Crescent (джен)

— А теперь, господа кадеты, когда мы все увидели собственными глазами, пообещаем офицеру никогда не нарушать закон, чтобы попадать в полицейский участок только на экскурсию, — с нажимом сказал воспитатель.

Дети хором вразнобой затянули «Обещаем!», а кто-то даже захлопал, как обычно делали туристы в конце интересной экскурсии, но увидев, что в меньшинстве, хлопать перестал.

Катлер обвел взглядом их синюю новенькую форму с жесткими стоячими воротниками и с трудом сдержал улыбку. Толпа малышни была вроде той, что встречалась ему в школьном автобусе, который он ежедневно пропускал на перекрестке во время учебы в Академии. Липли к окнам и показывали ему языки, пока он ждал зеленый, и вся разница между этими и теми только фуражки да погоны на плечах, пока еще без знаков различия, только с аббревиатурой школы.

Ежегодные посещения полиции группами из кадетского корпуса, расположенного в паре кварталов, были частью заключенного договора между школой и полицейским участком. Это входило в программу расширения кругозора у одних и засчитывалось в качестве мероприятия по профилактике правонарушений у других. Школа считалась престижной, ученики были сплошь из обеспеченных семей, соблазнов у таких — хоть отбавляй. Родители инициативу поддерживали.

Каждый год кто-то из офицеров встречал в холле новую партию первоклашек, водил по этажам, показывал кабинеты, склад вещественных доказательств, оружие, попутно рассказывал про ужасающие последствия наркотиков, алкоголя и азартных игр. Особенный интерес всегда вызывал оставленный напоследок следственный изолятор, с настоящими решетками и иногда даже с задержанными, располагавшийся в мрачной цокольной части здания. После него притихшие дети торопливо грузились в автобус и отбывали назад в школу, окруженную высоким забором и зелеными лужайками для игры в гольф и теннис, уютными, безопасными. У оперативников это называлось «работать на контрасте».

Проводить экскурсию всегда было обязанностью самого молодого из сотрудников. Катлер пришел в участок четыре месяца назад, после него новичков тут не было, поэтому приходилось страдать. Он мужественно выдержал целый час и был готов с облегчением выдохнуть, когда случилось непредвиденное.

— Мы задержимся у вас в кабинете, — вдруг озабоченно шепнул ему воспитатель, наклоняясь в его сторону так, чтобы дети не слышали. — Водитель почему-то не отвечает, а если их сразу не погрузить, разбегутся по территории, сломают что-нибудь или залезут куда не надо. Уж больно хлопотно их ловить потом, да и вам эти проблемы ни к чему. У них пока понятия о дисциплине расплывчатые, вторую неделю всего живут вне дома.

— Конечно. — Катлер от души ему посочувствовал, тяжелая работа. — Они голодные? Принести им что-нибудь пожевать?

Он рассчитывал, что дело обойдется пакетиком ирисок, но воспитатель вдруг обернулся к группе и громко захлопал в ладоши, привлекая к себе внимание.

— Так, кто хочет попробовать настоящий полицейский пончик и кофе? — гаркнул он так, что Катлер сунул мизинец в ухо и помассировал пострадавшую барабанную перепонку. — Кто смотрел сериал «Убийство на “Цефее”»? Какие пончики любил детектив Расмус, кто назовет?

— Я-а-а-а! — проорал хор мальчишеских голосов, задирая ладони вверх, некоторые подняли даже обе руки. — С мятной глазурью!

Воспитатель пересчитал поголовье желающих, не забыв себя, и повернулся к вытянувшемуся лицу Катлера.

— Одиннадцать штук с мятной глазурью, пожалуйста, — радостно сказал предатель. — Только кофе без кофеина.

Помогать тащить подносы вызвался Лассер, которому настолько не терпелось обсудить последние новости, что он согласился даже на роль носильщика. Идти от автомата приходилось медленно: кофе плескался через край, крышек сегодня не выдавали, закончились еще вчера. С пончиками было проще, Катлер поставил их боком, как покрышки в магазине, проложив липкие кругляши бумажными салфетками, которые мгновенно пропитались жиром. Каждую из булочек покрывала клякса синтетической нежно-зеленой помадки.

— А главное, — продолжал Лассер, удерживая поднос со стаканами и балансируя им как заправский циркач, — судмедэксперты стоят на своем. Была надежда хотя бы от них какую-то наводку получить, но в этот раз они рогом уперлись. Нет — и все. Ни один образец не совпадает.

— Мистика. — Катлер приподнял и потряс край своего подноса, потому что пончики накренились и грозили скатиться на пол. — Чертовщина какая-то.

— Это многое объяснило бы! — хохотнул Лассер. — Но от потусторонних сил остаются следы, запах серы там или следы огня, меловые пентаграммы, что там еще используют при вызове дьявола?

— Черного петуха, — машинально ответил Катлер, раздумывая над словами Лассера. — Голову вроде бы отрубают бедолаге.

— Зачем? — удивился Лассер, знакомый с оккультными обрядами только в том объеме, какой предписывал курс уголовного права Академии, которую он закончил на год раньше Катлера.

Они вошли в кабинет, а обсуждать отрубленные головы при детях Катлеру показалось неэтичным, поэтому он не ответил.

Поднос с кофе мигом опустел, пончики разобрали еще быстрее, один кругляш Лассер по рассеянности стянул с подноса и откусил половину прежде, чем Катлер успел ему сказать, что они все посчитаны.

— Жертвоприношение, что ли? — вдруг осенило Лассера. — Но даже если и так, не было там никаких жертвоприношений. Там как в кино — пять подозреваемых, образец ткани в ловушке — и никакого совпадения ни с одним из присутствовавших.

Катлер толкнул его локтем в бок — не при детях. Но дети уже услышали — наступившая при всеобщем жевании тишина поспособствовала.

— Что за ловушка? — спросил один из кадетов, срочно пропихнув за щеки пончик и говоря от этого гулким басом. — Убили кого-то?

— Зарезали, — предположил второй. — Если жертвоприношение, там ножом режут.

— Задушили, — пропищал самый мелкий. — Когда душат, глаза выскакивают из орбит и висят на ниточках.

— Чего ты врешь?! — возмутился толстый мальчишка, основательно устроившийся на подоконнике со своим стаканом. — Какие нитки в глазах, ты что?

— Я сам видел, — огрызнулся мелкий. — Когда у тетки собаку задавили, у нее глаз на такой трубке вперед выперся, на гофрированный шланг похожей.

— У тетки? — съехидничал белобрысый пацан, которому не досталось пончика.

Малышня захохотала.

— У собаки, — затравленно объяснялся мелкий. — Чего вы как идиоты…

— Ну-ка, тишина, — скомандовал воспитатель, оторвавшись от своего кофе. — Иначе офицер Катлер не расскажет вам интересную историю про таинственное убийство.

Возникла пауза, десять пар детских глаз тут же обратились к Катлеру. Лассер попятился и выскользнул в коридор, бросив коллегу на съедение малолетним пираньям. Катлер с тоской посмотрел на дверь — водитель проклятого автобуса и не думал появляться, чтобы спасти его от сочинения триллера, зато воспитатель подбадривающе двигал бровями и губами, предлагая поскорее воспользоваться временным молчанием детей. Катлер откашлялся.

— Собственно, убийства никакого не было, — сказал он.

Комната наполнилась разочарованными стонами.

— Но загадка была, — поспешно продолжил он, формулируя про себя условия так, чтобы не травмировать детскую психику реальностью и не слишком утомлять мозг. — Пять человек находились в закрытом здании, кто-то из них взломал сейф и украл важные документы. В ловушке внутри сейфа при этом остался кусочек его кожи, но когда образцы взяли у каждого из пятерых, оказалось, ткань ни одному из них не принадлежит, ДНК не совпадает. А больше в помещение никто зайти не мог. Разве что привидение.

Последнее он добавил, чтобы обратить все в шутку, но мальчишкам загадка понравилась, и они ухватились за нее всерьез.

— У привидений не бывает кожи, — возразил толстенький мальчик с подоконника. — Это точно был живой человек.

— Согласен. — Катлер подумал, что, сам того не зная, парнишка повторил аргумент детектива Ильяса. — Еще кто-нибудь добавит портрету преступника черты? Такие, чтобы можно было кого-то из пятерых заподозрить?

— Неуклюжий, — крикнул черноголовый мальчик. — Если уж поцарапаться умудрился. И нужно искать след пореза.

Катлер одобрительно кивнул. Детям не нужно знать, что на самом деле пореза не было, был выстрел иглы-ловушки в сейфе, следов она не оставляет, но ткани хранит до вскрытия механизма, собственно, оттуда образец и явился на следственные мероприятия.

— Плохо видит, — высказался еще один, расправившийся со своим пончиком и плотоядно посматривающий на чужие. — Раз не заметил ловушку. Очкарик!

— Прекрасная версия!

Заметить ловушку было невозможно даже со стопроцентным зрением, она встроена в механизм открывания, но детям об этом знать незачем. Это же просто игра, пусть развлекаются.

— Болен, — деловито предположил кудрявый мальчуган. — И царапину не почувствовал, потому что у него проказа. Я читал, что при проказе теряются ощущения боли, один король в книжке даже отрезанный палец не почувствовал.

Проказой не болели уже много столетий, но в качестве допущения версия имела право на жизнь. Почему нет? Бывает, в лабораториях еще и не тем заражаются, правда, не в этом случае, тут все медосмотр проходят регулярно.

— Отличный вариант, — похвалил он малыша.

— Может, преступник что-нибудь оставил на месте преступления? — спросил рыжий мальчик, сидевший на стуле для посетителей. — Надо хорошенько поискать улики, вот у Конан Дойля однажды куча народу не заметила обгоревшую спичку, втоптанную в грязь, а в ней все дело и было. Преступник чиркнул спичкой, напугал лошадь, и она убила его копытом.

— Тоже очень хорошая версия. — Катлер всегда завидовал Шерлоку Холмсу, которому так везло с уликами.

— Отпечатки пальцев взять!

— Записи с видеокамер!

— Алиби…

— Мертвую руку притащил с собой…

— Глаза разного цвета…

— В социальных сетях мог писать о своих планах…

— Геолокация…

Мальчишки наперебой давали советы, и Катлер вдруг подумал, что преступления что-то очень уж прочно вошли в жизнь простых людей с помощью масс-медиа, раз даже такие малыши не пугаются. А ведь когда-то детей от этого ограждали.

Дверь открылась, водитель автобуса за створкой покаянно затряс головой в форменной фуражке, показывая разбитый пад.

Воспитатель торопливо бросил салфетку в ведро и скомандовал:

— Строимся! И говорим спасибо офицеру Катлеру за пончики и интересный рассказ!

Дети столпились у двери и нестройно протянули «Спасибо!». Класс вывели на улицу, погрузили в автобус. Катлер посмотрел, как они отъезжают, а потом обвел взглядом кабинет, полный пустых стаканчиков и комков бумаги. На подоконнике — клякса синей жевательной резинки, на столе — забытый оранжевый паук-попрыгунчик, пол усеян крошками, а на стекле кто-то маркером нарисовал кота.

Через минуту Лассер опасливо просунул голову в кабинет:

— Ушли?

Катлер кивнул. Тот оживился, плечом вперед вошел и уселся на край стола, наблюдая за тем, как напарник собирает мусор в пакет.

— Так что Белройз сказал, что вызовет специалиста из другого участка, потому что у нас «никто не умеет работать» и «ни одной приличной версии он не услышал», чтобы предъявить обвинение кому-то из пятерых, — продолжил Лассер так, словно и не прерывался. — Или чтобы расширить число подозреваемых. А где их брать, этих новых подозреваемых? И тех, что есть, сегодня придется отпускать, сроки выйдут. Если хочешь знать мое мнение — будет очень интересно посмотреть, как его хваленый специалист сядет в лужу. Ради этого я согласен остаться сверхурочно. Только из ничего — ничего и не сделаешь.

— А среди пятерых не было королевского отпрыска, больного проказой? — рассеянно пошутил Катлер, уминая ногой бумажные стаканы в ведре.

Лассер фыркнул.

— А неуклюжего очкарика? — продолжил впаривать детские версии под видом собственных Катлер.

— Они же все спортсмены, — Лассер подозрительно посмотрел ему в лицо, чувствуя подвох. — Посторонние там не ходят, только свои.

— А с мертвой рукой в кармане никто не попался? — Глядя на физиономию приятеля, Катлер перестал сдерживаться и захохотал — слишком уж серьезным тот выглядел. — А с глазами разного цвета? Что, тоже ни одного?

— Сид Элиман, — вдруг сказал Лассер. — А ты откуда знаешь про глаза? Я ж вроде один был возле камеры, когда он линзы менял. В линзах они у него оба одинаковые.

Катлер остался стоять с последним стаканом в руках, не дойдя до урны.

Лейтенант Белройз выслушал просьбу Катлера, не перебивая и не задавая вопросов. По его лицу никогда нельзя было сказать, о чем думает, только привычка крутить карандаш выдавала работу мысли. Сейчас тонкий пластиковый цилиндр в его пальцах совершал сложные молниеносные перемещения, как акробат на трапециях.

— Первый раз о таком слышу. Есть какие-то серьезные основания?

— Только мое подозрение, сэр.

Карандаш опять прошелся между пальцами Белройза.

— Это гарантирует нам результат?

— Не могу сказать, — уклончиво отозвался Катлер. — Возможно, нет.

— И, тем не менее, просите разрешение на повторную экспертизу? Только на основании того, что у Элимана разные глаза? Я не ослышался?

— Да, сэр. Именно так.

Катлер проследил, как цилиндр кувыркнулся и проскользнул назад между толстыми пальцами-сосисками с невероятной ловкостью.

— Черт знает, зачем я это слушаю, — пробурчал Белройз. — Бред сумасшедшего какой-то. Это что, в Академии теперь такому учат?

— Не совсем. — Катлер посмотрел на часы, где цифры предательски быстро менялись. — Я изложу вам все аргументы, если мы найдем доказательства. Просто дайте мне возможность получить их, пока еще есть время. На предъявление обвинения у нас остался час. Если Элиман отсюда выйдет, привлечь его к подобной экспертизе больше не получится, будет очередной «глухарь».

Карандаш лейтенанта еще раз совершил кульбит и завис на полпути к начальной точке.

Больше, чем выглядеть глупо, Белройз не любил «глухари». И хотя он никогда этого не говорил, настырностью Катлер напоминал лейтенанту его собственную молодость, каким он был, пока жизнь еще не обломала, пока не появились лишний вес, привычка выпить перед сном, уступчивость и все остальное. Сейчас его подчиненный был прав в одном — следствие по ограблению сейфа в спортивном клубе зашло в тупик, и любая попытка найти выход лучше публичного провала.

— Это ведь не ваше дело? — зачем-то уточнил Белройз.

— Не мое, сэр, — согласился Катлер и тут же добавил: — Общее.

Лейтенант хмуро посмотрел на пад в его руках, где осталось открытым схематичное изображение лица с разноцветными глазами.

— Элиман едва ли обрадуется, что его превращают в подопытную свинку только на основании того, что у него разные глаза.

— Скорее всего, сэр.

— Это похоже на дискриминацию по внешности, его адвокат точно подаст жалобу, а я слишком стар для этого дерьма, — глаза Белройза из-под тяжелых век уставились на Катлера.

— Назовите это моей личной инициативой без должного согласования.

Грузный и медлительный, Белройз не был бы лейтенантом полиции, если бы к таким характеристикам не имел в комплекте чутья.

— Делайте, — махнул он рукой.

К повторному забору материала на экспертизу подозреваемый отнесся с полным равнодушием, в отличие от его адвоката. Тот с недовольным лицом демонстративно уселся напротив подзащитного, включил видеорегистрацию и застыл как изваяние. Элиман лениво снял рубашку и повесил ее на спинку стула. После этого он очень долго расстегивал и развешивал брюки. За это время судмедэксперты привезли портативный анализатор, подключили его, а Катлер успел во всех подробностях рассмотреть спину и грудь Элимана. Потом по его знаку специалисты начали забор материала с разных участков тела. Образцы без задержек поступали в анализатор.

Волосы, слюна, нос, кожа губ, подмышечные впадины, задняя сторона бедра…

В помещении было не жарко, но собственная кровь шумела в ушах Катлера морским прибоем. Писк аппарата раз за разом показывал отсутствие совпадений в генетических маркерах, Элиман, на котором кроме трусов и ботинок уже ничего не осталось, как автомат подавал руки и поднимал колени, сохраняя насмешливое выражение лица. Адвокат молчал, периодически меняя точку съемки, время летело со скоростью правительственного экспресса. Наконец эксперт пересеклась взглядом с Катлером и еле заметно покачала головой.

Совпадений нет.

— Мой клиент замерз, — скандальным голосом заявил адвокат. — Он может одеться?

— Еще пару минут, — терпеливо ответил Катлер.

Он только сейчас сообразил, что глупо было брать данные с участков тела, которыми тот никак не мог залезть в сейфовый ящик. Нормальные люди делают это руками, и игла была настроена на конечность злоумышленника. Ни голова, ни язык не могли стать источником тех тканей, которые попали в ловушку. А чем, кроме руки, можно выгрести содержимое из сейфа с мембраной, пропускающей внутрь только органику? Если иметь в виду примата?

— Снимите обувь, пожалуйста, — попросил Катлер Элимана.

— Вы издеваетесь? — подал голос адвокат. — Может быть, моему клиенту и трусы снять?

— Трусы мистер Элиман может оставить при себе, главной частью тела он не стал бы рисковать. Нас интересуют его ноги.

— Конечно, все же знают, что у меня одна собственная, а другая искусственная с ядерным реактором, — гоготнул Элиман. — Поэтому я и бегаю стометровку за семь секунд, и в допинге меня вечно подозревают. Как же иначе? Наша полиция гениальна. Продам потом эту историю журналистам.

— И все-таки я прошу вас снять обувь и дать возможность специалистам сделать забор материала со стопы.

— Сид, вы имеете право отказаться, — вальяжно напомнил адвокат. — Если это унижает ваше достоинство или выглядит с вашей точки зрения как попытка психологического давления…

— Боюсь, возможность отказа не предусмотрена, — оборвал его речь Катлер. — Это следственные мероприятия, которым вы обязаны содействовать в целях установления истины. Если, конечно, не скрываете важные улики. Отказ будет говорить не в вашу пользу, и мы все равно возьмем образцы позже, только принудительно, с санкцией прокурора.

Элиман раздраженно скинул ботинок, стянул с ноги носок и ткнул ее в лицо Катлеру так, что тот едва успел отстраниться, чтобы не получить пяткой в подбородок.

— Валяйте, — грубо бросил он. — Только имейте в виду, я боюсь щекотки и за непроизвольные движения не отвечаю. Могу вам в нос нечаянно заехать. Рефлекторно.

— Другую ногу, пожалуйста, — непреклонно отозвался Катлер, отводя давно не мытую конечность от себя в сторону и сохраняя при этом невозмутимый вид. — Мне нужна ваша правая ступня.

Элиман скрипнул зубами, наклонился вперед, чтобы расстегнуть ботинок, и внезапно как был, в одном ботинке и трусах, бросился к стеклянным дверям кабинета. Эксперты разинули рты, но стоящие с той стороны дежурные полицейские ловко перехватили беглеца и втащили обратно, где уложили на пол лицом вниз.

— Будьте прокляты, твари! — зарычал Элиман, повернув вбок лицо, покрывшееся бурыми пятнами. — Чтоб вы все в канаве сдохли, копы вонючие!

Катлер сам снял с его ноги носок, чтобы завершить начатое.

Карандаш больше не мелькал в пальцах Белройза, а плавно покачивался, точно весы Фемиды. Сейчас они склонялись в сторону Катлера, особенно после того, как закрылась дверь за растерявшим апломб адвокатом Элимана.

— Поразительно, — сказал лейтенант, опускаясь в свое кресло. — Никогда в жизни с таким не сталкивался. Поздравляю, офицер.

— Спасибо, сэр, — неловко ответил Катлер.

— Объясните ход своих мыслей?

— Они не совсем мои, сэр, — честно признался он, но Белройз пропустил это мимо ушей. — Исходной точкой для версии послужила гетерохромия Элимана, которую тот скрывал с помощью линз. Это навело на мысль, что мы имеем дело с частным случаем химеризма. Внешние симптомы химеризма у человека иногда проявляются как разный цвет глаз или мозаичная окраска кожи.

— Химеризм? — Белройз остановил карандаш, чтобы взглянуть на своего офицера. — Болезнь?

— Нет, не болезнь. Генетическая особенность.

Катлер положил перед ним свой пад, открытый на статье о химеризме. Некоторое время Белройз пытался вникнуть в специальную терминологию, но потом махнул рукой.

— Химеризм существует разных видов, — с готовностью перевел на человеческий язык написанное в статье Катлер. — Тетрагаметный возникает при поглощении одного близнеца другим в утробе матери, а если они были оплодотворены разными сперматозоидами, то генетический код в одном теле может быть разным в разных участках. Например, слюна, кожа и волосы содержат одну ДНК, а внутренние органы — другую. В нашем случае Элиман являлся химерой и знал об этом, поэтому и преступление спланировал с учетом своей особенности. Знал, что придется оставить в сейфе образец своих тканей, и использовал для этого не руку, а ногу. Касательно внутренних органов не знаю, но правая ступня у него отличается по генетическому рисунку от остальных органов.

— Вот почему сукин сын был спокоен, когда мы брали пробы, — осознал Белройз. — В его вонючие ботинки сроду никто не полез бы.

— Да. Он вскрыл сейф, где хранились пробы на допинг, пожертвовав ловушке ногу, зная, что при повторном анализе данные ДНК все равно не совпадут. При достаточной сноровке ступней можно действовать не хуже, чем ладонью.

— Надо же было додуматься до такого. Его проба, небось, была положительной?

— Судя по тому, что она уничтожена, — да.

— Не спортсмен, а прохиндей этот Элиман. А ведь когда-то спорт был честным состязанием сильнейших.

— Когда-нибудь эти времена вернутся, сэр.

— Ну что же, Катлер, — наконец сказал Белройз, вбрасывая карандаш в стакан. — Держу пари, вы тоже когда-нибудь сядете на мое место. Это правильно, каждое последующее поколение должно быть умнее и образованнее предыдущего, иначе нет эволюции. Буду иметь вас в виду, когда понадобится замена. Готовьтесь с новой недели работать самостоятельно.

— Спасибо, сэр.

Белройз отметил, что молодой офицер покраснел. Ничего, потом научится принимать похвалы от начальства.

— Вы свободны, — сказал он. — Идите и отпразднуйте победу в каком-нибудь ресторанчике вместе с симпатичной девчонкой. Это приказ.

В ресторан Катлер не пошел, а взял такси до кадетского корпуса и с пропускного пункта у ворот попросил аудиенции у его начальника. По важному вопросу. Полицейская форма сделала свое дело, его пропустили и даже проводили в кабинет, но начальник встретил его без энтузиазма.

— А в чем, собственно, проблема? — подозрительно спросил он. — Какие-то претензии к детям? Можете высказать их мне, мы все уладим. Если они что-то прихватили на память...

— Никаких претензий нет, — поспешил его успокоить Катлер. — Просто хочу кое-что уточнить у той группы, которая была в участке сегодня в первой половине дня. Кто-то забыл свою игрушку у меня в кабинете.

— Передайте ее воспитателю, он найдет владельца.

— Нет, мне хотелось бы вернуть ее лично. Нужно сказать пару слов ее хозяину. Я могу зайти попозже, если сейчас не время.

— По-другому никак нельзя? — с нажимом уточнил начальник. — У них урок.

— К сожалению, — Катлер тоже добавил в голос полицейской непреклонности.

Начальник посмотрел на секретаря, потом на дежурного воспитателя, срочно вызванного в кабинет, и снова перевел глаза на Катлера.

— Все будет происходить в нашем присутствии, — предупредил он.

— Само собой. Мне только нужно, чтобы группа была в том же составе, в котором посещала участок. Это не займет много времени.

— Пойдемте. — Начальник встал из-за стола, и дежурный воспитатель торопливо открыл перед ним дверь. — Первым иду я, потом дам знать, когда можно будет зайти вам. У нас особенный контингент, а вы в форме, не хотелось бы, чтобы родители обрывали мне телефон, выясняя, почему детей на уроках допрашивает полиция. Пусть даже и такая, с которой нас связывают годы сотрудничества. Вы меня понимаете?

— Конечно, — отозвался Катлер, разглядывая корешки настоящих бумажных книг, стоявших на полках дубового шкафа.

Школа была трехэтажной, первоклассники размещались наверху, и Катлер, поднимаясь за преподавателями по красной ковровой дорожке на мраморной лестнице, чувствовал себя неловко. Кадетский корпус в его представлении виделся чем-то более аскетичным, чем вся эта показная роскошь. Впрочем, у каждого свои мысли на этот счет, возможно, толстый ковер просто хорошо глушит топот детских ног, от которого дрожит земля на переменах, акриловый мрамор прочнее пластика, а родителям приятно видеть такую респектабельность. Они ведь отдают сюда самое дорогое, что у них есть.

Из окна был виден размеченный плац, флагшток и спортивная площадка, на которой интенсивно занимался физкультурой класс постарше. Во всем остальном здании стояла тишина — шли занятия. Перед высокой дверью начальник подал знак подождать, вошел внутрь, а через минуту выглянул и жестом позвал за собой. Дежурный воспитатель остался в коридоре.

Преподаватель, который вел урок, сидел за столом, под потолком висела голографическая карта звездного неба — занятие было по астрономии.

Десять детских голов обратились к Катлеру с тем же интересом, с каким смотрели на него в участке. Но если там он был в своей тарелке, то здесь ощутил себя слоном в посудной лавке: парты были такими маленькими, что казались игрушечными.

— Господа кадеты, кто-то из вас забыл сегодня в полиции личную вещь, — весело сказал начальник училища. — Сейчас офицер Катлер покажет, какую именно, а ее владелец пусть поднимет руку. И не забудет сказать спасибо полицейскому, который потратил время, чтобы привезти ее сюда.

Катлер по его знаку торопливо вытащил оранжевого паука из кармана. Все шло по его плану, и даже если кто-то расскажет родителям о визите полиции на урок, то причиной назовет возврат игрушки.

— Вот эта вещь, ребята, — он показал ее над головой. — Кто владелец такого страшного зверя? Кто не боится пауков и носит их в кармане? Этому оранжевому парню было одиноко у нас в участке, и он очень хотел домой.

Дети засмеялись, чья-то рука поднялась вверх. Катлер подошел к кудрявому малышу и вручил ему паука.

— Держи своего друга, — сказал он. — Так и подумал, что он твой. Это же ты сказал про глаза разного цвета, когда мы разгадывали загадку? Я прав?

— Нет, — кудрявый деловито спрятал своего паука в карман. — Я говорил, что нужно проверять алиби.

— Про глаза я сказал.

Мальчик за соседней партой посмотрел на полицейского снизу вверх широко поставленными зеленоватыми глазами, в которых было любопытство.

— А можно спросить, почему ты так сказал? — Катлер развернулся и присел на корточки рядом, чтобы не давить на ребенка своим ростом. — Что имел в виду, когда упоминал об этом? Какой-то случай из фильма или комикса? Похожий детективный сюжет в книге? Или просто пошутил?

— У некоторых людей бывает две ДНК в одном теле, — просто объяснил мальчик. — Я читал.

Катлер осекся.

Ребенку было лет семь, ему, офицеру полиции, — двадцать шесть, лейтенанту Белройзу — пятьдесят два. О химерах они, взрослые люди, узнали только сегодня.

Мальчик вопросительно приподнял брови.

— Угадал? — быстро спросил он.

— Да, один из подозреваемых действительно оказался химерой, — вынужденно признался Катлер, поднимаясь и хлопая его по плечу. — Отлично соображаешь. На твоем месте я подумал бы о полицейской академии.

Начальник поспешно оттер его в сторону плечом и кашлянул.

— Мне кажется, сейчас обсуждать такие вещи несколько преждевременно, — как-то натянуто сказал он. — У вас остались еще вопросы?

— Нет, спасибо. Я выяснил, что хотел.

— В таком случае продолжайте урок, мистер Бергман, — слова адресовались учителю, но по лицу начальника Катлер видел, что тот крайне раздражен.

— До свиданья, ребята. — Катлер шагнул к выходу, спохватился, достал из кармана большую шоколадную плитку, вернулся и положил перед мальчиком, угадавшим химеру: — Вот, держи. А то пончика тебе не хватило, я видел. И если все-таки надумаешь после школы посвятить себя полицейскому делу — заходи, адрес знаешь.

— Спасибо, приду.

— Вы с ума сошли? — прошипел начальник школы, останавливаясь в коридоре на безопасном расстоянии от двери, чтобы их не услышали. — Какое еще полицейское дело?

— У парня голова работает в нужную сторону, — невозмутимо ответил Катлер. — Как его зовут?

— Это конфиденциальная информация, — отрезал начальник. — Мы не разглашаем личные данные учащихся третьим лицам.

— Я хотел бы поговорить с его родителями. Очень часто таланты ребенка незаметны для родственников, пока кто-нибудь со стороны не обратит на это их внимание. Чтобы развивать в нужном направлении.

Начальник поморщился.

— Его родственники даже теоретически не станут обсуждать полицейское будущее своего наследника. Не травмируйте ребенка пустыми фантазиями.

— По-вашему, фантазии — это плохо? — не понял Катлер. — Разве детство не для того дается человеку, чтобы мечтать, а потом, когда вырастешь, воплощать мечты в жизнь? Лично со мной было именно так. Наверняка и с вами тоже что-то подобное было, и мы стали тем, кто мы есть. Почему же у него они пустые?

— Потому что есть такое понятие, как долг, — с непонятной горечью в голосе ответил тот. — Обязанность перед обществом, если хотите.

Увидев недоумение в глазах Катлера, он уже более мягко добавил:

— Просто держите мысли относительно мальчика при себе, если не хотите испортить себе жизнь и карьеру. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

На улице Катлер непроизвольно поднял глаза к третьему этажу — почему-то был уверен, что мальчик за ним наблюдает. Но расстояние было слишком большим, и смотрит из окна кто-нибудь или нет, сказать было нельзя.

О деле Элимана Катлер уже давно благополучно забыл, когда лейтенант Белройз внезапно вызвал его к себе в кабинет и, не дав толком открыть дверь, гаркнул:

— Вам что, офицер, спокойная жизнь не нравится? Непременно надо создать проблемы не только себе, но и окружающим?

— Что случилось, сэр? — Катлер не вспомнил за собой никакой вины, поэтому посчитал высказывание шефа риторическим. — Поступила жалоба?

— Да уж лучше бы жалоба…

Белройз многозначительно поиграл желваками, но как-то особенно, не так, как обычно, когда сдерживал рвущиеся наружу ругательства, а точно пытаясь подобрать подходящие к ситуации цензурные слова. Катлер терпеливо ждал.

— Вы проводили экскурсию для кадетов первого класса? — наконец спросил Белройз, устав от собственной пантомимы. — Месяца четыре назад. Или пять.

— Да, сэр.

— Ну что же, поздравляю, ваше ораторское искусство произвело на некоторых из них неизгладимое впечатление. Что вы им там наговорили?

Катлер старательно припомнил свою речь.

— То же, что и каждый год говорят, сэр. Меня Лассер инструктировал, я почти слово в слово повторил. А в чем, собственно, проблема?

— Один из кадетов после вашей экскурсии решил стать полицейским, — сварливо ответил Белройз, потянувшись за сигаретой, хотя давно бросил. — Причем настолько серьезно, что отказался посещать корпус и начал готовиться в полицейскую Академию. Сами понимаете, какой восторг это вызвало у его родных, когда все выяснилось.

Катлер догадался, о ком идет речь, и сдержал улыбку, сохраняя невозмутимый вид.

— Сэр, родным нужно посоветовать подождать немного, пока малыш сходит в зоопарк или в цирк и решит быть укротителем или наездником. Они что, никогда не имели дело с детьми?

— Представьте себе. Он у них единственный, поэтому мы имеем инструкции… нам приказано… — Белройз сбился и махнул рукой. — Одним словом, вы парнишке голову задурили, вы и расхлебывайте. Родня мальчика хочет, чтобы вы показали ему работу полиции вблизи. На примере какого-нибудь реального дела, в качестве напарника. У них сейчас как раз каникулы.

— Это шутка, сэр? — обалдел Катлер.

— Не перебивайте меня, офицер, — вдруг рассердился Белройз. — Я не больше вас люблю выглядеть идиотом, но распоряжение поступило, и нам придется иметь с этим дело, точнее вам. К тому же это еще не все.

Катлер еле удержался, чтобы не спросить, что же может быть хуже, как Белройз почему-то оглянулся через плечо на стену, где висел портрет главы государства, и понизил голос.

— Родственники мальчика хотят, чтобы дело было максимально… э-э-э… впечатляющим, — подобрал слово лейтенант. — Понимаете меня? Эффектным, если можно так выразиться.

— Да, сэр, — с каменным лицом кивнул Катлер. — Понимаю. У нас как раз есть в работе подходящее для ребенка дело — об ограблении игрушечного магазина. Подростки вынесли трехметрового льва, мягкую игрушку с витрины, но удачно попали на камеры и…

— Вы не поняли, Катлер. А может, это я плохо выражаю мысли. Давайте поясню прямым текстом — речь идет об убийстве.

Катлер поперхнулся.

— Простите? — не веря своим ушам, переспросил он. — Вы сказали — убийство?

— Я сказал убийство, — подтвердил Белройз. — С выездом на место преступления, бригадой криминалистов и так далее. Чем страшнее будут обстоятельства преступления и труп, тем… лучше. Таково пожелание родственников мальчика.

— Сэр, это какой-то бред.

Белройз никак не прокомментировал высказывание своего подчиненного, пуская дым в сторону двери. Катлер еще немного подождал и осторожно уточнил:

— Мы говорим о ребенке?

— Именно.

— О ребенке, которому семь лет? Пусть даже за прошедшие четыре месяца успело исполниться восемь. Которому вы хотите… точнее, его чокнутая родня хочет показать труп со следами насильственной смерти? С выпавшими кишками от ножевого ранения или расколотым черепом? Странгуляционной бороздой на шее? Пулевым отверстием в брюхе? Утопленника? Зрелище, от которого даже некоторых взрослых выворачивает? Они там в своем уме?

— Насчет последнего можете даже не сомневаться, — ядовито подтвердил Белройз. — Как я понял, это воспитательная мера. Увидит разок такое — и желание быть полицейским пропадет навсегда. Эффективнее, чем запрещать, в некотором роде. Тем более, мальчишке не особенно-то и запретишь, там, как говорится, нашла коса на камень. Одним словом — вы меня поняли.

— Понял, но не стану этого делать, сэр, — решительно отрезал Катлер. — Это не воспитательная мера, а уголовное преступление. Изуродовать детскую психику в угоду каким-то дуракам, которым не по нутру обычные детские фантазии? Вы меня простите, но вместо того, чтобы идти у них на поводу, мы обязаны привлечь органы опеки и изъять ребенка из этой семьи, пока его не искалечили. Не хотите с ними связываться — я сам это сделаю.

— Не сделаете, и я вас вызвал не для того, чтобы спросить ваше мнение. — Белройз затушил сигарету. — А затем, чтобы поставить в известность: в ближайшее время мальчик поедет с вами. Все. Обсуждение закрыто. Точка. В конце концов, не мы несем ответственность за этого ребенка, у него есть отец и… другие законные опекуны, поэтому этическая сторона вопроса…

— Меня не волнует этическая сторона, — перебил его Катлер, вовремя вспомнив, что Белройз скуповат. — Меня волнует экономическая. Когда у мальчика начнутся ночные кошмары и энурез, законные опекуны на кого подадут жалобу? На себя? Или все-таки на нас с вами? Кому выставят счет за лечение и реабилитацию? Извините, не могу даже обсуждать это серьезно.

— Не надо обсуждать. Просто примите во внимание, что как только у нас появится подходящий труп, я поручу его вам, и не удивляйтесь ничему, вот и все. У вас будет любая поддержка, какую вы захотите, потому что дело, как вы понимаете, должно быть раскрыто, информация о нем попадет наверх.

— Сэр…

— Катлер, речь идет об очень высокопоставленных людях.

— О ком именно?

Белройз встал, карандаш в его руке снова завращался. Катлер, считавший себя уже привычным к гимнастике канцелярских принадлежностей, на этот раз еле сдерживался, чтобы не вырвать карандаш и не сломать его пополам. Чтобы отвлечься, он переложил несколько скрепок на магнитном держателе и поправил разъехавшуюся в стороны стопку пластиковых гостевых пропусков.

— Этого я вам сейчас сказать не могу, — в голосе Белройза было что-то похожее на извинение. — Но поверьте, если бы была возможность отказать, я бы отказал. Скорее всего, родственники считают, что мальчишка испугается и запросится домой еще до того, как увидит что-то по-настоящему страшное, хватит одной ночной побудки и поездки с посторонними людьми неизвестно куда. Может, он действительно передумает до этого времени, у детей такое бывает. Сегодня он хочет быть полицейским, завтра укротителем, послезавтра дрифтером, нас это не касается. У них своя работа, у нас своя. А денег там хватит, чтобы оплатить любых психотерапевтов. К тому же незакрытый в детстве гештальт дает плоды во взрослом состоянии, и хорошо, если вызывает желание наряжаться полицейским в постели с подружками, а не порождает нового Джека-потрошителя, освобождающего Аякс от криминальных элементов своими силами.

Катлер пристально посмотрел ему в лицо. Какая-то правда в этих словах была, но в целом ситуация вызывала оторопь и возмущение.

— Знаете, в этой истории мне больше всего жаль мальчика, — резко сказал он. — Это какая-то запредельная жестокость даже по отношению к чужому ребенку, а уж к своему собственному... Даже слов не подберу для такого. А если бы он захотел завтра выйти в открытый космос, они что, выбросили бы его из корабля в скафандре?

Белройз усмехнулся.

— Чтобы подобрать через час, когда кислорода останется на минуту дыхания? Да, не исключаю. У всех свои методы воспитания, в этой семье они несколько… м-м-м… спартанские. Но им виднее, что и как. Положитесь на судьбу, Катлер. Уверен, все решится наилучшим образом.

— А я вот в этом совсем не уверен, — честно ответил Катлер.

В свете полицейского проблескового маячка ночь за стеклом казалась даже более черной и непроглядной, чем была на самом деле. Пассажирский салон машины по сравнению с улицей выглядел уютным и теплым, чего не скажешь о ситуации в целом. Вместо того, чтобы обрадоваться знакомому лицу, мальчик поздоровался и остался сидеть на своем краю, тихо и напряженно.

— Как тебя зовут, напарник? — Катлер развернулся к нему, гадая, не назовет ли тот свою фамилию по простоте.

Мысль привлечь его родственников к ответственности еще теплилась где-то в подкорке, пусть и забитая подробностями дела, которое только что вручил Белройз, но напрямую спрашивать о семье или фамилии было запрещено. Другое дело, если мальчик сам проболтается, тут никто виноват не будет.

— Бен.

Продолжения не последовало. Одно из самых популярных в Урсуле за последнее десятилетие мужских имен не давало никаких наводок на семейку Аддамс, в качестве оплаты за свою прихоть отстегнувшую обычному полицейскому участку новейший автомобиль-лабораторию, да еще в комплектации с пассажирским салоном повышенной комфортности.

Беспилотный автомобиль свернул с проспекта на скоростной диаметр и с воем понесся по выделенной полосе.

— А я Джон Катлер, офицер полиции.

— Я помню, вы приходили к нам в школу.

— Знаешь, куда мы едем, Бен?

Если сумасшедшая родня скрыла от мальчика свои планы, есть шанс обмануть его и просто покатать в машине по ночному городу.

— В общих чертах, — кивнул Бен. — Убийство?

— Да, вроде того. — Катлер про себя чертыхнулся и, чтобы скрыть досаду, нажал какую-то кнопку на панели в борту: открылся встроенный в спинку сиденья кофейный автомат, и уже через пару секунд оттуда выскочил горячий стакан с крышкой. — Надо же, какая тут техника. Раньше я на ночное дежурство брал с собой термос, чтобы не заснуть и не замерзнуть. Спать не хочешь?

Может, заснет по дороге? Признаваться, что все проспал, не захочет, скажет — не понравилось, и дело с концом. Хороший был бы вариант.

— Выспался. — Мальчик пинком ноги открыл под сиденьем холодильник, о котором Катлер понятия не имел, и вытащил себе банку лимонада.

Катлер приложился к стакану, соображая, как сделать так, чтобы ребенок остался в машине, когда они приедут на место. Или хотя бы посидел внутри до того момента, как тело накроют чем-нибудь непрозрачным.

— У тебя, наверное, будет лучшее сочинение в классе о том, как ты провел каникулы, — натянуто пошутил он. — На полицейской машине катался, в участке был, преступников ловил.

— А что, у вас уже есть подозреваемый? — Мальчик ожил и на секунду стал обычным ребенком, а не маской, застывшей в модусе вежливого внимания. — Откуда? Мы же еще ничего не видели. И мне сказали, что труп свежий.

Катлер обжегся кофе.

— Хочешь увидеть труп?

— А как еще расследуют убийства? — удивилось невинное дитя.

На это Катлер не придумал, что возразить, достал из внутреннего кармана куртки свернутую пластиковую папку и протянул ее Бену.

— Тогда вот, держи, здесь поступившее заявление и все подробности дела, которые у нас с тобой есть на текущий момент. Читай, потом скажешь свое мнение.

Бен забрал себе папку, включил свет над головой и погрузился в чтение. Катлер тем временем искоса рассматривал его профиль.

Полгода назад мальчик показался ему малышом. Не то чужие дети быстро растут, не то кадетский корпус использует какие-то особенные программы физического развития, но сейчас он выглядел старше, может быть еще и потому, что у него теперь была взрослая стрижка, а его майка с капюшоном, джинсы и ботинки на толстой подошве, все хорошего качества и без каких-либо модных логотипов, были непроницаемо черными. Слава богу, неуемная детская фантазия не толкнула его купить себе карнавальную форму полицейского в магазине «Все для Хэллоуина». Как родственники отпустили его ночью в такой легкой одежде? В машине тепло, но солары Аякса переведены в осенний режим, на улице прохладно. Хотя если им плевать на его психическое здоровье, то на одежду — тем более.

— Убийство в Ботаническом саду? — Бен сложил листки в папку, папку пристроил на сиденье между собой и Катлером. — Звучит как название детектива. А кто эта женщина, обнаружившая тело?

— Сотрудница одной из лабораторий Ботанического института при саде, — припомнил Катлер, продолжая его разглядывать. — Собиралась выйти с работы через дальнюю калитку, от ее лаборатории туда ближе, чем до главного входа, ну и по дороге увидела. Непонятно только, почему решила, что это убийство. Человек мог умереть от естественных причин: сердце остановилось, печень отказала, лекарство вовремя не принял.

— Она — свидетель. — Бен привстал, подогнул под себя ногу и уселся на собственный ботинок, став почти одного роста с Катлером, теперь они смотрели друг другу прямо в лицо. — Может быть, что-то видела или слышала из своей лаборатории, потому и говорит про убийство, а не про несчастный случай.

— Обязательно спросим у нее. Есть хочешь?

— Нет.

В разговоре возникла пауза, но машина уже свернула на съезд, ведущий в центр города, оттуда было рукой подать до конечной цели.

Сам по себе Ботанический сад Аякса был невелик, но довольно эффектен. Вдоль узорного забора росли пальмы, напоминавшие хвост павлина, с ними чередовались невысокие деревья на толстых слоновьих ногах, вторым рядом возвышались стройные стволы с соцветиями на длинных ветках. Внутри гравийные дорожки рассекали на геометрические части буйство невообразимых растений и кустарников всевозможных форм и размеров: сад накрывало поле климат-контроля, позволяющее поддерживать идеальную температуру для экзотической флоры.

Машину пришлось оставить снаружи и пройти в вестибюле через рамку. Катлер положил в корзину свой пад, Бен отстегнул с майки небольшой значок. Что это было за устройство, Катлер не понял. Пада у мальчика с собой не оказалось, это Катлера удивило. Если уж парень уговорил родственников отправить его на настоящее полицейское расследование, неужели не хочет поразить друзей в школе? Хотя все может быть прозаичнее — пад забыл дома впопыхах. Тогда есть шанс предложить ему сделать снимки на свое устройство и отправить на почту. По номеру телефона или адресу установить владельца, там и фамилия перестанет быть тайной. А если не получится, то по фото всегда можно задать поиск в сети, ребенок наверняка где-нибудь засветился — на семейном групповом снимке, у матери в блоге. Надо будет его отснять, когда будет посветлее.

Встретивший их на территории пожилой охранник пальцем указал место на план-схеме сада, размещенной на лайт-боксе.

— Вот здесь, сэр, почти до конца нужно пройти, — сказал он. — Ориентир — бамбуковая роща, в ней есть арка. Держитесь правой стороны дорожки, не ошибетесь.

— Спасибо.

— Эй, малыш! Подожди-ка!

Бен замер. Охранник вытащил из кармана леденец.

— Вот, держи, — добродушно сказал он, протягивая сладость мальчику. — И хватайся за отца, тут у нас настоящие джунгли, в темноте можно потеряться.

Катлеру показалось, что Бену стало неловко, но леденец он взял и вежливо поблагодарил.

После холодной улицы внутри сада их окатила тропическая жара. До Катлера дошло, что в отличие от него мальчик как раз успел узнать про место преступления, отсюда и легкая одежда. Интересно, как он это сделал, если заявление поступило только что? Или Белройз проболтался, когда звонил его родне? Последнее было наиболее вероятно.

Дорожки после ночного полива отсырели, приходилось перепрыгивать лужи, не успевшие впитаться в грунт. Когда бамбуковая арка вынырнула перед ними из темноты, Катлер остановился.

— Не хочешь погулять тут, возле бассейна с кувшинками? — спросил он у Бена. — Я быстро вернусь, не успеешь соскучиться. Могу дать тебе свой пад, поиграешь.

— Мы же на задании!

— Да, конечно. Просто забыл.

Прозвучало фальшиво. Бен обогнул его, как фонарный столб, и в одиночестве направился под бамбуковыми сводами туда, где мелькали фонари и слышались разговоры.

Застенчивость была чужда этому странному ребенку, как и страх. Подумав, Катлер списал это на влиятельность семьи. Видимо, мальчишке даже в голову не приходит, что можно помешать взрослым или быть обузой, — все только сюсюкают и раскрывают объятья, а тот считает это само собой разумеющимся.

Идея родни показать ребенку труп неожиданно перестала выглядеть такой уж глупой. Помнится, на юного Гаутаму подобное зрелище произвело судьбоносное впечатление, а кто знает, кем вырастет этот Бен. Помнить о том, что любой человек смертен, никому не повредит, а уверенности в силе родительских денег поубавится.

Но даже после этой мысли относиться к его родственникам лучше Катлер не стал.

Сказать, что их появление произвело на оперативную группу впечатление, было слишком слабо. Болтун Джерри не донес хот-дог до рта, разговоры стихли, и все глаза сосредоточились на Бене. Катлер успел оказаться рядом, чтобы мальчика не начали ни о чем расспрашивать, и поспешил громко поздороваться со всеми.

— Твой? — с усмешкой спросила Алиса, указывая на Бена подбородком. — А где его мать?

— Дома, — уклончиво ответил он. — Грег, что у нас?

Грег с сомнением покосился на Бена, но активировал свой пад.

— Труп мужчины: тридцать шесть лет, гражданин Беона, это западное кольцо Аякса на седьмом контуре. Рон Веллер, если его водительская карточка не врет — выпала из кармана, нашли рядом с телом. Ранее не судим, на учете в полиции не состоит.

— Образцы взяли для подтверждения личности?

Грег замялся было, но махнул рукой.

— Для этого труп пришлось бы с места трогать, — объяснил он. — А мы хотели, чтобы ты посмотрел. Такое редко увидишь.

— А что он, о двух головах? — пошутил Катлер.

— Да как сказать, — гоготнул весельчак Влад, сидевший на скамейке с термосом в руках. — Иди лучше сам посмотри. Потом поломаем, будет не так эффектно. Только мальчонку здесь оставь, вон пусть Алиса посидит с ним.

Катлер кашлянул, увидев выражение лица «мальчонки».

— Спасибо, он пойдет со мной. Куда нам?

— Прямо по этой тропинке. — Луч фонарика указал в сторону от дорожки по примятой полосе травы. — Там есть такой овраг, или здоровая яма, или как это тут называется, в нем зона молодняковой поросли. Там он. Мимо не пройдешь. И это… короче, смотри не под ноги, а выше.

— Пойдем, Бен.

Он достал свой фонарик, вложил его в руку мальчику и подтолкнул в указанном Грегом направлении. Бен сделал несколько шагов, когда Алиса ухватила Катлера за рукав.

— Джон, аллё! — шепотом сказала она, двигая своими соболиными бровями с особой смысловой нагрузкой. — На минуточку, там труп.

Бен обернулся, Алиса старательно улыбнулась и помахала ему рукой.

— Разберемся, — громко ответил Катлер, чтобы мальчик не подумал, что они шепчутся за его спиной о нем. — Холофиксацию сделали? Не наследим возле тела?

— Сделали. А наследить там никто не сможет даже при желании.

— Все страньше и страньше. — Катлер отстранил Алису, догнал Бена, протянул ему руку, но тут же сам себя одернул и спрятал ладонь в карман. — Ну пошли, напарник. Свети нам обоим под ноги.

Луч от фонаря опустился на дорожку и запрыгал по траве на метр впереди. Бен не просто освещал путь, но делал лучом радиусные вылазки в стороны, чтобы получить представление о местности, которая была достойна триллера: стебли бамбука стояли по бокам от тропы сплошной стеной, с правой стороны вдалеке угадывалось по освещенным окнам небольшое здание — видимо, та самая лаборатория.

Чуть отстав от Бена, Катлер пошел за ним след в след, незаметно придерживая за капюшон — не дай бог споткнется и разобьет нос, этого не заказывали, наслушаешься потом от Белройза. Да и вообще, тропа неровная, корни да пеньки торчат, тут и взрослому на раз-два шею свернуть.

Близость низины выдал сырой и прелый запах. Где-то рядом тихо журчала вода. Луч нырнул в овраг, выскочил назад и растерянно вернулся к ботинкам. Катлер забрал у Бена фонарь и посветил в середину бамбуковой заросли.

Тело Рона Веллера не лежало, а висело в воздухе. Если так вообще можно назвать его положение: острые пики бамбуковых стеблей толщиной в полтора пальца вошли в него со спины и вышли, разворотив живот, горло и ляжки. Больше всего это походило на какую-то варварскую казнь родом со старой Земли или на картину наказания грешников в аду.

Бен замер. Катлер положил мальчику руку на плечо — сейчас разревется, уткнется ему в живот лицом, потребует отвезти домой, то есть все то, о чем он предупреждал Белройза. Придется его успокаивать и нести на руках к машине, попутно бормоча всякую чушь про то, что мертвые не кусаются или что это муляж. Мысль о муляже показалась удачной. Да, именно так, скажет, что просто разыграли его — манекен подвесили. Проверка на реакцию и выдержку, необходимые для будущей профессии. Если кровь и была на дне оврага, то разглядеть ее было нельзя — черная и влажная земля все впитала, а садовый полив смыл ее и с тела.

Лица мальчика Катлер не видел, только затылок, но судя по напряжению плеча под рукой, труп произвел огромное впечатление.

Время шло, Бен подозрительно молчал, и Катлер испугался, что у ребенка шок. Он был готов развернуть его лицом к себе, как вдруг ощущение натянутой струны под пальцами пропало и плечи мальчика расслабились. Бен протянул руку, осторожно коснулся стебля ближайшего к нему растения, чьи корни скрывались в глубине оврага, и слегка встряхнул. Стебель ответил шуршанием листьев.

— Если это зона молодняковой поросли, — запинаясь, быстро проговорил Бен, оглядываясь назад, — то нужно узнать сорт.

Катлер с облегчением выдохнул. Ему самому после первого в жизни трупа давали понюхать нашатырь. Правда, труп был в худшем состоянии, но он-то уже был курсантом Академии. Разница с Беном лет в десять.

— Что нам это даст?

— Некоторые виды бамбука растут очень быстро. — Бен говорил так, словно ему по результатам ответа должны были поставить оценку. — Если известна высота и скорость роста, то время, когда тело было еще на земле, можно рассчитать.

— Время, в которое труп сбросили вниз? — уточнил Джон, чтобы ребенок не думал, что напарник его игнорирует или думает о своем.

— Если он был мертв в этот момент, — пояснил Бен.

— А мог быть жив? — Катлер решил, что программа-минимум выполнена с лихвой, и потянул мальчика от края на безопасную тропинку, отвлекая его разговорами. — Почему на помощь не звал?

— Пьян или под наркотой.

— Тогда убийства никакого не было. Растения не подлежат уголовному преследованию, они просто растут. Это называется смертью по неосторожности.

— Я запомню.

Мысли Катлера вернулись к рабочим обязанностям. Рубки бамбука в любом случае не избежать, по-другому снять тело не получится. Формально следовало бы заручиться согласием директора Ботанического сада, но раньше утра это не сделать, старый профессор, увешанный регалиями, сейчас видит седьмой сон, стоит ли будить его известием о трупе в подшефном хозяйстве? Если бамбук не ценный, обойдутся и без разрешения. Может, сотрудница еще не ушла, надо спросить у нее. А Бена можно отправить домой с Алисой или Грегом, наверняка уже наигрался в полицейского, будет только рад.

Он бросил взгляд на мальчика, чтобы озвучить свое предложение, и оторопел — тот вытащил леденец из кармана и сунул в рот, белая карамельная трубочка перекатывалась у него в рту, как незажженная сигарета у какого-нибудь хмурого нуарного сыщика.

Их возвращение встретили напряженным молчанием, и Катлер не мог понять, чего в обращенных к ним взглядах было больше, разочарования или любопытства.

— Мда, — сказал он, просто чтобы что-то сказать.

Влад с готовностью протянул ему водительскую карточку в запаянном пакете для вещественных доказательств, там можно было увидеть лицо погибшего в первозданном виде. Ничего примечательного, кроме одного — Рон Веллер был рыжим, как лиса, забравшаяся в курятник. Катлер переснял физиономию потерпевшего своим падом, Бен приподнялся на цыпочки, чтобы тоже заглянуть в пластиковый прямоугольник, и Катлер великодушно передал ему находку — пусть подержит в руках настоящий вещдок.

— У главного входа стоит лабораторный реф, белый «гранд» последней модели, перегони его к задней калитке, — распорядился он, перебрасывая Владу карту с кодами доступа в кабину. — Даже если смерть насильственная, судмедэксперты на деревья не полезут, обойдутся протоколом статического осмотра. В лабораторном отсеке машины есть гравиносилки. А я на всякий случай пойду спрошу у охранника, чем они бамбук рубят. Может, какая-то электропила или что. Алиса, вы с Джерри раскатайте там что-нибудь по земле, чтобы он поменьше испачкался. И оцепите место, чтобы до повторного осмотра при свете никто не топтался.

— А я? — спросил Грег.

— А ты… — он хотел сказать «присмотри за мальчиком», но вовремя прикусил язык. — Сходи к свидетельнице, если она еще не ушла, спроси, не слышала ли чего. Может, раньше видела этого Веллера тут. Непонятно, за каким хреном его понесло в эту яму. Бен, ты с Грегом, на тебе сорт бамбука.

Лицо Грега выразило сомнение, но Катлер пресек попытки устроить дискуссию тем, что выплеснул остатки кофе в траву и направился к проходной.

Обратный путь к воротам показался ему короче, сработал эффект знакомой дороги. Охранник дремал, но при его появлении подскочил, хлопая глазами — успел забыть, что на территории работает полиция. Никакой пилы, понятное дело, у него не нашлось, нужно было ждать администратора, у того рабочий день начинался в девять утра.

Вернувшись к скамейке, Катлер застал там новое лицо — незнакомая женщина сидела на краешке, прямая, с плотно сжатыми губами. На ней был белый лабораторный халат и тапочки, раскисшие от сырости на дорожке. Грег стоял рядом, наливая ей кофе из термоса. Бена нигде видно не было.

— Мэм?

— Нелли Полоз. — Женщина поднялась. — Сотрудница Ботанического института. Это я позвонила в полицию.

Правильнее было бы называть ее девушкой, но залегшие складки у губ и потухший взгляд делали ее старше. Она обхватила себя за локти, точно ей было холодно, протянутому же кофе заметно обрадовалась.

— Встретились по пути туда, — объяснил Грег. — Шла навстречу.

— Я хотела отдать вашим сотрудникам лазерный резак, — сказала она. — Без него же… не снять оттуда. Мы им бамбук подрезаем.

В подтверждение ее слов со стороны оврага раздался треск ломающихся стеблей. Через калитку, подгоняя пустые гравиносилки перед собой, нарисовался Влад и без остановки проследовал на звук. Нелли следила за ним рассеянным взглядом.

— Где мальчик? — шепнул Катлер Грегу.

— Сказал, что пройдет до лаборатории и обратно. Я ему свой фонарик дал.

Катлер подумал, что если Бен пережил труп, то темноту как-нибудь переживет тоже. Тем более — с фонариком. Он достал пад, включил режим записи и поставил его на скамейку. Самое нелюбимое дело — опрос свидетелей.

— Мэм, присаживайтесь. Я могу задать вам несколько вопросов?

— Да, конечно.

Она отвела от лица невидимую прядь, мешающую ей смотреть.

— Скажите, как быстро растет этот бамбук?

— Это листоколосник.

— Название мне ни о чем не говорит, можете пояснить попроще?

— Листоколосник известен рекордной скоростью роста, — перевела она на человеческий язык с ботанического. — На старой Земле он за сутки давал до полутора метров прибавки высоты, это очень быстро. Здесь у нас немного измененная форма, семена листоколосника, привезенные «Арком», прошли генную модификацию на Аяксе, в нашем институте. Улучшали свойства, используемые в сувенирной продукции, рост в том числе. Мы сами ее производим, с символикой Ботанического сада, неплохая статья дохода для института. Знаете, все эти рамки для фото, столики для завтраков, палочки для еды и так далее. Туристам нравится. Экологично.

Катлер не знал, но кивнул.

— Бамбук любит сырость и тень, поэтому мы высаживаем его в углублении. Полив здесь идет чаще, чем в остальной части сада, в почве поддерживаем оптимальный состав. Листоколосник развивает очень глубокую корневую систему, верхушки для изготовления сувениров мы обрезаем до тех пор, пока можем справиться с корнями, а как только они начинают угрожать соседним участкам, вырубаем весь бамбук вместе с корневой системой, землю мульчируем и высаживаем новые саженцы. Это техническая зона, не туристическая, посторонние сюда не заглядывают.

Катлер заметил, что, рассказывая о растениях, Нелли расслабилась. По крайней мере, больше не было ощущения, что ей холодно в душной ночи, руки спокойно лежали на коленях.

— Кто высаживал саженцы последний раз? Когда это было?

— Я, — просто сказала она. — Сегодня, то есть уже вчера, около восьми утра начала, к двум часам дня закончила. Дроидам это не поручишь, сами понимаете.

Катлер незаметно взглянул на время — третий час ночи. Если бамбук модифицировали в скорости роста, то полтора-два метра он вполне мог дать за то время, что прошло от посадки до текущего момента.

— Раньше когда-нибудь встречали Веллера на территории сада?

— Кого?

— Погибшего.

Она свела плечи и снова сгорбилась.

— Его так звали? Я не знала. Нет, раньше никогда не встречала. Я бы запомнила.

— А что-нибудь слышали? Или видели?

— Нет. Лаборатория стоит на краю технической зоны, и там же распределительный узел, постоянно вода шумит.

Катлер припомнил время сделанного ею звонка в полицию — почти полночь.

— Вы всегда так задерживаетесь на работе?

— Часто. Живу одна, даже кошки нет, а тут у меня свой домашний питомец — диффенбахия. Растения умеют любить не хуже животных, к ним привязываешься. Они это чувствуют.

Катлер непроизвольно улыбнулся. Такого питомца можно назвать идеальным: живой, а не кусается, не шумит, еды не просит, только воды. Не то что соседский сенбернар, который в шесть утра оглушительным лаем зовет себя выгуливать.

Нелли поняла его улыбку иначе и тоже усмехнулась:

— Да, все приметы старой девы.

Катлер смущенно кашлянул.

— Другие сотрудники во сколько уходят?

— Рабочий день у нас до шести, в лаборатории редко задерживаются.

— Сад во сколько закрывается?

— В семь часов вечера.

— Кто-нибудь контролирует количество вошедших и вышедших? Вдруг человек захочет остаться в саду на ночь?

— Так, чтобы по головам считать, — нет. Охранник, конечно, обходит территорию после закрытия, здания ночью на сигнализацию ставит, ценные экспонаты в саду тоже, но в целом — красть здесь нечего. Пара случаев была с подростками, им романтики захотелось. Школьники.

— А если не секрет, почему задержались сегодня?

— Пересаживала свой цветок. Он быстро растет, почти как бамбук, и влагу любит так же. В горшке ему давно было тесно, пришлось сегодня выпускать на волю.

— В овраге выпустили на волю? — вдруг спросил Бен, выросший из темноты за скамейкой. — Ну, раз им с бамбуком нужны одинаковые условия?

Катлер задумался, случайно ли Бен оделся так, что ночью в кустах его не разглядишь? Фонарь висел на его запястье выключенным.

Женщина вопросительно взглянула на Катлера: появление ребенка, судя по всему, показалось ей диким.

— Я отправил его узнать сорт бамбука до того, как вы появились, — извиняющимся тоном произнес Катлер и развернулся к Бену. — Выяснил?

— Филлостахис. — Бен стащил с головы капюшон и отжал его, струйка воды упала на траву. — Кресцент.

— А мне вот только что сказали, что это листоколосник бамбуковый, — Катлер укоризненно посмотрел на мальчика. — Не эта абракадабра.

Бен сузил глаза.

— Почему абракадабра? — заступилась за него Нелли, снова обхватив себя руками. — Филлостахис и есть листоколосник. Бамбуковидный быстрорастущий. Бамбусоидис кресцент. Простите, я совсем забыла, что мне нужно закрыть корпус.

Она поднялась, обошла Катлера и направилась в глубину бамбуковой рощи.

— Извини, — пробормотал Катлер в сторону молчащего Бена. — Показалось, что ты выдумал название, потому что ничего не узнал. Глупость сморозил. Ты где так вымок?

— Возле лаборатории. — Бен как ни в чем не бывало перепрыгнул спинку и уселся на скамейку в то место, где сидела Нелли. — Сначала пошел читать табличку с сортом бамбука, потом стал искать тропинку, по которой она шла домой, когда увидела тело.

— И?

Волосы у Бена были мокрыми и прилипали ко лбу ниточками.

— Прошел вокруг здания и дальше к канаве — сплошные заросли. Единственная дорожка к задним воротам — вот эта. Других нет.

Носилки из оврага оперативники пригнали уже с телом в черной пленке, после чего Джерри с Алисой, переругиваясь, подошли допить остатки кофе, а Грег отправился к машине помогать Владу с погрузкой.

Спросив разрешения, Бен смотрел запись разговора с Нелли на паде Катлера. Катлер не возражал, ему самому требовалось подумать.

Если дорожки нет, то и случайно увидеть тело Веллера Нелли Полоз не могла. Соврала. Мальчишка задал правильный вопрос, а он, идиот, отвлекся на дурацкое название этого бамбука, в котором сам ни в зуб ногой. Тогда получается, что тело она увидела не по дороге домой, а когда пересаживала свой цветок. И пересаживала она его, конечно, не в полночь, там уже ни черта не видно, а после законных шести вечера: все разошлись, но солары еще работают. Сколько времени занимает пересадка растения? Допустим, час. Значит, она его увидела между шестью и семью. Разница со звонком в полицию в несколько часов. Что она делала это время? Испугалась вида трупа, заперлась в лаборатории и накачивалась виски, прежде чем позвонить? Вряд ли, такие звонки делают на эмоциях, сразу, чтобы снять стресс и разделить ответственность с кем-то, да и алкоголем от нее не пахло. По какой еще причине женщина может молчать о найденном теле в течение нескольких часов, а потом свое молчание нарушить? Не собиралась звонить вообще, но совесть заела? Или не совесть, а что-то другое сняло обет молчания? Поделилась с кем-то, а тот велел ей позвонить? Самой не догадаться было?

— Что скажешь, напарник? — спросил он Бена, вернувшего ему пад. — Между семью и двенадцатью точно полных пять часов. Есть мысли, что Нелли Полоз делала в это время?

Бен вскинул голову, не удивившись вопросу.

— Ждала.

— Чего?

— Не знаю. А отчего он умер?

Катлер хмыкнул.

— Причину смерти узнаем только завтра, когда эксперты обследуют тело. Тогда же будет ясно, возбуждаем уголовное дело или смерть наступила от естественных причин. Может, он просто шею сломал, а она испугалась и выжидала, пока принятое успокоительное подействует, чтобы членораздельно сказать что-то в трубку. Так что, похоже, наша работа тут закончена. Тело сейчас повезут в морг, а тебя я могу отвезти домой, если скажешь куда.

— Подожди, а мы сами разве не будем осматривать тело? — в широко поставленных глазах Бена было недоумение.

Опять Катлер про себя ругнулся. Ладно посмотреть на труп издалека, но в лабораторной машине-холодильнике, на железном столе, в трех сантиметрах от собственного носа? Да что с ним не так, с этим ребенком? Или он имел в виду не конкретно себя, а их группу?

— Ты можешь установить причину смерти на глаз? — встречно спросил он.

— Если она внутри, то нет, — вынужденно признал мальчик. — Но по наружным повреждениям тоже можно многое понять, я читал. И у нас есть лаборатория. Может, его отравили и столкнули вниз?

Брать пробы оперативным работникам полагалось только на ДНК, исследовать все остальное было работой судмедэкспертов, но и мобильную лабораторию раньше на вызов не посылали, у полицейского участка такой роскоши просто-напросто не было. Действительно, пробы взять можно, даже нужно, некоторые вещества в крови долго не живут. Но машина новая, черт еще знает, как там все работает. С другой стороны, откажешься без объяснения причин — будешь выглядеть тупицей. Отравление, некстати сказать, хорошо укладывается в те часы, которые Нелли ждала до момента, пока совершила звонок. Она же биолог, или как там называются специалисты по растениям? В саду полно экзотических мутантов, о которых никто слыхом не слыхивал, некоторые образцы наверняка ядовиты, а она в них разбирается. Чем черт не шутит? У Конан Дойла кто-то, помнится, ловко плевался отравленными дротиками. Алкоголь тоже анализатором определится, как и наркотики.

Бен ждал ответа, когда Алиса подошла к ним и отрапортовала:

— Шеф, все готово, загрузились. Ты с кем?

Она движением подбородка вправо-влево дала ему выбор — в морг с телом или на патрульной машине в участок, писать протокол. Катлер вспомнил предупреждение Белройза о том, что дело должно быть раскрыто в любом случае.

— Скажи Владу, чтобы подождал еще немного, — ответил он. — У нас тут с напарником совещание: проводить динамический осмотр трупа на месте или нет.

Алиса прыснула, шутливо натянула Бену на голову капюшон, развернула к себе спиной и обхватила за плечи.

— Вырос я из корешка от горшка на два вершка, — пропела она песенку из мультфильма, раскачивая его из стороны в сторону. — Есть хочешь, мистер Холмс? Пойдем в машину, у меня там пирожки. Сама пекла. Попробуешь — и ничего другого больше уже не захочешь.

— Офицер Катлер не мой отец, мэм, — вежливо сказал Бен через плечо. — Предложите пирожки ему напрямую, это будет эффективнее.

Катлер застыл с открытым ртом. Руки Алисы сползли с плеч Бена, и она покраснела так, что это стало заметно даже в свете фонаря. Ситуацию спас Грег, явившийся за термосом и оттеснивший Алису в сторону.

— Едем? — спросил он.

— Нет. — Катлер виновато посмотрел на упакованный в сумку термос. — Давай-ка на главную проходную, и побудь там, пока я не позову. Если Нелли Полоз решит покинуть территорию сада, дашь мне знать. Алиса, на тебе второй выход, инструкция та же.

— У нас что, подозреваемый? — напрягся Грег.

— Вскрытие покажет, — уклонился от прямого ответа Катлер. — Дайте мне еще полчаса. Всего полчаса, ребята. Знаю, что ночь, устали и все такое, но потерпите. Алиса, свет моих очей, я съем все твои пирожки, клянусь.

И, не дав им опомниться, скомандовал:

— Бен, пойдем.

Грег с Алисой проводили их глазами без единого комментария.

Когда расстояние стало достаточно большим, Катлер обернулся к Бену:

— Слушай, я понимаю, она первая начала, но не надо так в следующий раз, ладно?

— Что я неправильно сказал? — не понял Бен. — Она зря тратит время на меня. Если бы я был твоим сыном, обход имел бы смысл.

— Ты хотел сказать — «подход»?

— Я имел в виду тактический маневр, совершаемый для выхода в тыл противнику. Ближе по смыслу к ее манипуляции.

— Почему сразу манипуляции? — возмутился Катлер, отметив, что Бен перешел с ним на «ты», и гадая, является ли это для мальчишки обычным делом в силу высокого положения его семьи или все-таки признаком доверия. — Люди иногда предлагают что-то просто так, от чистого сердца, ты можешь обидеть их такими подозрениями.

— Подозрениями? Тогда почему она не предложила пирожки тебе, а только мне? — парировал Бен.

— Да потому что люди иногда стесняются, боятся получить отказ или быть неправильно понятыми. С тобой такого никогда не случалось, мистер Холмс?

— Нет, — отрезал Бен. — Меня она выбрала потому, что легче всего заполучить мужчину через его ребенка, который сначала приоритетная цель, а потом уже союзник. Элементарно, Ватсон.

— Богатый жизненный опыт? — фыркнул Катлер.

— Да.

Катлер остановился, будто налетел на стену.

Белройз говорил, что у ребенка есть отец, но, если вспомнить, о матери он ничего не сказал, только упомянул каких-то других опекунов. Не исключено, что имелась в виду именно мачеха, и мальчишку отправили в интернат, чтобы не мешал новой семье отца. Сирота... Многое объясняет.

— Извини, — в очередной раз сказал он.

Бен ничего не ответил.

Салон «Гранда» манил ярко освещенными окнами, но Катлер мужественно не пошел на его зов. Обогнув машину, он открыл откатную дверь в лабораторный отсек и включил свет. Рефрижератор поддерживал температуру, положенную для покойников, — плюс два градуса, после теплой тропической ночи ботанического сада контраст был разителен. Стены лаборатории имели навеску карманов с самым разным содержимым, от химикатов до скальпелей, стол был оснащен анализирующей иглой и панелью выбора программ. Некоторые устройства, горевшие диодами, были ему вовсе незнакомы.

— Куда? — одернул он Бена, который уже поставил ногу на ступень. — Простудишься — с меня потом голову снимут. Иди в салон, пусть Джерри с Владом тебе плед дадут, там есть, я видел. И волосы высуши.

Прежде чем Бен успел возразить, Катлер захлопнул дверь у него перед носом.

Описывать найденное тело являлось обязанностью следователя, но делать это в полевых условиях внутри холодильника, коль скоро все равно везешь его в морг, было излишним служебным рвением, но мальчишке этого не объяснишь. Не он же инструкции пишет.

Тело Веллера лежало на узком столе, перетянутое ремнями поверх пленки. Полиэтилен похрустывал, когда Катлер распускал ремни и откидывал его в сторону.

Бамбук рубили на расстоянии от тела, поэтому Веллер лежал неровно, нашпигованный зелеными вертелами, кровь, которая могла вытечь, уже вытекла, остальная стазировалась в нижележащих тканях, но о прижизненных кровоизлияниях вид отверстий не говорил. Лицо у Веллера было отекшим, волосы и одежда — вязаная кофта на молнии и дешевые джинсы — мокрыми. Размокшие поношенные кроссовки были такими же грязными, как тапки у Нелли Полоз.

— Да, Ронни, богачом ты не был, — сказал ему Катлер. — И счастливчиком тебя не назовешь. На кой черт ты поперся в бамбуковую рощу на ночь глядя?

Из-за крена тела на столе голова Веллера скатилась набок, открывая на затылке глубокие ссадины, в которые залипли волосы. Рассмотрев их, Катлер констатировал, что речи о черепно-мозговой травме не идет, все повреждения на вид имели одинаковую давность, были похожи как близнецы и касались только мягких тканей, кости черепа задеты не были. Скорее всего, распорол при падении спиной на саженцы. Ладно, с этим потом, с чего положено начинать осмотр тела?

После реформы, отменившей выезды врачей на обнаруженные трупы, каждому из будущих следователей Гелбрейт вдолбил за свой короткий курс перечень действий, которые производятся с телом после обнаружения. Катлер до сих пор видел перед глазами конспект с нумерованными пунктами, мысленно ставя галочки напротив каждого.

Первое — поза тела. Ну, это есть в холопротоколе, можно будет посмотреть в любой проекции. Второе — положение одежды и ее состояние. Пропускаем, одежда никуда не денется до протокола в участке. Третье — пол, возраст, телосложение и цвет кожи — установлено на глаз. Четвертое — предположительное время смерти. Окоченение имеется, максимума не достигло, но все мышцы захватило, это где-то часов шесть прошло. В саду поддерживают тропическую температуру, окоченение она ускоряет, а вот влажность, наоборот, ему препятствует. Могло пройти и восемь часов, и десять. Для более поздних трупных изменений слишком рано, они появятся только к концу суток. Значит, от шести до десяти часов с момента смерти, пока точнее не скажешь. Что там пятое? Зрачки...

Он передернулся от холода, отстучал зубами дробь и вытянул из настенного диспенсера пару перчаток и маску, но вернуться к столу не успел: дверь машины с грохотом съехала в сторону.

На плечах у Бена была накидка с остроконечным капюшоном, делавшая его похожим на преступника из древней группировки ку-клукс-клан. Внутренняя поверхность термопледа улавливала тепло, исходящее от тела, и возвращала его внутрь. Второй такой же плед Бен держал в руках. Холод победил этические колебания, и мальчик пролез внутрь, пока Катлер натягивал спасительный балахон.

— Ничего не трогать, — успел он остановить Бена, сделавшего шаг к столу. — Садись на откидушку у задней двери и не двигайся с места.

— Там не видно.

— Зато слышно. — Катлер для надежности еще и перекрыл собою проход. — К телу лишний раз никто не подходит, чтобы не уничтожить важные улики, а также чтобы не нарушать окоченение. Желательно на него даже не дышать, поскольку можно привнести на поверхность свои потожировые следы. Ты хочешь попасть в подозреваемые из-за того, что на теле найдут твою ДНК?

Бен не хотел. Он уселся, где показали, безрадостно подперев голову руками — с откидного сиденья плоскость с телом оказалась выше уровня глаз. Катлер похвалил себя за сообразительность.

Плевать он хотел на богатенькую родню Бена вместе с мачехой и прочими опекунами, рано мальчишке видеть смерть настолько близко. Пусть лучше жалуется, что его обделили. Хотя что-то внутри подсказывало, что если Бен так и посчитает, то жаловаться все равно не побежит.

— Динамический осмотр тела. — Катлер вернулся к столу и постарался скопировать манеру речи Гелбрейта. — Производится на месте происшествия после статического осмотра и холофиксации. У нас сложные условия, положение тела сделало невозможным его осмотр в месте обнаружения, поэтому проводим его в первом пригодном для этого месте. Я буду говорить все, что увижу и сочту важным, а ты запоминай.

Под этой маркой от Бена удалось добиться полной неподвижности, включая остановившийся в пространстве взгляд.

— Первые три пункта в осмотре общие и формальные, четвертый — приблизительное время смерти, в нашем случае это от шести до десяти часов назад, пятый, обязательный, — состояние зрачков, роговицы, слизистой глаза и естественных отверстий, доступных для наружного осмотра. Если тело в одежде, то — глаза, уши и рот. В штаны к нему лезут уже судмедэксперты, оперативных работников это не касается.

Бен кивнул — услышал.

Катлер раздвинул веки Веллера и заглянул под верхнее, потом под нижнее. То, что он увидел, правильно называлось субконъюнктивальными экхимозами, но для ждущего комментариев Бена он использовал сочетание «лопнувшие сосуды», посчитав, что так мальчику будет понятнее. Лопнувшие сосуды были в обоих глазах, сверху и снизу глазного яблока. В ушах Веллера ничего не нашлось, Катлер поправил маску и вооружился шпателем, чтобы заглянуть в рот. Там он встретил неожиданное препятствие в виде отека слизистой и корня языка, да такого, что перекрывал горло начисто. Зубы у Веллера присутствовали в полном составе.

Шестым пунктом по плану осмотра шли физические недостатки и особые приметы, тут сказать было нечего, никаких татуировок или рубцов не наблюдалось, и дальше Катлер перешел к седьмому пункту — осмотру кистей рук на предмет наличия повреждений и других особенностей.

Руки Веллера были самыми обычными, без следов борьбы, никаких тебе зажатых в пальцах клоков чужих волос, ниток одежды под ногтями или частиц сцарапанной в последнем предсмертном порыве краски. Колец он тоже не носил. На костяшке указательного пальца правой руки был порез около пяти миллиметров в длину. Катлер запаял кисти рук Веллера в вакуумные пакеты — потом эксперты посмотрят. Шея и доступная для обозрения часть груди интереса для описания не представляли — не было следов какого-либо насилия: кровоподтеков, ссадин или ран. Растоптанные кроссовки на ногах покойника Катлер тоже заварил в пакеты.

Собственно, все, что нужно было сделать с телом по протоколу, он сделал. Вышло не очень эффектно, и для того, чтобы Бен не слишком расстраивался и, ладно, чего греха таить, чтобы осмотр не показался ему поверхностным, о чем он может ненароком где-нибудь сболтнуть, Катлер вызвал анализирующую иглу. Ее не было в знакомой ему комплектации лабораторной машины, но принцип действия Катлер знал и взял кровь на примеси и посторонние вещества. Через минуту электронный голос озвучил результаты — алкоголя и наркотических веществ в крови Веллера не обнаружено.

От звука Бен вздрогнул и вытянул шею.

— Это все?

— Да. — Катлер снова закрыл тело пленкой и нагнулся за ремнями, упавшими на пол. — Он не был отравлен, не был пьян, когда упал в овраг, и не находился под воздействием наркотиков. Эксперты дадут более точное заключение о причине смерти только завтра.

— А ты как считаешь? Если без заключения, просто для себя?

— Для себя? — Катлер задумался. — Отек гортани и лопнувшие сосуды глаз наводят на мысль, что он задыхался перед смертью, но смертельная асфиксия внешне обычно отражается более обширными кровоизлияниями в слизистые глаз и рта, иногда в шею, и даже на груди оставляет следы. Умер он не от удушья. Видимых следов насилия нет, вряд ли его убили. Но это и не бамбук. Что-то изнутри случилось, может быть, тромб оторвался или сердце остановилось. Он упал в овраг и умер, лежал там, пока бамбук сквозь него не пророс. Кресцент — быстрорастущий.

Бен молчал, и Катлер, стянув перчатки, бросил их в утилизатор.

— Не так интересно, как в кино, — сказал он мальчику. — Но зато как в жизни. Такая она и есть, наша полицейская работа. И знаешь, что я тебе скажу? Это неплохо. Чем меньше криминальных смертей, тем лучше мы работаем, понимаешь?

— Да. Это хорошо для статистики.

— А твоя версия? — Катлеру пришло в голову немного подсластить пилюлю игрой, прежде чем отвезти странного ребенка домой. — Обещаю, что завтра, как только получим заключение, я тебе сразу скажу — угадал ты или нет. Как с химерой, помнишь?

— У нас в классе есть один парень, такой же рыжий, — сказал Бен, поднимаясь, но не двигаясь с места. — Так вот он — аллергик.

— По-твоему, это — аллергия? — Катлер оглянулся на стол, попутно вспоминая, что признаки аллергической реакции — слабость, кожный зуд, стридор — развиваются в организме в первые пятнадцать минут, а при посмертном вскрытии, особенно если прошло несколько часов, данные часто неспецифичны.

— Смертельная анафилактическая реакция, — уточнил Бен. И неожиданно продолжил безэмоциональным речитативом: — Остановка сердца может вызываться прекращением дыхания, прямым действием химических медиаторов анафилаксии на сердце или шоком. Восемь процентов случаев смертельной анафилактической реакции имеют отек гортани, пятьдесят два процента — отек глотки у тех, кто умер сразу.

Слова и цифры были до оскомины знакомыми.

— Ты что, читал учебник судебной медицины?

— Все учебники полицейской Академии. — Бен уставился на него без улыбки.

Катлер, сдавший судебную медицину только с третьей попытки, похолодел, если это можно было сделать в рефрижераторе. Гения ему только не хватало. Во сколько лет Моцарт написал свои первые симфонии? Где-то как раз в возрасте Бена...

— Тебе там все понятно?

— Нет, — неохотно признался Бен. — Но это пока.

Можно было выдыхать. Но и без гения услышанное все равно оставалось удивительным. Когда Белройз упоминал о самостоятельной подготовке ребенка, Катлер подумал, что тот пачкает всем домашним руки краской, снимая отпечатки пальцев, ползает с лупой по лестницам, может быть, даже уговорил сводить себя в тир с настоящим оружием. Теперь отчасти стало понятно беспокойство родни: в возрасте Бена стихи с табуретки читают, а не учебники судебно-медицинской экспертизы. За последнее опекунов могут и привлечь, как за ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего.

— Зато честно, — похвалил он ответ. — Твоя версия очень неплохая и тоже имеет право на существование. Наличие аллергической реакции проверяется анализом триптазы через полчаса от начала реакции, пиковая концентрация в крови через три часа, период полураспада два часа. Для следствия важнее то, что триптаза определяется даже посмертно. Вот только вряд ли такой анализ можно сделать прямо здесь.

— Можно, — уверенно отозвался Бен. — Я просил, чтобы в лабораторное меню входили все исследования из списка к учебнику, триптаза там точно была.

— Где просил? — не понял Катлер.

— Там, где машину делали.

Катлер сдержал улыбку. Ну, не фея-крестная, но что-то в этом роде.

— Позвонил и попросил? — уточнил он на всякий случай. — А куда именно позвонил? Где делают корпуса машин или электронику?

— Производителю, — судя по интонации, Бен посчитал вопрос глупым. — И послал ему учебник. А он отправил это исполнителям.

— То есть согласился?

— Конечно.

— Действительно. — Катлер представил стоимость такой машины, превышающую рамки годового бюджета полицейского участка раза в три-четыре. — Почему бы ему не согласиться? Давай попробуем.

Лабораторное меню здесь было на голосовом управлении, для удобства, когда руки заняты или в перчатках. Голос тоже распознавался любой, если произносил названия исследований правильно.

— Телу на столе провести анализ на триптазу, — громко сказал Катлер, думая, чем утешать ребенка, когда выяснится, что его обманули. — Сообщить о результатах.

Против ожидания стол ожил, игла выскользнула из держателя и нырнула под пленку, панель замигала цифровыми показателями.

— Исследование начато, — доложил электронный комментатор.

Бен сложил губы трубочкой. Катлер вытер ладони о край термопледа, сунув замерзшие руки под мышки — холод пробрался уже и под отражающую поверхность, которая грела, только если человек двигается. Он больше ничему не удивлялся.

Если аллергия подтвердится, чем она могла быть вызвана? Насекомых в Ботаническом саду нет, как нет их на всем Аяксе, один из плюсов искусственного небесного тела. Химикат? Где он его взял? В лаборатории? Нет, Нелли бы засекла его там. С собой принес? Допустим. Купил в магазине или сам сделал. И поперся к оврагу, чтобы там… что? Суицид? Обряд какой-то провести? Вредительство? Следов нет. Да и глупо как-то: заросли непролазные, темнеет рано. Суицид можно и дома осуществить, со всеми удобствами и с прямой трансляцией виновнику, если таковой имеется. Скорее уж просто сорвал какое-то ядовитое растение в саду, пока болтался по дорожкам. На территории много кустов с ягодами, мог сорвать одну и бездумно положить в рот. Хотя какой нормальный человек будет есть незнакомые ягоды? Ему тридцать шесть, возраст, в котором уже все знают про собственное здоровье и риски. Слабоумным не был, раз права получил. Сам бамбук не аллергенен. Рядом с телом не нашли ничего, кроме водительской карточки. В карманах пусто.

Электронный голос снова подал признаки жизни.

— В образце обнаружено превышение концентрации триптазы.

— Отклонение от нормы?

— Более сорока нанограмм на миллилитр от нормального значения менее одиннадцати нанограмм на миллилитр, — голос был равнодушен к судьбе усопшего.

— Возможные причины отклонения?

— Мастоцитоз; острый миелобластный лейкоз; миелодиспластические синдромы; гиперэозинофильный синдром; аллергия…

— Достаточно. — Катлер потер глаза, которые, оказывается, тоже умеют мерзнуть, и взглянул на Бена — нос красный, пора вынимать ребенка из холодильника. — Да, твоя правда, аллергия в том числе. Но чтобы точно поставить диагноз анафилактического шока, нужна либо история аллергии, либо…

— Свидетели коллапса и смерти после попадания аллергена в кровь, — опять отбарабанил Бен по учебнику и неожиданно чихнул.

Катлер взял его за локоть и потащил за собой на улицу. После проклятого рефрижератора тут показалось даже тепло. Бен скинул капюшон с головы и уставился на него умоляющими глазами.

— Джон, если он умер не в полночь, а шесть или восемь часов назад, у нас есть свидетель коллапса!

— Если она свидетель, должна была вызвать скорую.

— Но не вызвала.

Катлер закусил губу. Если видела и не вызвала, то это заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению вследствие своей беспомощности. Полно делинквентов, которые любят животных, но ненавидят людей. А здесь и кошки нет, только растения. И про тропинку солгала.

Бен смотрел на него выжидательно, а Катлер думал еще и о том, что если она видела начало приступа, то эти странные пять часов попросту дожидалась смерти Веллера. Возможно, для того чтобы забрать то, что его убило. Они были знакомы? Он мог искать встречи наедине, а она либо не хотела, либо притворно согласилась, зная о его особенности и взяв с собой аллерген. Потому и овраг — место не туристическое, посторонних нет. И следов насилия тоже. Что же она делает сейчас? Ждет, пока они уедут? Или есть какой-то третий выход из сада, и она уже взяла билет на Мумбаи и несется в транспортном тоннеле к стартовой площадке ближайшего борта?

Пад принял звонок от Алисы.

— Нелли Полоз направляется в вашу сторону, — зевая, доложила она. — Встретишь? Или мне ее придержать?

— Встречу, — сказал Катлер, в глубине души радуясь, что объявлять Нелли в розыск не придется. — А ты иди в машину.

Нелли Полоз в длинном плаще выскользнула из калитки и сделала несколько шагов по тротуару. Катлер торопливо скинул с себя термоплед, вместе с падом сунул в руки Бену, подтолкнул мальчика в направлении салона, а сам догнал Нелли и перекрыл ей дорогу.

— На два слова, мэм.

Нелли остановилась, поправила сумку на плече и снова убрала прядь, которой не было.

— Слушаю вас.

Катлер знал, что очень многое зависит от правильно выбранной тональности разговора со свидетелем, но здесь он интуитивно отступил от этого правила и сказал:

— Это я вас слушаю. Я без пада и запись разговора не веду, он останется между нами. Потом, если потребуется, найдете себе адвоката и с ним построите нужную линию защиты, а сейчас я просто хочу понять. Вы же видели начало приступа?

Она снова обхватила себя руками и вскинула голову, точно собралась все отрицать, но почему-то передумала.

— Да. Видела. Но вы вряд ли поймете меня.

— Я очень постараюсь.

— Для этого вам нужно было бы родиться женщиной.

Катлер промолчал. Нелли прошла к забору и присела на край основания спиной к острым прутьям. Над ее головой нависла гроздь каких-то соцветий с пальмы, в тени лицо Нелли только угадывалось.

— Он подошел ко мне после работы, когда я возилась с диффенбахией, — просто сказала она. — Человек, которого я первый раз в жизни видела. Остановился рядом и начал говорить скабрезности и прочий бред, который я не стала бы слушать, будь мы в другом месте. Но в роще никого нет, а мужчина, даже любой, сильнее среднестатистической женщины, и я растерялась. Равные права и возможности не ограждают нас от… — Она запнулась, но продолжила: — Мужской низости.

— Он делал вам непристойные предложения? — осторожно уточнил Катлер.

— Да. — Она сняла с волос упавший из соцветия сверху прозрачный лист. — В полной уверенности, что я их приму. Почему-то так решил. Не хотел замечать, что я не отвечаю и игнорирую его. Правильнее было убежать, но я не могла бросить растения, там оставалось совсем немного, я боялась, что он их сломает или растопчет от злости. Торопилась. Он стоял рядом, лица толком не видел, ну и, наверное, решил, что раз я не ухожу, то прислушиваюсь. И продолжил в том же духе. А когда я закончила, взял меня за руку. Я была в перчатках, перчатка осталась у него в руке. Сбежала дальше в овраг, оглянулась, чтобы понять, преследует он меня или нет, но он не бежал. Точнее, он сделал несколько шагов за мной, а потом споткнулся о корень или пенек от стебля, упал и покатился вниз. Лежал на спине и хрипел, держась за горло. Не скрою, первой мыслью было вызвать скорую, но потом я подумала…

Она подняла глаза, выглядевшие на лице темными провалами.

— Его спасут — и это повторится с кем-нибудь еще. Несмотря на всю цивилизацию и прошедшие века. Как бы я ни любила свои растения, листья, которые больны, мы удаляем без жалости. Чтобы спасти растение в целом. Он и был таким листом, гнилым. И я… ничего не сделала. Добежала до лаборатории, заперла дверь, пошла в душ и стояла под водой. Вода все смывает. Я думала, пусть кто-то другой его найдет там и поможет. Не я.

— Сколько времени вы провели в душе?

Она поставила на колени сумку, словно преграду между собой и тем, о чем ее заставлял вспоминать Катлер.

— Долго. Может быть, час.

— Что сделали потом?

— Все время думала о том, что случилось. В каком-то смысле мне просто повезло, что он сразу не перешел к делу, охрана в эту часть парка не заходит, крик никто не услышит из-за шума воды. Женщин приучают искать вину прежде всего в себе — чем спровоцировала, чем дала понять, что можно и так. Иногда даже суд становится на сторону преступника, судьи тоже мужчины. Когда я об этом думала, то приходила к выводу, что поступила правильно. А потом вспомнила про перчатку. Если ее забрать, можно никому не говорить о том, что случилось, даже вам. Но для этого нужно было вернуться.

— И вы вернулись за перчаткой?

— Да. Не нашла ее наверху, пришлось спуститься.

— Сколько времени примерно было?

— Около восьми или половины девятого вечера, солары встали на отключение, но еще светили. В темноте я бы уже ничего не нашла.

— Вы сразу поняли, что он мертв?

— Да. Вернулась в лабораторию и уничтожила перчатку, бросила ее в утилизатор для латекса. Мы обычно туда их бросаем.

— Почему ждали до полуночи, прежде чем позвонить? Если он уже был мертв к тому времени?

— К полуночи завершается полив. — Нелли встала. — Я боялась, что оставила следы в овраге, когда спускалась, хотела, чтобы их смыло.

Катлер вспомнил рыхлую жирную землю и кивнул. Пожалуй, следы там остались бы.

— Чем мог быть вызван приступ, не знаете? Он что-то ел или выпил перед тем, как подойти к вам? Во время разговора?

— Я не видела.

— В руках у вас ничего не было? Может быть, химикаты?

— Только газонная лопатка. Полипластовая.

Нелли бездумно скручивала ремешок сумки в петли и кольца. По ее позе Катлер понял, что она ждет его решения. Правильным было бы отправить ее в машину и отвезти в участок писать показания, но он медлил. Факт домогательства не установлен, следов насилия нет, ее слова тоже к делу не пришьешь, если она не повторит их на суде. А судьи действительно мужчины.

— Далеко живете?

— В том доме, — она показала на другую сторону улицы. — Рядом с работой, мне удобно.

— Идите домой, — приказал он. — Никуда не уезжайте. Я дам вам знать, чем все закончится.

Нелли кивнула, поднялась и, не прощаясь, направилась в указанную сторону. Катлер уселся на то же место, где она только что сидела, намереваясь следить за тем, как она войдет в подъезд. Несколько прозрачных листьев спланировали ему на голову. Он стряхнул их, развернулся, чтобы понять, куда переместиться — вправо или влево, и наткнулся взглядом на Бена, стоявшего с той стороны ограды.

— Это как называется? — строго спросил он.

— Засада. — Бен без тени смущения протиснулся сквозь прутья на сторону Катлера. — Тебе мог понадобиться свидетель.

— Дети не могут свидетельствовать в силу возраста.

— Смотря какие. Я могу.

— Что ты собрался свидетельствовать?

— Он напал на нее! — простодушно сказал Бен.

— На это рассказ и рассчитан, — огрызнулся Катлер, не желая открывать ребенку неприятную тайну, что множество подобных историй от обделенных мужским вниманием дам на поверку оказываются мифом. — Сказанное требуется чем-то доказать. Каким боком Веллер мог вообще узнать о ее существовании, если она его впервые видела? Почему именно она?

— Нам нужен его психологический портрет и круг общения.

Бен сунул ему в руку пад и с готовностью уселся рядом, точно собрался ждать, пока Катлер этот самый портрет с кругом составит в четыре часа утра.

Больше, чем опросы свидетелей, Катлер ненавидел психологические портреты. Из чего его составлять, если о Веллере ничего не известно? Обычно кучу людей опросишь, прежде чем поймешь, что за человек был покойник.

Вспомнив о том, что дело попадет наверх и нужно хотя бы изобразить попытку, Катлер выудил из галереи снимков портрет с водительских прав Веллера и задал поиск по картинке. На второй или третьей странице выпала знакомая физиономия. Профиль в социальной сети был открытым.

В качестве источника информации о человеке социальные сети не стоили ничего, практически всегда личность в сети и личность в реальности различались как день и ночь, но вот запросы на порносайты иногда неплохо проясняли дело. Катлер развернул подборку видеоинтересов Веллера и неожиданно наткнулся на слово «девственница». Слово повторялось много раз, комбинации с девственницами на пиктограммах упоминались самые разные, от некоторых он покраснел и поспешно спрятал пад в карман от глаз Бена, смотревшего через его руку в экран. Но тот, конечно, уже увидел.

— Элементарно, Ватсон! А теперь вспомни, как она сама себя назвала?

— Видимо, кто-то еще так о ней говорил, а Веллер услышал, — задумчиво сказал Катлер. — Это спустило курок навязчивой идеи. Местность располагала.

Тридцать шесть лет, неудачник, пивное пузо. Такому девственницы светят только в случае попадания в Вальхаллу, или где там обещано похожее посмертие? Хотя Веллеру уже поздно рассчитывать на воинскую славу, он будет забыт Одином, как никчемный человек, не сделавший ничего достойного. Гнилой лист.

— А тебе рано такие вещи обсуждать, мистер Холмс, — запоздало спохватился он. — Если нечем заняться, думай над тем, что вызвало аллергию, раз уж все слышал. Иначе эксперты у нас потом все лавры заберут.

С проходной позвонил Грег, уставший торчать возле дверей, Катлер велел ему тоже возвращаться — вчетвером отвезут тело в морг и могут быть свободны. Себе он такого позволить не мог, нужно ехать в участок писать протокол, но сначала придется доставить домой Бена.

Группа выслушала мнение Катлера о вариантах причины смерти Веллера без каких-либо эмоций. Джерри отдал ему ключи от патрульной машины: до полицейского морга от сада было рукой подать, дежурство закончится раньше. На прощанье Алиса сунула Катлеру в руки пакет с пирожками и соус к ним.

— Боюсь второй раз предлагать без адвоката, — громко сказала она, многозначительно оглянувшись на Бена. — Ты уж сам накорми ребенка, будь добр.

Катлер заметил, что Бен покраснел.

В теплой машине они разделили подарок поровну, но соус оказался слишком острым, и Катлер забрал его у Бена. Термос Грег увез, а холодильника с напитками в обычной патрульной машине не было, пришлось жевать всухомятку. Пирожки, впрочем, оказались действительно вкусными.

— Кроме диффенбахии больше ничто на роль аллергена там не подходит, смотри, что про нее пишут, — сказал Бен, поднося к лицу Катлера пад, чтобы тот убедился, что он опять не выдумал: — «В 1707 году шотландско-ирландский ботаник Ханс Слоан так описал действие растения: “Если проткнуть ствол растения ножом и дотронуться до него языком, становится очень больно. Протоки слюнных желез опухают так, что человек уже не может говорить”». Почти наш случай.

— Это было открытием в восемнадцатом веке старой Земли, — напомнил Катлер. — А сейчас каждый младенец знает, что диффенбахия ядовита, что крокодилы могут отгрызть ногу, а если выпить из баночки с надписью «яд», то рано или поздно почувствуешь легкое недомогание.

— Это не все. — Бен прикончил второе по счету творение Алисы и с набитым ртом устроился на сиденье с ногами. — Вот еще цитата: «Врач из Саксонии Константин Геринг исследовал действие диффенбахии на себе, натирая кожу листьями и соком растения. Если большие количества диффенбахии делают человека бесплодным, то малые количества должны повышать мужскую силу, заключил Геринг на основании этих экспериментов и рекомендовал сок растения в качестве средства для потенции». Коррелирует с идеей фикс Веллера? Увидел диффенбахию и решил подстраховаться.

Катлер поморщился.

— Послушай, полицейский Моцарт, перестань читать то, что тебе не полагается по возрасту. Мне не хватало только статьи за твое растление.

Бен поискал салфетку и, не найдя ее, вытер руки о штаны.

— Сайт без возрастного ценза.

— Надеюсь, суд примет это во внимание. Где твой дом?

— Нет, серьезно. — Бен пропустил его вопрос мимо ушей. — Мог Веллер пренебречь неприятными эффектами ради нужных?

Катлер задумался. Судя по тому, что он видел в профиле Веллера, образованным тот не был, но не настолько же.

— Это довольно глупо — жевать горчайшее растение ради эффекта, который дают нехитрые таблетки из ближайшей аптеки. И к тридцати шести годам Веллер наверняка знал про себя, что аллергик. Так что вряд ли.

Бен в задумчивости закусил зубами костяшку пальца.

— Ну так что? — спросил у него Катлер, забирая пад. — Куда тебя везти?

— Никуда, — рассеянно отозвался Бен. — За мной приедут.

— Куда приедут?

— Куда захочу. Например, сюда.

Катлер развернулся к нему с водительского сиденья.

— Что значит сюда? — возмутился он. — Если у тебя нет пада, как твои родственники узнают, где ты находишься?

Бен показал значок на своей майке.

— Нужно нажать эту кнопку, она подаст сигнал с координатами. Очень просто.

— Нажимай. А я посмотрю.

— Но мы же еще не определились с аллергеном.

— Пока за тобой едут, определимся. — Катлер протянул руку, нашел на значке выпуклость и нажал ее пальцем, но ничего не произошло. — Или просто признайся, что забыл пад дома, а теперь не хочешь туда возвращаться, потому что отец с мачехой уже психуют.

Бен вынырнул из рассеянности.

— У меня нет мачехи, — сказал он.

Пришла очередь удивиться Катлеру. Он был уверен, что состав семьи Бена определил правильно. Спросить ни о чем не успел, рядом с патрульной машиной остановилась другая, напоминающая лимузин — длинная, черная, бесшумная, с непроницаемыми снаружи стеклами. Машина издала короткий гудок.

Бен с досадой подал руку в проем между спинками сидений.

— Ладно, про аллерген я еще подумаю и позвоню тебе завтра. Если заключение уже будет, ты мне про него не говори, я хочу сам. Было здорово.

Катлер удержал детскую ладонь в своей.

— Это за тобой?

— Да.

Они вышли наружу одновременно, Катлер отодвинул Бена и заглянул внутрь машины. Человек за рулем удивленно посмотрел на него, но при виде Бена поспешил выйти, чтобы открыть ему дверь и поздороваться. А вот по имени мальчика не назвал, как можно было бы ожидать от семейного служащего.

— Ты знаешь этого человека? — спросил Катлер у Бена, кивнув на водителя. — Видел его раньше?

— Нет.

— И садишься к нему в машину ночью, один, без сопровождения взрослых?

— Джон, мне незачем его знать, он просто приехал на мой вызов.

— А ну-ка выходи, — приказал Катлер, стаскивая Бена с сиденья. — Я пока еще полицейский. Могу тебе многое рассказать о том, что бывает с детьми, севшими в машину к незнакомцу. А вы, сэр, передайте, что ребенка я отдам только его отцу.

— Джон, моего отца нет на Аяксе! — запротестовал Бен. — До него четыре дня пути, он при всем желании меня не заберет.

Все это уже стало напоминать какую-то головоломку или шараду. Полно опекунов, а оказывается — нет никого. Мачехи нет, отца нет…

— Кто из родственников у тебя живет на Аяксе?

— Только дед.

— Вот пусть дед и приезжает, — раздражение все-таки проявилось в голосе, Бен даже немного притих.

Водитель в униформе странно посмотрел на него, но по-прежнему не сказал ни слова и ничем не проявил недовольства. Не то был немой, не то инструкции не позволяли обсуждать нанимателя.

Они опять вернулись в патрульную машину. Длинное тело лимузина скользнуло в сторону, но не уехало, а осталось стоять у обочины, словно ожидая, что Катлер еще передумает.

Пад разорвало звонком от Белройза.

— Офицер, вы в своем уме?! — сдавленно рявкнул тот. — Немедленно передайте ребенка тому, кто за ним приехал. Вы меня слышите? Немедленно.

— Сэр, мальчик этого человека не знает, — ответил Катлер.

— Я вам ручаюсь за него. Отпустите ребенка и прекратите балаган.

— Не могу, сэр. Вы же знаете инструкции. Я передам ребенка только его законному опекуну по предъявлении документов или в случае, если мальчик будет знать его в лицо. Либо отвезу домой, но для этого мне нужен его домашний адрес.

Белройз вместо адреса издал густое яростное сопение.

— Послушайте, Джон, все прекрасно, вы замечательный полицейский, но в данном случае инструкцией можно пренебречь. Вы меня понимаете? Слышали, что я сказал? И это не просьба, офицер, это приказ. Если вам еще актуально оставаться офицером полиции. Не валяйте дурака.

— Извините. — Катлер отключил прием.

Пад снова заверещал, но на этот раз Катлер не стал принимать звонок. Уволит так уволит.

Бен следил за ним с непонятным выражением лица, Катлер потрепал его по голове. Беспризорник из лимузина. Никому не нужен. Болтается где-то ребенок ночью с полицейским патрулем по трупам — да и ладно, лишь бы под ногами не крутился. Курьера прислали, как за вещью. А каникулы кончатся, опять в интернат сдадут, может, отдарятся каким-нибудь самокатом, или что там у богатых принято дарить детям. Квадрофлипы?

— Ты что, правда меня не отдашь? — вдруг спросил Бен. — Будешь сидеть со мной в машине до утра?

— Не буду. У меня дома диван есть второй. Молоко в холодильнике было. Спать тебя положу и поеду в участок протокол писать. Только дверь без меня никому не открывай. Понятно?

Бен кивнул.

Водитель лимузина, признав безнадежность дальнейшего ожидания, отъехал от обочины и растворился в конце улицы. Катлер вытащил маленькую подушку для шеи, которую Грег использовал, если приходилось долго дежурить в машине, заставил Бена лечь — ночь не спал, ехать далеко.

Белройз больше не звонил, родственники мальчика тоже не торопились с ним связаться, хотя координаты в участке были. Бутылка с соусом для пирожков перекатилась по полу под ногами, он подобрал ее и засунул в карман на спинке сиденья. Через час начнут работать солары, люди потянутся на работу, его дежурство заканчивается в восемь утра, а протокол ещё не написан. Сколько нужно времени деду мальчика, чтобы проснуться, одеться, взять такси и лично приехать за внуком? С учетом больной спины, ноги, или что там бывает у стариков?

— Есть! — Бен рывком сел и отбросил подушку в сторону. — Понял.

— Что именно? — Катлер обернулся к нему.

— Как аллерген попал в кровь. — От света фонарей глаза Бена горели зеленым. — Нелли была в перчатках, потому что несла подрезанную диффенбахию и знала, что ее сок ядовит. Перчатки были испачканы, а у него на руке порез.

— Сок диффенбахии в открытой ране жжется, мистер Холмс, — резонно напомнил Катлер. — Попади он в организм через порез, там было бы первичное воспаление, а он чистый. И даже если так, что он — терпел и ждал, пока аллерген всосется в кровь? Вытер бы чем-нибудь.

— В этом же все и дело! — Бен подпрыгнул на сиденье. — Элементарно, Ватсон! Не понимаешь?

— Нет.

— Дай руку, — потребовал Бен.

Катлер, немного посомневавшись, просунул ладонь в пространство между спинками сидений. Бен вытащил бутылку соуса из сетки и плюхнул сгусток из носика ему на указательный палец. Видимо, рассчитывал, что острый соус будет жечься, но там было не так много халапеньо, чтобы имитировать диффенбахию. По крайней мере, Бен выглядел разочарованным.

— Следственный эксперимент закончен? — спросил Катлер, сочувствуя его неудаче.

— Да.

Чтобы жижа не капнула на обивку кресла, Катлер машинально слизнул кляксу языком. Бен коршуном налетел на него и прижал его кисть ко рту в том положении, в котором она оказалась. Размазанный по губам соус уже не показался безобидным, они начали гореть, и до залившегося слюной как соседский сенбернар Катлера дошло, что мальчик хотел сказать.

Порез маленький, Веллер мог его не заметить, а когда взялся за перчатку Нелли, сок попал в рану и начал жечь. Рука правая, палец указательный. А сок прозрачный. Он не понял и решил, что порезался только что, рефлекторно сунул палец в рот и помусолил языком. Вот откуда отек гортани и чистая рана на руке.

— Черт, — с завистью сказал он Бену. — Я, пожалуй, повторюсь — после школы подумай о полицейской Академии. И пусть меня увольняют.

Бен откинулся на подушку и закрыл глаза. Лицо его выражало полнейшее довольство жизнью. Катлер потянулся к ключам, но в эту минуту отрезок улицы, где стоял автомобиль, опять осветился. На этот раз не фарами, а мощными прожекторами — тяжелые военные транспортники перекрыли улицу в обе стороны. Под их силовой щит попала и патрульная машина.

— Ого, — прошептал Катлер. — Мы что, в зоне какой-то операции?

Пространство по центру щита пошло волнами, проявляя контур черного аппарата, отдаленно напоминающего межпространственный катер. Кто может рассекать по столице на варпе без каких-либо опознавательных знаков и при этом не быть превращенным в набор молекул системами ПВО?

Может быть, какие-то учения, а он не знает? Аргумент выглядел слабовато, об учениях обычно полицию предупреждают. Он хотел приказать Бену лечь на пол на всякий случай, но двери уже распахнули снаружи.

— Полиция Аякса! — сдержанно сказал Катлер, показывая в слепящий луч прожектора свою карту. — Что происходит?

Ему не ответили.

Межпространственный катер поднял крыло, и под купол спустился человек, чей портрет последние тридцать лет украшал все государственные учреждения, включая кабинет Белройза, и которого Катлер видел вживую только однажды, когда стоял в оцеплении главной площади на праздновании Дня Колониста.

Генерал Шепард.

Катлер непроизвольно хотел отдать честь, вспомнил, что все еще сидит в машине и к тому же одет не по форме, вышел и остался стоять. Генерал рассматривал его тяжелым и ничего не выражающим взглядом в полном молчании, пока Бен не дернул Катлера за рукав:

— Дед приехал. Ему показать документы?

— Не надо, — ответил Катлер, плохо представляя, как он обратится с подобной идеей к главе государства.

— До свиданья, офицер, — Бен сказал это громко и руку подал очень официально. — Мне понравилось работать с вами. Вы хороший следователь, надеюсь, руководство вас ценит.

Если у Катлера и были какие-то сомнения в родстве Бена с генералом, то после этих слов их не осталось.

— Спасибо, мистер Шепард.

Генерал дождался Бена у катера, задал ему какой-то вопрос, выслушал ответ и поднялся вместе с ним по трапу, придерживая мальчика рукой за плечо. Катер задраился и растворился в воздухе, распространив вокруг себя озоновую волну. Военные сняли щит и оцепление, погрузились в машины и покинули улицу так же молниеносно, как появились.

Катлер вернулся за руль и прижался затылком к подголовнику.

Никогда раньше он не слышал о внуке генерала Шепарда. О его рождении не писали газеты, он не появлялся на государственных праздниках рядом с отцом, полковником Николасом Шепардом, не сидел в семейной ложе на шоу-премьерах, как дети других известных фамилий. Что-то подсказывало, что и в сети о нем ничего нет. Видимо, эту тайну охраняли как государственную. А тут мало того, что заставили выдать, так еще и подняли генерала ночью с постели, чтобы тот лично приехал к обычному полицейскому. Красота.

Но каким бы мрачным сейчас не рисовалось собственное будущее, за мальчишку стало немного спокойнее — одному родственнику Бен точно не безразличен.

* * *

Утреннее выражение недовольства на лице Белройза ясно давало понять — с главной задачей его офицер не справился, и это основная проблема, остальные подробности дела второстепенны и неинтересны. Но Катлер все равно заставил его выслушать себя.

— Ну, видела она начало приступа — и что? — брюзгливо спросил Белройз, раскручивая карандаш до состояния пропеллера. — Поставьте себя на место ее адвоката, офицер, ненужные вопросы сразу отпадут. Вы даже их встречу не докажете, если она не повторит свой рассказ на суде. А если повторит, пострадавший что, был знаком с ней ранее? Нет, не был, не писал ей, не звонил, не общался в сети и общих знакомых не имел, это установлено. Откуда ей вообще знать, что это был аллергический приступ, а не приход наркомана?

— Жертва часто знакомится с преступником только на месте преступления, — возразил Катлер.

— И кто же у нас жертва, просветите меня? — Белройз уперся обеими руками в стол.

Катлер промолчал.

— Веллер пришел туда сам? — Карандаш обвиняюще завис в воздухе. — Сам, билеты приобретались им лично. Грязную руку в рот сунул сам? Сам, это доказано частицами его слюны в порезе. Насилие к нему применялось? Нет.

— А если…

— А если вам нравится выглядеть глупо, то лично я вам препятствовать не могу, но когда адвокаты вместе с ордой феминисток начнут вас на тряпки рвать после вашей правдивой истории, палец о палец не ударю! Знаете почему? Потому что они будут правы. Только до этого я вас уволю, не имею ни малейшего желания выглядеть глупо вместе с вами! — Карандаш ударил в стакан, как снаряд. — Вы и без того…

Его речь прервал телефонный звонок. Услышав собеседника, Белройз изменился в лице и даже привстал с кресла.

— Да, сэр. Непременно, сегодня же.

Положив трубку, Белройз велел Катлеру через час собрать всех свободных сотрудников в общей комнате и самому тоже быть обязательно.

— А остальным неплохо было бы брать с него пример. И в подходе к протоколам осмотра трупа, и в составлении рапортов по делу, и еще в такой вещи, как точное следование инструкциям. Да, да, представьте себе, есть такое слово — инструкция. Для многих давно забытое — и напрасно.

Присутствующие заерзали, боясь, что Белройз перейдет на личности, но лейтенант был в хорошем настроении, поэтому просто ткнул пальцем в направлении пробковой доски, где висела копия протокола, составленного Катлером по делу Веллера. Ее перед собранием притащил Влад, и они с Алисой пришпилили ее на цветные кнопки.

— Рекомендую изучить, как это делается, на примере трупа в Ботаническом саду. Лично я не припомню у нас случая, чтобы подобное дело закрылось менее чем через сутки после того, как было открыто. Лассер, вам туда стоит подойти в первую очередь.

— Так не было же состава преступления! — оправдался Лассер. — Несчастный случай! Катлер-то тут при чем?

— При том, что офицер Джон Катлер определил это на этапе осмотра тела, чем облегчил задачу экспертам, которым осталось только подтвердить наличие сока растения в ротовой полости трупа. Все! Пять минут времени! Если бы все так работали, не было бы надобности в привлечении специалистов, которые стоят немалых денег. А чтобы до каждого лучше дошло, что я имею в виду, сэкономленные в данном конкретном случае средства будут выданы Катлеру в качестве премии.

Он демонстративно сделал паузу. Аплодисменты были довольно жидкими, хотя собрание проходило в рабочее время и выражать одобрение словам руководства полагалось активнее, но Белройз удовлетворенным жестом приказал всем разойтись по местам.

Катлер был в заднем ряду и после речи начальства постарался ускользнуть одним из первых. В основном чтобы не слушать нытье Лассера, но еще и для того, чтобы потратить те невеликие деньги, которые по прихоти Белройза попали к нему на карту. Он не хотел лично встречаться с Нелли Полоз, но, чтобы сдержать обещание, придумал отправить ей цветы. Белые гладиолусы были на странице доставки, он позвонил и попросил воткнуть в середину бамбуковый стебель, посчитав, что сотрудник Ботанического института такое послание непременно поймет.