Мне не стать храбрецом (джен)

Предатель.

Дурак.

Ничтожество.

Неудачник.

Сильнее всего ранил вид Сириуса. Он, полуприкрыв глаза, холодно наблюдал за тем, как борется его брат.

Ничего-то ты не смог сделать правильно! Ты никогда не был мне братом, ты даже не достоин жить со мной под одной крышей. Как ты вообще смел звать меня братом?

Руки, схватившие Регулуса, разорвали одежду и мягкую плоть под ней, вцепились в кожу и мышцы, пытаясь затянуть его в подводную могилу. Он этого почти не ощущал: сознание его блуждало, разум захлестнули видения.

Ты не можешь быть моим сыном.

Ты должен был достичь большего.

Кричера давно здесь не было. Регулус приказал эльфу уйти, едва сумев вложить медальон в его костлявые ручонки. Он потребовал, чтобы эльф ушел и уничтожил то зло, что привело их сюда.

Регулуса вновь утянули под воду. Его глаза были открыты, но он не видел окружающих его сонмов инфери, чьи омерзительные лица были лишены всякого подобия человеческого. Их рты были противоестественно широко распахнуты, искаженные криком — отголоском боли и тщетности их последних мгновений. Вскоре Регулус присоединится к ним.

Как ты мог, Регулус? Ты позволил мне умереть!

Появилось лицо молодой женщины — маглорожденной, которую он знал со школы. Он был там, когда рейд обнаружил ее семью. Он мог бы спасти ее; он должен был ее спасти. А может, его там вовсе не должно было быть. Ему стоило быть где угодно еще, но не в той группе. Он не причинил ей вреда — каждое из своих проклятий он послал мимо. Но что это за защита, если женщина умерла? Чего хорошего в том, что он смотрел, как она умирает?

Под водой Регулус размахивал руками, но было ли это для того, чтобы отогнать инфери — или видения, которые причиняли куда больше боли — он не знал. Вдруг его руки наткнулись на нечто твердое.

Цепь, которой была привязана лодка, оказалась длиннее, чем Регулус мог предположить. Когда инфери прорывались сквозь толщу воды, конец цепи, должно быть, увлекло за ними из глубины. Как только его рука сжала холодный металл, Регулус принялся яростно отбиваться от инфери, которые раздирали его плоть и одежду.

Прежде парализовавшие его крики и упреки сейчас лишь подстегнули Регулуса. Он не умрет ничтожеством, предателем или дураком; если ему придется умереть, он умрет сражаясь до последнего.

Чудовищное усилие — и он вынырнул на поверхность, откашливая воду, заполнившую легкие. Он отплевался от грязной воды и почувствовал, как проясняется в голове от видений и иллюзий, атаковавших его со всех сторон.

Он все еще был в опасности, инфери цеплялись крепко. Когда они попытались затащить его обратно, он почувствовал, как рвется его свитер — старый свитер Сириуса. Регулусу наконец удалось схватиться за камень: каким-то чудом он сумел пересечь озеро и оказался теперь у входа в пещеру. Последним усилием он выполз на сушу, откатился прочь от воды и растянулся поперек входа. С него текло ручьем, и мутная вода окрашивалась алым от крови.

Он знал, что должен двигаться, что ему нельзя задержаться здесь надолго. Он отключил все чары, что защищали это место, и неизвестно, как скоро об этом узнает Темный Лорд.

Он старался подняться, но не мог, лишь издал слабый стон: порезы и раны, испещрявшие его тело, горели и напоминали о себе при малейшем движении.

Регулус отчаянно пытался нашарить свою палочку, но обнаружил только, что ее футляр разорвали инфери.

Он был безоружен.

Пещера погрузилась в тишину, инфери скрылись в глубинах озера; даже волны снаружи казались приглушенными в этой странной тишине, которая подавляла все импульсы и движения.

Регулус вздохнул и запрокинул голову — посмотреть на звезды, видневшиеся через проем входа в пещеру. В голове все перепуталось, зрение затуманилось, но он изо всех сил старался не сводить глаз с звезд. Регулус тяжело дышал, и это — он знал — были его последние вздохи. И в то же время он улыбался от мысли о самой яркой звезде — о собачьей звезде, сияющей сейчас для него, бывшей свидетелем тому, чего он добился. Казалось, что так Сириус узнает о его последнем акте храбрости.

* * *

С самого начала было ясно, что это провал. Им и беспокоиться не следовало по поводу этой зацепки. Что ж, будь Джеймс честен с собой, он не настаивал бы на работе с такой слабой зацепкой. Зрение у Джеймса было плохое, но сейчас оглядываться на прошлое получалось чертовски отлично — даже на бегу, под градом проклятий от кучки засранцев в капюшонах и масках.

— Давай вперед, я отобьюсь! — крикнул ему Сириус, когда они нырнули в тень дубов. Вокруг свистели заклинания, и Джеймс увидел кровь, текущую из пореза на макушке Сириуса.

— Ты же знаешь, что я не могу. Ты Хранитель Тайны. Бежать без тебя — дурацкая затея, — ответил Джеймс. Сириус порой мог проявлять чрезвычайное упрямство в своем отчетливом стремлении к мученичеству. В школе это выглядело трогательно, но совершенно не годилось для ситуаций, подобных нынешней.

— Уведи Лили и остальных в безопасное место, — крикнул Джеймс, выстреливая заклинаниями в ответ. Возможно, ему стоило подождать и выслушать иные варианты, но угроза того, что Лили окажется в еще большей опасности, сводила его с ума. Они только что узнали: ей оставалось жить не дольше восьми недель.

Прежде чем кто-либо успел ему возразить — потому что это было ничем иным как отчаянным безрассудством — Джеймс выскочил из-за дерева на прямо отряд Пожирателей Смерти.

Он слышал, что Лили кричала, звала его — но он знал и то, что Сириус доставит ее в безопасное место. Несмотря на стремление Сириуса к славе — которое зачастую выглядело как жажда героической погибели — Джеймс знал, что друг не подвергнет Лили опасности, если этого можно избежать. Не в ту ночь, когда его попросили стать крестным отцом.

Идя навстречу толпе, Джеймс подумал о своей невесте. Он надеялся, что с ней все будет в порядке, что все будет в порядке и с их ребенком. Заклинания летели в него со всех сторон, но, казалось, сталкивались друг с другом — чтобы образовать странную смесь, ударившую его точно в грудь. Он даже не почувствовал, как упал.

* * *

Если говорить начистоту, он ожидал большего от загробной жизни. В конце концов, он сражался за правое дело и погиб, защищая свою беременную невесту. Где крылатые создания, несущие его в Вальгаллу? Где ангелы, что приветствуют его у жемчужных врат? Проклятье, он даже не переродился — потому что он все еще помнил то абсолютное дерьмо, в которое он вляпался в своей прошлой жизни. Он заслуживал, по крайней мере, второго шанса.

Вместо этого он, похоже, привалился к твердой стене — каменной, судя по ощущаемому холоду — в неком пропахшем потом и сыростью месте. Он слышал звук падающих капель — гребаное клише! — но куда больше его беспокоили слабые вскрики. Они казались далекими, но окружающий камень мог искажать звук, и источник криков мог находиться куда ближе, чем казалось.

— Джеймс?

Знакомый голос, но он и не надеялся услышать его снова. Он издал слабое ворчание в ответ — не самое учтивое приветствие, но послушайте, у него было не так много времени прийти в себя, он же только что умер.

Только вот этот человек знал его настоящее имя, да и физически ощущаемой боли было слишком много для покинувшего бренное тело.

Джеймс медленно открыл глаза, но подвига никто не совершил и очки ему не надел, так что это было бесполезно.

— Джеймс, это Марлин, — повторил знакомый голос. Это привлекло внимание Джеймса: похоже, он не единственный мертвец в помещении.

— Марлин? Где я, черт побери? Почему я чувствую себя так, будто меня сбила одна из этих магловских повозок?

— Я не могу ответить на первый вопрос и немногим помогу со вторым, но мы определенно в одном из убежищ Пожирателей. Ты здесь, как мне кажется, около суток. Сколько здесь сижу я, тебе должно быть лучше известно.

— Тебя не было десять дней, но дом был в таком состоянии, что мы и подумать не могли, что ты пропала. Боже, прости, Марлин, мы даже не искали.

— Не переживай, я понимаю, каково это. Я знала, во что ввязалась, — вздохнула она, и он был удивлен честности ее тона. Она даже не казалась расстроенной тем, что ее особо и не искали в завалах. Пятно, которое, как он знал, было Марлин, приблизилось, и комната обрела резкость, как только очки вернулись на свое место.

Джеймс окинул взглядом комнату — в ней вроде бы не было ничего необычного. Простота, разочаровывающая своей банальностью и опорой на основные принципы построения тюремной камеры. Она была не больше, чем чулан для метел в Хогвартсе, и лишь несколько огоньков разбавляли тьму мерцающим светом.

Марлин сидела перед ним, ее одежда почернела — видимо, из-за пожара, уничтожившего ее дом — а на лице зияло несколько неприятных порезов. Джеймс ничем не мог помочь, но несмотря на это не мог не почувствовать облегчения. Она выглядела почти нормально.

— Выглядишь, хм, удивительно хорошо для мертвой, — пробормотал он. Как только он заговорил, наверху раздался пронзительный крик, какой бывает только у того, кто изо всех сил пытается молчать, но больше не может сдержаться. Ужасный звук. Джеймс вздрогнул и рефлекторно повернулся к его источнику.

— И вот по какой причине, — прошептала Марлин. — Он появился на следующий день после того, как поймали меня. Он плохо выглядел, когда его забрали, но сейчас еще хуже. Кажется, они злы на него.

— Кто он? Один из наших? — Джеймс стал ломать голову, пытаясь понять, кто в Ордене умер или пропал без вести за последнюю неделю или около того, но никого не припомнил.

— Я не узнала его. На нем был гриффиндорский свитер — ну, или то, что от него осталось, — но он не с нашего курса или ближайших. Разве что он под очень сильными чарами. Он не может рассказать мне ничего, потому что они заколдовывают его голосовые связки всякий раз, когда бросают сюда. Что бы он не знал или не сделал, это важно. Они почти не обращали на меня внимания с тех пор, как он появился. Бедняга, я хотела бы хоть что-нибудь сделать. Чертовски отвратительно слышать все и не иметь ни единой возможности помочь.

Раздался еще один крик, на этот раз прерванный болезненным бульканьем.

Джеймс повернулся к Марлин, но она опередила его вопрос:

— Прежде чем ты спросишь — я сомневаюсь, что он умер. Я неоднократно думала, что он, должно быть, уже все. Но нет, что бы он ни знал, он не признается. Или не знает этого. Да как угодно. Я почти хочу, чтобы он умер, потому что человек не может продержаться так долго, думаю, не многие могли бы.

— Как он выглядит? — Джеймс надеялся, что ему удастся идентифицировать загадочного сокамерника.

— Признаться честно, я сначала решила, что это Блэк, он чертовски на него похож, только младше и какой-то более хрупкий. Не думаю, что он наш ровесник; может быть он еще студент Хогвартса, хотя даже думать об этом ужасно. Как думаешь, они же не могут забирать детей оттуда, из-под защиты Дамблдора?

Джеймс энергично замотал головой, он не мог позволить себе поверить, что Хогвартс больше не был безопасным. Это было единственное безопасное место, которое он знал.

От мысли о ком-то моложе его самого, попавшем в такое положение, Джеймсу поплохело. Хотя, быть может, это из-за сотрясения мозга. А может, из-за грядущего отцовства Джеймс ощущал потребность защищать, окутывающую его точно мантия. Отчаяние уступило место решимости: в конце концов, он Джеймс Поттер, а его товарищ по Гриффиндору оказался в беде. Он вытащит их всех троих. Он должен.

К двери приближались чьи-то шаги, и Джеймс отполз назад, чтобы освободить место. Он не хотел оказаться спиной к тому, кто мог войти в эту дверь.

Джеймсу не нравилось считать себя высокомерным, но он определенно был самоуверенным и знал, что, вероятно, имел ценность как пленник, учитывая его положение в Ордене, — поэтому он был несколько сбит с толку, когда два Пожирателя Смерти, едва удостоив его взглядом, бросили внутрь его сокамерника.

Мальчишка, совершеннейший ребенок, ничуть не старше Джеймса, даже не попытался сгруппироваться. Его темные волосы были спутаны, свалявшиеся пряди окружали голову — должно быть, когда-то они спускались до плеч. Он был худощав; казалось, он по меньшей мере на голову ниже Джеймса, а запястья у него тонкие, совсем птичьи в своем изяществе. На нем были магловские джинсы и гриффиндорский свитер — все настолько рваное и грязное, что трудно было опознать в этом настоящую одежду, а не те лохмотья, которые Джеймс обычно видел на домашних эльфах. Один из рукавов свитера был вовсе оторван, и Джеймс увидел слово «Предатель», вырезанное на коже правой руки. Порезы выглядели глубокими, как будто их проводили по несколько раз.

Марлин бросилась вперед, явно более привычная к этому зрелищу, чем Джеймс, которого все еще шатало после поимки.

— Ну, ну, — успокаивающе произнесла Марлин. Она подхватила мальчишку за плечи, приподняла его туловище и осторожно потянула к стене, к которой он бы мог привалиться и сесть. — Глянь-ка, у нас тут новый гость, появится еще парочка — и мы, пожалуй, сможем собрать квиддичную команду.

Марлин улыбнулась, но глаза ее были полны боли, когда она взяла его лицо в ладони, чтобы помочь мальчишке головой прислониться к стене.

Он слабо застонал, но так как управление голосовыми связками было нарушено, стон прозвучал как странная смесь писка и бульканья. Его голова свесилась вбок, но потом он встретился взглядом с Марлин и слабо улыбнулся ей.

Когда Марлин шагнула назад, Джеймс взглянул в лицо своему сокамернику — и пораженно ахнул. Парнишка не состоял в Ордене Феникса, он даже не был гриффиндорцем.

Это был Регулус Блэк.

ПРИМЕЧАНИЯ: Джеймс чистокровный, ему бога и черта поминать не положено. Марлин полукровка, так что имеет право чертыхаться.

И да, Лили таки невеста (fiancee), а не жена.