рон не говорил об обысках в Норе… Понял, что не сможет продать? Почему не прикопал в саду между клумбой и бабулей по материнской линии, чтоб потом говорить аврорам, что фонит старая карга? Если Волдеморт что-то говорил Люциусу про возможность открыть с помощью дневника Тайную комнату, логичнее было бы отдать тетрадку Драко, чтобы тот контролировал василиска. Или Люциус тоже тупил и не понимал, кто изображен на гобелене? И Дамблдор? Величайший волшебник не связал Слизерина, Тайную комнату Слизерина, Ужас Слизерина со змеей Слизерина? Сомнительно, что он у себя ужа держал! А первый курс и полоса препятствий? «Господи, бедный Томми в приюте совсем не мог играть! Минерва, тащи сюда свои шахматы, устроим мальчику квест с загадками и полетами на метле за ключами!» Не я верю Дамблдору, хоть убейте. Вообще Гриффиндор — как американцы во внешней политике: все, что мы знаем о мире, это то, что мы хорошие. Мы орхидеи среди людей, справедливые и прогрессивные. Рейвенкло и Хаффлпафф — они ромашки. Слизерин — мерзкий сорняк. Тьфу на директора три раза. Еще и литературу сунул в запретную секцию, чтобы никто не знал, насколько опасно заниматься темной магией, и всех к ней тянуло, а Тому Реддлу во время второй мировой, когда Лондон бомбили, велел ехать назад в город, где он не имеет право пользоваться магией! Да я на месте Тома заавадил бы его еще на выпускном.

— Все вы, Малфои, Пожирательское отродье, — проскрипел Грюм.

— Прошу занести в протокол данное оскорбление, затронувшее меня, моего отца, сына и мою жену, — немедленно отозвался я. — А также заранее требую извинений перед ними всеми, если моя вина не будет доказана.

Как я понял, тут главное — отбрехаться. Опасность представляют только Веритасерум и легиллименция, но тут сидят целители, наверняка их приволок Абрахас. А я что — я неадекватный. Если признают невменяемым, весело, конечно, будет. Но судя по тому, что банк плюет на все, на деньги не повлияет, в школе преподавали явно больные, то есть, в Попечительский совет тоже пробьюсь. А опекунство над Драко пусть примет Абрахас, я не в претензии. Я посмотрел на него и с удивлением заметил за его плечом прямую как палка пожилую даму в шотландке; почему-то сразу подумал, что это профессор Макгонагалл. Пришла посмотреть, как бывшего ученика четвертуют? Мило.

— Подсудимому вменяется в вину нижеследующее то, что он сознательно, намеренно и с полным пониманием незаконности своих действий, являлся участником объявленной вне закона организации Пожиратели смерти, возглавляемой Тем-кого-нельзя-называть, предпринимал активные действия, так называемые «рейды», в результате которых были убиты маглорожденные и маглы, пропагандировал идеи нетерпимости, являлся идейным последователем идей Того-кого-нельзя-называть и выполнял роль казначея незаконной организации.

Не понял, я в рейды ходил, пропагандировал или казначеем был? Зная Люциуса, скорее всего, именно казначеем, но с другой стороны, язык подвешен, и сил у меня немерено, это показал испепеленный кожаный ошейник в помещении, где, как я думал, как все думали, блокируется магия.

— Вы — Люциус Абрахас Лютер Малфой? — спросил Гитлер, то есть, Крауч.

— Да, — ответил я. Опять посмотрел на Макгонагалл, почему-то меня не отпускало желание узнать, зачем пришла именно она.

— Вы знали о незаконности организации Пожиратели смерти?

Идиотский вопрос. Как на него ответить? Но я вам сейчас покажу.

— Я обладаю сведениями о незаконности военизированных частных организаций, таких как Пожиратели смерти и Орден Феникса, — сообщил я, глядя на Дамблдора в упор. Некоторые члены Визенгамота покосились на директора. Минерва посмотрела на Альбуса… с торжеством? Я уже ничего не понимал.

— Ваша вина подтверждается свидетельскими показаниями, — сообщил Крауч, и справа от меня поднялись два аврора, одного я видел, тот самый рыжий, которому я пригрозил судом, второй его брат-близнец и… парам-пам-пам, Артур Уизли, кто же еще, а вот теперь я вижу корень вражды. Хотя, может, это только следствие. Представились: Фабиан и Гидеон Прюэтты, Артур Уизли, как я и предполагал. — Вас видели, запускающим метку над горящим домом Марлин Маккиннон, где погибли двое магов.

Хренасе Люциус развлекался! Хотя не удивлюсь, если он спустил мелких шестерок с поводка, запустил метку и помчался к Лорду расписывать в красках, ах, какой он молодец. Люциус такой чистоплюй и сноб, что вряд ли стал бы кого-то заживо сжигать, это же плебейство и недостойно великого мага, а еще крики какие-то, грязь… Не такой он. Я. Не такой. Макгонагалл посмотрела на меня выжидающе.

И тут до меня дошло. Они с директором поспорили, выкручусь я или нет, хорошо еще, если деньги не поставили. Господи, профессор Макгонагалл, я вас обожаю! Дай вам долгих лет боги занудства и воздержания! Если Дамблдор вмешается, а он наверняка поставил против меня, вон как у Макгонагалл глаз горит при моих ответах, то выигрыш не будет честным. Дамблдор будет молчать. Ни один адвокат не смог бы сделать для меня больше! Если выгорит, женю на ней Абрахаса, заслужила!

— Прошу слова, — вдруг поднялся мой отец. — Как глава рода, к которому принадлежит подсудимый, должен заявить следующее: в обвинении сказано о сознательности, намеренности и полного понимания. Высокому суду сейчас будут предоставлены свидетельства двух независимых колдмедиков, подтверждающих воздействие непростительного заклятия Империус на моего сына, судя по его состоянию, длительное воздействие. К слову, к нему теперь запрещено применять легиллименцию, легиллименция в таком состоянии юридически приравнивается к использованию Круциатуса, — и мерзкая улыбочка персонально Дамблдору. Тот был олимпийски спокоен. Абрахас несколько скис и добавил без прежнего энтузиазма. — Как глава рода, я даю согласие на использование гуманных способов дознания.

Макгонагалл посмотрела на Абрахаса сыто, перевела кошачий взгляд на Дамблдора. Интересно, что такое «гуманные способы»? Испанский сапог? Судя по Азкабану, слова «пенитенциарная система» в магической Англии еще более непростительны, чем Авада Кедавра.

Гуманным оказался Веритасерум, о том, что он включен в новый список «гуманных способов», Крауч сообщил чуть ли не интимно Абрахасу. Тот вскочил и потребовал, чтобы ему дали ознакомиться со списком вопросов, но его сразу же послали. Грюм уселся напротив меня, явно нарушая личное пространство, с целым свитком в руках и с усмешкой спросил, приму я Веритасерум сам или, цитата, мне «дать в рот». Рассмеялись на трибуне зрителей, и я посмотрел, медленно переводя глаза с одного лица на другое, запоминая всех, кто ухмыляется над тем, кто сейчас слабее и не может ответить. Как назло, первым мне попался на глаза Артур Уизли. Макгонагалл брезгливо поморщилась, надо же, проняло старую кошку. Я опять посмотрел на Уизли: тот вместе с Прюэттами ржал, как шестиклассник над словом «многочлен». Ну все, тебе конец, полурослик. Я перевел взгляд на Грюма и протянул руку, взял флакон. Абрахас, я заметил, нервно сцепил пальцы.

Я ждал эйфории, как после магловских наркотиков: меня чем только не лечили, даже грибы были, так что я вполне знаком с ощущениями, но тут не было ничего. Пока меня не начали спрашивать. Я просто не мог заткнуться. Вообще. Мне надо было говорить, причем обязательно правду, внутренний предатель с готовностью был рад порассуждать на любую тему. Я озвучивал ответы, изнывая от собственного бессилия, потому что понимал, бороться и солгать не смогу. Я решил уточнять каверзные вопросы про себя, чтобы дать хоть какой-то шанс оправдаться.

— Ваше имя?

— Люциус Абрахас Лютер Малфой, — ага, то есть я он и есть, по крайней мере, с точки зрения своего тела, мозга, не знаю, магии. У магии может быть точка зрения?

— Вы женаты?

— Да, — я не удержался от счастливой улыбки. Как бы то ни было, я женат. И у меня будет секс, шрамированное ты чучело, которое пытается сунуть меня в Азкабан, где нет ни постели, ни Нарциссы, только боль и тоска. Спасибо, девять лет я уже отбывал наказание, хватит с меня. Внутренний предатель как-то съежился от моей решимости. Ненадолго.

— Вы были под Империусом? — а вот тут я запаниковал. И вдруг понял, что могу говорить, считая ответ правдой.

— Колдмедик говорит, что да, — проканало! А что такого, это ведь тоже правда.

Вынесли мою палочку, применили Приори Инкантатем — Империо, Империо, Мортсмордре, Репаро — интересно, что это я внезапно чинил — Империо, Бомбарда, Бомбарда Максима и несколько нумерологических заклинаний. Ах, какая насыщенная у меня была жизнь.

— Это ваша палочка? — сладко поинтересовался Грюм.

— Это семейная палочка рода Малфой, — ответил я. Вроде так было.

— Это ваша палочка? — повторил Грюм.

— Это семейная палочка рода Малфой, — а в эту игру можно играть вдвоем. Дойдет о него, что надо переформулировать?

— Эта палочка принадлежит вам?

— Эта палочка принадлежит Малфоям, — отозвался я. Лорды Визенгамота начали посмеиваться. Абрахас, кажется, перевел дыхание впервые за все это время.

— Вы использовали эту палочку? — нашелся Крауч.

— Нет, — легко ответил я, краем глаза замечая, как вытаращился Абрахас. Ну да, я стал первым магом, нагло обманувшим суд под Веритасерумом.

— Где находится ваша личная палочка, которую вы использовали?

— Ее нет, — честно сказал я. Ну, а что, ее не существует. Я не использовал ни одну палочку ни разу в жизни. Лорды загомонили громче.

— Как вас могли видеть свидетели? — спросил Грюм несколько растерянно. «Теоретически», уточнил я своему внутреннему предателю. Внутренний предатель развернулся во всей силе своей логики:

— Во-первых, это может быть лжесвидетельство. Свидетели ангажированы. Во-вторых, это может быть ошибка. В-третьих, это может быть оборотное зелье. Это объяснило бы и заклятия на палочке.

Суд пораженно молчал. Абрахас очухался и добавил:

— Темный лорд безуспешно пытался склонить Люциуса к вступлению в преступную организацию, заранее испортив его безупречную репутацию… Империус, чтобы он не мог обеспечить себе алиби… Причина в моем влиянии. Возможно, он планировал потребовать с меня выкуп за единственного наследника? Кто знает, сколько детей пострадало по той же причине: состояние и власть их родов.

А вот и Лестрейнджей отмазал. Красота же. Активно зашептались люди в дорогих мантиях. Ну да, у всех есть племянник, или кузен, или свояк, сват, брат, нужное подчеркнуть, кто вляпался и теперь нуждается в срочном плане эвакуации из поля зрения внезапно проснувшейся и сдернувшей повязку Фемиды.

— Метка! — взвизгнул кто-то в мантии подешевле.

— Метка не является доказательством вины! — взвился Абрахас, как будто она у меня еще была. Коварная провокация удалась так, что я даже не ожидал, неужели они настолько глупые, но мне закатали рукава и уставились на чистые руки с таким видом, как будто я себе чужие отрезал и пришил. Минерва Макгонагалл выглядела так, словно это она была моим адвокатом.

— Что вы делали тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года? — спросил Грюм, когда всех с трудом рассадили по местам.

— Я умирал, — честно ответил я.

— Почему?

— Круциатус, — и это правда. Потому что я умирал седьмого августа от болезни, а тридцать первого от заклятия.

— Кто применил его к вам?

— Темный лорд, — спокойно ответил я.

— За что?

— Я не знаю, — я посмотрел Грюму в глаза, отмечая его неверие и злобную растерянность. Ну да, взяли невиновного. Нарушив все мыслимые и немыслимые полномочия: сломали дверь, напугали леди, оскорбили наследника рода. Обсыхайте теперь. Абрахас на вас такие штрафы наложит, что из вашей хилой контроки даже обои вынесут; кто-кто, а физиономист я неплохой. Такой жадной и злопамятной акулы, как папенька, во всем океане с поисковыми чарами не найти.

Мне дали антидот, и тут мне так поплохело, что я едва не свалился с кресла. Члены Визенгамота сначала совещались, пытаясь не сходить с кресел, но их было слишком много, дискуссия оказалась чересчур бурной, объявили перерыв. Абрахас подскочил ко мне, приобнял твердой рукой и отвел в сторону, усадил на кресло для посетителей, мол, я тут уже не подсудимый. Орион Блэк орал на весь зал, что вбивал в меня что-то все эти годы, я был у него в личном ученичестве, то есть, я бы просто не успевал еще и в рейды ходить, когда у меня образование, жена, сын, гиппогрифы и миллионы, вы что все, считаете, что я Мерлин, что ли?! Друэлла обмахивала меня каким-то веером, ухмыляясь как крокодилица в теплой водичке Нила. Ну да, вернет своей любимой доченьке мужа, есть чему радоваться. Подплыла к нам леди Лонгботтом, посмотрела на меня презрительно и поинтересовалась, как я сумел обмануть Веритасерум, помнится, на алхимии я получал «выше ожидаемого» исключительно из-за фамилии, а ей перед зельем не оправдаться — я уставился на нее честными глазами, Абрахас громогласно возмутился и оскорбился до глубины души, но я понял, что он задается тем же вопросом. Так, а что там с Лонгботтомами? Когда Белла собирается в гости?

Подошел Лестрейндж, не один из братьев, а отец, хлопнул меня по плечу с ухмылкой. Я нашел взглядом Артура Уизли: тот растерянно обсуждал что-то со своими свояками, видимо, прикидывали, могло ли быть оборотное зелье, и если меня оправдают, кто защитит их всех от кастрации тупыми ножницами. В книге Люциус вроде как купил все и всех, чтобы оправдаться, но тут я останусь любимым сыном, не ставшим причиной разорения, потому есть шанс, что мой родитель не сойдет в могилу от горя по финансам семьи. Кстати, от чего это он умер? Хоть убей, не помню.

Перерыв затянулся. У меня поднялась температура — как сказали потом, реакция на антидот к Веритасеруму. Целители приводили меня в чувство каждые минут пятнадцать, потому ни о какой самостоятельной защите и речи не шло, солировал папенька, воспользовавшись правом представительства, как глава рода. Тем не менее, несмотря на жуткое самочувствие, я понимал ясно одно: народ жаждет крови. Моей крови. Никак не мог понять, почему и за что, что я кому сделал, мне всего года двадцать три-двадцать четыре, я бы просто не успел обидеть всех, но мне потом объяснил отец, что до моего суда в газете два дня всем обещали цирк за мой счет. Наследника и миллионера будут сажать, а он будет хныкать и раздавать взятки, обещать, что больше так не будет, и просить дать ему второй шанс. Слухи ходили о том, что будет прелюдно применяться Поцелуй дементора, что меня посадят в клетку, будут пытать, чтобы я признался. Цирка не получилось. Из заигравшегося мажора, бесившего всех одним фактом своего существования, я фактически стал жертвой. Обманутая в самых своих кровожадных чаяниях толпа жаждала наказания меня за отсутствие развлечения. Как я уже потом понял, когда прибыл домой и попытался переварить весь дурдом, здесь всем плевать, виновен ты на самом деле или нет. Тут даже не пресловутое «признание — царица доказательств», а обвинение. Всем кажется, что ты виновен, ты просто посмотри на себя, какой ты на самом деле преступник, раз все безоговорочно уверены в твоей вине, это ж как надо было жить! Дыма без огня не бывает, да-а. Если тебя обвинили, даже если ты оправдан, на тебя все равно будут коситься, общество вышвырнет тебя за дверь, а приличные дома станут для тебя недоступны. Единственное, что примирило меня с действительностью, я был не один. Со мной был — и тут я охренел — весь факультет. Куда там Сталину с его репрессиями, Чингисхану и прочим прогрессивным личностям, практикующим коллективную ответственность! Темный лорд был слизеринец (почему, кстати, все так уверены? Ведь мало кто знает, что Волдеморт и Том Реддл — это одна и та же личность) потому все слизеринцы теперь под вечным подозрением. Некоторые врали о факультете, мы не осуждали, но пытались помочь тем, кто не боялся. И это Гриффиндор называют факультетом храбрых; ха, попробуйте при приеме на работу ляпнуть, что вы со Слизерина.

Мне сказали, что я оправдан, но за мной и моей семьей (не за Абрахасом, конечно, всем еще дороги по непонятной причине их никчемные жизни) будет установлен особый надзор на пять лет, и я должен буду еще доказать, что являюсь благонадежным.

— А какого хрена?! — заорал было я, но Абрахас успел наложить на меня Силенцио и утащить из зала. Меня приволокли домой, силой усадили в кресло, придавили Нарциссой, чтобы не истерил или истерил, не сходя с места, а дальше папа принялся внушать мне прописные истины, которые я почему-то отказывался воспринимать вот уже сколько лет, за что ему боги даровали такого сына, где он так провинился-то, Гос-споди-и?! Итак, Люциус, всем плевать на закон. Пле-вать. С его помощью теоретически возможно выкрутиться и просто не попасть в Азкабан, что я и сделал, из возможных плохих вариантов выбрав наименее болезненный. Главное среди магов — репутация. Сейчас на коне Дамблдор и его команда, министр, пусть и пытается быть объективным, все равно не может противостоять толпе, он зависит от рейтингов. Потому и прикидывается идиотом, который просто дружит с лордами — ведь и сейчас Люциуса не лишили палочки на пять лет только потому, что Абрахас — друг министра магии, а вовсе не из-за того, что я, мать вашу, вообще невиновен! Все с этим согласились, но, «учитывая сложность текущей ситуации», решили ограничить мое взаимодействие с обществом.

Все мои планы полетели к чертям. Я-то думал, что оправдаюсь, чинно возьму Нарциссу под ручку и отправлюсь к Дурслям, где скажу, что моя жена — родственница Джеймса Поттера, потому мы забираем Гарри, выращу мальчика с Драко вместе, и не будет Дамблдору никакого Избранного, а тут выясняется, что я никто, ничто и звать никак на целых пять лет.

Мне запрещено все. Семейную палочку мне отдали, она отлично подошла, но на нее… наложили ограничения! Чуть ли не дошкольные! Палочка была настолько слабой, что казалась обычным карандашом. Семейная реликвия с кольцом ограничений на кончике — Абрахас при одном взгляде на него трясся от бешенства. Да, они слетят через пять лет вне зависимости от того, буду я ей пользоваться или нет, но не хочется даже в руки брать. У меня ведь еще количественный лимит: четыре заклинания в день в первый год, восемь во второй, неограниченное количество с третьего. Нарцисса, стоило мне только рот раскрыть, чтобы заорать от ярости и бессилия, заставляла меня на себя смотреть, и я невольно успокаивался. Пять лет! Запрет на ведение бизнеса, встречи с иностранцами, открытие банковских ячеек, участие в торгах, покупку недвижимости, покупку артефактов, оплату наличными, оплату чеками…

— Ну… финансами пока могу заниматься, — скромно сказал Абрахас. — Я как раз договорился о посредничестве при заключении сделки бельгийского драконьего парка…

Драконы! — вдруг вспомнил я. Абрахас умер из-за драконьей оспы! Я посмотрел на него таким взглядом, что он закатил глаза.

— Люциус, твоя паранойя начинает утомлять. Я посредник, я даже не пересекаюсь с этими драконами!

— Какая паранойя? — не поняла Нарцисса и посмотрела на меня. — Люци?

— Он боится болезней, — наябедничал Абрахас. — В Европе была вспышка драконьей оспы, теперь он не оставляет меня в покое. Как он тебя еще прививку не заставил делать.

— Заставил, — ответила Нарцисса и с улыбкой погладила меня по шее. — И Драко сделал. Абрахас, а что такого? Ну сделайте, нам всем спокойнее будет.

— Это бессмысленно! — взвыл Абрахас.

— Вот и не бессмысленно! — завелся я, радуясь за Люциуса, что у него были мозги. — Папа!

— Люциус!

— Сделай! Ребенок в доме!

— Абрахас, это действительно разумно…

— Папа, не тупи, я тебя умоляю! Я и так уже сегодня насмотрелся на тупых!

— Никто в стране этого не делает, кроме тебя, параноик! Весь отдел Мунго по прививкам держится только на твоей больной психике!

— Зато я ничем не болею! Пусть они все дохнут, а у тебя хоть деньги есть все прививки сделать!

— Это никому не надо!

— Потому что никто с драконами не видится, знаешь ли!

Мы орали друг на друга, а я думал, что блондинистое семейство только со стороны кажется таким спокойным и ледяным просто из-за светлых цветов, ассоциирующихся с холодными снегами. Абрахас был ехидным, у Нарциссы бешеный темперамент, я — и говорить нечего. Выдохлись мы далеко за полночь и, злые друг на друга, разошлись по спальням. Нарцисса только устроилась у меня под боком — я все еще злился на Абрахаса, но никак не на нее — как появился домовик и сообщил, что в наш камин ломится Рабастан Лестрейндж. Я распорядился его пустить, сказал Нарциссе, чтобы спала и не ждала меня, надел халат и с домовиком переместился в свой кабинет, в который как раз вывалился Рабастан и, вцепившись в меня, сбивчиво сказал, что Белла сошла с ума.

Кажется, я опоздал.

— Где твой отец? — спросил я, встряхивая Лестрейнджа.

— Я не знаю… — он явно был в ступоре. — Она их… как Лорд тебя…

— Добби, мать твою! — заорал я, вспомнив имя единственного домовика, которого я знал. — Отца сюда живо!

Абрахас появился буквально через секунду, все понял без лишних слов и сообщил, что надо набухать Басти в дрова, дабы он смог смешать его воспоминания без особых усилий. Я понял, что отказ спровоцирует дальнейшую дискуссию, ведь я тут вроде как алкоголик, храбро кивнул, и началось.

Не знаю, заранее ли рассчитывал на легкий результат мой отец, но напоить Лестрейнджа оказалось проще простого. Куда сложнее и непредсказуемее оказалось со мной. Я пил впервые в жизни, но это тело было явно тренировано многими годами возлияний, посему алкогольное опьянение настигло меня внезапно при попытке встать, как удар бутылкой по затылку в Бутово. Абрахас поправил воспоминания Рабастана так, что никто бы не смог подкопаться, я не уверен, что он сам теперь хоть что-то помнил о вчерашней ночи, и вызвал медицинскую подмогу, поскольку я мычал что-то на смеси английского с нижегородским, и утром в газете появилась гнусная статейка о том, что я так обрадовался своему освобождению, что нажрался как скотина в собственном поместье в компании еще одного отпрыска благородного рода Рабастана Лестрейнджа, и до утра нас откачивали целители. По мне, так ничего особенного, ну нажрались, не буянили же, ничего не разрушили, даже из дому не вышли, но в «Ежедневном пророке» это подавалось так, как будто мы убили пару человек, расчленили, пожарили и ими же закусывали, не меньше. И фотография нас с Лестрейнджем из Мунго на весь разворот: ладно я, я просто сижу на полу с мученическим видом в позе исстрадавшегося Будды, а Рабастан лежит в обнимку с ведром. Абрахас сиял: Басти вообще никто больше всерьез не воспринимает. Не удивлюсь, если фотографии — его рук дело, больно пристойно мы на них выглядим, ни дать ни взять вчерашние студенты филфака МГУ осознали свое место в жизни и нашли батину заначку. Галстук Рабастана добавлял дурдому легкую нотку выпускного. Нарцисса на меня обиделась, что я не пришел, а она ждала, хотя я велел ложиться без меня, да и Абрахас ей вроде как рассказал, что вариантов не было. Беллу и Руди арестовали утром, пока мы блевали в тазики в Мунго под причитания с двух сторон наших почтенных отцов, мол, совсем от рук отбились наследники, только и знают, что пить и в карты резаться, нигде ведь больше не бывают, хоть бы на улицу вышли разок, так нет же, только пьют и играют. Общественное мнение спешно меняло причины глубочайшего к нам презрения с того, что мы преступники, на то, что мы зажравшиеся папенькины сынки. Уже куда лучше, в конце концов, нам по двадцать с лишним, всю дурь мы можем и перерасти. Рабастан теперь был абсолютно вне подозрений, и то хлеб, но ни я, ни Абрахас, ни лорд Лестрейндж, ни прокурор не смогли добиться внятного ответа, зачем Лестрейнджи вообще поперлись к Лонгботтомам. Естественно, Скиттер, пока еще стажер «Ежедневного пророка», осведомилась, что я чувствую, когда мы с Рабастаном выходили из дверей зала суда. Я не должен покидать поместья, кроме особых случаев, но алкогольная интоксикация и свидетельские показания входили в список разрешенных исключений.

Я чувствовал бессилие. Рабастан висел на мне, его ноги не держали, и если бы его не тащил еще и лорд Лестрейндж, я бы не смог устоять. На пять лет я фактически недееспособен, хотя меня отстаивал сам министр магии. Не удивлюсь, если Крауч и Дамблдор готовы были сойтись на том, чтобы я чисто для профилактики немножко посидел, да вот знакомства папеньки и наш общественно полезный алкоголизм привели толпу к выводу, что нечего кормить всяких алкашей на наши налоги, пусть дома перевоспитываются. Судебная система, действующая по принципу зрительских симпатий, меня просто убила. Кажется, я был единственным, кто остался на свободе вопреки желанию толпы. Ясно, почему Малфой так всех бесил: он был счастливчик. Такая внешность в сочетании с деньгами, красивой и богатой женой, успешностью во всем, мерзким характером и невероятной удачливостью действовали на общественность, как красная тряпка тореадора на тупое стадо. Например, Эйвери, не особенно зажиточный и почти не светившийся, худенький, большеглазый, похожий на котенка, был оправдан еще до того, как вошел в зал: его отец, с завистью смотревший на удачно забухавших нас, настоял на публикации его фотографии в «Пророке», домохозяйки рыдали, Визенгамот дрогнул. Макнейр на суде корчил из себя тупого, многие почувствовали с ним интеллектуальную солидарность и не стали топить. Снейпа технично отмазал Дамблдор. У меня язык чесался спросить, с каких это пор частные лица могут иметь собственных агентов, но я усиленно молчал. Насколько я знал от Ритки, или не от нее, но откуда-то точно знал, что Снейп — крестный отец Драко. Не знаю, в каком страшном сне сие произошло, но тут я твердо намеревался отойти от канона. Крестным отцом будет Абрахас, если сделает прививку, или Рабастан, если очнется от глубокой депрессии, куда его ввергло известие о том, что он теперь единственная надежда рода Лестрейндж. Я объявил обоим, увидел, как они переглянулись, и понял, что нахожусь на правильном пути.

Драко объединял нас всех. Мы с Нарциссой превращались в пятилетних идиотов, ползая за ним по ковру большой гостиной, и даже не знаю, почему, но после такого Нарцисса смотрела на меня с восторгом, как на восьмое чудо света. Чтобы впечатлить женщину, избавьте ее от ребенка на пару часов и покажите, что и без нее справитесь; куда там великим магам с их летающими дворцами и магическими зеркалами. Абрахас решился на визит в Мунго и ныл еще неделю, что у него все болит и чешется, и я один в этом виноват. Рабастана лорд Лестрейндж гонял по лесу и дуэльному залу, приговаривая, что если ему улыбнулась перспектива стать крестным отцом маленького Малфоя, но надо постараться соответствовать высоким стандартам.

Я сидел над своими дневниками и записями, формировал представление о личности и понимал, что Люциуса Малфоя не знал, пожалуй, никто. У него было чудовищное самомнение и в то же время невероятно жесткое отношение к себе. Нарциссу он искренне считал глупой и невыдающейся, но в то же время рядом писал, что это его жена, которая обязательно будет довольна всем и непременно станет жить лучше любой другой женщины на планете. Он дарил ей дорогущие украшения, спал не меньше двух раз в неделю и так, чтобы она обязательно кончила, трижды в неделю устраивал совместные чаепития, в которых терпеливо выслушивал все ее новости и мысли за неделю, даже если на стену лез от скуки. Драко он непонятно, любил или нет, он его просто не знал. В дневниках были сухие пометки о том, что с Драко все в порядке, его развитие соответствует ожидаемому. Считал, что воспитание отца должно начинаться с двух лет, а Драко было всего полтора года. Перед своим отцом Люциус преклонялся: именно Абрахас вывел Малфоев в лидеры среди десятки богатейших колдунов, Абрахас перестроил Малфой-мэнор, Абрахас купил, и тут я охренел, разоряющуюся фирму метел «Нимбус» и сделал ее едва ли не монополистом: все эти «Кометы», «Вихри» и даже «Молнии» и «Тайфуны» принадлежали фирме «Нимбус». Единственные, кого Абрахас не смог сожрать, — это «Чистомет», но они делали метлы другого класса, потому он не особо и стремился. То есть, Люциус, подаривший «Нимбусы» всей команде, даже не раскошелился. А Сириус, купивший Гарри Поттеру «Молнию», обогатил Люциуса Малфоя.

Ору, Господи, мне все больше нравится эта семейка. Тем не менее, с отцом Люциус близок не был, сообщая ему исключительно о своих успехах по завершению какого-либо дела. Свое мнение держал при себе, мог пошутить, но абстрактно, тем не менее, чувство юмора у него было неплохое, я искренне смеялся над некоторыми пассажами, написанными с невероятным тонким сарказмом. Мне до такого еще расти и расти.

Сириус Блэк попал в Азкабан, как и в каноне, но мне, честно говоря, было вообще не до него. Оказывается, и об этом мне рассказал Рабастан, а Рабастану Белла, а Белле чуть ли не сам Темный лорд в Годриковой лощине перед последним путем, что меня убивали как раз из-за Сириуса, которого я отпустил из родственных чувств и нежелания расстраивать супругу, а этот идиот везде растрепал, что я такой косорукий, что даже поймать его не смог. Знавший мой истинный потенциал Темный лорд ожидаемо не поверил, потому и грохнул в назидание потомкам. Не удержался и продемонстрировал фак Сириусу, точнее, его портрету в газете.

К Рождеству пересажали практически всех, включая Барти Крауча-младшего, которого я не помнил, Августа Руквуда, которого я встречал, бывая с отцом в Министерстве, но тот вообще ничем не выдал нашего знакомства, а я его не узнал и вел себя с ним, как с чужим. Прекрасная тактика: ты не можешь выдать секрет, если не знаешь его.

Вторая половина декабря прошла безрадостно. Друэллу и Сигнуса подкосило то, что Белла попала в Азкабан, и даже Драко не мог их развеселить; Орион и Вальбурга, оставшиеся без наследников, забыли обо всех предупреждениях колдмедиков и наседали на нас с Нарциссой, чтобы мы родили еще одного ребенка и сделали его наследником рода Блэк, но Нарцисса тяжело перенесла и Драко, так что я заявил, что тут решает только она, и трусливо сбежал. На Рождество мы их не пригласили, чтобы они нам не испортили праздник, который и без их участия грозился стать унылым. Абрахас уехал в свою Бельгию к драконам, из-за чего я весь изошел на беспокойство. Рабастан свалился с тяжелой пневмонией после очередной охоты, и лорд Лестрейндж переквалифицировался в сиделку. Мы с Нарциссой, оставшись в одиночестве — гостей нам тоже запрещали принимать, кроме ближайших родственников, пустили Драко ползать вокруг елки, а сами обнялись в кресле и замерли в тоске.

— Все наладится, — тихо вздохнула Нарцисса мне в волосы.

— Не это ты представляла, когда выходила за меня, — усмехнулся я. — Пять лет домашнего ареста, я ничего даже купить не могу. И наколдовать только Люмос и Акцио.

— Зато ты точно знаешь, что я люблю тебя не за деньги и не за могущество, — фыркнула Нарцисса и поцеловала меня в губы.

Что я обожал, так это наши доморощенные спектакли, когда при посторонних Абрахас превращался в отмороженного деспота, я — в алчного мажора, а Нарцисса — в высокомерную холодную стерву. Дома у нас на самом деле вечно царил наш с Абрахасом дебильный хохот и непрекращающийся медовый месяц с Нарциссой. Папенька шутил, что давно надо было меня приложить непростительным, Нарцисса гадала по Камасутре, на какой странице раскроется, те и будут у нас планы на вечер, а Драко рос обычным ребенком, немного более нервным, чем были Ритка и особенно Марк, но у него гены Нарциссы, так что это было оправдано. Малфой-мэнор казался мне прекрасным местом, и мы с Нарциссой практически не тяготились вынужденным домашним арестом, то есть, я не тяготился, потому что привык. Абрахас восхищался моей стойкостью. Конечно, жена могла выходить без меня и тратить деньги со своего блэковского счета, но первая же ее вылазка в Косой переулок (через неделю после суда над Беллатрикс; а Нарцисса умеет подобрать момент) закончилась безобразным скандалом, после которого моя дорогая завалилась в мой кабинет, спихнула все на край стола, потребовала внимания и со слезами стала жаловаться на мерзких грязнокровок в лучших выражениях доктора Геббельса. Первые восторги от семейной жизни несколько утихли, и я, привыкший к тишине и бездействию, начал в некотором роде понимать Люциуса. Нарцисса, грациозная и деликатная, как фея, когда были затронуты ее комфорт и личные интересы, превращалась в боевой таран. Тем не менее, жили мы славно. Нарцисса как-то даже сказала мне, переводя дыхание, что думает о том, чтобы начать размышлять о возможной перспективе второго ребенка. В чем связь, я не понял, но то, что это похвала моим постельным и личностным качествам, уловил и обрадовался.

Но в первое Рождество относительный рай закончился. Началось то, что мы, оставшиеся на свободе Пожиратели, а меня причисляли к ним все, от аврората, до бывших соратников, метко назвали рейдами. В любой момент дня и ночи к нам могла явиться проверка: отряд, состоящий из нескольких авроров, представителя или двух от Министерства, члена гражданского общества, иначе говоря, активиста, и повезет, если одного, и журналистов. Меня выдергивали из кабинета, ванны, постели, отрывали от жены, еды, гиппогрифа, сына или книги и заставляли отвечать на идиотские вопросы, пока весь дом перерывали чужие люди. В течение пяти лет я не имел права закрыть камин ни от кого, на ком был министерский значок. Скольких вещей мы не досчитались после этих проверок — неимоверное количество. К весне мы научились, что для представителей закона закон не писан, Скримджер от стыда готов был провалиться в преисподнюю, но сам советовал нам не провоцировать, не высовываться, он и так пытается, но, как говорится, «победитель получает все». Все все понимают, лет через десять будут с возмущением проводить расследования о беспределе, но пока… Абрахас, прости. Извинения главы аврората — выгодное дело, мы решили терпеть. В конце концов, по канону уже к школе Драко Малфои вполне оправились, Люциус ручкался с министром и имел большое влияние, хотя иногда и его продолжали трясти. Все более-менее ценное Абрахас отнес в банковское хранилище, книги всегда были в безопасности, как говорится, «вор не читает, читатель не ворует», но в тот рождественский вечер для нас все было в новинку, мы вообще не подозревали, что начнется.

Мы сидели в полутемном зале, освещенном только свечами на елке. Драко сопел над железной дорогой: Абрахас купил ему роскошный Хогвартс-экспресс с длинными рельсами и несколькими станциями, я собрал дорогу, готовый визжать от восторга — у меня такой не было, Нарцисса зажгла в станциях свет. Поезд выпускал колечки дыма, который пах шоколадом, а из-под колес у него вылетали разноцветные искры. Мы с Нарциссой завернулись в плед в кресле и лениво следили за восторженным ребенком. Домовики убирали раскиданные Драко куски оберточной бумаги. У меня девять лет не было нормального Нового года — Рождество у меня в семье не праздновали, так что я отрывался как мог, вспомнив все просмотренные новогодние комедии. И елка, и свечи, и гирлянды — хорошо иметь домовиков, если разъяснить, что ты хочешь, они все сделают. Палочки у меня все равно что нет, хотя специально для Драко я научился делать разноцветные Люмосы, без палочки мог сдвигать предметы, а так особо мне ничего не было нужно. Царил сонный покой, пианино само играло «Тихую ночь», как внезапно полыхнул камин. Я подумал, что отец вернулся не порталом, может, побывал в Министерстве, но на ковер, не очистив сажу, ступили авроры.

— Предупреди всех, Драко отправь в детскую, — шепнул я Нарциссе, ссадил ее с колен и поднялся, обошел диван и только раскрыл рот, как мне в шею уперлись две палочки.

Конструктивной беседы не выйдет. Скосив глаза, я понял, что Нарцисса уйти не успела.

— Цисс, возьми Драко, — сквозь зубы проговорил я, а люди все продолжали и продолжали выходить из камина. Я узнал Артура Уизли; у него на рукаве была траурная лента — ну да, те авроры, которые с ним свидетельствовали против меня, Фабиан и Гидеон Прюэтты, были убиты по канону Долоховым, как тут — не знаю, но объявление о смерти я читал в газете. Мы с Антоном друг друга знали плохо, я для него был слюнтяй и папенькин сынок, он для меня — отбитый на голову адреналиновый наркоман, но я успел дать ему понять из национальной солидарности, что тикал бы он с городу, и вроде как он пропал с радаров.

— Солнышко, иди ко мне, — спокойно проговорила Нарцисса. Драко замер с поездом в руках, с открытым ртом глядя на авроров. Меня усадили на стул у стены, велели положить руки на колени. Я кожей почувствовал, что Драко сейчас заорет, и вежливо проговорил:

— Позвольте моей жене и ребенку уйти в свои комнаты.

— Ага, десять раз, — услышал я в ответ. Артур, словно не услышав этого диалога, принялся читать мне какое-то постановление, оказывается, чтобы установить взаимное доверие (!) со всем магическим сообществом, которое справедливо испытывает ко мне антипатию (!), для моего же блага (!!!) проводятся эти небольшие символические проверки. Ну да, а Драко не отпускают, не чтобы видел ничтожность своего отца, а для усиления симпатий. Дебилы. Нарцисса взяла Драко на руки и, отвлекая и шепча что-то успокаивающее, села с ним в кресло вместе с поездом, на который уже алчно покосился представитель гражданского общества. В зале зажгли полное освещение, трогательное волшебство пропало. Авроры принялись меня расспрашивать об Абрахасе, о Рабастане, о моих взаимоотношениях с Эваном Розье, от них же я узнал, что Розье назначил меня наследником первой очереди после членов своей семьи, надо же, в дневниках об этом не было ни слова, вероятно, Эван ничего не говорил. Семья как раз погибла, не хочу ли я отдать состояние Розье на выплаты семьям, пострадавшим во время войны? С чего бы это, они что, от меня пострадали?! Зато я знаю, как Люциус отмазался в каноне: отдал состояние Эвана. Ну уж нет, я здесь без дара Люциуса богатеть, потому буду беречь каждый кнат, дабы папенька не смотрел на меня как на то, что не способно зарабатывать. Наконец спросили о том, раскаиваюсь ли я.

— В чем? — я поднял бровь. Ответить они мне так и не смогли, потому что я был признан жертвой. Фарс продолжал набирать обороты.

Авроров сменил Артур, и он, избегая смотреть мне в глаза, начал задавать вопросы, за которые, если бы я мог, непременно дал бы в зубы, и это понимали все присутствующие: палочки подняли и наставили на меня, Артур сидел в позе низкого старта. Например, меня спросили, какие брачные ритуалы я проходил и их описание, а я это в дневниках уже прочел, и если литературное порно господ авроров интересует, то это не по адресу обращение, планирую ли я еще детей, а еще вот: вероятный крестный отец моего сына, Эван Розье, был убит при подлом нападении в одиночку на четырех вооруженных авроров, кем я хотел бы его заменить? Министерство предлагает мне выбрать кандидатуру волшебника из светлых семей, например, сам Артур Уизли мог бы стать крестным отцом Драко. Или Тед Тонкс, он муж сестры Нарциссы, ну и что, что маглорожденный, зато какой человек хороший и зла на меня совсем не держит. Нарцисса промолчала, сделав вид, что ничего не слышит, но я прямо чувствовал, как от ее гнева воздух загустел. Еще замечательная кандидатура — Северус Снейп, мой бывший соратник, но на правильной стороне, в отличие от непонятного меня! Я почувствовал, как задергался глаз.

— Вы что, смеете лезть во внутренние дела моей семьи?! — прошипел я тихо, чтобы не напугать Драко. И так мы вряд ли его уложим сегодня.

— Это позволит людям вам доверять, мистер Малфой, — сказал Уизли на голубом глазу, и я даже не понял, тупой он или прикидывается. Реально не понимает положения вещей? Да я невиновен! Начинаю понимать Пожирателей, которые не грохнули восставшего господина всем скопом, явившись на кладбище, а встали на его сторону; после такого беспредела хочется реванша. Против меня вообще ничего нет, а они хотят так нагло влезть в мой дом, в мою семью, навязать мне в родственники хрен знает кого, чтобы я выглядел для стада более дружелюбно? А в любовники мне почему никого не предлагают, например того же Шеклболта, чтобы я себя со всех сторон толерантным показал: он и полукровка, и чернокожий, и на светлой стороне, и мужик, а то вдруг я гомофоб?!

— Я лорд Малфой, — отрезал я, пытаясь успокоиться. Тут Драко, никаких воплей с моей стороны.

— Что? — нет, он однозначно решил меня взбесить.

— Лорд Малфой, и никак иначе. К главам и наследникам великих родов обращаются по титулу, — терпеливо объяснил я, но потом не вынес. — Я не ищу доверия идиотов. А здравомыслящие люди должны доверять вердикту Визенгамота, признавшему меня невиновным по всем пунктам обвинения. Не оправданным, а невиновным!

— Это делается для вашего же блага, — глядя на меня коровьими глазами, сообщил Уизли.

— Отвертелся — не значит, что никто не понимает, кто ты есть на самом деле, Малфой, — фыркнул один из авроров, и я почувствовал, как во мне волной поднимается дикая, неконтролируемая магия.

— Я лорд Малфой! — рявкнул я, и незваных гостей снесло к противоположной стене. Перевернулся тяжеленный стол и, пролетев, выбил окно прямо над головой Уизли и застрял в оконной раме. Ну да, как говорит папенька, стоит Драко магией раскидать по комнате все игрушки, вот так бывает, когда сильный маг гневается. Понял, принял. — Ко мне обращаться с уважением, в первую очередь это касается титула! Мне каждому отдельно повторить, ослы?!

Они исчезли, видимо, у них с собой были порталы, а я остался стоять посреди разгромленного зала. Пелена ярости спала, и теперь я видел масштаб разрушений: паркет пошел волной, елка сломана, свечи прожгли пол, и загорелись ветки, вдребезги была разбита железная дорога. Окно осыпалось, и через него в зал залетал снег. Нарцисса сидела в углу, ее отшвырнуло туда прямо на перевернутую банкетку, повезло, что только ударилась, я похолодел, когда рядом с ее плечами увидел витые золоченые ножки мебели, ее ж насквозь проткнуть могло. Она прижимала к себе захлебывающегося плачем сына, который, когда я осторожно приблизился, с ревом спрятался от меня.

— Он просто испугался, — сказала мне Нарцисса, когда я мрачно сидел на кровати и обдумывал варианты мучительной казни. Драко мы с трудом, но утешили, он в конце концов даже пошел ко мне на руки и забрался под джемпер, он любил так сидеть, мы оба его уложили, ушли к себе, но я не мог найти себе места, вспоминая, с каким ужасом он от меня шарахнулся. Нарцисса расстегнула платье, оно сползло с нее на пол, и я увидел огромный кровоподтек у нее на спине. — Люциус, — предупредительно сказала она, заметив мой взгляд. — Даже не думай ныть.

— Я не ною!

— Ты все правильно сказал, — Нарцисса забралась ко мне под одеяло, легла так, чтобы не болело. — Они не должны даже смотреть на тебя, не то что обращаться подобным образом. Главное, чтобы последствий не было.

Как же я поплатился за свою выходку! С того момента, разговаривая со мной, авроры брали под прицел Драко или Нарциссу; один раз Абрахас, охреневший от такого низкого приема, все же сумел как-то подстроить так, что свидетелем этого позора стала его добрая знакомая Амелия Боунс, которая рявкнула на дегенератов в красных мантиях, которые посмели угрожать ребенку, не хуже меня в Рождество. Абрахас, услышав подробный рассказ и узрев последствия моей вспыльчивости, заявил, что его обожаемая жена родила ему идиота, но потом утих и признался, что сам, наверное, поступил бы еще хуже. Авроры с завидной регулярностью вытаскивали меня из постели — как чувствовали, когда у нас намечалось что-то особенное, и портили все праздники с каким-то садизмом. Страдали не только мы, но другие Пожиратели признавали, что на меня у аврората и активистов какой-то особый зуб. Видимо их особенно бесило, что мы оказались чисты перед законом, даже не оправданы, а невиновны. Им дали символическое позволение, чтобы толпа угомонилась, а они использовали это по полной программе. Нам начали сочувствовать все, от лордов Визенгамота и главы аврората до гоблинов. Другие же Пожиратели развлекались, например, лорд Лестрейндж пустил в свой дом аврорский отряд, сказал, что слишком стар, чтобы их сопровождать, пусть сами посмотрят и уйдут. Естественно, авроры попались всем составом в ловушку по дороге в сокровищницу, куда они не должны были заходить, а лорд, якобы не заметивший их передвижений, решил посмотреть на свое богатство только спустя два дня. Коридор, в котором была заблокирована магия, был с двух сторон отрезан решетками, а в нем валялись в собственных испражнениях соглядатаи. Лестрейндж даже не подумал их освобождать, вызвал главу аврората лично, сказал ему, что проход в сокровищницу и ритуальный зал — табу для всех, и тот, покраснев от злости и стыда за подчиненных, заставил их еще и коридор убирать. Паркинсонов и Ноттов проверяли раз в два месяца, те считали рейды по поместьям выездным цирком: ну конечно, все все отнесли в Гринготтс, научившись на наших ошибках и вере в закон. У нас чертовы авроры как прописались, а когда пять лет ада стали подходить к концу, проверки могли случаться чуть ли не каждый день.

Но вот наступил пятилетний юбилей суда, и я, только подумав о том, что весь этот дурдом наконец закончился, схватил палочку, сдернул с нее ненавистное кольцо ограничителя, швырнул его на пол, раздавил каблуком и под этот хруст проговорил:

— Экспекто Патронум! — и вызвал телесного патронуса, хотя Люциус в дневниках обиженно писал, что это заклятие ему не дается.

Роскошный серебряный единорог проскакал по всему залу, безмерно порадовав Драко. Абрахас заявил, что закрывает камины — отныне проверки должны были согласовывать с нами, причем мы могли отказать по причине головной боли, семейного праздника или еще какого-то пустяка. Домашний арест кончился, и мой патронус поскакал к Лестрейнджу. Рабастан заявился в Малфой-мэнор весь в черном, похожий на боевика из китайского исторического фильма, взял Драко, я протянул руку Нарциссе, и мы отправились в Косой переулок. У нас куча дел: взять деньги, утолить жажду моей жены их потратить, побесить общественность счастливыми рожами и палочками без ограничений… а с завтрашнего дня начну операцию «Поттер». Как вспомню, в каких условиях он живет, так вздрогну. Рассказал отцу о намерениях, добавил, что у Лили Эванс родственники маглы, а родственники Поттера — мы и Андромеда, но у Андромеды его точно нет. Не стал вдаваться в подробности, но вряд ли маглы хорошо обращаются с ребенком-волшебником. Это же маглы, папа.

А еще у меня была гениальнейшая идея по созданию магловского состояния. Проще говоря, помню я историю Эппл, и самое время вложить в них свои кровные, честно заработанные моим отцом денежки. В две тысячи десятом Драко скажет мне спасибо. Ага, а еще надо поспорить с Паркинсоном на крупную сумму о развале Советского Союза, он единственный, кто хоть немного интересуется маглами. Нет, нету во мне сверхспособности Люциуса Малфоя сию секунду делать деньги из всего, но зато мой отец, все деловые партнеры которого заразились чертовой драконьей оспой, жив и здравствует на благо семьи, на радость мне с Драко и на процветание рода Малфой и финансов его. Абрахас сказал мне, что во всем везти не может, и если уж у меня так все отлично с семьей, то пусть я буду заниматься ею, а деньги оставлю ему. Деньги оставлю, но у меня свои дела. И первое из них — Поттер.

Но сначала Косая аллея.

Мне кажется, Скиттер за годы общения — а именно она набивалась в каждую группу для проверки мэнора — все же выучила некоторые черты моего характера. В том числе отметила свойственное мне желание потехи и унижений. Она прекрасно понимала, что в день окончания пятилетнего издевательства, я заявлюсь в Косой переулок с помпой и фанфарами. Вспышка колдоаппарата ослепила меня на миг, когда мы с Нарциссой под руку выходили из проходной — специального места, оборудованного для перемещений. Там были декоративные камины только для переходов, как в Министерстве, которые не марали одежду. Конечно, подороже, чем камин в трактире, но мы, Малфои, можем себе это позволить. Драко уже включился в игру и знал, что на людях надо строить из себя невесть что: настоящего тебя должны знать только близкие люди. Драко ждал освобождения не меньше нашего: мы обещали познакомить его со сверстниками, с которыми он будет учиться потом в Хогвартсе. Рядом с Рабастаном шел настоящий маленький лорд. Я презрительно глянул на Скиттер, она ответила мне коварной улыбкой: мы неплохо нашли общий язык. Она призналась как-то, что поначалу имела на меня планы, но потом решила, что любовница, пусть и Малфоя — это несолидно. Потому она не пишет гадости про меня и мою семью — я не позорю ее перед холостым богатым Рабастаном. А он сам разберется, если не разберется, то ему мозги старый лорд вправит.

Мы отправились в банк, а после этого…мне кажется, Нарцисса сделала месячную выручку всем магазинам, в которых побывала. Но в одной лавке кто-то из посетителей, даже не продавцов, что-то ей сказал, и Нарцисса, развернувшись, демонстративно ушла к конкурентам, откуда вышла через минут двадцать, а перед ней шатался под тяжестью свертков несчастный домовик. Теперь продавцы сами зорко следили, чтобы на нас даже не смотрели косо.

Ладно, буду справедлив. Вообще-то агрессивное меньшинство было меньшинством. Многие успокоились, да и фамилия наша давно не светилась, только в контексте проверок, и все уже поняли, как нас затрахал аврорат с вечными подозрениями. Скиттер говорила, что уже появилась присказка, боюсь, не без участия этой акулы пера, что вместо нужных дел можно просто сходить к Малфоям и проверить их и показать, что не зря же авроры деньги получают. Драко вызывал всеобщую симпатию, его взрослые манеры смотрелись немного комично, но невероятно мило, а Рабастан рядом с ним, которого он во всеуслышание называл крестным, явно показывал, что ребенок под защитой. Я уже перестал надеяться на веселье, когда появились Уизли.

Их было трое: Артур, Молли и Джинни. Нарцисса, моя любимая стервочка, немедленно сунула мне в руки последний сверток и капризно потребовала надеть сейчас. Я остановился прямо посреди улицы — плевать, плевать, могу теперь себе позволить стоять где хочу! — разорвал обертку, достал футляр, из него — тяжелое ожерелье из розовых топазов и велел Нарциссе встать спиной, застегнул на ее шейке и опустил под воротник мантии, потом развернул ее лицом к себе и, глядя прямо в сияющие глаза, заботливо затянул шнуровку, собирая под ее подбородком щекочущий белый мех. Дешевая месть? Согласен. Это за то, что он рассмеялся над фразой Грюма на суде. За то, что Драко шарахнулся от меня из-за него и его «коллег», я отомщу позже.

— Ну хватит! — Драко в какой-то момент начал нас с Нарциссой ревновать, мог даже скандал устроить, если заставал нас за поцелуем или лежащих вместе на диване или в кресле. Рабастан рассмеялся и отвлек его. Я подал Нарциссе руку. Мне повезло с генами, Нарцисса прилагает усилия — мы кажемся моложе своих лет. Мне двадцать девять, но не дать больше двадцати пяти, Нарцисса и вовсе как девочка, а Уизли… сколько Артуру, четыреста? Да мой отец выглядит моложе.

Можно быть бедным. Бедность — не порок. Но Артур был не просто бедным, он был как те персонажи из истории, кто раскулачивал: мол, я сам не могу заработать, и ты богатством довольствоваться не будешь. Он участвовал во всех проверках родовых усадеб, что, по сути, являлось исключительно унижением тех, кто, по его мнению, родился с серебряной ложкой во рту. Какие проверки, что ни дают? Если кто-то проводит ритуалы, то это делается на алтаре, куда чужакам все равно хода нет. Чего хотят увидеть авроры? Нет, это только унижение.

Но их время кончилось. Я смерил взглядом Молли и притянул к себе Нарциссу ближе. Она такая тоненькая, что даже в теплой мантии словно вот-вот переломится. Джинни посмотрела на нас с явным восторгом, и я, укрепляя эффект, чуть улыбнулся девочке, проходя мимо. Нарцисса задрала подбородок. Драко, узнав Уизли, презрительно прищурился, но крепче сжал руку Рабастана: сын у меня немного трусоват, это не отнять, но я не вижу в этом проблемы, кроме той, что это не врожденная, а приобретенная черта: до того проклятого Рождества и первой проверки он был любопытным и бесстрашным ребенком. Что ж, во всем надо искать плюсы: в меньшее количество неприятностей вляпается в дальнейшем… я надеюсь.

— Мама, это королева! — услышал я за спиной голос девочки и покосился на Нарциссу. — Настоящая королева!

— Слышала? — тихо сказал я. — Ты настоящая королева, и даже Уизли это понимают.

— Ты мой король, — ласково сказала Нарцисса, погладив меня по щеке, и в тот же момент между нами снова вклинился возмущенный Драко, отталкивая друг от друга.

— Какой же ты вредный, — со вздохом сказал я, поднимая его на руки. Как донести до сына мысль, что мы с Нарциссой решили не останавливаться на одном ребенке, я еще не придумал.

А с Поттером меня так обломали, что я несколько месяцев обсыхал в мэноре. Я только ненавязчиво попытался выяснить, где он живет, как, с кем, родственник же, как проблемы огребли Абрахас, причем за границей, Сигнус, Орион, Рудольфусу стало плохо в Азкабане, мэнор на проверке, которая должна была стать легкой светской беседой, перевернули вверх дном в стиле восемьдесят четвертого года. Скримджер по доброй дружбе и из уважения к моему батюшке объяснил неразумному мне, что безопасностью Поттера занимается лично Дамблдор, потому любой интерес со стороны Пожирателей…

— Да я тут причем? — взвыл я. — Я не Пожиратель!

— Но Альбус думает, что ты просто нашел способ избавиться от метки, — отозвался Руфус и уже тише добавил. — Или что она у тебя в другом месте.

А папенька-то про голубую подоплеку магической войны не шутил. Слухи обо мне ходили разные: вроде как был приближен к Волдеморту, а метки нет, нигде не засветился, разбогател только еще сильнее. Да и вид у меня… привлекательный. Эх, почитаю лет через десять: «Рита Скиттер. Тайная страсть Темного лорда — Люциус Малфой». И мраморная скульптура обнаженного на обложке…

Поняв, что добраться до Поттера до его одиннадцатилетия не получится: жалко парнишку, но мне своя шкура и шкура Абрахаса куда ближе, я принялся ездить по ушам Драко, приучая его к мысли, что геройство Поттера — никакое не геройство, а результат стечения обстоятельств, в результате которых, между прочим, погибли его родители, потому поздравлять его — все равно что сказать: «поздравляю тебя с тем, что ты сирота». И вообще, тебе лично Поттер — довольно близкий родственник, которого я хотел бы взять к нам в мэнор, но не могу, потому что меня ложно обвинили пять лет назад.

— Кто обвинил? — спросил Драко.

— Тупые люди, — ответил я. — Если ты называешь свою фамилию, а человек начинает кривиться и говорить, что это слуги Того-кого-нельзя-называть, значит, он туп. Малфои — не слуги.

— И надо говорить Темный лорд, — закончил за меня Драко.

— Именно, — кивнул я. — Пойдем полетаем?

Мы летали почти каждый день. Я проникся верховой ездой, над которой, я понял это даже из сухого дневника, оригинал трясся как наркоман. У Люциуса одних сапог для верховой езды было пар сорок. Гиппогрифы жили лучше, чем директор Хогвартса. Конюшня чем-то напоминала дворцы для верблюдов и скакунов в ОАЭ: та же вырвиглазная роскошь, привязанные только к животным домовики, которые окружали их заботой не меньшей, чем я окружал своего наследника. Драко к животным был довольно равнодушен, но он обожал меня, да и кому из мальчишек не понравится летать? Метлы у Драко были, он тренировался над парком. Когда ему будет десять, найму учителя. Надеюсь отговорить его от квиддича, но если не получится, то пусть учится у нормального преподавателя и один на один.

Я все реже вспоминал о себе прошлом, точнее, о прошлой жизни. Она казалась далеким сном, прочитанной книгой, откуда я помнил факты. Например, о крестражах. Мы с отцом давно неодобрительно косились на дневник, но я не решался выдать ответ, а отец не мог понять, что это. Интересно, он вообще знает, что такое крестраж? К тому же…

Да, я согласен. Это глупо, это было очень глупо с моей стороны, но я порой переписывался с Томом, представившись Люциусом Малфоем, конечно, но соврав, что я на третьем курсе. Том рассказал мне кучу информации о тайниках Хогвартса, которые я собирался проверить, побывав в школе. Собираясь в попечители, решил предварительно прощупать почву: я нанял Снейпа, преподающего в Хогвартсе алхимию, в качестве частного преподавателя для Драко: пусть пройдет дома основы и не теряется в школе, на правах работодателя провел ревизию его одежды, мол, у нас в мэноре дресс-код, ты же не хочешь, чтобы Нарцисса расстроилась, расстроила меня, а я расстроил всех кругом? А потом домовик без особого распоряжения гостя приготовил ему ванну, как я шутил, со скипидаром. Снейп осознал, что можно выглядеть не как чучело, и не оскорблял меня больше своим видом. Мы обсуждали за коньяком насущные проблемы, и Снейп пожаловался, что все попечители занимаются исключительно тремя «светлыми» факультетами, а Слизерину все достается по остаточному принципу. А дети и так в подземелье живут: ни солнца, ни света, ни воздуха, еще и путь до кухни и Большого зала самый длинный. И учатся там дети аристократов.

— Как бы донести до Попечительского совета, что мое присутствие навсегда бы избавило их от забот о Слизерине? — сказал я и добавил. — Пока Драко в школе, хочу за ним присматривать.

Даже жаль, что Северус — человек директора. Поточить с ним языки — отличный досуг. Но хорошие отношения с ним не помешают. Для доверия у меня есть другие люди.

Мы начали выправляться после падения Темного лорда. Прошло восемь лет, и вот нам уже разрешены поездки за границу, не побег, как предлагала Нарцисса до суда, а легальные путешествия. Макнейр работает в Министерстве давно, но не может подняться, стеклянный потолок слизеринцев, так сказать, если твой начальник не слизеринец, ты не пробьешься, а если слизеринец, то ты из чувства факультетской солидарности не станешь его подсиживать. Как ни странно, наш факультет был дружным, принцип взаимовыручки работал на все сто. Вот вам и репутация эгоистов. Паркинсон всеми правдами и неправдами пробился в международный департамент и стал заместителем главы, Эйвери торчал с законниками. Он вот уже сколько лет пытается вытащить Августа Руквуда. Уже скостил ему срок до двадцати лет, и восемь из них Руквуд отсидел.

Каждый из нас, оставшихся на свободе, «взял» на себя кого-то из Азкабана. Нарцисса, единственная, кто мог общаться с Сириусом, занималась им, я обхаживал Беллу, не забывая напомнить ей, какая же она все-таки дура, Басти занимался Рудольфусом. Паркинсон тащил Трэверса, который вообще непонятно как попал в тюрьму.

А еще я начал переписываться с Антонином Долоховым. Как же я тупил, когда получил от него первое письмо! Потом посмотрел на дату: тридцатое февраля. Поржал, проговорил: «В феврале не тридцать, а тридцать один день», и буквы перестроились совсем в другие слова. Эта была давняя шутка, ее Люциус в моих дневниках описывал. Антон писал про то, что, вернувшись в Россию, исследовал метку, и ему сказали, что лишь смерть может освободить от клейма. Но ты, Люциус Малфой, жив. Не поделишься секретом? Я сказал, что вместе с меткой потерял часть воспоминаний о последнем месяце жизни, так что если я и готовил какой ритуал, то я об этом не знаю. Прости, Антон. Антон ответил, мол, не хочешь — не говори, и поздравил с рождением близнецов. Я хмыкнул, вспоминая, как отец отреагировал на то, что его внуков будут звать Марк и Маргарита. Марк ладно, но Рита! Рита Малфой! Смерти моей хочешь?! «Она все равно выйдет замуж», хмыкнул я, после чего в меня полетел бабулин сервиз. Ох, как обмазывалась бы общественность сплетнями, если б знала, как на самом выглядят скандалы в Малфой-мэноре, особняке ледяных снобов! Драко не любил Марка, видя в нем конкурента, но зато обожал Риту. Абрахас сюсюкался с Марком. Мы с Нарциссой отдыхали, пристроив мужчин нашей семьи смотреть за детьми. А Антонину я из шутки посоветовал обратиться в российский НИИ ЧАВО к Кристобалю Хозевичу Хунте — Хогвартс есть, действительно, почему бы не быть и НИИ ЧАВО.

Примечания:

Для тех, кто не читал ПНВС: НИИ ЧАВО — Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства, занимающийся поиском счастья. НИИ ЧАВО занимается научными исследованиями в различных областях магии. Сотрудниками НИИ ЧАВО являются как маги с огромным стажем, так и маги нового поколения. Здесь работают магические существа и личности, возможности которых сравнимы только с возможностями богов.

Дубль — что-то вроде клона с ограниченным функционалом. Клон создается для какой-то конкретной задачи, выполнив ее, отключается.

История о штандартенфюрере: "Рассказывали, что в углу кабинета стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого Кристобаля Хозевича, штандартенфюрера СС в полной парадной форме, с моноклем, кортиком, железным крестом, дубовыми листьями и прочими причиндалами. Хунта был великолепным таксидермистом. Штандартенфюрер, по словам Кристобаля Хозевича, — тоже. Но Кристобаль Хозевич успел раньше..."

На Попечительский совет я шел войной, ибо там заправляла мадам Августа Лонгботтом, которая почему-то считала, что я своим идиотским судом нарочно отвлек весь аврорат, и Лестрейнджи добрались до ее сына и невестки. Я в ответ считал, что идиотский суд и не менее идиотский аврорат сами себя отвлекли, я вообще-то жертва, только мне повезло, я только частично мозги растерял. Но вообще-то мной лично Темный лорд занимался, а не Белла, так что на вашем месте, мадам, я бы мне посочувствовал, как и моему отцу, а вы только усугубляете конфликт. Вы и внука в мирное время воспитываете в таком духе, что он моему вендетту объявит, что меня из постели собственной жены вытащили не настолько вовремя, как вам хотелось бы?!

Вообще-то я был объективно хорошим кандидатом для членства, не одобрить меня — плюнуть в лицо Фаджу, с которым папенька фотографировался чуть ли не раз в неделю, и министерской политике страусиного спокойствия, которая заключалась в следующем: если не говорить о проблемах, то они обидятся на такое к ним пренебрежение и исчезнут. Согласно ей, все со всеми помирились, никто ни на кого не держит зла, даже авроры должны говорить «пожалуйста», а за оскорбления и неподтвержденные заявления — штраф. Как ни странно, эта политика работала. Точнее, настоящие проблемы тихо и незаметно решали мы, бывшие Пожиратели и слизеринцы, а климат в стране улучшился; надо же, а я считал раньше, что цензура — зло. Иностранные партнеры давно шли на переговоры в первую очередь с нами, министр исполнял роль свадебного генерала, в конце концов, правительство — это группировка, которая взяла на себя функции охраны порядка. Мы и охраняли. И мы стали править, потому что охранять тот порядок, под катком которого один раз сами оказались, мы не хотели. Северус штрафовал детей в Хогвартсе, приучая к новым правилам на инстинктивном уровне, Макнейр, по нашему общему решению перейдя в другой департамент, ловил мелких правонарушителей, Скримджер, мало кто знает, но он слизеринец, так что почти наш, — крупных. Паркинсон из международного департамента за спиной министра подмигивал иностранцам, мол, обсудим. Эйвери и его отец взвалили на себя Визенгамот. Эйв пытался сделать из Азкабана нормальную тюрьму по типу норвежской, мол, даже Гриндевальд в хороших условиях сидит, одни мы застряли в средневековье. А я… а я это все координировал. В какой момент я стал связующим звеном всей этой мафии, я не понял, но я был без метки, то есть, чист, и министр магии, Скримджер и иностранцы это понимали, а еще я был Пожирателем и богачом, что понимали все остальные.

Итак, я вошел в Попечительский совет как олигарх, которому можно с чистой совестью сбагрить факультет Слизерин и не выслушивать от возмущенных несправедливостью родителей вопль «Доколе?!», а еще я сын маминой подруги, а точнее, друга министра магии и отец-герой троих детей, что вообще-то было редкостью. Маги становились родителями одного-двоих, объясняя это тем, что потенциал детей сильно падает, и если первые два ребенка имеют шанс на значительные успехи, остальные будут куда слабее и вообще могут родиться сквибами или слабоумными. Все вопросы к дебильному поведению Джинни на втором курсе снимаются, странно, что она самостоятельно из комнаты выходила, так что ко всем ее рифмованным валентинкам и странным взглядам надо относиться с пониманием. Беременность сильно истощает колдунью, потому между детьми разница зачастую была в десять-пятнадцать лет. Друэлла родила трех девочек почти погодками потому, что дура и хотела непременно мальчика, Нарцисса — подарок небес и мое сокровище, но мало кто знает, что ее младшей сестре, родившейся сквибом, повезло куда меньше — девочку не без магического вмешательства усыновила влиятельная магловская семья, а Блэки радостно делали вид, что у них три дочери, и никого больше никогда не было. Вальбурга возлагала надежды на Сириуса, Регулус никого поначалу не интересовал, его потенциал был куда меньше, чем у его брата, но зато у Рега были мозги. Возможно, они способны были развиться только в условиях отсутствия внимания со стороны Вальбурги. Куда он мозги свои дел, когда открыто против Лорда пошел, неясно. Марк был сильным волшебником уже сейчас, а Рита… Рита ему уступала настолько, что у Абрахаса возникали сомнения, получит ли она письмо из Хогвартса. Выброс был один, и то мы не были уверены, что это она сама, а не Марк захотел ее порадовать. С другой стороны, даже слабую чародейку из такой семьи, как моя, с руками оторвут любые, у кого есть наследник: дети у нее точно родятся сильными, с ее магией входить в конфликт не будут… Только бы не сквиб, потому что я понятия не имею, как Малфои к ним относятся, а я ее точно никому не отдам. Так, что-то я разошелся, девочке еще лет мало, а я уже о внуках и других катастрофических последствиях думаю. Стареем-с. Попечительский совет, похожий на сходку ворчливых бабок у подъезда, только усугублял мою внезапную психологическую старость.

Какой же хохот стоял в мраморном зале Малфой-мэнора, когда меня избрали главой Попечительского совета! Как выяснилось, все как один проголосовали за меня, потому что были уверены, что никто больше так не сделает. Все получилось как нельзя лучше: прямо перед поступлением Драко в Хогвартс я возглавил попечителей. Выборы происходили в июне, потому в школу с внеплановой проверкой я явился тогда же.

С каким наслаждением я перевернул весь Хогвартс вверх дном! С каким злорадством наблюдал за оправдывающимся Дамблдором и мадам Лонгботтом, под чутким руководством которой в школе двадцать лет не закупали новое постельное белье! Скиттер, которую я пригласил первым делом, чуть ли не визжала от восторга, записывая каждый мой ядовитый пассаж. После проверки гриффиндорских спален я отправился в слизеринскую гостиную. Там моими стараниями за прошлый год уже была обновлена мебель, и каждую неделю проводилась проверка согревающих чар. Снейп тащился, как удав по стекловате, слушая, как я расписываю Скиттер, что до этого высокого назначения и оказанного мне доверия отвечал только за Слизерин, как вы видите, уважаемые читатели «Ежедневного пророка», я сделал все, что в моих силах, чтобы сделать пребывание студентов в замке комфортным. Но я и помыслить не мог, что мой подход — это какая-то редкость, ведь это наши дети, цветы жизни, все ради детей. А теперь давайте проверим гостиные других факультетов!

— А слизеринские спальни? — возмутилась какая-то дама из Министерства, подруга и чирлидер от команды мадам Лонгботтом, чем только усугубила плачевное состояние той.

— А это относится к общему ведению школы, так что вопросы к главе Попечительского совета, пардон, бывшей главе. Я и подумать не мог, что встречу такое пренебрежение обязанностями, а ведь ваш собственный внук тут учиться будет.

Ох, каким взглядом меня смерили, аж мурашки! Я взбодрился и натравил всю толпу проверяющих на библиотеку со словами, что Запретная секция — наиболее идиотское изобретение, я сам лично проникал в нее триста раз и никогда не попадался. Макгонагалл (так я и не узнал, на сколько они с Дамблдором спорили) напомнила, что дважды все-таки попался, и я быстро исправился: «Двести девяносто восемь — два в мою пользу, мэм». Вообще Макгонагалл смотрела на меня, как на врага народа, с тех самых пор, как я вообще вошел в Попечительский совет. Единственный слизеринец за последние десять лет; нет, что вы, никакой дискриминации в магической Англии не существует, а у Слизерина привелигированное положение, все ж знают, спросите кого угодно. Ой, вот этого не спрашивайте, он слизеринец, он вам такого наговорит! Спросите Уизли. Я пытался пролоббировать «Нимбус» как постоянного поставщика метел для Хогвартса, убив всех зайцев одной Авадой: дети летают на чем-то нормальном, деньги в карман Малфоям рекой, скидку для любимой школы мы бы сделали, но декан Гриффиндора, даже не знавшая о том, что Малфои «Нимбусом» владеют, просто назло мне извернулась, и мадам Лонгботтом заключила десятилетний контракт с «Чистометом». Я сказал, что мой сын на таком летать не будет, и многозначительно добавил, что и любой уважающий себя слизеринец тоже. Ну да, на всю школу закупать «Нимбусы» я лично не собираюсь, но Слизерин по прежнему под моим покровительством, а тут уж я раскошелюсь. Макгонагалл осознала, что променяла «Кометы» для всего Хогвартса на «Нимбусы» исключительно для Слизерина, и несколько поникла. Запретная секция своей неохраняемостью просто убила впечатлительную в нужный момент Риту, и я тотчас же сказал, что проще переместить секцию в отдельное помещение с коридором и зачаровать проход в нее так, чтобы при проникновении без разрешения или в неурочное время студент оставался в коридоре без возможности пройти дальше или выйти и скрыться.

— Это негуманно, — пробормотала Макгонагалл.

— Поставим там кровать! — воодушевился Флитвик, студенты вечно добавляли ему головной боли с Запретной секцией. — А утром можно сразу отработку назначить, не тратя время на поиски нарушителя!

— Или сигналку с идентификацией нарушителя, — пожал плечами я. — Но чтобы безнаказанно туда никто не попадал. Наказание должно быть не суровым, а неотвратимым, чтобы никто не мог от него уйти, не знаю, из-за артефакта какого-нибудь или личной симпатии преподавателя, иначе какой в наказании вообще смысл, верно, директор? А еще я хотел бы узнать, какие именно книги запрещены.

И список меня изумил: все, что хоть как-то касалось истории магического мира или семейной магии, было изъято из общего доступа. Не спорю, с разделе семейной был какой-то лютый ад про жертвоприношения (внимание, вопрос, зачем вообще такое в школе держать?), но чем история так провинилась? Почему богомерзкая «История Хогвартса», от которой меня как ценителя литературы просто тошнило, разрешена, а простая история — нет?

— История магического мира писалась пристрастно, — сообщил мне Дамблдор. — Все авторы входили в Священные двадцать восемь и высказывали ненависть к маглам.

Я аж закашлялся от возмущения.

— То есть, когда я говорю о том, что некоторые произведения, такие как «Сказки барда Бидля», заангажированы и пропагандируют определенные идеи, вы говорите, что не будете принимать во внимание мои слова, хотя я говорил только о содержании, а не чистокровности автора, — сказал я. — А когда речь идет об истории магического мира, вы просто отменяете авторов из-за их происхождения? И вы называете себя либералом? — я повернулся к другим членам комиссии. — Никто не видит ничего странного?!

Никто и ничего. Я охренел и даже не сразу пришел в себя. Ну, сука бородатая, я тебе это припомню. Я никогда не видел ничего в том, чтобы получать информацию с разных сторон, надо же как-то развивать критическое мышление. Читал мемуары советских военачальников наравне с немецкими, Мао и американских классиков экономики, здесь уже с Абрахасом обсуждал Библию, Коран и Тору. Малфои в принципе много читали, что для меня оказалось подарком судьбы, притворяться не интересующимся книгами финансистом я бы точно не смог. Но нет, вечер, когда все члены семьи сидят в одной гостиной и читают каждый свое, в мэноре традиционен. За едой говорили о прочитанном, Нарцисса писала в стол какие-то романтические истории, которые иногда давала мне почитать, если я хорошо себя вел, и объективно неплохо писала, Драко сочинял стихи по мотивам страшнейших сказок, от которых даже меня в дрожь бросало, Абрахас под женским псевдонимом строчил гнусные статейки в «Ведьмополитен», в которых опускал внешний вид и поведение каких-то звезд, и так отводил душу и реализовывал талант. Я всегда интересовался, чем маги занимаются на досуге, ведь кино нет, музеев тоже, о каких-то салонах, балах или приемах в каноне ни слова. Маглорожденные и полукровки — понятно, сбегали в магловский мир, а чистокровные? Дуэли и охота — это отлично, но в принципе, какие-то развлечения, не связанные с убийствами, существуют? Да. Полумертвый магический театр, концерты, вечеринки в богатых домах, но это все максимум раз в две недели, а все остальное время маги резались в карты и читали. Библиотеки занимали в некоторых домах большую часть жилища. Малфои и в этом были рекордсменами: хранимое в тайне семейное заклинание для скорочтения делало нас безоговорочными победителями. Прочитавший все стоящее Абрахас теперь читал магловскую классику на разных языках и бульварные романчики для скучающих ведьм, Нарцисса, выросшая в доме Блэков, которые ограничивали ее в творчестве и чтении, начала просвещаться у нас после нашей свадьбы, но не воротила носик ни от «Зверя полуночного», написанного полукровкой, ни от Шекспира, ни от «Королевы роз» — обязательной классики чистокровных. Сказки проклятого барда мы ненавидели всей семьей, и я не хотел, чтобы Драко где-то на своем жизненном пути встретил эту муть. Пусть лучше рыдает над «Русалочкой», чем он и занимался, по крайней мере последние пару дней. Никаких счастливых адаптаций, я в шестнадцать лет рыдал, и он пусть развивается эмоционально.

— Северус, надо что-то делать, — сказал я, заводя Снейпа за угол, пока Флитвик командовал разбором Запретной секции. Он тоже проникся моим возмущением, так что, думаю, выписывать разрешения на историческую литературу будет охотно. — С историей магии. Дети не должны оставаться неучами и болванами после школы!

— Невозможно, — вздохнул Снейп. — Бинс стал привидением…

— Это его проблемы, — прищурился я, а потом, когда мы все дружно собрались на педсовет, встал и предложил изменить расписание уважаемого профессора Бинса и… ввести новый предмет. Не историю магии, которую продолжит вести профессор Бинс пустой аудитории, а историю магического мира. Другой предмет. Для которого наймем другого учителя, живого, разумеется. На меня смотрели так, как будто я великому инквизитору заявил, что земля все же вертится.

И вдруг дошло. Флитвик выдохнул: «Гениально», профессор Вектор, поглядев на меня с искренней любовью, гордо сказала, что всегда говорила, что у меня особый склад ума. Судя по лицу Хуч, «особый склад ума» упоминался далеко не в положительном контексте, но я не в претензии.

— Альбус! — помявкивая от волнения, вскочила Макгонагалл. — Ведь так можно избавиться от проклятия должности преподавателя Защиты от темных искусств! Просто ввести новый предмет!

Ай да Пушкин, ай да сукин сын. Я скрестил руки на груди, наслаждаясь моментом триумфа, который испытывает умный человек, наконец-то разъяснивший дебилам, что килограмм пуха и килограмм железа весят одинаково.

— Что ты полез, Драко ведь у тебя наверняка уже всю программу до пятого курса знает, а на других детей тебе плевать, — ненатурально вздохнул Снейп, когда мы вышли. — Дамблдору насолить хочешь? Какая у тебя цель?

Ага, а я ведь не заметил многозначительный взгляд, который кинул на Северуса директор, мол, разузнай, что задумал психованный Малфой, который сумел от метки избавиться, Рабастана Лестрейнджа отмазать, родить наследника Блэкам — да, Марк был Блэком, из-за чего все мои тести и тещи, которых я не различал, живо обрели жизненные силы, передумали умирать, плюнули на Сириуса, лишили его наследства и занялись новым ребенком. Сириуса жалела только Цисс, но это она не знала, что я из-за него под горячую руку Лорда угодил. Или знала и была за мои внезапные изменения ему благодарна.

— Цель… — протянул я. Тон у Снейпа был такой показательно заговорщический, что предупреди он меня прямо, было бы менее очевидно. — Северус, друг. Не дай бог, конечно. Мне тридцать с лишним лет, у меня трое детей. Какие у меня цели? Не родить четвертого, не растолстеть, не спиться, сделать так, чтобы жена и отец были довольны, что в принципе невозможно в одно время, а для детей — безопасная школа с хорошим образованием. А ты что думаешь?

«А Дамблдору скажи, чтобы он нахер пошел», — добавил я мысленно. Вдруг я альтруист, родил еще двоих и теперь думаю только о детишках. Неожиданно, правда, директор? А не отправить ли Северуса к Долохову? То есть, к Хунте? Антон внезапно прислал мне бандеролью половину кабана под чарами, приготовленную по свадебному рецепту его семьи, ступу с помелом в качестве подарка (Драко и Абрахас были в восторге, Марк и Рита в зависти, мы с Нарциссой в ужасе) и отбитый у арабов ковер-самолет (тут мы с Нарциссой и Ритой, которую по весу выдерживал ковер, радовались, а все остальные завидовали), из чего я сделал вывод, что мой неуравновешенный соратник неимоверно рад, следовательно, выстрел в молоко попал в такую цель, что я и не ожидал даже.

— Я думаю, что ты хочешь скинуть Дамблдора, — Северус вздохнул, явно собираясь с силами. — Я тоже. Могу помочь, только скажи, что именно ты собираешься делать.

Я посмотрел на него с жалостью. Он явно не хотел меня подставлять, все же за годы его репетиторства мы сблизились, но Дамблдор… он являлся тем, кому Северус остается преданным, волей или неволей. Но он мне помог.

— Скинуть Дамблдора? — переспросил я непонимающе. — За что?

— Хотя бы за то, что он предвзято относится к Слизерину, — сказал Северус. — Что не дает детям узнавать об истории. Что не заботится о школе, одни простыни чего стоят.

— Северус, ты здесь декан, а я уже давно закончил школу, — проникновенно сказал я. — Я хочу его скинуть или ты? У тебя больше причин. Ты хоть на его место метить… — я так охренел от этой мысли, что даже замолчал. Сделать Снейпа директором! Почему я раньше не думал об этом? Ему сам Темный лорд это доверил, а судя по фильму, там сразу появились дисциплина и отсутствие всякой дичи, такой как василиски, Хагрид, цербер и дементоры.

— У меня метка, — махнул рукой Снейп. Я медленно закатал рукав и подмигнул.

— Ты такой один, — сказал Северус. И я, выдержав паузу, медленно покачал головой.

— Мы беседовали о метке с Антоном, я кое-что посоветовал ему, и он через некоторое время прислал мне такие роскошные подарки, что будь я женщиной, я бы согласился выйти за него, не раздумывая.

Снейп подскочил так, что я даже шарахнулся. Впервые видел, чтобы у человека внутри словно лампочка загоралась. Вот теперь верю в потенциальный выбор Эванс! За эту улыбку можно душу продать. А кажется, вовсе не великая любовь неразделенная гнобила Снейпа, а метка, невозможность уйти. Не будет метки — не будет власти Дамблдора, который в любой момент может его сдать, ведь это он поручался за него. Эх, Северус, обратись ты к моему отцу, он бы нашел выход; что ж тебя к Дамблдору понесло?

Надо встретиться с Антоном. Однозначно. Но сначала…

Загипнотизированный моими словами и призрачной надеждой Снейп дал мне возможность пошляться по замку без сопровождения, чем я воспользоваться и банально украл диадему Рейвенкло из Выручай-комнаты. Лестрейндж и доступ к сейфу Беллочки, которая забыла, что маги сексисты, шовинисты и так далее, раз говорила «мое хранилище», у меня всегда были в кармане. Надо еще змею отловить, но сначала для этих целей надо отловить змееуста Поттера, а тут я упирался лбом в проклятого Дамблдора и его непререкаемый авторитет.

Решив, что все равно до августа в Англии делать нечего, а у меня гештальт с прошлой жизни не закрыт, я свалил супругу и малолетних отпрысков на хрупкие плечи моего родителя, коварно сообщил Блэкам, что Абрахасу необходима помощь с воспитанием Марка, и умудрился скрыться с Драко до того, как цыганский табор, а я именно так называл черноволосых кудрявых Блэков, появился в Малфой-мэноре. Нарцисса, которая удалась в какую-то там бабушку-прабабушку, демонстративно игнорировала мои обзывательства, но обиделась все равно: она тоже хотела бы куда-нибудь от родственников свалить.

Мы с Драко отправились в Альпы. Я собирался освоить сноуборд, и мне плевать, что скажут… кто скажет? Кто узнает? А кто спалит меня, тот сам подставится, раз отдыхал на магловском курорте.

Абрахас несколько лет назад, когда я только заикнулся, что хотел бы провести время в горах, купил шале, куда мы с Драко и активировали международный портал. Диверсию, то есть, поездку, я планировал загодя, потому лыжи для Драко и сноуборд для меня были куплены, привезены и только ждали, пока мы переоденемся и отправимся. Абрахас не одобрял, но смирился: все знали, что Круциатус Лорда повредил мне что-то в голове, потому периодически я веду себя странно. Но отец не знал, и никто не знал, что помимо экипировки и инвентаря в Альпы должен был прибыть Антонин Долохов.

Антона я вживую видел всего раз и запомнил его как человека, поражающего своей энергией. У него были черные волосы, пронзительные голубые глаза и сильный акцент, он ходил в магловских брюках и свитере с высоким горлом вместо мантии и постоянно что-то делал. У меня сложилось впечатление, что он под спидами. Теперь же передо мной оказался типичный русский из представлений относительно дружелюбно настроенного американца: слегка небрит, слегка помят, под мышкой шахматная доска, на синей футболке на груди красуется белая надпись кириллицей: «НИИ ЧАВО. Отдел смысла жизни». Из-за высоты в портале оказался небольшой сбой, и мы с Драко приземлились не на террасу, как планировали, а под нее. Долохов нас и вытащил.

Честно говоря, я не планировал, что Антон появится так рано, по моим меркам, он должен был прибыть дня через три, когда мы освоимся. Драко трудно переживал переезды, новые обстоятельства, даже новых людей, а тут все и сразу. К появлению Долохова должен был переместиться еще и Рабастан, чтобы Драко было поспокойнее, но все сложилось иначе. Антон, как и прочие русские, порталы презирал и ненавидел, потому купил билеты на самолет со скидкой, а та была только на это число.

— Привет, — сказал мне Антон на русском языке, и пока я думал, демонстрировать ли, что я понимаю его, или нет, Долохов отправил Драко внутрь дома, бесцеремонно заявив, что ему надо поговорить с отцом. То есть, со мной; Драко ухмыльнулся, вспоминая, что многие называют меня так. Это прозвище приклеилось ко мне по вине родителя: Абрахас прочитал-таки про дона Карлеоне, посмотрел на нашу со слизеринцами агентурную сеть и назвал меня «крестным отцом» при Гэвине Паркинсоне, за что я его еще не простил.

Драко не сразу решил, обижаться ему, послушаться, закатить скандал или просто забить, но удалился, явно отложив решение и скандал на попозже, а мы остались на террасе вдвоем. Антон неуловимым движением расставил шахматные фигурки.

— Откуда ты знал про НИИ ЧАВО? — без прелюдии спросил Антон по-русски, явно давая понять, что мои актерские способности тут ни к чему: он решил, что говорим на русском, значит, так и будет.

— Так сразу? — скривился я, лихорадочно думая, как бы отвлечь и потянуть время. — А как же установить доверие, вызвать мое расположение, предварительные ласки, в конце концов? Я так не могу. Или в России партия в шахматы — это считается? Начинаю по-другому смотреть на чемпионов мира…

Антон посмотрел на меня и улыбнулся с видом величайшего одолжения. Он явно стал поспокойнее, чем раньше, когда жил в Англии, но, как мне кажется, он был уставшим. Ясно, мучить друг друга не будем.

— Ну, теперь ты совсем русский маг, — сказал я с явным намеком на его мрачную рожу. Отвечать на вопросы, откуда я что знаю, я не собираюсь, и в тот момент я это осознал. Если что, пойдет нахрен с моей террасы. — Как ощущения? Я тебе про Хунту подсказал, имею право задавать вопросы. В отличие от тебя.

— Я не маг, — сообщил мне Долохов, и я застыл с раскрытым ртом. Так. Он вытащил Драко за руку, но меня-то поднял заклинанием, то есть, вполне себе маг! А Антон продолжил. — В твоем понимании этого слова — да, маг, но России мне объяснили, что маг — это больше, чем махание палочкой. Каждый человек — маг в душе.

Что-то я вообще не заметил, чтобы он чем-то махал. Я требовательно уставился на Антона, всем своим видом демонстрируя, что ожидаю разъяснений.

— Маг — это человек познающий, что-то вроде новой ступени развития, — сообщил мне Антон с видом новообращенного сектанта. — Каждый человек — маг, но он становится им только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других. Все эти фокусы не имеют принципиального значения. В нашем институте занимаются…

— Выяснением, что такое счастье, и поиском смысла жизни, — перебил я. — Я в курсе.

— Так вот, — кивнул Антон. — Счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же.

А то, откуда я знаю про НИИ ЧАВО, не является частью неизвестного, которую надо познать? Насколько я знаю об Антонине из бесед с Рабастаном, методы познания у него весьма нетривиальные. Может, его и перевоспитали в России, но эта надежда оставалась на уровне догадок и надежд.

— А метка? — спросил я. — Ты от нее избавился?

— На время поездки мне ее сняли, — беспечно отозвался Антон. — Я объект.

— Ч-чего?!

— Кристобаль Хозевич пишет диссертацию, — пояснил Долохов. — Я объект, метка — предмет его исследования.

Я охерел и не выхерел. Особенно когда Антон добавил, что его все устраивает, он за эксперименты над собой даже премию получает, по новому указу пытать и экспериментировать над сотрудниками запрещено без доплат и письменного согласия непосредственного руководителя, а если число испытываемых превышает десять за один экперимент, то резолюцию должен наложить глава института.

— Но он тебе снял метку на поездку, — повторил я, пытаясь сделать вид, что никакого сумасшествия не происходит, просто научная беседа двух образованных людей. — А куда дел?

— На себя, наверное, не знаю, — пожал плечами Антон. — Или на дубля. Мы предположили, что господин Реддл, воплощая доступное ему примитивное понимание счастья, стремился к единоличному владычеству.

— Да ты что, — кисло сказал я. Предположили они. Предположили!

— Так он сам считал. На самом же деле все его действия были направлены на поиск своего места в жизни. Но в силу ограниченности своего мышления он не был способен признать, что величие заключается в…

— Антон, — проникновенно сказал я. — Давай ты сейчас опустишь величие, ограниченность, репутацию, владычество и перейдешь к завершению. Вывод, мне нужен вывод. Я практик, а не теоретик.

— Мы посовещались и решили, что место младшего специалиста на первое время ему подойдет, все же его знания и работоспособность заслуживают уважения, к тому же он трудился не на себя лично. Полномочия дежурного удовлетворят его желание контроля и стремление к геноциду, а потом, если зарекомендует себя как старательный и ответственный…

— Вы хотите Волдеморта себе в сотрудники?! — перебил я. — Но он умер!

Это я ему еще про крестражи ничего не говорил!

— Согласен, мы оказываем ему повышенное доверие, — задумчиво проговорил Антон. — Посмертная работа разрешена лишь в порядке признания прошлых заслуг… Но мне кажется, и меня поддержали, мы можем сделать исключение.

Я искренне пытался постигнуть, чего же такого наплел Долохов в НИИ ЧАВО, что Волдеморта заочно приняли аж в младшие специалисты, но так ничего и не придумал. Если я скажу сейчас про крестражи, Хунта материализуется прямо здесь дабы послушать, а этого счастья мне точно не надо. Я вспомнил про Хунту, штандартенфюрера и таксидермию и передернулся. Точно не надо.

— Я хотел поговорить с тобой про Северуса, — жалко сказал я и только сейчас посмотрел на доску. Это были обычные магические шахматы, только они за то время, пока я смотрел на Долохова, а не на них, разошлись по периметру доски, и теперь наблюдали за боем без правил двух королей. Заметив мое ошарашенное выражение лица, Антон пояснил, что нет смысла сражаться армиям, выясняя, кто сильнее: пусть сражаются лидеры. А остальные просто смотрят. Гуманно и логично.

— Северус хочет избавиться от метки, — продолжил я.

— Зачем? — спросил Антон с искренним интересом. Мне захотелось побиться головой об стол.

— Затем, что из-за нее все еще могут посадить! — взвыл я. — Антон, очнись! Вспомни, что было десять лет назад! Пожиратели смерти, суды, мой домашний арест, Азкабан! У меня все наладилось, но Северус…

— Мне не нравится Дамблдор, — перебил меня Долохов и закурил. Я не вынес и хлопнул себя по ноге так, что заболели и нога, и ладонь. — Он напоминает одного моего коллегу. Много шума из ничего.

— Он верит в возрождение Темного лорда, — сказал я. — И хочет вырастить мальчика, который должен с ним бороться. Поттера, Гарри Поттера, помнишь такого? Про него пророчество было. Я хотел его забрать, чтобы не было того кошмара, но у меня не получилось, попробую, когда он с Драко в школу пойдет, но…

— Почему тебя он так волнует? Ты разве помнишь, что именно потом случится за кошмар? — спросил Антон, и я снова почувствовал себя очень, очень тупым. А, черт с ним. У них есть сотрудник, который помнит завтрашний день, почему бы мне не знать? Может, я тоже особенный, за те годы, что мы не виделись, стал гадалкой и прорицаю на досуге. Судя по теперешнему состоянию Долохова, он даже не удивится. Что творит с людьми режим с пятью рабочими днями и работа на государство: все воспринимается как должное.

— Он воскреснет через четыре года, — сказал я. — Из одной седьмой своей души.

— Одной седьмой? — переспросил Долохов. — Мало. Надо хотя бы три седьмые, а лучше четыре. То есть, одна тоже лучше, чем совсем уж ничего, но принимать сотрудника, который составляет одну седьмую себя, это уж как-то за гранью.

— У меня есть еще три седьмые его души, — сказал я и вдруг застопорился. — Антон, я тупой. Не три седьмые! Он ведь делал эти крестражи в разное время! — вот я и спалился про крестражи, да похрен, с моим болтливым языком это был вопрос времени. — Смотри, первый раз он разделил душу на две части, значит, у меня есть пятьдесят процентов Волдеморта в дневнике, потом еще двадцать пять в диадеме или чаше, еще примерно двенадцать с половиной, потом…

Гарри Поттер был последним крестражем, то есть, в нем вообще, если я правильно посчитал, восемь тысячных Волдеморта!

— Две души в одном теле? — заинтересованно переспросил Долохов.

— Нет, одна целая и хорошо если один процент, — отозвался я. — У него еще где-то была змея с куском его души, помнишь Нагайну?

— Итак, у нас есть четыре года, чтобы собрать все его части, и когда он возродится, все эти части надо засунуть обратно в тело, — Долохов оперся на локоть. — Теоретически, это возможно. Если Хунта даст мне реализовать обещанное право на рабочую командировку…

Слышать от Долохова слова «право» и «командировка» было еще более дико, чем идея допустить возрождение Волдеморта, чтобы заставить его пройти собеседование в НИИ ЧАВО.

Из дверей высунулся Драко, который очевидно устал копить злость для скандала, сменил гнев на милость и пришел сообщить, что ему скучно. Я безмерно обрадовался окончанию муторного диалога, быстро сказал Антону, что мы еще договорим, а вообще-то мы приехали кататься, и сбежал переодеваться. Драко уже были оплачены уроки с инструктором, а я, который эти уроки уже проходил, вообще-то взрослый маг, который умеет летать, спасибо Тому из дневника. Черный дым, как от сбитого мессершмитта, при полете — исключительно бурная фантазия режиссера фильмов, потому что на самом деле это ужасно неудобно. Ну, а еще я наврал Драко, что умею кататься, потому теперь признаваться было бы совсем уж позорно. Антон сказал, что горные лыжи — это не его, и засел за официальным обращением к начальнику на португальском, дабы задобрить бессердечного. Мысленно пожелав ему успеха в сем неблагодарном деле, я взял сноуборд, шлем, Драко и аппарировал к фуникулеру.

Когда-нибудь я научусь, что магическое перемещение в горах — дело опасное и неблагодарное. Я провалился в лестницу, как первокурсник в Хогвартсе. Уже приготовился было по методу Мюнхгаузена вытаскивать сам себя, как появилась какая-то семья, состоящая из мужчины, женщины и девочки, и мужчина меня и извлек из ступенек, а потом поинтересовался, первый ли раз я здесь. Сообщив, что нет — и зачем соврал? Бессмысленно же — я тронул Драко за плечо, и мы отправились наверх в царство снегов.

Пока Драко третировал инструктора, которого за такие деньги, которые я отвалил за обучение, он мог просто бить, я решил, что мне горы по колено, и отправился на черную трассу. Я ж маг, что мне. Думал я, пока не оказался перед спуском. Как-то я не учел, что для магии, особенно для беспалочковой — а полеты именно такой и являются — нужна предельная концентрация. Я заметил того, кто меня вытащил из лестницы, его заинтересованный взгляд и разозлился: ну перед ним я точно не спасую! Пообещав себе вечером напиться, благо, тут со мной Долохов в отпуске, я сосредоточился и полетел вниз.

Наверное, осознание, что если я упаду, я точно не соберу костей, и помогло мне удержаться на ногах. Спустившись, я словил аплодисменты и восторженный комментарий, что тут, видимо, тренируется олимпийский резерв. Боже, мне не хватало оваций, трудный подростковый возраст дает о себе знать. Сняв шлем, я подставил голову холодному воздуху, пытаясь прийти в себя после выброса адреналина, и поскорее сел, колени постыдно дрожали. Если б не полеты и муштра Тома на эту тему, везли бы сейчас мой хладный труп. Но вообще мне понравилось, обязательно повторю. Теперь надо проверить, как там Драко и его успехи.

Инструктор был красным от натуги, как будто Драко все это время на нем ездил верхом. А я предупреждал, что будет трудно, никто мне не верил, «нет детей, которых мы бы не научили». Драко, увидев меня, просиял.

— А я видел, как ты ехал, — сказал он. — Я тоже туда хочу! — инструктор закатил глаза в полуобморочном состоянии.

— Это черная трасса, — ответил я, пожалев несчастного. — Сначала научись как следует. Как успехи?

Успехи были никак. Я уже был уверен, что в каноне Драко стал ловцом на одной силе ненависти к Поттеру: у него была довольно слабая координация, и если на метле он летал прилично, спасибо тренеру, то ни о каких финтах, фигурах, «сделать сальто» и так далее речи не шло. Алистер, его тренер, утверждал, что загонщик из него выйдет вполне достойный школьной команды, но не более того. Тем не менее, упорства Драко было не занимать, если что-то не получалось с наскока, в нем посыпался упрямый ботан и зануда, и Драко мог сидеть над книгами или тренироваться часами, пока не добьется приличного результата.

Через два дня и минус три килограмма Драко прилично и даже красиво съехал вниз и заявил, что теперь хочет погулять один. Я в отпрыске самостоятельность холил и лелеял, при мне и отце он ее вообще не выражал никак, что пугало, потому радостно дал добро, а сам отправился к Антону и его наполеоновским планам. Вечером должен был прибыть Рабастан, и я планировал расспросить отдавшегося науке целиком Долохова, не может ли он подсобить по старой дружбе и лишить крестного моего сына некрасивого рисунка — следа бурной молодости.

Антон сидел за ноутбуком, которых не должно еще быть, но в НИИ ЧАВО же есть те, кто заглядывает в будущее, почему бы не создать немного пораньше то, что будет так удобно через десять лет, и когда я вошел, сообщил, что на четыре года никто его не отпустит, но НИИ ЧАВО в лице Кристобаля Хунты протянет мне руку помощи.

— Прямо так и сказал? — прищурился я недоверчиво. — Он же вроде против благотворительности.

— Это не благотворительность, — известил меня Долохов. — Он тебя использует. Я сказал, что ты не хочешь сотрудничать и отдавать ему расфасованные по разным предметам куски души, теперь он заинтересован и пытается тебя обмануть.

— Э-э… — глубокомысленно изрек я, подумал, прикинул и взвился. — Поттера не отдам!

Поттера, крестраж в нем мы уже обсудили и к одинаковым планам не пришли, хотя оба согласились с тем, что Лорда из ребенка надо выковыривать.

— Да и не нужно, — махнул рукой Антон. — Описать извлечение из живого носителя можно и на примере Нагайны, Хунта и разницы не увидит, Поттер же ребенок, так что думаю, змея по интеллекту его еще сделает… а когда поймем, как именно, думаю, это будет легко.

— Зачем Хунте Волдеморт? — прямо спросил я, которому надоели эти реверансы вокруг и около.

— Так новые правила, министерство образования выдало, — отозвался Долохов. — Теперь заведующие отделами обязаны представлять раз в три года научную работу по сопредельным дисциплинам. Ну, многовекторность науки и так далее. Все кинулись к Абсолютному знанию, легче всего связаться с ними, заявил, что в силу безграничности познания вывод невозможен, но Кристобаль Хозевич не ищет легких путей. Потому он решил увязать в один труд Линейное счастье, Вечную молодость и свой Смысл жизни, и ему нужен пример нерационального использования потенциала. Но пример внакладе не останется, говорю же, мы предложим ему должность младшего специалиста…

«За этот позор», подумал я, представляя себе. А теперь, дамы и господа, полюбуйтесь на неудачника, который видел смысл жизни в достижении власти и бессмертия. Ха-ха-ха, дамы и господа. Аплодисменты. Он называл себя Темным лордом! Ха, ха, ха, дамы и господа. О Господи, надеюсь, меня не пригласят присутствовать. Долохов расписал Хунте меня как его внезапного конкурента, который сам хочет заполучить Волдеморта для той же цели, но некромантов в Англии нет, а в России есть, и один даже в штате, и Хунта, облизываясь на материал исследования, предлагает отправить все части Волдеморта в НИИ ЧАВО, дабы их извлекли из предметов в лабораторных условиях при повышенной безопасности. К моменту возвращения, точнее, воскрешения, остатки Волдеморта (хотя можно ли назвать их остатками? Ведь это будет большая часть Волдеморта) с сопровождением прибудут в Англию, дабы уговорить то, что возродилось, объединиться.

— А если большая половина Волдеморта не согласится уговаривать меньшую? — спросил я у Долохова, стараясь не думать, как же бредово это звучит. Теперешний Антон напоминал сотрудников Отдела Тайн. Надо спросить, не сотрудничают ли НИИ ЧАВО с Невыразимыми, а то прямо уверен, что траву там поставляет один дилер.

— Вероятно, ее убедят, — обтекаемо ответил Антон. — Это не входит в мои обязанности.

Покажут чучело штандартенфюрера. Я встряхнулся, глядя на Антона, потом понял, что больше на трезвую голову эту вселенную я не вынесу.

— Да здравствует понедельник! — провозгласил Антон, увидев на пороге Рабастана, тот махнул рукой в ответ. Ни один из них не выразил удивления от встречи, что я счел оскорблением себе лично, ведь я никого не предупреждал. Рабастан увидел, что мы оба никакие, выслушал от меня вялую просьбу найти, достать и привести Драко пред мои очи, исчез, вернулся и сообщил, что сейчас вообще-то три часа ночи, Драко спит, как приличный ребенок, и приводить он его не будет. Я согласно кивнул. Я вообще не волновался: из Рабастана куда более ответственный крестный отец, чем из меня — просто отец. И пока мы с Антоном набираемся, Драко под присмотром.

— На моей земле, видно, так повелось: все не слава Богу, все не так, как у всех, — затянул Антон по-русски, сотворив себе гитару. Я заметил, что палочку он использует только тогда, когда я на него смотрю. — То ночами маемся, то засветло пьем, стороной взглянуть — и смех, и грех… — он глянул на меня. — У вас нет таких песен.

— Таких нет, — кивнул я.

Ох, как меня накрыло от долоховских песен, ужас просто, ни один дементор не сравнится. Тоска, великорусская черная тоска утопила меня в себе настолько, что я, решив, что нас никто не услышит, вдруг неожиданно для самого себя сказал: «Это не я. Я умер тогда. И Люциус умер», и сжался, ожидая реакции. Антон повернулся ко мне и невозмутимо сообщил, что есть концепция, согласно которой есть только одна личность. Она проживает все жизни: сейчас я Люциус Малфой, но могу родиться китайской крестьянкой в трехтысячном году до нашей эры. И сейчас на самом деле я веду беседу сам с собой, просто через несколько миллионов перерождений я стану им, Антонином Долоховым, Антоном, сотрудником отдела Смысла жизни. На пьяный мозг такая теория развития событий ложилась идеально, я успокоился и больше к своей смерти не возвращался. В конце концов, здесь у меня жена, дети, Драко, которого я обожаю, отличная компания и дело, которое стоит усилий, в то время как там у меня в перспективе были только боль и смерть.

— Я хочу проведать Драко, — сообщил я, с трудом поднявшись на ноги. — Как он?!

Рабастан и Антон с трудом вернули меня на место, но я периодически продолжал загораться заботой о чаде, которая выражалось в том, что я стремился срочно его разбудить. Меня успокаивали, но хватало этого не более, чем на полчаса.

Тем поразительнее было утро, когда я, осоловев от выпитого и выпетого, вышел на террасу в запасной розовой футболке Антона с надписью «НИИ ЧАВО. Отдел универсальных превращений» и с созданной Антоном же чашкой кофе в руке, огляделся и увидел, что, во-первых, уже полдень, а во-вторых, Драко ведет по направлению к шале что-то примерно своего роста и телосложения, что позволило мне сделать вывод, что это ребенок. О, Господи. Я откашлялся и заорал:

— Рабастан!

Рабастан явился, огляделся, заметил приближающихся гостей и юркнул назад в дом: убрать бутылки, палочки, пепельницу и Антона, переложить его на кровать и укрыть, дабы не шокировать детскую психику. Драко уже, завороженный способностью Долохова превращать все во все, пусть и не всегда удачно, изъявил желание работать в НИИ, не хватало, чтобы наследник узрел его татуировки и захотел повторить.

— Малфои не работают, — хором сказали тогда мы с Лестрейнджем, а я велел Антону прекратить, не говоря конкретно, что именно, потому что не смог сформулировать.

Драко взошел по ступенькам первым и сообщил мне, что «она потерялась». Поборов желание спросить, кто это она: совесть, может быть, я посмотрел на то, что очевидно является девочкой. Оно сняло с себя огромные зеркальные очки, вежливо поздоровалось на английском, с недоверием глядя на кириллицу на моей груди. Только я открыл рот, чтобы сказать Драко по-немецки, чтоб не говорил о колдовстве, как наследник меня опередил:

— Она волшебница, — заявил он. — Я еще вчера ее видел, — а вот и ответ, где деточка вчера шлялась, пока родитель кутил. Так тебе и надо, милый мой Люциус, сам будешь объяснять Нарциссе, почему сын подглядывает за девочками в одиннадцать лет. — Она заставляла снег заново замерзать, когда он таял, а еще он у нее летел вверх, когда она хотела.

Девочка покосилась на Драко неодобрительно, я не понял, почему, и пожал плечами. «Ну тогда ваши родители быстро нас найдут, — сказал я. — Поисковое на детей элементарное». «Они не волшебники, — сказала девочка. — Они дантисты. Магов не существует». Драко с явным непониманием посмотрел на нее, а я подавился кофе.

— Как вас зовут? — поинтересовался я, не веря, что такое совпадение вообще может иметь место.

— Гермиона Грейнджер, — заявила девочка. — А я вас видела! Вы спустились по черной трассе. Вы правда в олимпийском резерве? Почему ваш сын верит в волшебников, он ведь уже взрослый?

И в этот момент я узнал очки и понял, что это то самое создание, встреченное нами в первый день пребывания в Альпах, а отец ее и вытащил меня из лестничной западни. Я уныло уткнулся в кофе, слушая, как Драко просвещает невежд с достойным лучшего применения упорством. На террасу выполз Долохов, умылся появившимся под его рукой снегом, встряхнулся и прислушался. Драко повысил голос: кажется, ему кто-то впервые в жизни посмел возразить. Из всех детей призывного, как мы шутили, возраста, Драко был умнее всех, чем провоцировал мою просто неприличную гордость, но тут Гермиона из семьи материалистов-атеистов-врачей на любое его слово отвечала, что это невозможно. Да она ему доказывала, что магия невозможна, хотя сама ее демонстрировала! Мне-то было ясно, что все она понимает и верит, просто таким образом провоцирует Драко на максимально сжатую информацию, но это я, перечитавший все книги по психологии, просмотревший тысячу сериалов и целый год фанатевший от детективов. Драко же, с которым все знакомые девочки общались обходительно, всегда держа в голове, что он может быть их будущим супругом, растерялся и разозлился. А девочка явно не общалась с ровесниками, потому что на детях такой прием вызывает одну реакцию — удар в обнаглевший бубен. Но Драко джентльмен, Драко девочек не бьет.

— Магия с точки зрения физики есть преобразование энергии, — наконец Рабастан пришел Драко на помощь, поняв, что я утоп в кофейной чашке и не собираюсь спасать наследника. — С точки зрения… наверное, психологии — особая система мышления, по-простому, использование мозга больше, чем на шестьдесят процентов.

— Я почти так и сказал, — заныл Драко.

Насколько я сам понял природу волшебства, а я копал полгода все, что было в мэноре, магия — это функция мозга, генерация нейронных импульсов и самостимуляция структур в глубине мозга, позволяющая эти импульсы отправлять осознанно. Похоже чем-то на генерацию речи, потому магия связана с заклинаниями. Если у тебя другой тип мышления, ты думаешь не словами, то говоришь заклинание, в этот момент ассоциативно вызываешь изображение того, что тебе нужно, и импульс отправляется. Именно поэтому не все способны на невербальную магию, а Волдеморт развил в себе воображение настолько, что мог выдать Аваду, произнося вслух совершенно другое заклятие. Гений, безусловный гений. Непонятый, потому что это такая муть, что лучше бы я опять залез в экономику, чем в эту колдобиологию. Рабастан со своим «использованием мозга больше, чем на шестьдесят процентов», конечно, куда доступнее. И соотносится с точкой зрения на магию русских. Знание, количество которого перешло в качество…

И тут Гермиона, наслушавшись лестрейнджевских объяснений, продемонстрировала свою, как мне кажется, самую мерзкую черту — она верила взрослым.

Она верила взрослым так, как некоторые взрослые верят священникам. Как я верю в целительные для души звуки русского шансона в исполнении Долохова — мои душевные терзания как рукой сняло после его концерта. Как Нарцисса верит Карлу Лагерфельду. Как Абрахас верит… себе, наверное, никому больше он не верит. Гермиона воспринимала слова тех, кто намного старше, как истину в последней инстанции, и очевидно, что чем старше был источник информации, тем беззаветнее верила Гермиона Грейнджер.

Ну да, тут мало кто сравнится с Дамблдором по длине бороды, а из деканов Макгонагалл наверняка кажется ей наиболее авторитетной. Драко, который синонимами объяснял ей то же самое, пусть и не столь емко и кратко, как Рабастан, постепенно начал сатанеть.

— Басти, расскажи им про Хогвартс! — успел крикнуть я, пока не разразилась буря. Рабастан сел ровнее и принялся за повесть временных лет, а мы с Антоном устроились на лестнице, дабы обсудить дела наши скорбные. А точнее, метки и Северуса.

— Я могу снять метку, но в этом нет смысла, — терпеливо сообщил мне Антон то, о чем я не подумал. Ну когда уже придет мудрость, что должна прийти с годами? Пока что я оставался все тем же, что прибыл в этот мир десяток лет назад. Люциус, точнее, прошлая моя личность, насколько я понял, был куда умнее меня. С другой стороны, если вспомнить идиотскую спецоперацию в Отделе Тайн из пятой части канона, мы оба тупые, просто он считать умеет. — Ведь Волдеморт должен возродиться, как ты сказал, через четыре года. Тогда и сниму.

Ну да. А если начать предпринимать несанкционированные действия, может быть нарушена цепочка событий, ведущих к факту воскрешения. Поздравляю тебя, Люциус, снова, со званием тормоза года. Необходимо оценить значимость грядущих событий с точки зрения воздействия на реализуемость плана Волдеморта по обретению тела. Не допустить несовершения некоторых моментов, даже если это кажется мне негуманным. Отметить ключевые факторы. Я загрузился так, что некоторое время сидел без движения, осознавая, во что же я только что вляпался. Антон не задавал вопросов, которых я ожидал, например: «С чего ты взял, что он возродится именно через четыре года?» или «Что ты нес вчера ночью по пьяной лавочке про смерть?» Нет. Он принял как данность, что я откуда-то что-то знаю, обладаю большей половиной расчлененного и расфасованного по разным емкостям Волдеморта, и наверняка считал невероятной удачей мой идиотизм, раз я так просто отдаю такой интересный объект для изучения, как Темный лорд, разложенный на составляющие. Я почувствовал нездоровый интерес к тому, что происходит в этом таинственном НИИ ЧАВО, раз уж по сравнению с этим Антона ничего не берет.

Пока Драко воевал с Гермионой, я сел за любезно предоставленный мне блокнот, взял карандаш и принялся за план по захвату мира. Написал все события, которые я помнил из книг, выделил то, что необходимо для реализации воскрешения, и понял, что пытаюсь усидеть на четырех стульях. Для начала я понял, и это меня не обрадовало, что Гарри Поттер должен, наверное, попасть на Гриффиндор. Почему? Очень просто. Нам нужно повторить третий курс буквально слово в слово за тем, что написала Роулинг, чтобы Питер Петтигрю испугался и поскакал в Албанию. Конечно, никакой гиппогриф не будет калечить Драко, роль спасителя Сириуса сыграю я, но крыса должна напугаться, сбежать и возродить Лорда.

Зато василиск — это не главное! — порадовался я. На втором курсе можно будет просто отдохнуть. А вот что делать с первым…

На моменте, когда я завис в раздумиях, ворвался мой ребенок и поставил меня перед фактом, что Грейнджер — это кошмар, и если он попадет с ней на один факультет, он повесится.

— Хоти в Слизерин, туда она точно не попадет, — меланхолично сказал я, потом повернулся, поняв, что от меня, как от родителя, требуется чуть больше. — Именно так выглядят люди, которые не умеют критически воспринимать информацию. И дорога им в Гриффиндор. Тебе это не грозит, хвала всем богам…

К отсутствию метки на руке Антонина и тому, что у него такого счастья не будет, Рабастан отнесся совершенно равнодушно: в политику он не собирался, а так все знали, что метка у него есть. На суде собственный отец настолько забористо клеймил его алкашом и неудачником, что его оправдали, злорадно велев жить в родовом гнезде с папашей. Лорд Лестрейндж в дверях переобулся в заботливую наседку, и Рабастан отправился к замок учиться древним искусствам, чтобы у Драко был приличный крестный. Не знаю, кто больше был горд: я, что крестный моего сына — сам Рабастан Лестрейндж, Рабастан, что его выбрали в крестные сами Малфои, или лорд Лестрейндж, что его дитятко уделало в конкурсе самого Абрахаса Малфоя. На самом деле, когда папенька внял голосу разума и предохранился от драконьей оспы, я коварно исключил его из соревнований: все равно он дед, куда он денется с подводной лодки, пусть Драко в обязательном порядке занимается еще и Рабастан.

Антон улетел, пообещав вернуться и убрать метку у Снейпа, если тому неймется, напоследок напомнил мне собрать как можно больше процентов Волдеморта. Рабастан посмотрел на меня после этого пассажа несколько недоуменно, я сделал вид, что все нормально, настолько убедительно, что он поверил мне, а не собственным ушам.

Мы вернулись в Англию, и только там я заметил, что Драко загорел по очкам. В результате наследник валялся несколько часов в каких-то отбеливающих примочках, а я читал ему вслух письмо из Хогвартса, подтверждая десять раз, что нет, метлы первокурсникам брать нельзя. Нет, нельзя. По-прежнему нельзя. Я уже пять раз перечитал, но все еще нельзя. И на второй курс, когда метлу можно брать, поступить сразу тоже нельзя. Драко, отстань и не доводи отца, я и сам взбеситься могу без твоей помощи.

Заглянул папенька, смерил меня непонятно-жалостливым взглядом, сказал, что Круциатус Лорда что-то непоправимо нарушил в работе моего серого вещества, потому что да, он на горе себе и семье послушал меня и купил-таки акции Эппл, а они упали. Я прикинул летоисчисление от рождества Христова и обрадовал отца тем, что это долгосрочный проект, и вообще, он потом скажет мне спасибо. Азартный Абрахас сказал, что такому не бывать, а еще если б мог, он бы давно завел себе другого сына.

— Женись, — пожал плечами я. — Давай так, если я буду прав, ты пригласишь Макгонагалл на свидание.

— Ни за что! — задрал подбородок отец.

— Это через двадцать лет, можешь надеяться, что окажешься прав и потеряешь деньги, или она умрет, — продолжил я. Деньги терять отцу не хотелось, но и свидание с Макгонагалл казалось той еще перспективой. Драко вытаращился из своих тряпок, переводя полный ужаса и восторга взгляд с меня на замявшегося Абрахаса. Ну да, мы с отцом старались держать себя в руках при детях, гиенили под коньяк исключительно за закрытыми дверями, а тут Драко допустили в святая святых. Пока ребенок отходил от внезапно оказанного ему доверия, я в очередной раз прикинул сроки событий, рявкнул, чтобы никто не приближался к моему кабинету на пушечный выстрел, и засел за примитивную аналитику и планирование уровня школьного расписания.

Гарри Поттер получил письмо в день рождения, то есть, сегодня. Хагрид прибыл — прибудет ночью того же дня. Утром они отправились в Косой переулок. Однозначно, мы будем завтра там же. А что если… Нет, конечно, это было бы слишком просто, наверняка доставлять письма могли только школьные совы, иначе точно нашлись бы желающие поздравить Избранного с одинннадцатилетием, но если… Я только предполагаю так, но Добби как-то попал в дом Поттера. И перехватывал его письма. А если я велю домовику передать письмо? Наивно надеяться, что сработает, но, может, в дурдоме никто и не заметит.

С другой стороны, что написать. «Привет, Гарри, я твой дальний родственник-миллионер, но ты живешь в чулане, а я в замке. Приятно познакомиться. С днем рождения!» Нет, так не пойдет. Лучше даже не начинать, а то в случае провала только привлеку к себе лишнее внимание. Может, выпить оборотку и под видом Драко подстеречь Поттера у Малкин? Уж ребенка-то я быстро уболтаю. С другой стороны, придется прятаться не столько от авроров, сколько от собственного сына. Надеяться на дипломатические способности Драко еще безрассуднее, чем на мою аналитику. Но Драко куда общительнее и открытее, чем в каноне, да и в том же каноне он первым заговорил с Поттером, не заметив ни его одежды, явно магловской и старой, ни треснутых очков, ни социофобии.

Ладно, пойду напомню отпрыску про Поттера и родственные с ним связи. И Рабастана надо бы взять с собой в полном облачении: во-первых, мальчик может заинтересоваться воином-магом, или я ничего не смыслю в детях, во-вторых, пусть Драко оставит его у дверей ателье мадам Малкин: один из моих визитов в Хогвартс показал, что соседство на паре квадратных метров Лестрейнджа и Хагрида провоцирует нехилый продолжительный скандал, когда Хагрид обвиняет, Рабастан запоминает, а Дамблдор потом дает леснику деньги на огромные штрафы. Мы с папенькой и Эйвери все же перетрясли все Министерство, чтобы клевета перешла в разряд серьезных преступлений. Теперь каждая пьяная разборка изобиловала страховками, вроде «по моему субъективному мнению» и «не утверждаю, но…» Хагрида этим спасительным формулировкам научить не удавалось, Лестрейндж богател и с каждого штрафа высылал Скиттер букет: именно она помогла нам своими душераздирающими статьями о деструктивном влиянии декриминализации клеветы на общество. Не женщина, огонь. Как она будет выкручиваться на четвертом курсе, когда она несла чушь про чемпиона Хогвартса, ума не приложу. Льстит даже, что она хотела меня в любовники, Рабастан же пока, как первая красотка на селе, набивал себе цену и морозился.

Появление Мальчика-который-выжил в Косом переулке сопровождалось гулом: «Его видели у Тома! (Реддла, мысленно заржал я)», «Гарри Поттер идет в школу!» «Сам Поттер!» Если вы такие фанаты, что ж не увидели, в каком ребенок виде?! Я сделал вид, что смотрю на рецензию какого-то учебника, продолжая прислушиваться: маги подумали, что это у маглов мода такая. Ну да. Если увижу кого-нибудь в министерстве в потертых полуспущенных штанах, зааважу, и суд меня оправдает. Как же, оправдает, зло подумал про себя. Я посмотрел на Нарциссу, на Драко: ну что ж, пора дать этому миру шанс.

— Драко, считаешь ли ты себя достаточно взрослым для того, чтобы самостоятельно пойти в ателье и заказать себе школьные мантии? — спросил я.

Драко аж подскочил от радости. Конечно, в Австрии я его отпускал одного, но вообще Нарцисса была категорически против того, чтобы он вообще ее руку отпускал или ходил куда-то без присмотра Рабастана. Я ее понимал: когда видишь, как авроры берут на прицел твоего ребенка, еще не так спятишь. Я спокойнее отношусь, потому что точно знаю, что до момента моего вмешательства в события канона все будет нормально, но и меня до сих пор трясло, когда рядом с Драко появлялся кто-то в красном. Драко яростно закивал, с вожделением глядя на мой кошелек. Я нарочито небрежно отдал его сыну со словами, что встретимся под часами у Гринготтса в определенное время, и посмотрел на Лестрейнджа.

— Проводишь Драко?

— Но не заходи со мной внутрь, я сам! — перебил Драко, едва не подпрыгивая от восторга. Самостоятельность! О боги, как мало надо людям для счастья. Рабастан вопросительно посмотрел на меня. Я едва заметно согласно качнул головой.

Рабастан, если это возможно, любил Драко едва ли не сильнее нас, но в то же время признавал наше с Нарциссой безоговорочное право на все решения в отношении ребенка. Он слушался так, словно мы его наняли за огромные деньги работать гувернером. Я воспринимал его как брата, но кроме этого он был, безусловно, в первую очередь боевиком. С таким телохранителем ничего не страшно, и Нарцисса с легким сердцем проводила сына взглядом.

— Пока с нами нет малолетнего консультанта по метлам, пошли в банк, — сказал я Нарциссе.

Ходить в Гринготтс в компании наследника — чудовищное и страшное наказание, по сравнению с которым Азкабан кажется прогулкой на курорт. Выносил его только Абрахас, который видел в нем зачатки будущего финансиста. Я видел в нем смерть свою. Гоблины от юного предпринимателя были в восторге, Абрахас покопался в каких-то пергаментах, умаслил главу одного из кланов, в результате Драко выделили личный сейф, на содержимом которого он и тренировался. Какие-то вклады, акции — мне было страшно слышать. На мне отец давно поставил крест. Нет, нельзя категорично утверждать, что я был безнадежен, все мои проекты приносили прибыль, но настолько мизерную, что Абрахас называл это погрешностью; я оптимистично говорил о стабильности. Позапрошлое Рождество, когда Абрахас из-за кризиса не смог свести концы с концами и закончил финансовый год в минусе, а я в стабильном двухпроцентном плюсе, было самым лучшим, поскольку папенька напился в хлам, глядя на мою счастливую физиономию, так что Нарцисса его даже пожалела.

В назначенное время мы вышли из банка, ожидая увидеть ребенка в компании Рабастана, а увидели ребенка в компании жертвы Освенцима.

Честно, я примерз к мостовой, потому что вдруг подумал, что примерно так и выглядел там, в другом мире, незадолго до смерти. Ручки-веточки, одежда держится на честном слове, глаза запавшие, на губах какая-то корка. Гарри Поттер посмотрел на меня сквозь стекла очков и машинально прищурился, показывая, что очки ему не подходят.

— Здравствуйте, молодой человек, — проговорил я, глядя ему в глаза. Меня вдруг затрясло. Захотелось переместиться в Хогвартс, схватить одного мерзкого старикашку за седую бороду и трясти, пока вся ярость не выйдет.

— Здравствуйте, — практически шепотом ответил тот, опустив глаза. — Лорд Малфой, леди Малфой.

Драко уже проинструктировал. Что ж, не придется представляться. Поттер суетливым жестом убрал ногу, чтобы я не заметил рваный кед явно не по размеру.

— Как к вам обращаться, мистер…?

Драко посмотрел на меня круглыми глазами, потом хитро прищурился. Умный мальчик, догадался, если бы еще явно так не демонстрировал, цены бы ему не было. Ничего, с возрастом научится.

— Гарри, сэр, — не сказал фамилию. Ну ладно.

— Вы все купили по списку, Гарри? — спросил я. Нарцисса протянула Драко палочку.

— Почти, сэр, — Гарри с интересом уставился на Нарциссу. Ну да, она поражает воображение. Десять лет брака и двое детей, как ни странно, сделали ее куда красивее, чем прежде: тоненькая, как и раньше, Нарцисса внезапно поздоровела на вид, бледные губы налились цветом, от усталости из-за неуправляемых близнецов глаза приобрели тот самый томный взгляд, который повергает творцов к ногам их муз.

Как выяснилось, нет, это я со своей шовинистически-сексистской точки зрения списываю любой интерес к Нарциссе на влюбленность в нее. Гарри же спросил, как же так, Драко сказал, что Нарцисса купила ему палочку, а в магазине мистер Олливандер заверил, что палочка сама выбирает волшебника.

— Не всегда. Например, у меня семейная палочка, — влез я. — Ею владеют все наследники после совершеннолетия и до вступления в права главы рода.

Знаменитая палочка со змеиной головой была у Абрахаса, и расставаться с ней он не собирался. Нарцисса благодарно глянула на меня. Ну да, избавил ее от необходимости провести тупым ножом по сердцу мальчика, сказав, что у родителей может быть такая близкая связь с ребенком, что их палочки подходят друг другу. Эксперименты Драко подтвердили, что с моей палочкой от обращается великолепно: две недели не могли перекрасить меня из темно-фиолетового обратно в блондина, ни одна иллюзия не брала. С палочкой Нарциссы тот же эффект. Абрахас свою ему не дал.

— Драко, надо зайти в «Твилфитт и Таттинг», — невзначай напомнила Нарцисса. Драко подвис, но только на мгновение, потом повернулся к Поттеру.

— Пойдешь с нами, Гарри?

— Куда? — не понял Гарри и растерялся. Я заметил невольное движение в сторону, как будто он хотел броситься прочь.

— Хогвартс находится на севере, — сказал я. — Лучше запастись парой свитеров.

— Д-да…

А в каноне что было, — думал я, пока мы шли под чарами отвлечения внимания; я вовремя заметил Хагрида. Неужели Гарри так и поехал в лохмотьях Дадли? Как он от пневмонии не откинулся на радость всем Темным лордам.

— Гарри, вы позволите мне подобрать для вас костюм? — спросила Нарцисса, когда я открыл ей дверь. — Я очень люблю моду и интересуюсь. Мои мужчины одной масти, я уже вслепую могу выбрать, что им пойдет, а с вами это станет интересной задачей.

Есть хоть кто-то, кто откажет этой женщине? Риторический вопрос. Твилфитт все с полувзгляда понял, недаром слизеринец, Нарцисса отвела Гарри в сторону вешалок с готовым платьем, подогнать под нужный размер — несколько минут, а я затащил Драко в комнату для ожидания, сел на диван, вопросительно вздернул бровь.

— Он странный, — выпалил Драко. — Мне на него смотреть…

Противно? Неприятно? Кажется, дружбы не получится.

— …больно.

Драко, как меня уверял Абрахас, был эмпатом. Я считал его просто проницательным, но то, что он сейчас сказал, вряд ли было художественным преувеличением. Он всегда кожей чувствовал, когда мы с Нарциссой по-настоящему ругались, понимал наше настроение, ловил любой взгляд. Возможно, потому и вел себя в книге как малолетний уголовник, забивая свою чувствительность чувством ложной уверенности в том, что на его стороне сила. Я очень надеялся, что сумел приучить его к мысли о том, что его любят безусловно, а его чувствительность и наблюдательность — достоинства, которые надо научиться использовать правильно.

— Ему очень плохо, — продолжил Драко. — Он так обрадовался, когда я сделал вид, что не знаю его фамилию, и просто представился в ответ. Почему ты его просто не выкрал, если тебе его не отдавали?

— Потому что тогда у меня забрали бы тебя, — ответил я. — Я готов действовать, но только в том случае, если это не будет угрожать твоим интересам и интересам Марка и Риты. Что он тебе сказал?

— Ничего, — пожал плечами Драко. — Он ничего не говорит, не жалуется, но у него все равно болит. Я его вытащил, пока Рабастан этого великана отвлекал. Пусть поищет, — усмехнулся наследничек злорадно. Ненавидеть ему Хагрида было не за что, но Лестрейндж очевидно поделился своими впечатлениями с крестничком, и тот сделал выводы заранее. — Пап, к нему этого страшилище отправили, а Поттер и так у этих маглов, его маглы не любят волшебство, и теперь они Поттера накажут, он этого боится. Он у них, похоже… как Добби. Чувствует свою вину за все, только не сам себя наказывает, а они его.

Ненавижу Добби. Тупой, самый тупой эльф из всех, кого я когда-либо встречал. Честно пытался держать себя в руках, помня о каноне, но этот дебил методично выводил меня из себя. Он появлялся в моей спальне в самый ответственный момент с громким хлопком, понимал, что прервал господ, и начинал биться головой обо все с громкими причитаниями. Мы с Нарциссой начинали ржать, и все. И все! Добби мог попасться под ноги, я спотыкался, отфутболив его в сторону, он пролетал куда дальше, чем велит физика, стукался обо что-то и снова начинал этот бесконечный плач Ярославны, который меня просто вымораживал. Папенька, меланхоличный и спокойный человек, орал на Добби так, что стекла звенели на трех этажах мэнора, когда тот смазал его любимые бежевые туфли черным кремом. Избавиться от него мы не могли, потому что… потому что никто не хотел его купить! А оставлять без присмотра и привязки эльфа, который бывал в детской спальне, безответственно и опасно: мало ли кого он притащит в дом. Если у эльфа нет хозяина, он все еще привязан к последнему месту службы. Потому в седьмой книге Добби и смог появиться в Малфой-мэноре.

— С чего ты взял? — спросил я.

— Его одежда, как наволочка у Добби, — ответил Драко. Ее никто не велел стирать, потому что приказ привести себя в порядок воспринимался Добби как недовольство хозяина им, и он снова начинал сеанс самобичевания. — Грязная, старая, а еще у него ребра болят.

— Что?! Ты же не думаешь, что его били?

— Я заметил, что он морщился, когда руки поднимал, — пожал плечами ребенок и продолжил рассуждать. — Может, он упал? Я подумал, что эти маглы могли его побить, но, наверное, ты прав, он упал.

Упал. Сука, как же бесит! Так, что я могу сделать? Нарцисса сейчас оденет его, это понятно, хотя бы мерзнуть не будет, да и выглядеть станет прилично. Я же глава Попечительского совета, а не воспользоваться ли мне служебным положением, не устроить ли проверку, как новенькие устроились на факультетах, следят ли деканы за тем, как они живут? Пусть будет моей гадкой инициативой. Маги вполне могли принять чудовищные вещи Поттера за уродливую магловскую моду, но Макгонагалл полукровка. Думала, что Дурсли внезапно обеднели? Или быть богатым теперь тоже грех? Ну да, зря говорят, что все три факультета всегда против Слизерина. Слизерин, Рейвенкло и Хаффлпафф объединяют деньги. Конечно, бедняков везде хватает, но именно Гриффиндор сосредотачивает последние лет десять учеников из проблемных семей. Том Реддл на Слизерине был белой вороной — единственный сирота, но на Гриффиндоре учатся дети авроров, а те если не мертвы, то мертвецки пьяны. Гарри будет выделяться в такой одежде. А не сделаю ли я только хуже? Макгонагалл закрывала глаза на бедность и неряшливость, но дорогие вещи точно привлекут внимание и ее, и директора.

Нет. Да пошли все к черту, не Питер, так я сам воскрешу Волдеморта, если пойдет не по сценарию. Я не Дамблдор, чтобы для исполнения моих планов дети должны были жить в чуланах, терпеть унижения и мерзнуть.

Нарцисса заглянула к нам и сказала, чтобы мы вылезли уже из своей норы, магазины одежды — это не так уж и страшно. Гарри в новых брюках стоял в окружении пакетов и опять смотрел в пол. Нарцисса сообщила, что выбрала нам с Драко одинаковые рубашки — ее мания надеть на нас что-то похожее меня просто убивала, она полагала, что это мило. Поттер почувствовал мое присутствие и вскинул взгляд: о, настоящий мужчина — следует инстинкту самосохранения и не спорит с женщиной.

— Да, Гарри? — сказал я.

— Я не могу принять, — тихо сказал он. — Это дорого.

— Гарри, понятие дороговизны относительно, — сказал я.

— Я вам никто.

— Мне — пожалуй, — согласился я. — А вот моей супруге вы довольно близкий родственник. Вы даже похожи внешне.

Гарри уставился на мою Снежную королеву, видимо, пытаясь понять, каким местом он вообще может быть на нее похож. Я вздохнул: дети примитивно судят по цветам.

— Девичья фамилия моей жены Блэк. Блэки делятся на два типажа: германский и итальянский. Германский — светлые волосы, голубые или серые глаза; итальянский — черные волосы, черные и синие глаза. Если представите себе Драко брюнетом, вас примут за родных братьев, пожалуй, все: у вас обоих блэковские скулы и разрез глаз.

Гарри смотрел на меня так, словно я сейчас сказал, что земля плоская, стоит на трех слонах, посмотри, пожалуйста, вниз, один из них машет тебе хоботом. Драко усмехнулся, и он перевел взгляд на него.

— У меня есть волшебные родственники? — шепотом спросил Гарри. — Но…

Оборвал себя. Промолчал. И это был очень плохой знак. Потому что нормальный ребенок обвинил бы меня: «Почему ты меня не забрал?!» Поттер молчал, лицо его застыло. Я открыл было рот, но Драко меня опередил.

— Папа хотел тебя забрать, он про это дедушке говорил, — заявил он. — Но мы сначала были… м-м… в стесненных обстоятельствах, а потом он тебя не смог найти. Тебя прятали, чтобы вообще никто не мог тебя найти.

— Хагрид говорил, — сказал Гарри и снова глянул на меня. — Что меня прятали от слуг злого волшебника.

Завуалированно: а не злой ли ты волшебник, лорд Малфой?

— Тебя прятали от всех, — повторил Драко. — Но по логике, тебя должны были бы прятать от твоих поклонников, они бы тебя на сувениры порвали и не поморщились, злые волшебники не настолько жестоки.

— То есть, ты про меня на самом деле знаешь, — обреченно сказал Гарри. — Зачем ты соврал?

— Все про вас знают, — пожал плечами я. — Но это не значит, что я считаю, что теперь вы кому-то что-то должны. Вы не назвали мне свою фамилию, значит, у вас были причины желать сохранить инкогнито, я всего лишь уважаю ваше желание, как и Драко. Вы живете у маглов?

— Маглы — это обычные люди, не волшебники? — спросил Гарри. Ага, проверяет, пусть и бездарно: вроде как Хагрид ему это говорил, и теперь он сравнивает ответы. Я улыбнулся:

— Гарри, вам стоит начать думать как волшебник, — сказал я, понизив голос. — Обычные люди — это маги. Общество магов — древнее и устоявшееся, оно обладает своими законами, и человек, попадающий в него из мира маглов, все равно что оказывается в другой стране. Вы ведь не будете в другой стране говорить, мол, вы все какие-то странные, а обычные люди, как в моей, живут иначе?

— Да, — кивнул Поттер, осмысливая мои слова. — Я понял. А где я могу узнать все? Я же… иностранец.

Улыбнулся, уже неплохо. Я посмотрел на Драко, Драко на меня, мы одновременно кивнули друг другу и посмотрели на Поттера:

— Вы всегда можете обратиться к Драко, — сказал я. — Удобнее всего будет встретиться возле поезда. Насколько я знаю, в обязанности сопровождающего не входит обязанность проводить студента до платформы, вам должны подробно рассказать, но на всякий случай я вам объясню сам.

Минус знакомство с Уизли, минус стресс для и без того нервного ребенка на вокзале, плюс занятие для Драко по дороге в школу, чтобы не шлялся по поезду и не ругался ни с кем. Ай да я. Нарцисса не стала зачаровывать многочисленные бумажные свертки, зато купила небольшую сумку, похожую на хозяйственную, с чарами незримого расширения, с такими ходили дети, которые не имели права пользоваться волшебными палочками, в нее опустили все вещи, купленные для Гарри. Мы вышли из магазина, и тут случилась отвратительная сцена: нас поджидал Хагрид.

Чего я только не услышал. И что папенька мой купил Визенгамот со всеми потрохами, это цитата, и что сам я мерзкий Пожиратель, и что место мне в Азкабане, и что я пытаюсь украсть Гарри Поттера.

— Можете начинать кричать «Караул», мистер Поттер, — ухмыльнулся я, покосившись на покрасневшего от стыда Гарри: ну да, вроде как Хагрид с ним пришел, ему и отвечать за его вопли. Рабастан радостно загибал пальцы рядом со мной, прикидывая, на сколько же новых дел о клевете наговорил Хагрид. Узнаю, что Дамблдор оплачивает его штрафы из школьного бюджета — прибью. Клевета и отношение к ней — единственное, что мы смогли изменить в магическом законодательстве, но пользовались этим как могли, даже авроры, допрашивая, теперь орали: «по моему мнению…» Гарри непонимающе посмотрел на меня. — Ну как же, я вас тут украсть пытаюсь. Вы что, не заметили?

Начала собираться небольшая толпа. Драко, плохо переносивший скопище народу, мгновенно вцепился в мою руку почти до боли. Ненавидя напугавших его в детстве авроров, я передал его Нарциссе и Рабастану и шагнул вперед.

— Итак, мистер Хагрид. Во-первых, уведомляю вас, что сегодня же подам заявление о клевете — это что касается юриспруденции. Во-вторых, что касается математики: в Визенгамот входит пятьдесят магов, мне льстит ваше мнение о тех средствах, которыми я располагаю, но, уверяю вас, я не вижу смысла во взяточничестве, так как это нерационально. Особенно если учесть, что я был не оправдан, а признан невиновным. Насчет Азкабана. Насколько мне известно, не я, а вы были там по подозрению в убийстве несовершеннолетней, а ваша палочка была сломана за нарушение закона, повлекшее за собой смерть по неосторожности. Вы не закончили школу, этим объясняется ваш неподражаемый литературный стиль? Будьте уверены, как глава Попечительского совета, я поставлю вопрос о том, почему именно вам доверили сопровождение студента, сделав исключение. Ведь вы никогда не исполняли эту обязанность раньше. Чтобы вам было понятнее: только что вы своими воплями подвели Дамблдора под монастырь. Хорошего дня.

Из всей моей тирады он понял только то, что я смею наезжать на великого человека Дамблдора, о чем и сообщил, добавив, что я пожалею. Рабастан торжествующе загнул еще один палец.

Вечером Нарцисса устроила мне допрос с пристрастием: она знала, что если у меня нет каких-то грандиозных планов, я буду лежать и ничего не делать, к тому же я не люблю детей, кроме своих, и не занимаюсь благотворительностью. Сегодня же я превзошел самого себя, и «я тебе, конечно, подыграла, но теперь изволь объяснить!» Я сказал, что Дамблдор считает, будто Темный лорд не умер, а просто вышел покурить и в любой момент может зайти обратно. Именно поэтому Гарри Поттер, вроде как Избранный, выращивается как Герой, именно так, именно с большой буквы. Его отправили к магловским родственникам, чтобы гнусные чистокровные не испортили его сведениями о том, что он богат и благороден, потому что ты хоть раз видела богатого героя? Герой наймет наемника и будет не знаменитым, а просто счастливым, а это Дамблдору вообще не нужно. Герой, выращенный по методике Дамблдора, будет вести себя как магл последний, за ним будут повторять другие, магловская культура войдет в моду, просто представь себе мини-мантии и трезво содрогнись. Герой будет считать волшебный мир доброй сказкой, видеть себя рыцарем на белом коне, который должен всех спасти, хотя вообще-то он еще ребенок и должен учиться, просто учиться и нормально жить, играть, а самым страшным в его жизни должна быть плохая оценка. «Драко сказал, что ему плохо у маглов. Он ничего не знал о магии, а одет… как Добби, — добавил я, и мерзкий домовик немедленно решил, что я его зову, и материализовался. — Пошел нахер отсюда!» Домовик завыл и щелчком пальцев расстегнул на мне штаны. «Отмена! — заорал я, хватаясь за ремень. Ну почему я каждый раз забываю, что он все, все воспринимает буквально?! — Исчезни, появись на кухне и сиди там в углу, лицом к стене!» Исчез, и мы с Нарциссой перевели дух.

— Может, грохнуть его? — тоскливо сказал я. — Чем можно убить домовика?

— Ритуальным ножом, — ответила Нарцисса. — Попроси тетю Вальбургу, ей только в радость.

Я представил себе Вальбургу, которая будет злорадно ухмыляться еще лет десять, что я, наследник рода Малфой, не могу справиться с домовым эльфом, и передернулся. Природная жалость взяла верх.

— Ты хочешь помочь Поттеру? — изумилась Нарцисса. — Но зачем?

— Затем что я кое-что знаю, — отозвался я. — И да, с этим связан Поттер. Он в зоне моих интересов.

— Абрахас знает? — деловито поинтересовалась Нарцисса.

— Не детально, это не связано с финансами, — ответил я. — Больше с политикой.

Да, у нас с Абрахасом было разделение: он занимается деньгами, я — политикой, потому что он лучше считает, а я лучше выгляжу. На самом деле все только потому, что папенька попялился в нашу мафиозную схему, сказал, что ничего не понимает, но потом понял, что мы потихоньку меняем и законодательство, и отношение к правосудию, и условия, и этику, сказал, что мы молодцы, а деньги он нам даст. Мы пытались добиться цивилизованности во всем. То есть, чтобы за массовые убийства и запуск метки не давали одинаковых сроков — пожизненных, чтобы Поцелуй дементора приравняли к смертной казни, а то ведь это не смертная казнь, смертной казни в нашей демократической стране нет, господа! Чтобы дебильная формулировка «пожирательская деятельность» сменилась на что-то более конкретное — терроризм, например, и тогда еще поговорим о незаконных вооруженных бандформированиях, правда, мистер Дамблдор? А то тоже мне, кто победил — тот героические силы самообороны, кто проиграл — тот террорист и налетчик. Нет уж, теперь у нас нет законов военного времени, и Эйвери с его двадцатилетними инициативами прав, как и Скримджер, которого уже затрахало, что когда его спрашивают, какой он закончил факультет, и он отвечает «Слизерин», ему смеются в лицо и переспрашивают: «А серьезно?» Ну да, глава аврората не может быть слизеринцем, не положено. Это все нам не нравилось, это все мы хотели поменять. Наши дети шли в Хогвартс диверсантами, и когда я сказал папеньке, что Поттер — аспект, тот кивнул и снова уткнулся в газету.

Нарцисса моими объяснениями удовлетворилась, сообщила, что Гарри очень милый, если его отмыть, откормить и переодеть, а я вспомнил про свой гадкий умысел и наутро отправился в школу. Все равно педсовет, на котором я, как представитель попечителей, имею право присутствовать. Насколько я знаю, мадам Лонгботтом ни разу не реализовала этого своего права, потому меня никто и не ждал.

Я даже не стал дожидаться, пока все перестанут на меня пялиться, а вспомнил незабвенную Амбридж и пронзительно и мерзко покашлял, прерывая Дамблдора, и с места в карьер поинтересовался, почему за некоторыми студентами в этом году был отправлен неквалифицированный школьный персонал. Как же я узнал? Очень просто: мой сын в ателье разговорился с будущим учеником и выяснил, что к нему пришел мистер Хагрид. К ученику, проживающему с магловскими родственниками. Итак, господин директор, может быть, вы поведаете мне, кто проводил инструктаж? Ведь убедить родственников, никогда не имевших дела с магическим миром, отправить своего горячо любимого ребенка непонятно куда — нелегкое дело. Профессор Макгонагалл, насколько я знаю, успешно занимается этим в течение многих лет, у нее мандат на использование демонстрационного волшебства в присутствии так называемых посвященных маглов. А Хагрид? Он пришел, сказал, что теперь мальчик будет учиться фокусам девять месяцев неизвестно где, куда нельзя ни позвонить, ни приехать. Директор, Хагрид — уголовник, условно освобожденный, лишенный палочки, к тому же недоучка. Вы ему еще преподавать разрешите, глумливо добавил я, отмечая, как ухмыляется Северус. Ну да, Хагрид вроде как умолял о должности преподавателя по Уходу за магическими существами не меньше, чем Снейп — о Защите. Точнее, о Противодействии магическому воздействию. Идиотское название, не спорю, но какое родили, таким и будет пользоваться. Зато никаких проклятий и темных искусств в названии.

Макгонагалл явно не ожидала от меня реверанса в свою сторону, а остальные — слова «позвонить». Я так и слышал шепотки: «Он знает, что такое телефон!» Едва удержался, чтобы не повернуться и не сказать: «Знаю. А еще знаю, что такое компьютер, МКС, сериалы, атомная подводная лодка, автомат, горные лыжи, антибиотики, Шанель, фитнес, МАГАТЭ, центральное отопление, Фейсбук, дефолт, политика изоляционизма, феминизм, айфон, кредитная карта, кассетные бомбы, хлор, нефтяные скважины, двигатель внутреннего сгорания и электрогитара. А теперь вопрос к преподавателю магловедения, почему я об этом знаю не от нее?»

Альбус сообщил мне, что так как Хагрид вынес Гарри на руках из магического мира в магловский, то ему и ввести его обратно. От такого объяснения перекосило и Снейпа, и — внезапно — Макгонагалл.

— А мне нравится эта логика, — сказал я, повернувшись к Северусу. — Темный лорд пытался Поттера убить, ему его и к алтарю вести, я так понимаю?

— Гарри Поттер не должен быть ангажирован на какой-либо факультет, — сказал Дамблдор. — Потому я не стал отправлять за ним кого-то из деканов, чтобы у мальчика не сформировалось симпатий заранее.

— Альбус, это так тупо, что даже оскорбительно, — сказал я устало. — Все знают, что Хагрид — фанат Гриффиндора, считает, что все преступники заканчивали Слизерин, а названия Рейвенкло и Хаффлпаффа вряд ли выговорит.

Внятных объяснений я не дождался. Меня попросили не тратить чужое время, все люди занятые, а я со своими придирками могу все выяснить с директором наедине. Но это мне нужно не было, я уже понял, что общаться с ним надо только в присутствии свидетелей, и после педсовета я отловил мадам Помфри и навязчиво проводил ее до Больничного крыла, отбрехавшись от всех необходимостью тщательной инспекции; присутствовать никто не желал, вот и вся хваленая взаимовыручка. Мадам Помфри смотрела на меня как на врага народа, принялась перечислять, что есть в медкабинете, но я перебил ее, сказав, что хотел бы предложить ей осматривать всех первокурсников при поступлении. Особенно это касается магловских детей, ведь маглы не могут залечивать ссадины и раны мгновенно, может, у кого-то переломы были летом, может, кто чем болен.

— Боитесь, что ваш сын чем-то заразится? — спросила меня Помфри презрительно.

Ну и репутация у меня. Ничего ведь не сделал такого, просто богат, но надо подозревать меня во всех грехах.

— Даже если и так, не все ли вам равно, по какой причине я прошу позаботиться о детях? — устало сказал я.

— И вы даже не возразите, — торжествующе сказала она.

— В этом нет смысла, вы все равно сделали выводы до того, как я рот раскрыл, — отозвался я и ушел. На душе было препогано.

Северусу я сказал насчет метки, что все, конечно, прекрасно, но Долохов не может появиться в Англии в силу объективных обстоятельств, а сам Снейп не имеет права из нее выехать, пока Поттер не закончит школу, обещания директору, как без них. То есть, я так не говорил, я вроде как не знаю, кто чей шпион и так далее, но я участливо предложил Снейпу отправиться в Австрию в мое шале, где порой гостит Антонин. Судя по серому виду декана Слизерина, он все-таки Дамблдора отравит. Теперь вроде как не я подло зажилил способ свести метку, а Дамблдор виноват и держит Снейпа на коротком поводке. Думай, Сева, думай. Кто тебя использует, а кто протягивает тебе длань бескорыстной помощи. Никто, конечно, но я изображаю лучше, чем Дамблдор, к тому же играет фактор факультетской солидарности.

На платформу, куда мы и подобные нам, точнее, обладающие подобными нашим цифрами на счету, перемещались порталом, а обычные смертные — к вящей зависти наших детей — через магловский вокзал, мы прибыли заранее. Мы с Нарциссой провожали Драко вдвоем, мрачно переглядываясь над головой пока что счастливого ребенка. Не представляю, как Драко будет без нашего присутствия в незнакомом месте, где полно людей. Да, Теодор Нотт, Панси Паркинсон и Крэбб с Гойлом ему знакомы, но своенравной кровиночке нужна мама. Он даже в Австрии со мной, Басти и Антоном под конец затосковал.

Поттер прошел через стену, растерянно оглянулся, заметил нас и обрадованно заспешил в сторону знакомых лиц, но в нескольких метрах остановился, не зная, будут ли ему рады. Драко вынырнул из объятий Нарциссы и приветственно махнул Поттеру рукой. Нарцисса с удовлетворением отметила, что Гарри явился в купленных ей брюках и рубашке, мятой, но целой; не чета тому дырявому кошмару, заколотому изнутри булавками, чтобы ткань не расходилась и дыры не были так заметны. Петунье лень было даже зашить, а Гарри или не умел, или не видел смысла в уходе за собой.

Какой-то он был напряженный и смотрел на меня странно. Опасливо. Но у меня уже был заготовлен вопрос, потому я спросил, как Гарри добрался, сказал ли его провожатый ему, как попасть на платформу. Ткну Дамблдора рылом еще раз. Гарри вежливо поблагодарил меня за то, что я подсказал ему заранее, а я сказал, что каждый раз один-два студента не успевают на поезд или не находят нужное место для перемещения. Ну да, Абрахас до сих пор при каждом удобном случае припоминает, как я однажды проспал первое сентября и был уверен, что все еще август; так часто рассказывал, что я уже практически вспомнил то, чему свидетелем не был. Я ожидал, что Гарри спросит, что в таком случае делать, ему как раз пригодится эта информация в следующем году, но его терзало другое:

— Лорд Малфой, а вы слизеринец? — поинтересовался Поттер, наконец разродившись давно назревшим вопросом. Хагрид обработал, но Поттеру не четыре, чтобы какое-то мороженое перевесило целую обувь, новую одежду и подсказку, как вести себя в магическом мире.

— Да, — ответил я. — Как и моя жена, мой отец, но моя мать с Райвенкло.

Впрочем, рассказать о ее впечатлениях о школе я не могу, она умерла, родив единственного сына. Абрахасу надо ставить памятник: я понял по дневникам, что Люциус, хоть и расстраивался, никогда не винил себя в смерти матери, а чья это заслуга, как не отца?

— А мои родители с Гриффиндора, — продолжил начинающий провокатор. Бедный ребенок, Марк меня в пять лет грамотнее разводил на ответы.

— Насколько я знаю, ваш отец с Гриффиндора, его отец Чарльз Поттер также, Дорея Блэк, жена вашего деда, с Райвенкло, — скучающе ответил я. Пусть думает, что это ничего не значит.

— Почему, если родители с одного факультета, то дети тоже поступают туда?

А вот это интересно. Я посмотрел на него внимательнее.

— Распределение на факультеты происходит по доминирующим чертам характера. На факультете, попав в окружение себе подобных, человек развивает данные черты. Логично, обзаведясь семьей, он воспитывает их и в своем ребенке. Но на Слизерин попадают дети династий и древних семей, это самый консервативный факультет, делающий упор на традиции магического мира, которые соблюдаются и в семьях; это формирует характер в том числе. Традиционное воспитание культивирует рациональный подход к решению проблем, клановость, то есть, чувство локтя и преемственность, на Слизерине четкая иерархия, взаимопомощь внутри факультета и отсутствие соперничества. Большинство учеников являются родственниками. Гриффиндор выпускает спортсменов и авроров, большинство находит себя именно в таких… конкурентных отраслях, и своих детей они воспитывают соответственно. Отсюда появляются потомственные слизеринцы и гриффиндорцы. У родителей, учившихся в Хаффлпаффе, дети чаще всего поступают в Райвенкло или Хаффлпафф, у закончивших Райвенкло — в Слизерин и Гриффиндор.

— И если Драко попадет на Гриффиндор…

— Не попаду! — взвыл Драко и объяснил, что в этом году в Хогвартс поступает кошмарная девочка, которая точно не попадет на Слизерин, потому что она не чистокровная, следовательно, это единственное место, где от нее можно скрыться.

— Нечистокровная? — прищурился Поттер, все еще глядя на меня неодобрительно. Что ему Хагрид наплел? Я начал нервничать. — А почему все преступники со Слизерина? И Волдеморт?

— Мистер Поттер, вы сказали, точнее, повторили глупость, — отрезал я, теряя терпение. — Если бы Слизерин воспитывал преступников, оставили бы этот факультет в школе?

— Нет, — мотнул головой Поттер, наконец понимая, что сморозил что-то не то при семье, полностью окончившей Слизерин.

— На Слизерине учатся дети алхимиков, банкиров, дипломатов, предпринимателей, а не бандитов, и вообще, мистер Поттер, групповая идентичность — не лучший метод анализа общества. Персиваль Дамблдор, отец нынешнего директора Хогвартса, закончив Гриффиндор, умер в Азкабане, куда попал за убийство трех несовершеннолетних маглов, а директор считается маглофилом, — Драко и Нарцисса уставились на меня так, словно у меня вторая голова выросла. — Сириус Блэк, кузен моей дорогой супруги, гриффиндорец, сидит в Азкабане сейчас за убийство маглов, впрочем, в его вине я как раз не уверен, Август Руквуд, который тоже осужден, но не за убийство, а за разглашение государственной тайны, — выпускник Райвенкло. Насчет Темного лорда: откуда вы знаете, что он вообще учился в Хогвартсе? Я не знаю ни одного выпускника Слизерина по имени или фамилии Волдеморт.

— А в Хаффлпаффе правда учатся тупые? — продолжил пытать Гарри.

— Нет, — ответил я и вздохнул. — Гарри, ваша риторика, если вы хотите хоть сколько-то преуспеть в жизни, должна претерпеть некоторые изменения. На Хаффлпаффе учатся студенты, отдающие предпочтение ручному труду. Туда часто попадают маглорожденные, потому что скорее всего, если они не будут прилагать больших усилий и соглашаться на такую работу, они не смогут найти свое место в мире магов.

— Моя мама не была…

— Я не был знаком с вашей матерью, — прервал я.

— Почему? Потому что она из семьи маглов?

— Поттер, Господи… — простонал красный от стыда Драко, чувствуя свою ответственность. — Малфои — финансисты и политики, твоя мать была домохозяйкой, где они могли пересечься?! Что тебе этот Хагрид наговорил?

— Чтвыпжртель, — доверительно сообщил Поттер асфальту.

— Что? — переспросили мы с Драко хором.

— Что вы Пожиратель, — уже четче проговорил Гарри и вскинул на меня отчаянный взгляд. — И были за Волдеморта.

— И почему же я тогда не в тюрьме, раз сам мистер Хагрид так говорит? — насмешливо проговорил я.

— Потому что вы всех обманули, — тихо сказал Поттер, сжался, но не отошел.

— Всех, кроме великого детектива мистера Хагрида. Как же я это сделал? — безжалостно продолжил я.

— Я не знаю, — совсем уже неслышно проговорил Гарри. Драко стоял в позе классического фейспалма.

— Гарри, — вздохнул я. — Мне действительно предъявляли обвинение, но я был признан невиновным. Не оправдан, а признан невиновным. Сейчас я возглавляю Попечительский совет, вхожу в Визенгамот. Думаете, со мной кто-то имел бы дело, будь я в чем-то замешан? Возможно, Хагрид, причисляющий всех выпускников Слизерина к преступникам, имел в виду то, что и я закончил этот факультет?

— Я тебе сейчас все объясню, — с мученическим видом пообещал Драко, изнывая от смущения. Ну да, я ведь вроде как по его вине терплю такое хамство. — Пошли в купе скорее, запремся, и я все тебе объясню…

Три плюса по-прежнему здесь: Уизли в пролете, Драко при деле, Поттер вроде как успокоился. Наш трепетный сын настолько загорелся новой идеей просвещения, что забыл попрощаться. Гарри что-то успел промямлить, но его уже тащили на буксире прямиком к поезду, который как раз призывно раскрыл двери. Я повернулся к Нарциссе с торжествующим видом, вздернул бровь, та держалась, держалась, сжимая губы, я торопливо накрыл нас чарами отвлечения, и мы заржали так, что у меня через минуту бок заболел. «Ты не хочешь пойти в преподаватели? — рыдала Нарцисса, утирая уголки глаз платочком. — Северус тебя убьет за своего ученика по фамилии Поттер!» «Подожди до вечера, если попадет на Слизерин — буду считать себя учителем года, — отозвался я и добавил. — Хагрид так часто говорит об Азкабане, что, мне кажется, просто неэтично держать их дальше в разлуке!»

Чары отвлечения хороши тем, что все кругом видят ваши силуэты, то есть, не натыкаются, но просто не обращают внимания на то, кем вы являетесь, чары не дают мозгу стороннего наблюдателя идентифицировать вас, но вы все видите и слышите сами. Этим чары отвлечения выгодно отличаются от других, более мощных щитов. Если вас ищут целенаправленно, вы не скроетесь, но нас никто не искал.

Искали Поттера.

— Мама, ты говорила, что он будет здесь!

Мы с Нарциссой медленно повернулись и узрели семейство Уизли практически полным составом. Зачем-то они притащили с собой Джинни. Мы с Нарциссой не взяли близнецов из острого приступа человеколюбия: это мы привыкли к ним, остальной мир еще не готов к Апокалипсису, пусть пока оторвется Драко в качестве первого всадника.

— Мам, Гарри Поттер должен быть здесь, он тоже поступает в этом году! Ну почему, почему мне нельзя поехать?!

Я глянул на Нарциссу, Нарцисса на меня. Всякий раз, когда Рита начинает вести себя отвратительно, можно вспомнить Джинни Уизли, и полегчает.

Не то чтобы я был уизлиненавистником, вовсе нет. В фильме я, в отличие от Ритки и Марка, был за них горой: актриса, игравшая Молли, меня покорила. Но прожив здесь практически десять лет, постоянно сталкиваясь с Артуром, я перестал связывать полюбившихся мне персонажей с этими людьми. Несмотря на все трудности, с которыми сталкивалась семья моего происхождения, как я мысленно их называл, маман и отец всегда воспитывали детей. Марк и Ритка, несмотря на занятость родителей мною, никогда не росли как сорная трава, их приучали вести себя в обществе, они у меня в палате ели, как на приеме у королевы Англии, да я сам лично их воспитывал, вооружившись книгами по детской психологии. Несмотря на боевой характер, Ритка всегда была истинной маленькой леди, из Марка было не вытравить манеры. Что говорить, когда маман, пылая праведным гневом, рассказала мне о том, что Марк, испытав к какому-то доставшему его хаму трамвайному острую неприязнь, выразил свое негодование шедевральным: «Вы пидор», потому что к незнакомым людям нельзя обращаться на ты, но он уже слышал от меня, кем я считаю неприятных мне сотрудников отдела по контролю.

Уизли детей не воспитывали. Сами себя пытались воспитать Билл и Перси. Ну ладно, парни как-то устроятся, но Джинни! Британия — сословное общество, магическая Британия — в триста раз более сословное общество. Белла могла кидаться Круциатусами и посудой, могла приложить меня не слабее портового грузчика, но тем не менее, при встрече с ней все сразу понимали, что перед ними истинная аристократка. В Азкабане, в тюремной робе на нарах сидела леди Лестрейндж. Паркинсоны свой хтонический ужас, по дьявольской иронии пришедший в этот мир в облике милой девочки по имени Панси, дрессировали от рождения и до последней минуты, вот и сейчас они благоразумно держат ее за руки и дают последние наставления. Панси еще даст прикурить всему миру, мол, Белла в тюрьме, отдохнули? Продолжим! Не дай боги, это следующая леди Малфой! Но тем не менее, за репутацию можно не беспокоиться. Как говорится, в связях, порочащих их, замечены не были…

Уизли всем своим видом говорили, что в их семье проблемы. Джинни была объективно симпатичной, это не отнять, но плаксивое выражение лица, согнутая спина, грязные волосы, несвежая одежда — это то, что испортит впечатление от любого человека, вне зависимости от пола и возраста. Все было дешево в ней: магловские пластиковые бусы, розовое платье под рыжие волосы, лаковые босоножки на черные гольфы… Не всем везет с внешностью, согласен, меня маглы принимают или за порноактера, или за женщину, третьего не дано, поначалу было забавно, потом надоело. Но какие-то элементарные правила усвоить можно! Впрочем, поглядев на Молли, можно было сделать вывод, что брать девочке пример не с кого. Молли в фильме была просто огонь, харизма так и перла, мои мелкие считали меня извращенцем. Здесь… она была опустившейся. Она совершенно не следила за собой до такой степени, что одежда на ней, владеющей магией, была грязной.

Бедность — не порок, тысячу раз слышал и повторял, но и она бывает разной. Одно дело, когда у тебя нет денег, вещи старые, другое — когда ты неряха, патологически не умеющий зарабатывать, и что не менее важно, тратить деньги. Да-да, это реверанс в сторону поездки в Египет, хотя деньги можно было потратить куда более рационально.

Ладно, это не мое дело. Главное, что Поттер отдан Драко на растерзание, а это значит, что мы с Нарциссой можем потратить время на себя любимых наконец-то.

К нам подошел Гэвин Паркинсон, создатель хтонического ужаса магической Британии, с такой счастливой улыбкой, что я сразу понял: Панси уже в поезде. Миссис Паркинсон истерично рыдает в платочек: еще бы, такая радость. Не удивлюсь, если они оба будут пить без просыха неделю.

— Я так переживаю! — проговорил Паркинсон возбужденно. — Ведь такой стресс, это же для неподготовленного человека — сущий ад! Боюсь, что через неделю мне придется вытаскивать тело из петли. Она никогда не жила вне дома.

— Уверен, Панси приживется на Слизерине, — сказал я из вежливости.

— Причем тут Панси? — спросил бледный Паркинсон. — Я про Северуса. Остальных мне не жаль, но если она попадет на Слизерин, я боюсь, он просто не вынесет.

Мне даже нечего было на это возразить. Скажем так, один визит Панси в мэнор, и у папеньки сменился боггарт, а это раньше был пустой банковский сейф. И если это не показатель, то я не знаю, что и сказать.

Я предложил Паркинсонам отправиться в какой-нибудь ресторан и посидеть там в свое удовольствие, как скучные взрослые, отправившие детей куда подальше. Практически каждый ресторан в Лондоне, где счет на двоих превышал среднюю зарплату, имел магический зал. Там прислуживали волшебники и магические существа, а блюда были такие, что ни одно воображение не додумается. Колдуны ходили туда шикануть, показать статус, пощекотать нервы — ну да, закажи себе омлет из драконьего яйца, просто развлечься. Кино у магов не было, лондонский театр уныло гонял одну и ту же постановку, что-то стоящее появлялось только на Новый год, когда приезжали на гастроли русские и французы. Музыка — музыка да, и классика, и рок, и вейловская потрясающая музыка, гоблинский барабанный оркестр — всего этого было в магическом мире навалом, не понимаю, почему в произведениях осветили только хор Хогвартса с жабами и концерт «Ведуний», когда это наиболее невинный пример. Люциус великолепно играл на магической скрипке, природный талант и так далее; я, когда взял ее — с пяти до десяти я исправно пилил скрипку пять раз в неделю — ожидал кошачьего концерта, но у тела была память своя, с моими осознанными воспоминаниями не связанная, потому что-то у меня получалось. Делать пять лет мне все равно было нечего, потому я возвращал себе мастерство. Маман говорила, у меня неплохо получалось, Нарцисса — что я бог музыки, я же был скрипичный серединка на половинку, но труд и долгая практика даже из обезьяны сделали человека, а из мага скрипача — тем более. Я играл магловские хиты с грядущих Евровидений, ценители прекрасного из рядов бывших Пожирателей твердили, что это новое слово в магической музыке. Ну да, раз маг играет, значит, и музыка магическая. Но лорду не пристало выступать для плебеев, потому я играл в узком кругу. Развлечений по-прежнему было немного.

Паркинсоны проводили неприлично счастливыми взглядами тронувшийся Хогвартс-экспресс, взяли нас с Нарциссой под руки, и мы отправились предаваться греху чревоугодия.

— Пройдем через магловскую часть? — предложил я. — Погода чудесная, а аппарировать по пять раз в день я не могу.

Отвратительный способ перемещаться. Первое время после снятия запрета нарадоваться не мог, аппарировал каждые пять минут, потом свалился с… похмельем. Ага, именно с ним. С этим чувством я, спасибо домашнему аресту, был знаком весьма близко. Отходняк от множественной аппарации был по ощущениям один в один сильнейшее похмелье, только опохмелиться не можешь. Порталы, мои порталы.

Мы подошли к барьеру, ведущему в магловский мир, я сменил мантию на плащ, все остальное на мне выглядит вполне прилично. А так длинные волосы и так дают мне карт-бланш на некую чудаковатость: может, я художник или музыкант, потому и на застегивающийся наискосок длинный пиджак никто не посмотрит. Нарцисса подумала и превратила свою мантию в точно такой же плащ, как у меня, не стала застегиваться, просто завязала пояс. С узким платьем смотрелось сногсшибательно. Паркинсоны одинаковыми движениями палочками превратили свои одеяния в одинаковые костюмы-тройки. Самый беспроигрышный вариант, и не знаю почему, но именно эти трансфигурированные костюмы держались дольше всего. Нам с Нарциссой придется подновлять чары каждые два часа.

Мы прошли через барьер, Паркинсон вцепился в меня — он еще не привык, Нарцисса — в его жену, она никак не могла смириться с какофонией современного транспорта. А я чувствовал на себе чей-то взгляд.

— На нас смотрят, — шепнул мне на ухо Гэвин.

— Да, — согласился я. — Кто?

Уизли. Ну да, заметил, что гнусный Малфой средь бела дня пробирается в магловский Лондон, значит, точно убивать пошел. Еще и напарника прихватил, а жены — группа поддержки. Я ведь без восторженной аудитории и пяти минут не переживу.

Он шел за нами, как шпион из старой комедии, то есть, ненароком останавливаясь у каждого киоска, с прищуром за нами наблюдая и так далее. Нарцисса и Гэвин бесились, мы с его женой только смеялись. Маглы оглядывались на нас, потому что мы были как из фильма, и на Уизли, потому что тот тоже был как из фильма, но в плохом смысле. И как же было прекрасно, когда полицейский подошел и остановил его, спросив, почему он нарушает своим поведением общественный порядок. Мы остановились понаблюдать. Уизли был в замешательстве: использовать магию — мы же сдадим его за нарушение Статута секретности и еще везде растрезвоним, что маглолюбец Уизли применяет заклятия к ни в чем не повинному служителю магловского правопорядка. Согласиться на задержание — весь следующий месяц Министерство магии с моей подачи, естественно, будет смаковать новый анекдот: «Как Артур Уизли за ворота вышел». Куда ни кинь, всюду глумятся мерзкие слизеринцы. Но скандал протекал вяло, без искры, видимо, Артур решил попытаться уладить все миром; мы не стали ждать, к тому же оказались слишком далеко для того, чтобы все слышать, а подходить — себя не уважать, потому мы продолжили свой путь в обитель неопасного порока.

Когда мы расположились в зале за круглым столом, а два совершенно одинаковых существа, похожих на уменьшенных персонажей знакомого мне по прошлой жизни «Аватара» принялись резво и весело нас обслуживать, почуяв наше приподнятое настроение, в зал заглянул… Кингсли. С ним у меня отношения были вежливо-нейтральные, он один раз присутствовал на обыске, всем своим видом демонстрируя то, что его тут быть не должно, наорал на своего подчиненного, который хотел потребовать присутствия Драко и Нарциссы, устало сказал мне, что это формальность, и так и оказалось: через двадцать минут всех утащил назад в камин, еще и очищающее на ковер наложил такой силы, что исчезло даже винное пятно, автором которого был я, а эльфы вовремя не спохватились, и оттереть его никто не мог. Драко ковер нравился, исчезновение ковра означало исчезновение тишины на неделю, потому мы все мирились с нищебродством, а тут Кингсли милостиво избавил нас с папенькой от эстетических страданий.

Кинг нашел нас взглядом, скользнул дальше, уселся так, чтобы нас ему было видно, и развернул меню.

— Прекрасные дамы, Гэвин, у нас тут зрители, — сообщил я. — Доблестный аврорат выплатил своему верному слуге командировочные на десять лет вперед, чтобы он отужинал сегодня здесь.

— Предлагаю подождать, пока он закажет, и пойти в другое место, — сказала Нарцисса злорадно, я даже поразился ее коварству.

— Мерзкому аврорату не выкурить из полюбившегося трактира благородных донов, — отозвался я. Паркинсон и Нарцисса одновременно закатили глаза. Они оба считали, что это Долохов на меня плохо влияет, но Гэвин был уверен, что я еще раньше от Антона нахватался, а Нарцисса верила, что это все австрийские каникулы. Антонин любил подобные выражения в стиле Стругацких, сначала мне казалось странным, что он сам не подумал про НИИ ЧАВО, но в этом мире книг «Понедельник начинается в субботу» и «Сказка о Тройке», да и самих авторов не существовало. Абрахас признавал, что подобная манера речи придает мне политического шарма и истово крестился, будучи язычником, со словами, «как хорошо, что ты не занимаешься финансами!»

Благородные доны заказали себе столько еды, что стол не рухнул только благодаря магии, не иначе. Сидевший над убогой чашечкой кофе Кингсли одним своим ошарашенным видом подначивал нас. Когда я был мелким, взрослые застолья казались мне чем-то невероятно скучным и долгим, но тут, просидев пять лет взаперти, родив троих и пытаясь не разорваться между нашей «мафией», школой и ее проблемами, волдемортовским возрождением и абрахасовским «ты должен вести себя подобающе, соответственно, Люциус, хотя бы прилично», я постиг всю прелесть простого взрослого «попиздеть и набухаться в хорошей компании». Благо в сервис входит бережная доставка тел по указанному еще в трезвости адресу.

Чем больше я пил, тем яснее в моей голове вырисовывался план.

Для начала, я пьяно осознал, что для осуществления всего, что мы с Антоном задумали, мне не нужны Сириусы, Питеры, василиски, Краучи, Дамблдоры и прочие. Все могу сам, гордо решил я: раздобыть зелье для возрождения — у меня пожизненный пропуск в библиотеку мэнора, там наверняка и не такое есть, сварить суп — плоть слуги нужна, ну отхвачу себе мизинец, что мы не маги, не отращу? Хотя в каноне был протез, наверное, после ритуалов не отрастить. Алкоголь родил безукоризненный выход: схожу в синагогу, сделаю обрезание. Нигде не сказано, сколько плоти, и что это должна быть за плоть. Хуевый Темный лорд получится во всех смыслах… Потом меня понесло еще сильнее. А почему бы вообще не сдвинуть всю временную шкалу и не провернуть на первом курсе? Мне нужен Квиринус, в котором квартируется Темный лорд, и крестражи. И все. Крестражи надо отдать Антону, он разберется. Единственное, что омрачало радужную картину, я понятия не имел, как выковыривать Волдеморта из Квиррелла. Вроде как он сам вышел, когда транспорт начал умирать, но убивать я не хотел, я наоборот стремился уменьшить количество смертей. Надо еще стакан в себя опрокинуть, может, тогда придет что в голову.

В голову пришло, что бедный (это пока, когда мы расплатимся — очень богатый) официант уже минут десять пытается упорно донести до меня какую-то мысль. Я воскрес и принял у него из рук письмо, оказывается, пока мы ржали над Уизли и пили, наступил вечер, прошло распределение, Драко, как и положено хорошим детям, отчитался мне, что попал на Слизерин. Вместе с Панси.

— Бедный Северус, — горько вздохнул Паркинсон.

А потом шло что-то непонятное, во что мой пьяный мозг отчаянно отказывался въезжать. Драко описывал преподавателей — определенно писательский талант, засигнализировала та извилина, что отвечала за родительский инстинкт, и я надулся от гордости, но что-то… что-то было не то. Я перечитал письмо снова, узрел новые детали: Поттер попал на Гриффиндор, преподавателя года из меня не выйдет… что-то про поезд… преподаватели… нет, не то.

Нет ни слова про тюрбан Квиррелла. Драко бы написал в восторге, он любитель поиздеваться, но он рассказал про то, что преподаватель Защиты весь дерганный, а когда говорит с Северусом, так и вовсе вот-вот упадет в обморок, но про тюрбан ни слова.

Неканон.

Неканон, вашу мать!

Я от злости даже протрезвел немного.

Кингсли заметил, что я, получив письмо, сменил настроение на отвратительное, и подобрался. Я сунул письмо за пазуху, решив прочесть позже, но продолжать веселиться больше не мог. Паркинсоны тоже приуныли, обсуждая безрадостные перспективы Северуса и необходимость доплачивать бедняжке за вредность. Мы с Нарциссой отправились домой камином.

— Почему за тобой следят? — спросила Нарцисса, когда мы оказались дома.

— Я слишком красив, может, Кинг в меня влюбился, — попытался отшутиться я. На самом деле чувствовал я себя препогано: стоило немного протрезветь, как резко обострилась паранойя. За мной не было слежки уже года три. Ладно, Уизли, его кривую попытку пойти за нами можно списать на самодеятельность и излишнее рвение, но вот Кинг… он не из тех, кто будет делать что-то без особых на то причин. Внимание, вопрос, кому я нужен: Скримджеру, министру или Дамблдору? Последний — наиболее вероятно, но Кингсли не послушная марионетка, не будет преклоняться перед авторитетом Дамблдора. Он был в Ордене Феникса, но тогда практически шли боевые действия. Или я ошибся в своей оценке Кинга, и тот всегда пахал на директора?

Если министр, то это наиболее безобидно. Единственное, чего тот боится — это потерять свое кресло. Может, думает, что мои амбиции не ограничатся Попечительским советом Хогвартса, а меня избрали, хотя вроде как все ненавидели. Или боится, или хочет спросить, как я так умудрился.

А вот если это Скримджер, то тут меня ждет дьявольская пентаграмма. Потому что мы все повязаны, и мы все — слизеринцы. Вариант А: Скримджер следит за мной, потому что я внушаю ему опасения. Это очень плохо: он въедливый, как кислота, и может докопаться до Долохова, связей с Россией, знания русского языка — это еще никто не знает, что я на иврите говорю, заподозрить неладное, сделать неверные выводы и не знаю к чему прийти. Вариант Б: Скримджер следит за мной, потому что папенька в чем-то меня подозревает. Я обманул Веритасерум и не сказал ему как, у меня исчезла метка, изменился характер, стерта память. В то же время я что-то знаю про Эппл и мир маглов. Абрахас Малфой не дурак, далеко не дурак. Меня спасало пока что только то, что Люциус был крайне закрытым человеком, который, несмотря на глубинную привязанность, с отцом близок не был, дружил только с Розье, в свободное время пилил скрипку или в одиночестве накуривался в дрова и пялился на абстрактную живопись, улетая в глубины подсознания, и тут я его понимаю, жить такому отморозку нелегко. Когда его сменили, я вроде как осознал близость смерти, конечность жизни, начал ценить, любить, уважать, а главное, это все выражать вербально. По язвительности мы совпали, но раньше от Малфоя шутку надо было полгода ждать. Абрахас решил, что я просто раскрепостился, и пятилетнее пьянство мне только помогло, но вдруг я внушаю ему подозрения? Даже не с переселением душ связанные.

Информация. Откуда у меня информация? Отсюда выползает вариант В. Абрахас считает меня дебилом, который опять куда-то лезет, мало мне, окаянному, было Темного лорда и Пожирателей смерти. Встреча с Долоховым… если за мной следили и раньше — идиот, как я так мог расслабиться? — если Рабастан — точно, Рабастан мог слить меня папеньке с потрохами! — сказал, что я вижусь с ним, Абрахас мог заподозрить, что я куда-то ввязываюсь, и просто подстраховывать свое неразумное дитя. Ну да, он ведь считает меня не финансистом, а дипломатом, и называет демагогом, что с его точки зрения — тяжкое оскорбление. Лично я считаю себя политиком, так что это еще комплимент. Все просто: Абрахас пожаловался другу детства, друг детства напряг подчиненного.

Я встряхнулся, одернул пиджак, торопливо поцеловал руку Нарциссе и отправился к отцу скандалить, пока алкоголь не выветрился до конца, а я не потерял запал. Абрахас сидел за столом в обнимку с пухлой тетрадью, на открытом листе которой были какие-то расчеты, перед ним на изящных весах лежали одинаковой огранки огненные кристаллы — безмерной красоты камни, созданные магически.

— Выносить свои подозрения за пределы круга семьи — низко и оскорбительно, — заявил я с порога, пытаясь не зависнуть на переливающейся красоте. — Если хочешь что-то узнать, спроси у меня!

— Хорошо, как ты избавился от метки? — ничуть не смутился папенька, даже не поднял взгляд. — В НИИ ЧАВО подсказали, да?

— Знаешь, что? Я не собираюсь ничего говорить человеку, который мне не доверяет!

— Логика всегда была твоей сильной стороной, — хмыкнул Абрахас. — Хочешь знать? Изволь. Я проанализировал свою память. Мы никогда не говорили с тобой о России. Узнать о НИИ ЧАВО от кого-то другого ты просто не мог. Следовательно, ты расспросил и стер мне память, — наконец он поднял взгляд. — Как тебе доверять, Люциус?

— Я могу поклясться тебе чем угодно, что я твою память никогда не стирал, — я сбавил обороты. Ничего себе подозрения. Вдруг я подумал, что Люциус ведь мог так сделать. В дневниках не написано, ну так он мог не все документировать, к тому же одно дело — преступления, а другое — преступления против семьи.

Абрахас долго смотрел на меня, потом снова вернулся к кристаллам. Ясно, не поверил.

— Допустим, я тебе верю, и ты не стирал мою память, — поджал губы Абрахас. — Но как ты объяснишь это странное совпадение: лакуны в моей памяти и изменения в твоей, причем ты знаешь то, что могу знать я, а ты нет?

— Как ты понимаешь, что ты чего-то не помнишь? — не понял я.

— Дневники, — отозвался отец. — Я прочел в них некую информацию, которая стала для меня новой. Но она записана моей рукой, следовательно, я должен помнить.

— Какая информация? — и вдруг я понял. И паззл сложился. Ну и сука ты, Люциус Малфой…

— Крестражи, — не разочаровал Абрахас. — Я обмолвился о них некоему Тому Реддлу, но отказался рассказывать подробнее, особенно учитывая его интерес к этой теме. Потом меня спросил ты. Единственное воспоминание, которое у меня есть, это твой вопрос. О том, что я сказал Тому, я прочел в дневнике. О том, что такое крестраж — там же. Ты спросил меня, и дальше воспоминания нет. Крестраж, отсутствие метки… ты сделал крестраж, Люциус? Проклял часть своей души? Вот какая была великая цена твоего освобождения?

Какой Эверест рухнул с моих плеч, кто бы знал! Я свалился в кресло. Вот чего испугался Абрахас, того, что крестраж сделал я! Подозреваю, что Темный лорд дал Люциусу задание раздобыть сведения о крестражах, намекнул, что Абрахас в курсе, Люциус вытащил из него информацию и стер ему память, передал. Вероятно, Волдеморта озаботили изменения в его собственном облике, вот он и решил узнать поподробнее, что вообще творит. Абрахас выяснил входящие данные, но сделал неверный вывод.

— Я волнуюсь, — сообщил папенька, как будто мне было не тридцать с лишним, а шесть.

— Я не делаю ничего запрещенного, — ответил я. Ну да, пока не делаю. Вообще-то мне тут надо Волдеморта возродить, но это не сейчас, немного позже. — Может, Том и стер тебе память? Потому что я не помню, чтобы я вообще спрашивал тебя о крестражах.

— Но ты о них знаешь, — проронил Абрахас. Упс, ошибка резидента номер миллиард. — Ты не задал мне ни единого вопроса о том, что это. Что тогда произошло, Люциус? Белла говорила о Круциатусе, но что Том сделал с тобой на самом деле?

— Я не знаю, — сказал я и опустил взгляд и опять же ни словом не соврал. Я не знаю, я тогда еще ждал своей очереди, пока Люциус в авральном режиме соберет последние манатки и отчалит из бренного тела в долину охоты. А не попробовать ли мне… сказать правду? По неподтвержденным слухам, говорить правду легко и приятно. — У меня нет памяти о прожитых годах. Все, что я знаю до тридцать первого октября того года, словно… словно я книгу прочел. Это обрывочные сведения, причем некоторые о прошлом, некоторые о будущем, может быть, он сам говорил мне о каких-то пророчествах или идеях, я не знаю. У меня полностью отсутствует эмоциональная память, я узнал вас… когда увидел.

— Интересный, наверное, опыт, — Абрахас наконец-то соизволил отложить все свои дела и обратить внимание только на меня. — Узнать собственного отца как постороннего.

— Ты мне понравился, — пожал плечами я. Абрахас поморщился.

— Где ты так набрался?

— С Паркинсонами справляли избавление от детей.

— У тебя еще двое, — милостиво напомнил он.

— Забирай себе Марка, Риту подкинем Блэкам, — отмахнулся я, чувствуя, что засыпаю. — Когда ты выяснил про лакуны в памяти?

— Когда ты в Австрии был, — отозвался Абрахас сквозь мой сон. — Рабастан сказал про Долохова, а домовики достали твою плебейскую футболку. На таком уровне я русский знаю, научно-исследовательский институт чародейства и волшебства…

Тут я отрубился. Как мне утром сообщил рыдающий от умиления портрет троюродной бабушки Абрахаса, папенька поднялся со стула, дошел до меня, трансфигурировал подо мной кресло в диван, укрыл призванным из другой комнаты пледом и еще согревающие чары наложил и поставил мне, пьянице проклятому, стакан с водой на утро. Если знать Малфоев, то это было максимальнейшее из возможных проявление заботы.

Я был безмерно рад тому, что мы с Абрахасом объяснились. Нарцисса дулась на меня все утро, что я не пришел спать к ней, этому я был рад, потому что она со мной не разговаривала, а так как у меня было похмелье, отсутствие посторонних звуков являлось моей естественной потребностью, как дышать. Я заперся в кабинете с ледяной рыбой, выложенной на блюде, и письмом дорогого сына, которое я вчера так и не смог понять.

Драко сообщал следующее: поезда ему не нравятся, нравятся только в контексте игрушечных железных дорог. Поттер туп как дерево, его Шляпа должна была распределить в Запретный лес, потому что только среди дубов и пней он чувствовал бы себя своим: во-первых, он попал на Гриффиндор, во-вторых, он попал на Гриффиндор, куда до него попала Грейнджер, а ведь Драко милосердно предупредил, и в-третьих, он попал на Гриффиндор, хотя его, Малфоя, уже к тому моменту распределили на Слизерин. Тупой? Тупой. Я сделал себе заметку, что надо бы подарить ребенку словарь синонимов, и продолжил чтение. Дальше Драко описывал мне преподавателей. На него произвел глубочайшее впечатление мой спор с Абрахасом на свидание с Макгонагалл, потому он явно примеривал ее на роль будущей бабушки и справедливо приходил в ужас от одной мысли. Среди эпитетов, характеризующих старую кошелку, проскальзывали высохшие капли, видимо, слез, а между строк явно читалось: «Папа, не надо, пожалуйста, папочка, не надо, не надо, я буду хорошо себя вести, я больше не влезу в твой кабинет и не украду метлу, папа, нет!» Мечты-мечты, Драко в жизни так не скажет. Или скажет, но не сделает.

Северус как всегда. Драко за глаза, повторяя за мной, звал его «Черный плащ», «носатый дементор» и передразнивал, повторяя все, что он говорит, с еврейским акцентом. Ну не мог я удержаться, не мог! А когда он однажды, ночуя в мэноре, переоделся в полосатую пижаму, я специально сбегал к себе и вытащил из шкафа черный костюм с белой окантовкой, модный обморок Лагерфельда, который и не надеть из-за сходства. Папенька, заглянув к нам и узрев нас за светской беседой, ржал так, что перебудил всю портретную галерею. Северус о второй мировой войне знал только то, что где-то был Гитлер, причинами-следствиями-деталями не интересовался, потому моего явного косплея и своего попадания в образ не уловил, истерику Абрахаса записал в приступ внезапного сумасшествия, а то, что я подхватил, в свойства моей паскудной стадной натуры, которая заставляла меня подхихикивать, когда Лорд на заре своей общественной деятельности травил несмешные анекдоты. Я наутро спросил у отца, не было ли у нас родственных связей, допустим, с Гейдрихом, больно гордый профиль рисует жирный намек, на что схлопотал проклятие в живот, от которого сложился пополам и отлетел через весь зал, а Абрахас еще вытянул по спине хлыстом, благо я был в камзоле, со словами, что родства с Гриндевальдами ему за гланды, гордый профиль у меня от Геллерта, а если я еще раз позволю себе гнусный намек, он затолкает мне свои военные награды в глотку.

— Магловские? — прохрипел я, мудро прячась за диваном.

— И магловские тоже, — ласково пообещал родитель, поигрывая хлыстом. — И британские, и французские, и югославский орден Братства и единства, если пожелаешь, его как раз глотать легко.

Я передернулся от воспоминаний и вернулся к чтению. А дальше шло описание Флитвика — краткое, я снова уловил тончайший юмор Драко, которым он удался явно в оригинального Люциуса, посмеялся и дошел до Квиррелла.

Ни слова про тюрбан. Ни единого намека. Проглядеть Драко не мог, а оттоптаться на такой детали он не мог упустить возможность. Он написал про дебильную мантию, которая выглядит так, словно «Дамблдор купил ее на ярмарке ущербных, но передумал и отдал преподавателю в знак глубочайшей симпатии», но ничего не сказал о тюрбане. Непорядок.

Благо я глава Попечительского совета, могу позволить себе внезапную проверку. Я решительными движениями сложил письмо. Если появиться в школе прямо сейчас, у Драко репутация маменькиного сынка сохранится до выпускного. Я волнуюсь, но я не псих. К тому же что мне старший, у меня еще есть дети; когда Нарцисса впервые услышала от меня эту фразу, я думал, она меня убьет, но обошлось.

Помяни черта. Я услышал дробные шаги по своей галерее и метнулся за гардину; запирающие чары для Марка не проблема, он не замечает их, если желает поздороваться, а вот поисковые еще не освоил, чем я беззастенчиво пользовался. Дети вошли в мой кабинет и хищно огляделись, я затаил дыхание. Кто бы мог сказать, что лорд Люциус Малфой, будущий глава древнего рода, потомок завоевателей и Пожиратель смерти будет прятаться в собственном кабинете от двоих детишек? Тот, кто явно с этими детишками не был знаком.

Переждав потенциальное нападение, я вызвал домовика — не Добби, ну его к черту, надо с ним все-таки что-то делать, просто невозможно так страдать от какого-то эльфа — и переместился к Нарциссе, быть может, супруга чем-нибудь меня порадует, ибо меня ждут Министерство, Паркинсон, Азкабан с Беллой и вечерняя аппарация к границе, чтобы встретиться с Северусом и понять, как кровиночка устроилась в Хогвартсе, не рыдает ли в подушку, не грозит ли мной и дедом всем, включая портреты и призраков, все ли у него есть, а если нет, то чего именно и почему. Никогда не думал, что превращусь в такую яжмать, что даже Нарцисса будет смотреть на меня скептически. Мы с ней как-то поменялись ролями: она, как истинный отец, следила, чтобы рядом с Драко не было авроров, великанов, животных — он аллергик, алкоголя в доступности, моих сигарет — обожаю курить, всю прошлую жизнь мечтал, чужих палочек и книг по переселению душ, которыми я зачитывался на удивление всей семье. Ну, а я, привыкший быть психологом для своих младших и ни на что больше не способный, таскался за Драко с душеспасительными и наставительными беседами, по его дыханию мог определить настроение, разбирался в сложной палитре чувств эмпата и взращивал в нем любовь к прекрасному. Любовь к отвратительному, то есть, к деньгам и способам заработка, иначе говоря, к проклятой математике, в нем взращивал Абрахас.

Первый этап, то есть, Нарцисса, прошел весело и с огоньком: Нарцисса перестала обижаться, поняв, что это невыгодно, вылезла из шелка и пуха, где проводила время послетрапезного легкого сна, как русалка выныривает из пены морской, без доброго дня схватила меня за штаны, притянула к краю кровати и спустила оные почти до колен. Я расчетливо вцепился в полог и отдался блаженству. За мучения мои небеса наградили меня женой без комплексов, табу только одно — заглядываться на других. Предложение Скиттер я хранил в строжайшей тайне, потому что злить Нарциссу куда опаснее, чем злить Темного лорда. Темный лорд не может лишить меня секса, а она может. С другой стороны, возродись он не вовремя и вне лабораторных условий, он может мне этот секс устроить, но тут уже меня не устраивает распределение ролей. Треснув меня по заднице, благоверная нырнула обратно в постель, велев мне не возвращаться без пирожных. Я раскопал ее и сообщил в глубину, что сегодня вечером увижусь с Северусом, что передать Драко. Нарцисса велела передать ему свою любовь, а еще купить какую-то дрянь, название которой я даже выговорить с первого раза не смог, и вручить ему, сказав, что это она купила! Коварная женщина. Я поцеловал ее в плечо, больше ничего в ворохе простыней и волос я не увидел, укрыл ее, надеясь, что не задохнется, и отчалил в Министерство исполнять гадостный план: инициировать проверку деятельности деканов. Ну, Минерва, держись. Северуса я предупрежу, остальные и так исполняют свои обязанности, а тебе влетит. Поттер попал на твой факультет — кушай, не обляпайся. Я тебя так загружу, что никаких сил следить за уроками полетов у тебя не останется. Министр мою гадкую инициативу поддержал, ничто так не повышает тонус, как тыканье рылом других в некомпетентность, и выделил мне…

А вот этого я не учел.

— Кхе-кхе! Лорд Малфой, какая невыразимая радость для нас, скромных служащих Министерства магии, видеть столь горячее рвение помочь юному поколению! Ваш огонь поистине заразителен! — что-то мне не нравится про огонь и горячее. Я не пошляк, но тут по тону ясно, что дело нечисто. Да и взгляд у Амбридж несколько оголодавший.

Нельзя сказать, что она была прямо жабой, как ее описывали Роулинг и Нарцисса. В рассказах Нарциссы вообще существуют только жабы и шлюхи, откуда такая неуверенность в себе, понятия не имею. Точнее, имею, но предъявлять претензии самому себе чревато. Послабления Цисс давала только для матушки, тетки Вальбурги, доченьки и Панси Паркинсон, потому что ее мы боялись оскорбить даже мысленно. Все остальные всплывали в разговоре, и тут немедленно вспоминалось, что когда-то кто-то на меня пялился, танцевал со мной, сказал мне «доброе утро» не так, как хотелось бы Нарциссе, без должного равнодушия. С подачи Абрахаса титулом «шлюха» от щедрой на подобные звания Нарциссы стали награждаться некоторые мужчины, например, Уолден Макнейр, Скримджер (хотя тут вопросы к батюшке и его голубым намекам) и конечно же Дамблдор, который вечно меня дергает. Вообще-то это я его дергаю, ну да ладно. Хочется ей поненавидеть, пусть.

Долорес Амбридж была необычной, это точно. Полная и низкая, она почему-то была интересной, и я даже не могу сказать, по какой именно причине. Она была некрасивой, ее отмороженная улыбка заставляла мурашки бежать по спине, но она определенно была интересной. Я мгновенно поверил в сплетни о ней и министре. И не понял, за что тогда она смотрит на меня так плотоядно.

— Лорд Малфой, мне хотелось бы знать ваши цели, — сообщила мне Амбридж, когда я покинул кабинет министра. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности: вообще не заметил, как она выскочила вслед за мной и неслышно на своих каблучищах подкралась, когда я стоял у лифтов. Она была мне по локоть, говорила тихо-тихо, но я как-то ее слышал. — Заметьте, не мотивы. Цели.

— Я хочу… — если я скажу «сместить Дамблдора», то надо не забыть злобно похихикать в конце, потирая руки. Нет. У меня другое желание. — …преобразовать Хогвартс, — сообщил я. — В условиях отсутствия конкуренции школа не имеет стимулов к развитию. Именно поэтому необходимо искусственно обозначать идеал и стремиться к нему.

— Я вас полностью поддерживаю! — и снова этот непонятный горящий взгляд. Я в ужасе уставился в шахту, ожидая проклятый лифт. С моей странноватой мимикой любое чувство выражается как презрение, и за это хвала богам, но внутри-то я в панике. Паркинсон, где Паркинсон?

Если Паркинсон был бы богом, на земле не было бы проблем. Он услышал мысленный призыв и появился и спас меня, утащив в свое международное чистилище, куда нет хода стремным непонятным демонам с горящими глазами. Гэвин, уже свыкшийся с тем, что я периодически туплю, сообщил, что Амбридж недовольна тем, что министр постоянно советуется с Дамблдором. Она считает, что он собрал слишком много титулов и взвалил на себя чересчур много… не обязанностей, а полномочий. Он не советник, не сотрудник министерства. И нет, ему не предлагали стать министром, лишь исполняющим обязанности до выборов, это его не устроило, кто ж мог знать, что И.О. войдет в должность? Пока я без газет торчал в мэноре, Дамблдор пролетел над министерским креслом, как фанера над Парижем, окопался в Хогвартсе, но не я один заметил, что частные лица не имеют права иметь агентов. Даже если директор получал какие-то сведения от бывшего ученика, он должен был передать их в аврорат. Да-с, а тут мы упираемся в Орден Феникса, который признан незаконным формированием, а спасибо Рабастану, имеем подтверждения, что незаконным боевым, не побоюсь этого слова, бандформированием, что Эйвери пока что тщетно пытается взгромоздить на одну доску с Пожирателями смерти, но мы в него верим. Беллка, кстати, полностью за: если ее с Руди не выпустят, то хоть на морды фениксовцев на том же уровне Азкабана полюбуется. Ну, а что, условия там теперь удобоваримые.

В международном отделе было славно. Все куда-то ходили, забегали, спрашивали на смеси разных иностранных языков, Гэвин отвечал. По сравнению с в общем-то тухлым министерством, в этом департаменте жизнь била ключом. Понежившись еще немного в обстановке делового дружелюбия, я вздохнул, сунул в поясную сумку с чарами Невидимого расширения шоколад и отправился в Азкабан.

Новости, которые я там узнал, повергли меня в шок. Эта дура чокнутая твердо решила свести меня в могилу. И тупари-охранники тоже. Мы выбиваем им нормальные условия, буквально выгрызаем, лорд Лестрейндж на взятки скоро разорится, и вот наконец-то мы сумели добиться к ним человеческого отношения, привели гоблинов, чтобы Руди передал права старшего наследника Рабастану — и вот какого черта это не мог сделать сам лорд? Видимо, решил дать Руди, своему любимчику, первенцу и безвинному страдальцу почувствовать свою причастность к делам семьи. Беллатрикс должна была всего лишь молча присутствовать, мы заплатили за их возможность привести себя в порядок — и дегенераты авроры пустили их в одну ванную вместе. Результат налицо, точнее, на живот. С учетом того, что Беллу вроде как никуда не выпускают, она смело может основывать новую религию!

— Белла, блять, ну как так-то?! — взвыл я. — Что делать мне прикажешь? Тебя по документам навещаю только я, даже не Рабастан и не лорд Лестрейндж!

— Я уже сказала, что это твой ребенок, — флегматично пожала плечами Лестрейндж.

— Да я тебя задушу сейчас! Твоя сестра меня убьет, она мне ни за что не поверит!

— Так тебе и надо, — тем же тоном ответила Белла и посмотрела на меня. — А что я должна была сказать, от кого этот ребенок? От аврора какого-то? Уж лучше ты.

— Спасибо тебе огромное, твоя оценка мне прямо душу согрела! Что ж делать, — я нервно прошелся по переговорной. Это ведь еще один рычаг давления на меня! Мало мне внезапных приступов у Руди, проблем у Абрахаса при пересечении границ, он ведь контрабанды возит больше, чем можно себе представить: папенька открыл для себя прелесть магловских самолетов и сочетание заклятия уменьшения и заклятия облегчения веса с ручной кладью. Магловскую контрабанду он провозит магическими путями, магическую — магловскими. Спасибо Альбусу Дамблдору и прочим либералам за возможности, ведь во всех нормальных странах маги не имеют права пользоваться магловским транспортом с магическим грузом.

— Заберешь и вырастишь, — ответила Белла. — У тебя своих трое.

— Ну да, где трое, там и четвертый. А какого дьявола он будет похож на тебя и Руди? Не отвечай, я и так знаю, что тебе похрен.

Е-мое, как не в кассу-то, а! Совершенно разбитый, я купил рекомендованную Нарциссой абракадабру, оказавшуюся странного фаллического вида конфетой, что внушало определенное недоверие и странные фантазии, и с чувством отвращения переместился к Хогвартсу. Северус уже ждал меня. Мы сели на трансфигурированную им скамейку, и я узнал, что Рональд Уизли посмел посмеяться над именем Драко, а на уроке истории сыночек уже отличился, повернувшись к Грейнджер, которая что-то начала заливать о том, что у всех магов в роду были маглы, и заявив, что маглы сами считают, что они произошли от обезьян, а маги — дети богов. Конечно же, это не могло не сказаться на Гарри, у которого мать маглорожденная, и тот от Драко несколько отдалился. Не сказать, что совсем, но некое напряжение возникло, хотя в Большом зале они всех поразили, ожидая своей очереди к Шляпе за оживленным разговором. Дамблдор, наверное, вилку от изумления проглотил.

Но чуда не случилось, мои педагогические способности все еще не дотягивают до звания учитель года. Поттер отправился на Гриффиндор, где поразил всех костюмом.

— А что с медицинской проверкой? — спросил я, вытягивая ноги. Северус с некоторой долей сомнения разглядывал любимый вид сладкого моего сына, пока я делал задумчивое лицо и старательно не замечал его выражения. На самом деле, лучше Драко будет нетрадиционной ориентации, чем женится на Паркинсон; уверен, Нарцисса меня поддержит. С другой стороны, тогда нам всем достанется от Абрахаса… как бы стравить Абрахаса с Панси? Руку даю на отсечение, это как битва с драконом, только дракона два, и я бы призадумался, на кого поставить.

— Помфри посмотрела детей, — пожал плечами декан. — Ты был прав, странно, что мы раньше не занимались этим. У нескольких следы переломов, магия убирает за полчаса. Поттеру очки сменили. У некоторых вши.

— Дай угадаю, у Уизли, — злорадно сказал я.

— Нет, но на Гриффиндоре и Хаффлпаффе. Люциус, — Снейп помолчал, и я понял, что сейчас начнется выяснение от директора. — Что ты хочешь?

— Успокоительного, — ответил я. — Но не мне, Нарциссе.

Я решил не скрывать аферу с Беллой. Пусть Дамблдор сразу узнает. Ну, пошепчутся, покосятся на нас, чем раньше отговорят, тем лучше. Ребенка-мага и наследника не скрыть, все равно он будет Лестрейндж, родила-то его Белла, а я в жизни своим не признаю, пусть считают меня мудаком — не привыкать. Единственное, что меня волновало — Нарцисса и то, как будет расти этот малыш: читал я богопротивное «Проклятое дитя», не было там ничего хорошего.

— Что такое, зачем? — подобрался Северус. К Цисс он испытывает какое-то благоговение, не знай я ее, себя и его лучше, начал бы подозревать.

— У меня будет еще один ребенок, — мрачно сказал я. — От Беллс. Точнее, у Беллс. От меня. Все равно он Лестрейндж.

Я успокаивал себя тем, что в министры все равно не собираюсь, Драко поверит мне, а не всем остальным. Иметь бастардов не зазорно, многие их даже признавали законными. Если бы я выдавал этого ребенка за моего с Нарциссой, у Дамблдора был бы шанс надавить на меня, грозя обрушить репутацию, а так — никто из чистокровных не осудит, если увидят меня с Рабастаном и лордом Лестрейнджем, поймут, что семьи не в претензии, а потрясающий чужим грязным бельем Дамблдор будет выглядеть идиотом.

— Я надеюсь, ты не скажешь Драко, — проговорил Северус, явно представляя себе, как будет утешать его, если я поставлю его перед фактом и удалюсь, но я покачал головой.

— Потом скажу, когда вернется домой на каникулы. Расскажи мне лучше, с кем он в одной комнате, как… — я невольно содрогнулся. — …Панси?

Северус тоже передернулся. Милая девочка, ничего не скажешь. Господи, только бы Драко на ней не женился! Я ведь изменил канон, где тихая мирная Астория? Драко с этим монстром не разлей вода.

Предупредив о проверке и сказав, что я хочу поиздеваться над Макгонагалл, я забрал успокоительное и отправился домой, велев домовику затариться любимыми Нарциссой кулинарными шедеврами на все деньги, что я ему дал. Вражда Гриффиндора со Слизерином ведет к неплохим результатам: теперь Снейп удавится, но никого не предупредит о проверке, кроме, может, Филча. Дамблдору отчитается о моей заботе о сыне и новой сплетне: как же, леди Лестрейндж в тюрьме залетела от Малфоя.

Блять! Как же я не подумал! Он расскажет Уизли, Уизли своим мерзким детям, кто-то обязательно скажет Драко. Прикинув, что несколько дней у меня есть, как раз проверка будет, я и заявлюсь в школу официально, я вошел в комнату жены. Рита сразу же соскочила с софы и бросилась ко мне, забралась на руки. Марк чинно поклонился, встав: Блэки испортят ребенку детство, надо их как-то держать подальше. Нарцисса с олимпийским спокойствием вышивала какую-то стремную гадость на полотне в квадратный метр, я пока что видел только оскаленные зубы. Я сел с детьми на диван и посмотрел на жену глазами виноватого лемура; мне кажется, если бы меня приговорили к Поцелую дементора, и я бы так посмотрел… нет, не на судью, на дементоров, они бы меня усыновили и комфортили всю оставшуюся жизнь. Жаль, эту сверхспособность я открыл только пару лет назад. Но куда каким-то жалким дементорам до Нарциссы. Супруга сложила свое омерзительное творчество в шкатулку и сказала детям идти к дедушке, чтобы не видели, как их отца мучительно казнят.

— Для начала, я не виноват, — сказал я, когда мы остались вдвоем.

— Ты забыл купить Драко то, что я сказала? — холодно спросила Цисс.

— Не до такой же степени, — оскорбился я. — Белла беременна.

Нарцисса выгнула бровь.

— Это был не я, — на всякий случай еще раз уточнил я и принялся рассказывать тупой белкин план по уничтожению моей репутации и продолжении рода Лестрейндж за мой счет. То есть, план-то нормальный, что ей еще говорить, чтобы не подставить лорда Лестрейнджа, но почему я вечно крайний? На сей риторический вопрос Нарцисса не ответила и просто молча ушла, оставляя меня в тишине и мрачных думах. Если она так отреагировала, то что скажет мне Драко?

Несколько дней моя жена держала ледяную блокаду. Папенька предложил провериться на сглазы и порчу, потому что моя неудачливость начинает вызывать сомнения — Малфоям всегда везет, но вот я что-то подкачал. Я психанул и ушел, грохнув дверью, вернулся среди ночи и демонстративно ушел спать в кабинет. В чем моя вина, я не понимал, хотя Нарциссе не нужен здравый смысл, чтобы выносить приговоры, да и Беллу она давно подозревала в неоднозначном отношении ко мне. Мир принес Абрахас, который провел с ней воспитательную беседу, которая сводилась к одному: будешь подозревать мужа в измене без причины и наказывать его, он эту причину тебе даст. Спасибо гражданской войне, чистокровных вдов пруд пруди. Нарцисса сменила гнев на милость и соизволила прийти в мой кабинет самостоятельно, томно спустила с плеч полупрозрачный халатик… мы с Рабастаном, а мы полуночничали вместе, дружно уронили челюсти. Лестрейндж от увиденного, а я от того, что мы с ним как раз читали формулу призыва демона. Я изгнал Лестрейнджа в пламя камина, у него своя блондинка имеется, а сам предложил демону забрать мою душу.

Проверка в Хогвартсе началась с того, что я прямо на входе, заговорившись с Амбридж, которая от грядущих унижений окружающих испытывала не меньшее удовольствие, чем я, натолкнулся на мага, которого не узнал бы, если б, как глава Попечительского совета, не видел прежде его портрета. Квиррелл смотрел на меня, и я в неподдельном возмущении уставился на его непокрытую голову. Какого черта? Что за харам?!

Хотя если посмотреть с другой стороны, то прятать Волдеморта в голове — это самое тупое, что может прийти в нее. Во-первых, неимоверно палевно. Во-вторых, он ведь там задохнуться может. А не вселился ли тут Волдеморт более успешно, не вытеснил ли хозяина тела… как я, например? Ведь это вполне реально: полное замещение другим человеком. Я глянул прямо в глаза преподавателю и чуть наклонил голову.

— Гос-споди-ин, — протянул я, заметил округлившиеся глаза Амбридж и продолжил. — …хороший, не подскажете, где я могу найти директора?

Чуть не сказал «где благородные доны могут найти директора». Квиррелл посмотрел на меня с некоторым недоверием и поскорее ретировался, и я его прекрасно понимал: моя слава бежала впереди меня, стоило мне только появиться, как портреты немедленно докладывали Дамблдору, и у того было несколько минут, чтобы успеть метнуться за стол, раскидать бумаги и сделать вид крайне занятого человека, которого я своим существованием отвлекаю от чрезвычайно важных проблем. Он все еще пытался вызвать у меня чувство смущения.

Северус сказал мне заранее, какое расписание у Драко, и только услышав про первый урок полетов, я немедленно отправился на поле в сопровождении Амбридж. При мне Драко нарываться не будет, значит, никакого полета Поттера не предвидится.

При моем появлении Грейнджер посмотрела на Драко почему-то укоризненно. Конечно же, Драко уже рассказал всем о том, что его отец предлагал купить для школы нормальные метлы, но нет, и теперь седлайте «Чистометы», детишки, и молитесь, чтобы снова почувствовать землю под ногами. Драко специально встал так, чтобы рядом с ним оказалась наиболее целая метла, пока все остальные толпились и выслушивали друг от друга разной степени небылицы. Абрахас вбивал Драко в голову, что для слизеринца главное — иметь в арсенале куда больше средств, сил и информации, чем кажется со стороны. Пускать пыль в глаза тоже можно, но это крайний случай, потому что разрушить репутацию — один миг, восстанавливать — долгие годы. Да уж, судя по канону, с воспитанием наследника Люциус не справлялся: в отличие от книг и тем более фильмов, мой Драко под влиянием Абрахаса рос куда хитрее и менее обидчивым. Судя по моему режиму жизни, времени у канонного Люциуса просто не было, Нарцисса детей не воспитывает, только Риту, потому что мужчина воспитывает мужчину, и никак иначе, вот и рос наследник Малфой, как сорная трава. Конечно, дополнительных занятий у него было немерено, но нельзя же так.

Хуч явно нервничала и следила как цербер за всеми. Лонгботтом непонятно чего боялся больше, метлы или меня неподалеку. Долорес подошла к мадам и поинтересовалась, почему та, являясь преподавателем, не поддержала инициативу лорда Малфоя по покупке у «Нимбуса» хотя бы «Комет»; вы ведь преподаватель полетов и понимаете, как важен инвентарь! Я-то знал, Хуч подпела Макгонагалл, и она знала, что я знал, потому и кинула на меня заполошный взгляд и принялась нести что-то про излишнюю самоуверенность, которая появится у новичков, но дети-то не были в курсе. А теперь чистокровные радостно просвещали всех желающих, донося простую мысль: Малфой хотел как лучше, а школа не разрешила. Желая отыграться, Хуч сделала замечание Драко по поводу того, что тот неправильно держит метлу.

— Меня учил Алистер Бродмур, — отрезал Драко, зло сузив глаза. — Обязательно передам ему вашу высокую оценку.

С Карлом Бродмуром, защитником «Сенненских соколов», был на короткой ноге Абрахас, он и предложил его сыну, загонщику сборной Уэльса, пока тот отстранен от игры за неоправданную агрессию по отношению к противнику, стать личным тренером Драко. Алистер едва ли не в первый день категорично сказал мне, что игрока высокого класса из Драко не получится, тем более ловца, но если дать ему биту и как следует разозлить, то матчи станут интересными. Хуч несколько ошарашенно посмотрела на меня. Ну да, среди британцев Бродмуры считаются мясниками и палачами, которые на поле и убить могут. Лично я их уважал за то, что они играли до последнего: плевать на счет, на то, сколько костей сломано у них самих — они садились на пять минут на скамейку, перевязывали руки или головы и снова взлетали. Учитель из Алистера был неплохой, а то, что он отстранен… ну, квиддич — это довольно жесткий спорт. Неужели никого из других команд не предупредили об этом?

После урока Поттер подошел и поздоровался со мной, а потом, следуя за детьми к замку, мы с Амбридж слушали, как детишки выясняют отношения: Уизли прицепился к Гарри, мол, со мной вообще нельзя разговаривать, Малфой слизеринец и Пожиратель. Грейнджер не включалась в дискуссию, но смотрела на меня задумчиво. С Драко у нее был вежливый нейтралитет.

Мы с Амбридж отправились на урок по переименованной Защите, и я уселся за парту в конце класса, закинул ногу на ногу и принялся наблюдать. Где он может прятать Волдеморта? Может, он как джинна, запихнул его в бутылку? Вот что бы сделал я, встреться я с духом, который хотел бы забрать и перенести? Логично, засунул бы его в какой-то артефакт, как крестраж. Но он бы тогда молчал. Квиррелл с Райвенкло, воспримем это как канон, а его идиотизм с подселением чужого духа в свое тело опустим. «Думай как райвенкловец», — велел я себе. Итак, мне надо вселить дух так, чтобы он разговаривал, мне нужен артефакт… говорящий артефакт, говорящее зеркало! Господи, это ведь наиболее беспалевная вещь, и даже тупо, что канонный Волдеморт не сунул свои проценты, не вложился, так сказать, в стекольную промышленность! Оно ведь могло бы сказать кому-то из последователей, которые его нашли, как себя возродить! Вот если сделаю крестраж когда-нибудь, то обязательно из зеркала, а грохну ради него непременно Дамблдора, решил я. Квиррелл смотрел на меня с некоторой опаской, а я поймал себя на том, что неотрывно пялюсь на него уже довольно давно. Так, как бы ни звучало, но мне надо его понюхать: по канону он обвешивался чесноком, потому что от него несло мертвечиной. И после урока я отправился прямиком к нему, благо у меня есть ребенок, о котором я могу задать вопрос.

Немного предыстории: я обожаю сладкое. Все эти шоколадки, орехи и прочее, что я не ел в прошлой жизни по объективным причинам, то не получил и в этой, потому что в первый же месяц обожрался так, что выхватил жуткую аллергию. Все же некоторые баги у этого тела имелись, и несовершенство унаследовал и Драко, чихавший на все новое в прямом смысле слова.

Итак, я приблизился к Квирреллу и чуть не умер, захлебнувшись слюной. От него пахло, как на фабрике «Красный октябрь». Запах беззаботного детства и нового года, когда открываешь сладкий подарок, который маме дали на работе, и вот на тебя устремляется этот шоколадный дух. Стараясь дышать ртом, я задал какой-то ничего не значащий вопрос и поскорее сбежал, в коридоре постарался прийти в себя.

— Это неспортивно, — просипел я, когда ко мне подошла Амбридж.

— Согласна, — кивнула та, помечая что-то в блокноте. — Никогда прежде не встречала… духи с запахом Амортенции: теперь ясно, как он располагает к себе учеников.

Я уставился на нее, судорожно вспоминая канон: духи с запахом Амортенции, это разве было? Может, в магазинчике близнецов… или Ритка мне голову забивала своими придумками? Хоть убей, не помню.

— Как вы поняли? — спросил я.

— Ощутила запах, которого не могло быть в классе, — ответила Долорес, внимательно наблюдая за мной. — Потом заметила вашу реакцию, лорд Малфой.

Черт!!!

Внезапно меня пронзила мысль, что я уже крупно налажал. Волдеморт вселился в Квирелла, потому что все его наиболее верные последователи оказались в Азкабане, но тут-то я уже вмешался. И на свободе остались как минимум двое, которые могли бы представлять интерес для Темного лорда: Долохов и Рабастан. И если про Антона никто мог и не знать, то про Лестрейнджа и меня трубили все газеты, что в Англии, что в Европе, наверняка и до Балкан докатилось. Сколько торговцев сделали рекламу на том, что именно алкоголизм спас наследника древней семьи Лестрейндж — не счесть. То есть, лорд мог шататься по лесам Албании в ожидании, что кто-то из верных нас его отыщет, ещё долго. Что ж, делать нечего, отправлюсь в Албанию с магическим зеркалом наперевес, а потом буду спрашивать: свет мой, зеркальце, кто на свете всех сильнее вляпался: я, что вступил в ряды Пожирателей смерти, или лорд Волдеморт, что связался с Малфоями. Я-то ладно, но папеньке я бы дорогу не переходил…

Минерва назло мне со своими обязанностями справлялась. Оказывается, она даже проводила семинар для маглорожденных и полукровок о том, как себя следует вести. Почему этого не было в каноне? Я пришел к выводу, что канонной Макгонагалл крышу сорвало на квиддиче, потому она и забыла обо всем. Я прикопался было к тому, что она не интересуется, как живет несчастный Поттер у маглов, но меня осадили тем, что я со своим шовинистским мнением могу вступить в противоестественную связь, путем засовывания его в не предназначенные для того отверстия собственного организма, а Гарри всем доволен, не жалуется, и вообще, посмотрите на его одежду; вполне благополучный мальчик. Так тебе и надо, идиот, сказал я себе. Сам сделал его не вызывающим вопросы. С другой стороны, я уже точно вычеркнут Поттером из списка врагов, что само по себе неплохо.

Со мной здоровались в коридорах студенты, кто сквозь зубы, кто вполне радостно. Я пролистал протоколы Амбридж, счёл их удовлетворительными, как будто кто-то спрашивал моего мнения, и сообщил, что хочу повидаться с сыном. Северус, присутствовавший при этой беседе, посмотрел на меня несколько презрительно, что от цепкого взгляда Долорес не укрылось.

— Драко в гостиной, — сообщил мне Северус. — Можешь поговорить с ним в моем кабинете.

— Мы лучше прогуляемся, — отозвался я.

— Успокоительное в левом шкафчике на второй полке в хранилище, — ровно сказал Снейп. Амбридж поводила меня непонимающим взглядом: ну да, это мне успокоительное требуется для беседы с Драко, или ему? Непонятно. Захватив спасительный пузырек, я заглянул в гостиную.

Драко сидел — о Господи — с Панси, мило держал ее за ручку, и когда я вошёл, даже не подумал отпустить. Кошмар какой.

— Добрый вечер, — вежливо сказала Панси, смерив меня несколько кровожадным взглядом.

— Привет, — внутренне содрогнувшись, отозвался я. — Драко, пойдем, есть разговор.

Я был суров и собран, дабы дитя прониклось важностью момента. Дитя вопросительно посмотрело на Панси, и та милостиво кивнула и отпустила наследника моего рода поговорить с отцом. Как все плохо-то, а? Что ж я сделал, где так провинился, что все шишки посыпались на меня именно сейчас?

Как ни странно, новость Драко воспринял совершенно спокойно. Я не стал скрывать и во всех выражениях, которые были на языке, пояснил, кто такая тетя Белла, и почему ей место в Азкабане в любом случае. А нам, Малфоям, теперь придется хранить еще одну тайну.

— Я не понимаю, почему ты переживаешь, — сказал Драко с олимпийским спокойствием. — Он или она, ну, этот ребенок ведь будет похож на Рудольфуса Лестрейнджа и тетю Беллу, все поймут, что ты просто прикрываешь их и растишь их наследника.

— Так-то оно так, но вспомни, что я тебе говорил про тупых людей, — тоскливо сказал я, сам выпивая успокоительное: не пропадать же добру. — Тупые люди будут пытаться очернить меня и маму, молчу про Руди — но он хоть в Азкабане, не услышит.

Мы с Драко сели на каменную лестницу, и я обнял его за плечи, прижал к себе.

— Ты ни в коем случае не должен защищать мою честь в этом вопросе, — сказал я через силу. — Ни мою, ни мамы. Как только будет подтверждение от кого-то из нашей семьи, что этот ребенок не от меня, а от Рудольфуса, я даже боюсь представить, что с ними сделают. С Лестрейнджами.

— А где он будет жить? — спросил Драко.

— Сначала с нами, — вздохнул я. — У Лестрейнджей нет женщин вообще, да и дом для ребенка не приспособлен. Он твой двоюродный брат, родство близкое, почему бы ему не пожить у нас?

— Может, это сестра, — пожал плечами Драко.

— Может, — согласился я, хотя почему-то был уверен, что родится мальчик. Если эта контуженная назовет его Томом, я за себя не ручаюсь.

В отдалении от нас остановилась одинокая фигурка, неуверенно перемялась с ноги на ногу.

— Добрый вечер, Гарри, — сказал я, усилив голос магией. Фигурка дернулась, но решилась и зашагала в нашу сторону. — Как вам Хогвартс?

— Очень нравится! — воодушевленно отозвался Поттер, неловко останавливаясь прямо передо мной. Я символически подвинулся, явно приглашая его сесть рядом. Драко ревниво вцепился в меня и вытянул руки мне на колени, всем своим видом демонстрируя, что даже если Поттеру и позволено находиться возле меня, я все равно принадлежу только ему. Я погладил Драко по голове, продолжая расспрашивать Поттера: все ли ему нравится, как устроился. Гарри отвечал кратко, но охотно; я коварно подобрался к теме Квиррелла. Дети наперебой стали говорить, что преподаватель он ничего, хотя у него смешная мантия, как у беременной, а в кабинете всегда пахнет…

— Книгами и коньяком, который дедушка пьет!

— Вот и нет, мятой и лимоном, а книг у него в кабинете и нет, как ими может пахнуть?

— Тебя в детстве Темный лорд головой приложил, вот ты запахов и не чувствуешь! — презрительно сказал Драко, мгновенно заведясь. — А коньяк он может пить в перерывах между уроками, потому и добрый и не снимает с вас баллов столько, сколько должен бы!

— Ты на себя столько одеколона выливаешь, что странно, что ты хоть что-то чувствуешь вообще! — не остался в долгу Поттер. — Заходишь в класс как в газовую камеру из-за тебя!

— Тихо! — велел я. — Так называемый запах книг может быть вызван разрушением целлюлозы, которая есть не только в книгах, это раз; Драко, я провожу тебя до гостиной, и ты вернешь мне мой одеколон и перестанешь брать мои вещи без спроса, это два. Три — профессор Квиррелл использует нетипичный прием, чтобы расположить к себе аудиторию: в его классе пахнет тем, что вам нравится, каждый ученик слышит что-то свое. Можете подумать над тем, почему именно эти запахи являются вашими любимыми.

— Твой кабинет. Лето, — мгновенно отозвались мальчики и уставились друг на друга в смешанных чувствах, прежде чем я успел сказать, что подумать надо про себя. Я тяжело вздохнул. Да, держать язык за зубами без прямого приказа они научатся еще очень нескоро.

Вернувшись домой, я несколько минут колебался, пойти ли пасть в ноги Нарциссе или отложить это до вечера и пойти к себе составлять коварные планы. Кабинет был ближе, я решил, что Нарцисса никуда не денется, и потому засел у себя с магическим проспектом для путешественников и магловским телефоном. Да, господа хорошие, мне надо в Албанию. Нет, а не пьяный и не больной, спасибо, что спросили. Да, в Албанию. Нет, я не террорист!

После этого я отправился к Абрахасу, где долго и в красках расписывал ему внезапно проснувшуюся во мне страсть к магловскому искусству, в частности музыкальному, после чего с гордостью презентовал ему сие искусство, поставив пластинку AC/DC, которую так удачно приобрел незадолго до поездки в Альпы. И поставил его перед фактом, что мы с Рабастаном едем на фестиваль, который будет длиться двадцать восемь дней. Надеюсь, мы уложимся. Кредо папеньки — «Не докажешь!», потому он в принципе не против аморального времяпрепровождения, но чтобы спасти репутацию и отстоять честь фамилии, он упавшим голосом пообещал нас прикрыть своими проверенными способами.

Дальше по программе шел пункт: «обзавестись магловским оружием». Не знаю, как там у магов ситуация, почему Лорда понесло именно в Албанию, но я туда в лихих девяностых без «калаша» не поеду. Люциус, честь ему и хвала, в свое время запустил загребущие лапы в магловский криминал, потому некоторые контакты у него имелись. Конечно, за столько лет все поменялось, но шестой телефон сработал, правда, несколько неожиданно: мне сообщили с сильным испанским акцентом, что некто отошел от дел, но есть приличный человек, с которым следует познакомиться. Так я получил адрес какого-то то ли завода, то ли склада, повесил на шею портал в мэнор, взял Лестрейнджа, обманом заставив его дать мне клятву о неразглашении, и аппарировал по координатам.

Только переместившись, я подумал умную, хотя и несколько запоздавшую мысль о том, что не стоило появляться среди бандитов в костюме и с галстуком. Пока что мы с Басти напоминали женихов на гейской свадьбе, Рабастан в черной мантии, я в штатском: мне только бутоньерки не хватало для полного попадания в образ. Волосы усиливали флюиды, а великолепнейший фон из каких-то простыней и хмурых мужиков в спортивных костюмах только оттенял нашу с Лестрейнджем неотразимость. Ни дать ни взять моднейшая фотосессия.

Решив, что бизнес превыше всего, я откинул волосы назад и поинтересовался, что за день великой стирки, раз все в простынях. Не дав очнуться, прищурился, изо всех сил копируя Абрахаса, и сказал, что мой знакомый по секрету поделился информацией, будто здесь можно приобрести приличный ствол. Как-то это двусмысленно прозвучало, особенно от меня, но я не отступал. Ряды дуболомов раздвинулись, являя мне маленького сморщенного старичка такого приличного вида, что никогда не заподозрил бы в нем главного оружейного барона всея Лондонщины. Но как меня уверял мой мексиканский друг, это был именно он: непревзойденный маэстро контрабанды мистер Бах.

Смерив меня очами через круглые, как у Поттера, очки, сей джентльмен, мило мне улыбаясь, сообщил, что рад знакомству и готов представить мне лучший товар. Сейчас он только распорядится, чтобы его помощник принес для такого уважаемого человека как я то, с чем он сам со слезами будет расставаться. А потом на смеси чистого русского-криминального и идиша сообщил в сторону, что я ихес мит рихес, потому неси сюда тот тухес из Молдавии, счас этому шлимазлу за три куша впарим. Но не учел старый одессит, что мой отец, проработавший в девяностых на корабле целых четыре года, обогатил свой лексикон так, что никакие мамины потуги на высокую культуру не могли изгнать из него воскресающего порой одесского матроса. Папа мог выразиться так, что уши сворачивались даже у сидевших; его крик на воришку в аэропорту едва не спровоцировал антитеррористическую операцию.

— Сам ты родом от чертей! — заорал я, возмущенно ткнув в него пальцем. — Да если б ты знал, кто мой отец, ты бы мозг с мылом вымыл, прежде чем так даже думать! И да, в оружии я секу, так что не надо мне тут… как там… халеймесы для киндероу, я не фраер!

Господин Бах, сложив сухонькие ручки, слушал меня как музыку, потом приблизился, проникновенно заглянул в глаза и сказал, что не признал сначала настоящего мужчину. Дуболомы с тупыми агрессивными лицами вокруг нас преобразились, став приветливыми и славными парнями, которые принесли нам стулья, чай, разложили на столе множество разного рода огнестрела и принялись за презентацию.

— А ничего, что мы в городе? — поинтересовался я, наблюдая за тем, как кто-то сбегает вниз по лестнице, потом возвращается с мешком с песком и кидает его в бочку, и так полную песка. Ну да, мы ведь не хотим никого покалечить.

— Да ничего, — махнул лапкой господин Бах. Рабастан, не знавший русского, переводил взгляд с меня на него и на оружие, но автоматы ему понравились. Правда, немецкие.

— А почему так дешево? — спросил я, когда мы засели торговаться. Немецкие Бах отдавал без звука и словно с радостью. — Клинят, что ли?

— Мне не нравится немецкая техника, — признался господин Бах.

— А часы? — я кивнул на его руку.

— Это трофей, — нежно сообщил старичок. Я прикинул возраст и решил промолчать.

Лестрейндж проникся огнестрелом, я с трудом уговорил его дождаться приезда в Албанию. Шататься по лесам в гражданском я считал глупостью и нарывательством, потому мы приобрели камуфляж и сумки с невидимым расширением, чтобы свалить весь наш арсенал по примеру папеньки и его контрабандистских методов туда и не палиться.

Вернувшись в мэнор, я снова велел себе думать как райвенкловец, и сей метод завел меня в библиотеку. Абрахас, заглянув туда, хмыкнул и удалился: книжный запой в нашей семье случался, все старались относиться с пониманием, потому он даже не обратил внимание на то, что именно я читаю; а читал я о способах «уловления духа». «Ведьмака» в этом мире я не нашел, подавил паскудное желание написать его самостоятельно и прославиться, но наверняка же не только там описывался метод заманивания в ловушку чего-то нематериального. В оригинале Квиррелл сделал то, что не удалось ведьмаческой Йеннифер: заманил в свое тело чужой дух и остался жив, даже в разуме, ведь он возражал Волдеморту, значит, полностью под контролем не был. Заклинание, которое подходило, я нашел на удивление быстро, но оно запечатывало дух, обладающий разумом, исключительно в сосуде, что меня не устраивало. В книге прямо было сказано, что сосудом является: емкость для питья, бутылка, лампа, человеческое существо, разумное существо, книга. Интересно, как это Темный лорд сунул себя в медальон и кольцо? Ну да ладно, не так уж это и важно сейчас. Я попытался что-то сделать сам, как-то изменить заклинание, но на это моих мозгов и терпения не хватило, потому я направился к Рабастану. Насколько я понял из хвастовства лорда Лестрейнджа, Рабастан всегда считался среди братьев умным, а не красивым, потому вдруг его «превосходно» по заклинаниям мне поможет.

Одного я не предвидел: Лестрейндж уперся и сказал, что я ему конечно друг, почти брат, и за то, что с Беллой ему не приходится общаться, он мне благодарен, но я поступил как свинья, когда заставил его торчать среди непонятных маглов, которые говорили на непонятном языке, а я нагло говорил с ними, и потому он отказывается что-либо делать, пока я ему не объясню. Не объясню все. По мнению Рабастана, он уже триста раз доказал мне свою преданность, потому я мог бы продемонстрировать доверие. Деваться мне было некуда: один я не справлюсь точно и однозначно, а медлить нельзя, потому что если Квиррелл чист, значит, Лорд со дня на день может отправиться компаньоном в затылке с кем-то другим, и я точно не узнаю с кем, потому что приличные люди со мной по-прежнему не хотят иметь дела. Квиррелл точно идейным последователем Темного лорда не был, значит, это будет кто-то из условно светлых, то есть, я однозначно не буду в обществе этого избранного.

Я вывалил на Рабастана великий план, но не совсем в том виде, в каком мы его придумали с Долоховым. Я сказал, что обладаю сведениями о духе Волдеморта, находящемся в лесах Албании, и знаешь ли, последнее, что мне нужно — это его внезапное возвращение. Он меня вроде как убил, вот пусть так и думает. Я его дух уловлю в предмет, я хотел в магическое зеркало, чтобы поговорить с ним, простить друг другу обиды и похоронить его с чистой совестью.

— Зеркало закопать? — не понял Рабастан, который возвращения Темного лорда желал еще меньше, чем я. Конечно, Руди вернется, но он за столько лет привык жить в чистоте, достатке, законе и режиме, когда ночью все спят, а не кошмарят полукровок. Рабастан порой так душераздирающе вспоминал, как ему все время хотелось спать, и завидовал мне, раз я не помню, что я сам зевать начинал.

— Тебя реально только это интересует?! — взвился я. Про крестражи решил пока не распространяться, сначала удостоверюсь в его преданности делу, а не только мне как другу, потом уже сорву завесу тайны. — Для начала зеркало сосудом не является, а заклинание запирает дух в сосуде. Мне надо, чтобы ты переделал заклинание, когда мы его поймаем и поговорим, тогда и решим, что делать дальше. Я, может, хочу знать причину своей смерти: не верю я, что какой-то жалкий Блэк мог перевесить все мои прошлые заслуги.

— Он знал, что ты на самом деле считаешь его шутки идиотскими, — напомнил Рабастан.

— Аргумент, — согласился я. — Но Круцио за такое… слушай, может, он в Нарциссу был влюблен?

— Ну нет, — мерзко ухмыльнулся Лестрейндж. — Не отмажешься. Все знают, что он был влюблен в тебя.

Чтобы сойти в Албании за своих, мы загодя купили с Рабастаном магловскую военную форму и применили к ней заклинание искусственного старения, но я переборщил, потому выглядел так, словно побывал как минимум под бомбардировкой. Мы приготовили запасные палочки и бесценный международный портал в мэнор, который если я применю, то только при угрозе жизни, даже не здоровью, потому что за его использование папенька таки выполнит угрозу и высечет меня, я в этом не сомневался. Ночь перед отлетом на фестиваль я провел с Нарциссой, расклеившись до соплей: началась игра по-крупному, и я позорно паниковал. Албания — это не диадему спереть из Выручай-комнаты. Сколько раз мне в голову приходила мысль схватить жену и детей в охапку и свинтить если не в Австралию, то в Америку или Россию, но я останавливал себя тем, что, во-первых, сам уже вмешался, во-вторых, Абрахас останется и точно никуда не поедет, в-третьих, если я так сделаю, легиллименция или просто более подробное расследование меня похоронят как личность. Абрахас явно предпочтет мертвого сына, чем неизвестного на его месте, а то, что Абрахас докопается, если захочет, я под сомнение не ставил. Оружие складировалось у Лестрейнджа: лорд Лестрейндж к тому, что убивает, относился добродушно, болтуном не был, несмотря на близкие отношения с папенькой, и сдал бы нас только в том случае, если бы Абрахас спросил прямо, хранит ли зал фамильного дома Лестрейнджей гору огнестрела. Утром в день путешествия Абрахас еще раз подозрительно спросил меня о фестивале, но я был готов ко всему, потому придраться он не смог. Нарцисса многозначительно выразила надежду на то, что я вернусь раньше: ей я признался, что фестиваль лишь прикрытие, но наврал, что мы едем на бандитские разборки: последнее время флер блатной романтики ее невероятно заводил, она свято верила, что без крови бизнеса нет, и мысль о том, что я ради соревнования с Абрахасом кто больше заработает готов ввязаться в какую-то мокруху, заставляла ее благоволить мне еще сильнее. Не то чтобы она была кровожадна, скорее, не понимала сути, никогда ведь не видела убийств, да и наверняка подозревала, что я ей приукрашиваю все, превращая рукопожатие с каким-нибудь директором банка в переговоры, где он держал меня под прицелом пистолета, а я его под прицелом волшебной палочки и пистолета, но придумывал я красиво, воображение у нее было замечательное, моральные принципы позволяли мне творить что хочу, если там не будет женщин, потому с Рабастаном она отпустила меня с легким сердцем, шепнув напоследок, что если я вернусь раньше, то пусть дам знать только ей, она сбежит ко мне на свидание, поиграем в тайных любовников. Что Рабастан наплел своей дотошной мегере, я так и не выяснил, скорее всего, рявкнул, что его дело, где он бухает, и никакая женщина не остановит его на пути к циррозу; Скиттер подобные приступы в стиле токсичной маскулинности воспринимала как изысканное шоу и искренне наслаждалась. Эх, женит она его, не убережем парня.

Наконец мы с Рабастаном, попрощавшись с лордом Лестрейнджем, который понимал еще меньше, чем Абрахас, отправились в Албанию. Магловским самолетом. Мне-то что, я за свою жизнь налетался и на самолетах, и на вертолетах, только что в космос меня не отправляли, а вот Лестрейндж, крутивший винты на метлах, в замкнутом пространстве затосковал, испугался, напился и отключился на радость стюардессам.

Албания встретила нас пыльным ветром и моим запоздалым осознанием, что лесов в стране полно, и в каком именно бомжует дух Волдеморта, придется узнавать даже не знаю каким путем. Благо я смотрел «Сверхъестественное», потому отправил Рабастана за кебабом в ближайшую забегаловку, а сам купил газету за наполовину полную сигаретную пачку — люблю бартер юных демократий — и засел возле чего-то, где наливали кофе. Кофе был объективно хорош.

В газете в разделе сплетен и баек для тупых была заметка о проклятом лесе. Рабастан сел возле меня и заглянул через плечо.

— Смотри, тут про проклятое место пишут, — сказал я, ткнув пальцем в газету, и проверил в сумке магическое зеркало. Только бы не грохнуть его в ходе путешествия. — Где тачку возьмем? Тут координатов нет, чтобы аппарировать.

— Тут есть американцы, — сказал Рабастан.

— Да ну, ты представь, как долго мы будет договариваться о машине, — отмахнулся я.

— Зачем, — мигнул Лестрейндж. — Ты ее угонишь.

Забегая вперед, я даже не могу назвать это угоном. Это было слишком культурно для преступления. Два человека в военной форме, ничем не примечательных, спасибо чарам отвлечения и полному отсутствию магического контроля в Алании, около получаса отирались возле американских миротворческих сил, после чего один из джипов мигнул фарами и выехал на дорогу. Совесть меня не мучила совершенно: во-первых, я не одобряю политику принуждения к миру, во-вторых, мне нужнее, в-третьих, я спасаю целую страну. Разве хваленый Джеймс Бонд спрашивал у кого-то, можно ли ему экспроприировать частную собственность? В машине была карта, мы нашли точку назначения, прикинули, что ехать примерно часов двадцать с учетом того, что мы не знаем местности, рассчитали бензин и отправились. Я с ужасом ждал приключений, а они все не наставали.

Чем приятна магия, так это тем, что можно трансфигурировать воду в бензин. Почему никто никогда не додумывался до такого идеального бизнес-плана? Ведь трансфигурация может быть долгосрочной, тогда бензин израсходуется до того, как превратится обратно, да это же гениально, кажется, я сейчас решил все проблемы мировой экономики. Договаривал я уже на ходу, потому что подобного варварства трофейная техника не вынесла и умерла. Благо мы уже были недалеко от того самого проклятого леса. Не знаю зачем, но мы достали автоматы и направились в темноту чащи. Темноту несмотря на то, что стоял белый день — мы с Рабастаном отоспались в салоне, когда двигатель умер после моих экспериментов.

Скажу откровенно, без Лестрейнджа я бы остался в этом чертовом лесу и сошел бы с ума от страха. В жизни не думал, что проклятые деревья могут так пугать. Рабастан пер напролом, словно знал, куда идти, я по его следам, и с каждой минутой мне становилось все отвратительнее. Поэтому в момент, когда над моим ухом раздалось потустороннее: «Кто ты?», я завизжал, свалился на землю и с нее начал палить очередью в источник звука.

Это и был дух. Полупрозрачная дымка, в которой с трудом угадывался человеческий облик, издевательски близко колыхалась надо мной, не обращая совершенно никакого внимания на автомат. Рабастан подлетел ко мне и вырвал ствол из рук.

— Простите, мой Лорд, он не в себе! — почтительно рявкнул он и так сверкнул на меня глазами, что я решил отложить рефлексию на потом. — Рад встрече с вами, господин.

— Мой Лорд, — протянул призрак. — Господин… давно я не слышал этих слов. Что вы хотели, милые мальчики?

Что-то было не так. Я переглянулся с Рабастаном. Конечно, я мало что знаю о Волдеморте как о личности, но «мальчики» особенно милые — прерогатива Дамблдора, Волдеморт, воспитанный в мужском интернате, к подобным формулировкам испытывал явную стойкую неприязнь. Честно говоря, продуманного плана у меня не было. Я предполагал, что Лорд сам скажет, что его надо забрать, и тогда я триумфально достану зеркало, и мы его там запрем. Но Лорд спросил, что мы хотим, а мы с Лестрейнджем хотели его заточения на веки вечные, поэтому как-то негоже было проявлять в данном случае прямолинейность.

Рабастан завел с духом Волдеморта светскую беседу, принялся рассказывать о наших с ним злоключениях, что Беллу и Руди посадили, что взаперти нас пять лет держали, как все было плохо, просто беспросветный кошмар. Я в это время немного успокоился, перестал орать, убрал автомат и сел на мох, прислушался. Дух сочувствовал Рабастану и предлагал новые законопроекты. Какой-то он был подозрительно адекватный для того, кто запытал меня до смерти.

— Честно говоря, я мог бы попробовать помочь, — наконец скромно сообщил Волдеморт. — Но не могу быть перемещен без… материального объекта.

А вот и мой шанс!

— Мой Лорд, — я аж подскочил. — Безусловно! — и жестом фокусника извлек из сумки зеркало-артефакт.

Мы с Рабастаном вошли в ресторан и сели за дальний столик. Согласно официальной версии, мы с ним пока еще находились где-то в Нидерландах, в коих надирались сейчас на все командировочные нанятые папенькой преступные элементы в нашем обличье. Дабы не спалиться перед Абрахасом, что мы вовсе не отправились на магловский фестиваль — Абрахас закатил глаза, сказал, что Авада Темного лорда выжгла мне мозги, но позора пообещал не допустить и нанял нам подмену — и все же побыть с женой, я вызвал ее анонимным письмом в этот ресторан, откуда мы, согласно моему плану, отправимся в гостиницу на пару часов, потом она вернется в мэнор, где скажет моему отцу, что решила начать, ну не знаю, курс косметических процедур. Который будет длиться три недели. Я сдуру заложил нам на Албанию почти месяц, а мы уложились в трое суток, хотя как мы летели обратно — отдельная история; поэтому придется нам с Нарциссой побегать на свидания, впрочем, это пойдет на пользу нашим отношениям в долгосрочной перспективе, в конце концов у нас уже трое детей, и опасность кризиса среднего возраста подстерегает не меньше перспективы возвращения Волдеморта; Рабастан как раз отдохнет от своей журналистки бешеной. Зеркало с Лордом мы с Лестрейнджем по очереди носили в трансфигурированном рюкзаке, боясь выпустить из рук даже на минуту. Не хочу вспоминать, как на меня смотрели стюардессы, когда я весь полет просидел в обнимку с зеркалом, не мог даже рук разжать, так боялся, что вдруг слетят чары, и он заговорит.

Из аэропорта мы сразу же направились в отель, Лестрейндж попутно облегчил нескольких маглов более-менее приличного вида на несколько прядей волос, ну а Оборотное у нас с собой было всегда. Я страдал по автоматам, которые мы оставили в Албании: на самом деле было тупо тащить с собой целый арсенал еще из Британии, но раз уж мы его взяли, то грех было завещать его местным бандитам. Но тут уже уперся Рабастан, который сказал, что носить эту хрень он больше не намерен, и вообще мы могли обойтись парой пистолетов, все равно я расстреливал только дух Волдеморта, который — и это было подозрительно — даже не обиделся. Но я решил подумать об этом завтра, как завещала американская аристократия, хлебнул Оборотного, запомнил, как Лестрейндж будет выглядеть сегодня, и мы отчалили. Нести Лорда была как раз моя очередь.

Нарцисса вошла в ресторан, и словно солнце озарило мою жизнь; на задний план даже отошли мое невольное спонсирование албанских бандитов, кража у американцев автомобиля и перспектива спать в одной постели не Нарциссой, а с Лестрейнджем, что мне придется делать целых три недели, потому что все свободные и неподконтрольные папенькой деньги я спустил на стволы у господина Баха. Но не успел я порадоваться, как произошло сразу две вещи.

Сначала Рабастан поинтересовался, сказал ли я Нарциссе заранее, как буду выглядеть. Я застыл, глядя на себя в отражение за плечом Рабастана: в зеркальной черной стенке отражался типичный байкер лет тридцати с темными волосами и намечающимся пивным животом, от которого я год назад избавился неимоверными усилиями и мучениями, стоило только Нарциссе за него схватиться, а потом со звуками умиления пожамкать. Абрахас, который мог просочиться за шпингалет, хохотал надо мной так обидно, что я взялся за себя и за диету.

Не к ночи будь помянут: вслед за Нарциссой в ресторан вошел Абрахас под ручку с лордом Лестрейнджем; теперь сполз под стол Рабастан, забыв, что он тоже под Оборотным.

— Что делать будем? — спросил я в скатерть. — Ты ведь понимаешь, что я не могу к ней не подойти, ео она за такое предательство меня убьет!

— Какого черта она пришла с моим отцом?! — шепотом взвыл Лестрейндж, которого, как выяснилось, до сих пор дома наказывали, если он курил.

— Вообще-то с твоим отцом пришел мой отец, и вопросов от этого не меньше!

Ладно. Если никто не спалил меня, когда я внезапно очнулся в теле Люциуса Малфоя, и я столько лет прожил без вопросов, то и сейчас, в другом теле, меня вряд ли кто спалит. К тому же разыграю Нарциссу. Я дождался, пока Нарцисса отставит в сторону бокал и удалится в сторону дамской комнаты, и рванулся за ней.

— Лорда оставь!!!

Сунув рюкзак Рабастану, я свернул в занавески и поймал Нарциссу возле раковины. Не удержался, и вместо того, чтобы культурно представиться и сообщить, что несмотря на непрезентабельный вид, являюсь ее супругом, я молча затащил ее в угол. И в следующий миг оказался прижат спиной к стене; Нарцисса провела мне по животу непонятно откуда взявшимся ножом, ювелирно прорезав ткань и не поранив. Я замер, от шока не зная, что и сказать, да и не шевельнуться, когда лезвие находится в опасной близости от самого дорогого, но моя милая беспомощная жена вдруг громко фыркнула и сообщила, что мои актерские способности ее поражают, и спасибо, что подыграл: она прямо поверила, что я на самом деле испугался. Я перевел дух, но не до конца, потому что Нарцисса полезла ко мне целоваться, и именно за этим занятием нас застал Абрахас, которого заинтересовали хаотические перемещения по ресторану.

Не буду описывать подробно то, чему оказался косвенным безучастным свидетелем: в конце концов, я ведь знаю о том, что произошло, лишь по рассказам — папенька с возмущенным шипением вырубил любовника своей невестки, то есть меня под Оборотным, даже не заклинанием, а специально для удара трансфигурированным табуретом. Не знаю, может, от этого удар становится оскорбительнее, но я две недели провалялся с сотрясением мозга, потому время придумать более-менее правдоподобную версию, почему мы с Басти забили на магловский разврат и отправились неизвестно куда, у меня было. Нарцисса, ощущая некую долю вины в том, что скорость звука «Это же Люциус!» оказалась ниже скорости удара табуретом, трогательно меня выхаживала, пока лорды пытали Рабастана. Лестрейндж-младший доказывал, что с ним можно не то что в разведку, а и по бабам тоже, и молчал так, что и в Белорусской ССР бы оценили. Я решил, что терять мне особо нечего, пусть Абрахас считает меня поехавшим, а он и так считает, и на ласковый вопрос родителя: «Ну, как повеселился?» ответил, что весьма продуктивно. Например, восстановил старые связи с нужными мне маглами.

— Зачем ты летал в Албанию? — прямо спросил папенька.

— За гашишом, — сразу ответил я, глядя ему в глаза. Абрахас подавился, а я продолжил. — За редким артефактом.

— Успешно? — придя в себя, поинтересовался Абрахас.

— Частично, — уклончиво проговорил я. — Потенциально это сокровище.

Сокровище моей спокойной жизни, добавил я про себя. Спросил у дневника Волдеморта насчет того, что меня беспокоило: почему никто не думал делать крестраж из зеркала, на что тот мне лаконично ответил внезапно красными чернилами, что я расценил как стыд, что он не подумал. Утешая себя мыслью, что я умнее Темного лорда (шестнадцатилетнего, да ну и что), я наведался к запертому в зеркале Волдеморту, который, как мне кажется, в албанском лесу окончательно рехнулся.

Конечно, я его не знал, но если основываться на том, что писала Роулинг, он должен быть по меньшей мере жесток. Должен стремиться к власти. Должен хотя бы хотеть вернуть себе тело. Но нет: этот Лорд желал исключительно общения. Он трепался без остановки, расспрашивая меня обо всем, просил поиграть ему на скрипке, угорал над бородатыми анекдотами. Порой, уже не вынося этот кошмар, я накрывал его полотенцем, как клетку с попугаем, и только это помогало. Рабастан категорично констатировал, что этот Лорд — сумасшедший, и предложил грохнуть зеркало, дабы упокоить покойника, и пусть о нем все знают как о страшном колдуне, а не как о дегенерате, который дебильно хихикает над расистскими шутками — других у Лестрейнджа не было. Я возражал, что, во-первых, крестраж так просто не расколотить, а во-вторых даже такая тупая часть личности нужна Хунте для воссоздания полноценного Тома Реддла. Вдруг его по предметам раскидало в зависимости от черт характера? И в одном крестраже его разумность, в другом — жажда власти, в третьем — любовь, если он способен на такое, в четвертом — адекватность, дай Господь, конечно, я уже и не рассчитывал… И вот я дошел до того, чтобы наконец спросить у зеркала, как мне его называть: меня в какой-то момент посетила лихая идея закорешиться с неадекватной частью личности, и пусть она меня выгораживает перед другими. Результат превзошел все мои самые смелые ожидания.

В ответ на мое осторожное и льстивое предложение перейти на имена прозвучало следующее: у него нет имени.

— Как нет? — тупо повторил я. — А Том?

— Кто такой Том? — поинтересовалось зеркало, в котором отражалась моя вытянувшаяся физиономия.

— Но ты же Том Реддл? — не терял надежды я. — То есть лорд Волдеморт?

— Нет, — отозвался я из отражения.

— Дьявол, — ошарашенно выдал я, постаравшись переварить. — Черт!!!

— Я не дьявол и не черт, я вообще-то дух, — печально сообщил мне некто, кого я прежде считал Лордом. — Со мной четыреста лет никто не разговаривал, а вы пришли и не стали бежать, рассказали мне. Как же я могу вас теперь бросить?

— Нас? — едва выдохнул я, осознавая, что все было зря. — А ты вообще кто? Что? Кто? Как тебя зовут?

— Я джинн, — поведало мне содержимое зеркала. — Я был молод и глуп и даже одно время думал, что без лампы стану свободным… а когда ее лишился, стал практически незримым. Никто не обращал на меня внимания, а ведь я не способен просто действовать, я могу лишь исполнять чужую волю.

— Исполнять?! — уверен, глаза у меня засияли прожекторами. Я уже видел, как Волдеморт собирается в единую полноценную личность, которая стремительно молодеет, становится младенчиком, а дальше Белла и Руди, чудом оказавшиеся на свободе, забирают его у меня и больше никогда не возникают на моем горизонте; как мой сейф стремительно наполняется в сравнении с папенькиным; как у Дамблдора борода каждый раз цепляется за дверную ручку; как Драко больше никогда не просыпается от кошмаров, как…

— Вообще-то я воин, — сообщил мне джинн. — Я могу набить кому-нибудь морду. Только покажи, кому именно.

— Нет, зачем бить морду! — воодушевленно сказал я. — Это слишком примитивно. Давай лучше…

— А я другого ничего не умею, — перебил меня унылый джинн. — Предыдущий хозяин потому мою лампу и расколотил. Он хотел богатства и власти, а я мог только избить наследного принца, но это разве могло помочь?

— Тебя, может… ну… освободить? — осторожно предложил я. — Или тебе лампа нужна? А дальше куда?

— Можно мне остаться? — застенчиво попросил джинн. — Мне с вами так понравилось. С вами весело. Повесь зеркало в какую-нибудь комнату…

— Не могу, — перебил я. — У меня жена и дети. Никаких посторонних разумных личностей в доме, не пойми неправильно, но у нас тут даже призраки не в почете.

— Но мне некуда податься, — тяжко вздохнул дух. — К тому же вы меня освободили и дали приют, и я должен каждому из вас. Скажи, кого мне избить?

— Э-э-э… — глубокомысленно изрек я. Дамблдора! — мгновенно подсказал внутренний голос, но я удержался: я первый в очереди подозреваемых, это сто процентов. Нельзя так глупо подставляться. — А почему освободили? — я решил тянуть время, давая себе время на раздумья. — Ты разве не мог сам оттуда… улететь?

— Мою лампу разбили там, — отозвался джинн. — Потом на том месте вырос лес…

Не знаю уж, что там подумал Рабастан обо мне, когда я пришел к нему с зеркалом и сообщил, что там джинн — он о них как раз много чего знал, как то, например, что они считаются самыми коварными существами из когда-либо существовавших, но наш действительно казался каким-то исключением. Лестрейндж был не в восторге, что отныне назойливый собеседник будет у него, но я напомнил, что вообще-то его племянника брать на воспитание собираюсь, неужели он хочет оставить будущего наследника в одном доме с джинном? Рабастан сдался, предположив, что может и найти с ним общий язык, но подружилась с нашим албанским гостем Рита Скиттер. Джинн клятвенно пообещал нам, что о своем появлении и обо всем, что связано с Лордом, он сохранит в тайне. Рабастан наконец-то разъяснил нихрена не понимающему в джиннах мне, что у духа обязательно должен быть дом — сосуд, и сосуд может дать только человек: это единственное, что в принципе держит джиннов в подчинении. Они не способны реализовывать свою волю, только желания господина. Этот джинн — воин, из таких состояли древние магические армии востока, но они все были истреблены, потому что годились только для грубой драки, а это стало неактуально.

— Я хотел заставить его избить Дамблдора, — признался я.

— Лучше повременить, — ответил Рабастан. — Ведь после исполнения желания он будет искать нового господина. А это может оказаться твой враг. Оно тебе надо?

— Не надо, — согласился я. — И все же, где может быть настоящий Лорд?

— С чего ты вообще взял, что он в Албании?

А этого вопроса я боялся сильнее прочих.