Crescent (джен)

— А теперь, господа кадеты, когда мы все увидели собственными глазами, пообещаем офицеру никогда не нарушать закон, чтобы попадать в полицейский участок только на экскурсию, — с нажимом сказал воспитатель.

Дети хором вразнобой затянули «Обещаем!», а кто-то даже захлопал, как обычно делали туристы в конце интересной экскурсии, но увидев, что в меньшинстве, хлопать перестал.

Катлер обвел взглядом их синюю новенькую форму с жесткими стоячими воротниками и с трудом сдержал улыбку. Толпа малышни была вроде той, что встречалась ему в школьном автобусе, который он ежедневно пропускал на перекрестке во время учебы в Академии. Липли к окнам и показывали ему языки, пока он ждал зеленый, и вся разница между этими и теми только фуражки да погоны на плечах, пока еще без знаков различия, только с аббревиатурой школы.

Ежегодные посещения полиции группами из кадетского корпуса, расположенного в паре кварталов, были частью заключенного договора между школой и полицейским участком. Это входило в программу расширения кругозора у одних и засчитывалось в качестве мероприятия по профилактике правонарушений у других. Школа считалась престижной, ученики были сплошь из обеспеченных семей, соблазнов у таких — хоть отбавляй. Родители инициативу поддерживали.

Каждый год кто-то из офицеров встречал в холле новую партию первоклашек, водил по этажам, показывал кабинеты, склад вещественных доказательств, оружие, попутно рассказывал про ужасающие последствия наркотиков, алкоголя и азартных игр. Особенный интерес всегда вызывал оставленный напоследок следственный изолятор, с настоящими решетками и иногда даже с задержанными, располагавшийся в мрачной цокольной части здания. После него притихшие дети торопливо грузились в автобус и отбывали назад в школу, окруженную высоким забором и зелеными лужайками для игры в гольф и теннис, уютными, безопасными. У оперативников это называлось «работать на контрасте».

Проводить экскурсию всегда было обязанностью самого молодого из сотрудников. Катлер пришел в участок четыре месяца назад, после него новичков тут не было, поэтому приходилось страдать. Он мужественно выдержал целый час и был готов с облегчением выдохнуть, когда случилось непредвиденное.

— Мы задержимся у вас в кабинете, — вдруг озабоченно шепнул ему воспитатель, наклоняясь в его сторону так, чтобы дети не слышали. — Водитель почему-то не отвечает, а если их сразу не погрузить, разбегутся по территории, сломают что-нибудь или залезут куда не надо. Уж больно хлопотно их ловить потом, да и вам эти проблемы ни к чему. У них пока понятия о дисциплине расплывчатые, вторую неделю всего живут вне дома.

— Конечно. — Катлер от души ему посочувствовал, тяжелая работа. — Они голодные? Принести им что-нибудь пожевать?

Он рассчитывал, что дело обойдется пакетиком ирисок, но воспитатель вдруг обернулся к группе и громко захлопал в ладоши, привлекая к себе внимание.

— Так, кто хочет попробовать настоящий полицейский пончик и кофе? — гаркнул он так, что Катлер сунул мизинец в ухо и помассировал пострадавшую барабанную перепонку. — Кто смотрел сериал «Убийство на “Цефее”»? Какие пончики любил детектив Расмус, кто назовет?

— Я-а-а-а! — проорал хор мальчишеских голосов, задирая ладони вверх, некоторые подняли даже обе руки. — С мятной глазурью!

Воспитатель пересчитал поголовье желающих, не забыв себя, и повернулся к вытянувшемуся лицу Катлера.

— Одиннадцать штук с мятной глазурью, пожалуйста, — радостно сказал предатель. — Только кофе без кофеина.

Помогать тащить подносы вызвался Лассер, которому настолько не терпелось обсудить последние новости, что он согласился даже на роль носильщика. Идти от автомата приходилось медленно: кофе плескался через край, крышек сегодня не выдавали, закончились еще вчера. С пончиками было проще, Катлер поставил их боком, как покрышки в магазине, проложив липкие кругляши бумажными салфетками, которые мгновенно пропитались жиром. Каждую из булочек покрывала клякса синтетической нежно-зеленой помадки.

— А главное, — продолжал Лассер, удерживая поднос со стаканами и балансируя им как заправский циркач, — судмедэксперты стоят на своем. Была надежда хотя бы от них какую-то наводку получить, но в этот раз они рогом уперлись. Нет — и все. Ни один образец не совпадает.

— Мистика. — Катлер приподнял и потряс край своего подноса, потому что пончики накренились и грозили скатиться на пол. — Чертовщина какая-то.

— Это многое объяснило бы! — хохотнул Лассер. — Но от потусторонних сил остаются следы, запах серы там или следы огня, меловые пентаграммы, что там еще используют при вызове дьявола?

— Черного петуха, — машинально ответил Катлер, раздумывая над словами Лассера. — Голову вроде бы отрубают бедолаге.

— Зачем? — удивился Лассер, знакомый с оккультными обрядами только в том объеме, какой предписывал курс уголовного права Академии, которую он закончил на год раньше Катлера.

Они вошли в кабинет, а обсуждать отрубленные головы при детях Катлеру показалось неэтичным, поэтому он не ответил.

Поднос с кофе мигом опустел, пончики разобрали еще быстрее, один кругляш Лассер по рассеянности стянул с подноса и откусил половину прежде, чем Катлер успел ему сказать, что они все посчитаны.

— Жертвоприношение, что ли? — вдруг осенило Лассера. — Но даже если и так, не было там никаких жертвоприношений. Там как в кино — пять подозреваемых, образец ткани в ловушке — и никакого совпадения ни с одним из присутствовавших.

Катлер толкнул его локтем в бок — не при детях. Но дети уже услышали — наступившая при всеобщем жевании тишина поспособствовала.

— Что за ловушка? — спросил один из кадетов, срочно пропихнув за щеки пончик и говоря от этого гулким басом. — Убили кого-то?

— Зарезали, — предположил второй. — Если жертвоприношение, там ножом режут.

— Задушили, — пропищал самый мелкий. — Когда душат, глаза выскакивают из орбит и висят на ниточках.

— Чего ты врешь?! — возмутился толстый мальчишка, основательно устроившийся на подоконнике со своим стаканом. — Какие нитки в глазах, ты что?

— Я сам видел, — огрызнулся мелкий. — Когда у тетки собаку задавили, у нее глаз на такой трубке вперед выперся, на гофрированный шланг похожей.

— У тетки? — съехидничал белобрысый пацан, которому не досталось пончика.

Малышня захохотала.

— У собаки, — затравленно объяснялся мелкий. — Чего вы как идиоты…

— Ну-ка, тишина, — скомандовал воспитатель, оторвавшись от своего кофе. — Иначе офицер Катлер не расскажет вам интересную историю про таинственное убийство.

Возникла пауза, десять пар детских глаз тут же обратились к Катлеру. Лассер попятился и выскользнул в коридор, бросив коллегу на съедение малолетним пираньям. Катлер с тоской посмотрел на дверь — водитель проклятого автобуса и не думал появляться, чтобы спасти его от сочинения триллера, зато воспитатель подбадривающе двигал бровями и губами, предлагая поскорее воспользоваться временным молчанием детей. Катлер откашлялся.

— Собственно, убийства никакого не было, — сказал он.

Комната наполнилась разочарованными стонами.

— Но загадка была, — поспешно продолжил он, формулируя про себя условия так, чтобы не травмировать детскую психику реальностью и не слишком утомлять мозг. — Пять человек находились в закрытом здании, кто-то из них взломал сейф и украл важные документы. В ловушке внутри сейфа при этом остался кусочек его кожи, но когда образцы взяли у каждого из пятерых, оказалось, ткань ни одному из них не принадлежит, ДНК не совпадает. А больше в помещение никто зайти не мог. Разве что привидение.

Последнее он добавил, чтобы обратить все в шутку, но мальчишкам загадка понравилась, и они ухватились за нее всерьез.

— У привидений не бывает кожи, — возразил толстенький мальчик с подоконника. — Это точно был живой человек.

— Согласен. — Катлер подумал, что, сам того не зная, парнишка повторил аргумент детектива Ильяса. — Еще кто-нибудь добавит портрету преступника черты? Такие, чтобы можно было кого-то из пятерых заподозрить?

— Неуклюжий, — крикнул черноголовый мальчик. — Если уж поцарапаться умудрился. И нужно искать след пореза.

Катлер одобрительно кивнул. Детям не нужно знать, что на самом деле пореза не было, был выстрел иглы-ловушки в сейфе, следов она не оставляет, но ткани хранит до вскрытия механизма, собственно, оттуда образец и явился на следственные мероприятия.

— Плохо видит, — высказался еще один, расправившийся со своим пончиком и плотоядно посматривающий на чужие. — Раз не заметил ловушку. Очкарик!

— Прекрасная версия!

Заметить ловушку было невозможно даже со стопроцентным зрением, она встроена в механизм открывания, но детям об этом знать незачем. Это же просто игра, пусть развлекаются.

— Болен, — деловито предположил кудрявый мальчуган. — И царапину не почувствовал, потому что у него проказа. Я читал, что при проказе теряются ощущения боли, один король в книжке даже отрезанный палец не почувствовал.

Проказой не болели уже много столетий, но в качестве допущения версия имела право на жизнь. Почему нет? Бывает, в лабораториях еще и не тем заражаются, правда, не в этом случае, тут все медосмотр проходят регулярно.

— Отличный вариант, — похвалил он малыша.

— Может, преступник что-нибудь оставил на месте преступления? — спросил рыжий мальчик, сидевший на стуле для посетителей. — Надо хорошенько поискать улики, вот у Конан Дойля однажды куча народу не заметила обгоревшую спичку, втоптанную в грязь, а в ней все дело и было. Преступник чиркнул спичкой, напугал лошадь, и она убила его копытом.

— Тоже очень хорошая версия. — Катлер всегда завидовал Шерлоку Холмсу, которому так везло с уликами.

— Отпечатки пальцев взять!

— Записи с видеокамер!

— Алиби…

— Мертвую руку притащил с собой…

— Глаза разного цвета…

— В социальных сетях мог писать о своих планах…

— Геолокация…

Мальчишки наперебой давали советы, и Катлер вдруг подумал, что преступления что-то очень уж прочно вошли в жизнь простых людей с помощью масс-медиа, раз даже такие малыши не пугаются. А ведь когда-то детей от этого ограждали.

Дверь открылась, водитель автобуса за створкой покаянно затряс головой в форменной фуражке, показывая разбитый пад.

Воспитатель торопливо бросил салфетку в ведро и скомандовал:

— Строимся! И говорим спасибо офицеру Катлеру за пончики и интересный рассказ!

Дети столпились у двери и нестройно протянули «Спасибо!». Класс вывели на улицу, погрузили в автобус. Катлер посмотрел, как они отъезжают, а потом обвел взглядом кабинет, полный пустых стаканчиков и комков бумаги. На подоконнике — клякса синей жевательной резинки, на столе — забытый оранжевый паук-попрыгунчик, пол усеян крошками, а на стекле кто-то маркером нарисовал кота.

Через минуту Лассер опасливо просунул голову в кабинет:

— Ушли?

Катлер кивнул. Тот оживился, плечом вперед вошел и уселся на край стола, наблюдая за тем, как напарник собирает мусор в пакет.

— Так что Белройз сказал, что вызовет специалиста из другого участка, потому что у нас «никто не умеет работать» и «ни одной приличной версии он не услышал», чтобы предъявить обвинение кому-то из пятерых, — продолжил Лассер так, словно и не прерывался. — Или чтобы расширить число подозреваемых. А где их брать, этих новых подозреваемых? И тех, что есть, сегодня придется отпускать, сроки выйдут. Если хочешь знать мое мнение — будет очень интересно посмотреть, как его хваленый специалист сядет в лужу. Ради этого я согласен остаться сверхурочно. Только из ничего — ничего и не сделаешь.

— А среди пятерых не было королевского отпрыска, больного проказой? — рассеянно пошутил Катлер, уминая ногой бумажные стаканы в ведре.

Лассер фыркнул.

— А неуклюжего очкарика? — продолжил впаривать детские версии под видом собственных Катлер.

— Они же все спортсмены, — Лассер подозрительно посмотрел ему в лицо, чувствуя подвох. — Посторонние там не ходят, только свои.

— А с мертвой рукой в кармане никто не попался? — Глядя на физиономию приятеля, Катлер перестал сдерживаться и захохотал — слишком уж серьезным тот выглядел. — А с глазами разного цвета? Что, тоже ни одного?

— Сид Элиман, — вдруг сказал Лассер. — А ты откуда знаешь про глаза? Я ж вроде один был возле камеры, когда он линзы менял. В линзах они у него оба одинаковые.

Катлер остался стоять с последним стаканом в руках, не дойдя до урны.