Баллада о матери (джен)

Сверяюсь с навигатором, сворачиваю на заправку и почему-то вспоминаю, как мама писала недавно об одном старом советском фильме, чёрно-белом, и внезапно остро понимаю, какими яркими красками наполнена эта лента.

Вот такая баллада, блин.

Как же её звали? Кажется, Алёнкой. Она была классной. Понимающей. Ну что ещё нужно бедному парню, курсанту, прибывшему в отпуск на строго определённое время?

Сейчас и не вспомню, кто нас познакомил и где. На очередных посиделках? На вечеринке у Антохи? Да какая разница. Алёнка пленила меня омутом своих карих глаз, а я просто таял как мороженое, забытое на столе в креманке. Уж эта ночь обещала мне все прелести жизни, и Алёнка охотно согласилась на мои неловкие ухаживания.

Мама была на дежурстве, я знал, что дом в полном моём распоряжении, и смело повёз мою пассию в свои пенаты, предвкушая удовольствие.

Молодой организм, вынужденно сдерживаемый ограничениями казарменного положения, ликовал, а я упивался близостью и податливостью, ошалевал от изгибов девичьего тела, которое было не мне предназначено, и отчаянно срывался в пропасть страсти.

Потом мы забылись в полудрёме; летние ночи — они вообще короткие. Странная штука — вроде темно, закрыл глаза — уже свет в глаза бьёт. И петух соседский хриплым голосом горланит под самым окном. Сука… Хотя всё же кобель.

Проснулся я не от ора соседского петуха, мама стучалась в дверь.

Она ж была на дежурстве в ночь, я знал это, потому смело привёл Алёнку в дом.

— Ма, ты чего?

Башка, блин, ничего не соображала. Открыл машинально.

— Да я же проводить тебя пришла, сынок. Отпросилась. Во сколько у тебя поезд?

— Так Антоха через час только приедет! Чего ты… не спишь?

— Посидеть с тобой хотела. Поговорить на дорожку, и так не виделись толком. Да поняла я, что ты не один, что я — вчера родилась? Давайте посидим, чайку попьём.

Сходил ведь я тогда к Алёнке, пошептались.

— Ма, ты это, ты не могла бы обратно уйти?

Она так посмотрела… Вздохнула, по руке погладила, а я отстранился, думал о той, которая в комнате на кровати лежала. Мол, чего твоя мать припёрлась? Ты же обещал, не будет никого.

Потом ребята мои приехали, к поезду меня отвезти. Алёнка смотрела с вызовом, нагло. И мама рядом жалась, а я вроде как стыдился.

Недолго мы с Алёнкой прообщались, как-то быстро сошло всё на нет. Кому нужен курсант военного училища, который женат на армии?

* * *

Чёрт, наверное, утренняя роса воспоминания навеяла. Туалет от заправки далековато, пока брёл, в голове целый рой мыслей пронёсся. А может, это утренняя свежесть виновата? Больше десяти лет прошло, это ж сколько воды утекло. Мама потом как-то обмолвилась, что на работу не вернулась, да и к соседке не пошла, не осмелилась будить. Сидела в сарайке рядом с нахохлившимися курами. Ждала, когда друзья мои приедут и можно будет попрощаться по-человечески.

Дорога ужасная. Какой идиот рисует всё ЭТО в навигаторе? Ну невозможно проехать по всем этим рытвинам и колдобинам. Времени нет, я и так здорово рискнул, когда решил полагаться на удачу.

Из командировки вернулся — о ней нельзя никому и рассказать — а через пару дней снова в путь.

Сколько мы не виделись? У меня — ведомственное жильё, хотя мой адрес давно не дом и не улица. А мама пять лет назад вышла на пенсию и уехала в места своего детства — точка на карте где-то на просторах от Волги до Енисея, добираясь до которой, лишний раз убеждаюсь в истинности утверждения о двух бедах России.

Кручу баранку, упрямо объезжая рытвины, думая о том, что я не пробуду тут и суток, время схлопнулось, мне нужно срочно возвращаться обратно, иначе я огребу по самое не балуй, но тупо еду вперёд, потому что это единственная возможность увидеться перед возвращением в ад, от которого мне дали отсрочку. Есть такая профессия… А ещё невыносимо тоскливо от раздирающего душу чувства вины.

Незнакомые улочки тихого городка — зелёного и уютного. Я не верю ушам своим, когда безэмоциональный голос сообщает мне: «Через триста метров поверните налево». Я не выдерживаю, бью по тормозам, облокачиваюсь на руль. Главное сейчас — заключить её в объятия, прижаться на секунды, растянутые на века, и сказать тихо, выдыхая в вечность:

— Мам, я приехал…