Согласно рецепту (гет)

Не оглашай могильный холм слезами горя.

Я тысяча ветров, что веют на просторе.

Ты думаешь — я сплю в сырой землице?

Там нет меня. Я россыпь рос в пшенице,

Я солнца свет на свежих гранях льда,

Я тихий дождь грибного сентября.

Ты пробуждаешься в спокойствии утра —

Я стаей птиц приветствую тебя,

Летя по кругу к самым небесам.

Тебе звездой сияю по ночам.

Не стой же у могилы, громко плача.

Меня там нет. Смерть выглядит иначе.

Клэр Харнер

1 апреля 1999 года

Она переписывала поздравление четыре раза. Все утро мерила шагами свой небольшой рабочий кабинет и заставляла себя написать хотя бы пару слов. Но вот уже четвертый обрывок пергамента с досадой отправлен в корзину, которая с мрачным удовольствием тут же начала пережевывать бумагу. Эбби опустила разгоряченный лоб на сложенные на столешнице руки и задала себе тревоживший ее вопрос: «Что на моем месте сделал бы Джордж?»

Уж точно не стал бы трусить, как ты.

Я не трушу.

Неужели? Почти год не написать ни строчки своему другу и брату твоего парня, не навестить ни разу его семью — это как называется?

Сегодня я обязательно напишу. Но не знаю… Что бы написал Джордж?

Правду, конечно. Все, что у него действительно на душе. Это же Джордж Уизли.

А если на душе только нескончаемая тоска и не желающая покидать боль? Это нужно — и можно — облечь в слова?

Эбби снова взяла перо. Стало, наконец, понятно, что она не сможет сделать вид, будто сегодня день рождения только у него — Фреда. Не сможет обойтись без грустных строк.

Дорогой Фред! Неугомонный Фред! Никогда-не-унывающий и всегда-знающий-как-поднять-настроение Фред!

Моя мама не устает повторять: каждый справляется по-своему. Я слышу это от нее по многим поводам, но, хотя я с ней согласна, мне все время хочется спросить в ответ — как найти это «по-своему»?

Желаю, чтобы у тебя не возникало такого вопроса. Желаю, чтобы ты по-прежнему умел находить верные пути и выходы, даже если кажется, что ты заблудился. Даже если рядом нет больше верного плеча Джорджа... Он бы сейчас состроил умильную гримасу, увидев, в какой слезливый контекст я вставила его имя. Пусть так. Я желаю тебе, Фредерик Гидеон Уизли, справляться со всем, что выпало и еще выпадет в качестве препятствий и испытаний. Справляться с фирменной лучезарной улыбкой, с неподражаемым юмором и неугасимой верой в лучшее! И конечно — пусть «Всевозможные Волшебные Вредилки» процветают и дальше! Уверена, что ты скоро как следует возьмешься за восстановление магазина.

Крепко обнимаю тебя!

С днем рождения!

P.S. Надеюсь, ты вытерпишь высокопарность поздравления отличницы Пуффендуя.

Перечитывать не стала: вряд ли можно найти единственно верные слова в такой день, который все равно будет опечален воспоминаниями. Взяла с подоконника приготовленный заранее прямоугольный сверток с подарком и уже хотела прикрепить письмо. Но потом вдруг снова вернулась к короткому посланию и вывела в конце неверной рукой:

P.P.S. Прости. Я так и не встретилась с тобой и не навестила вас всех, как обещала. Не смогла найти сил.

Подарок Эбби отправила со своей Сагиттой — ушастой совой, которую специально для этого взяла сегодня на работу. Тесный кабинет Сагитте был не по нраву, поэтому она с явной радостью покинула четыре стены, выпорхнув в приотворенное окно. Эбби застыла на миг, глядя на одну из оживленных улиц Лондона, гомонящую внизу. Девушка прислушалась к себе и поняла, что камень с души так и не упал, хотя одно важное дело она все-таки выполнила.

Как сделать так, чтобы пропало это сладко-терзающее ощущение: она обернется и увидит вальяжно рассевшегося в кресле для клиентов Джорджа Уизли, улыбающегося так, как может только он, с насмешливо приподнятой бровью?

Стук в дверь заставил Эбби вздрогнуть. В кабинет просунулась голова секретаря ее начальника.

— Мисс Латимер, доброе утро. Мистер Кройден просит вас срочно зайти. С материалами по Самопроизвольноисчезающему собранию сочинений Николаса Фламеля, — выпалил он скороговоркой.

— Спасибо, Райли. Уже иду.

Эбби сделала вид, что перебирает какие-то бумаги на столе. Когда голова секретаря исчезла за дверью, девушка тяжело оперлась на столешницу и на секунду прикрыла глаза.

Всего лишь еще один день…

Из ящика стола Эбби достала давно приготовленные для мистера Кройдена материалы и уже полностью собранная, натянутая, как струна желающей сорваться на плач скрипки, вышла из кабинета, бросив напоследок взгляд на пустое кресло.

* * *

В этот четверг Эбби постаралась как следует загрузить себя работой, вызываясь добыть информацию по каким угодно делам или встретиться с самым строптивым клиентом. Среди клиентов «Арканума»* — организации, занимающейся охраной, сокрытием, транспортировкой, а также поиском особо ценных для волшебников магических предметов — таковых хватало. После окончания школы вот уже почти два года (с перерывом в несколько месяцев) Эбби работала в этой организации, деятельность которой проходила под патронажем Министерства Магии. Начинала волшебница с должности простого секретаря, а с недавнего времени стала помощником мистера Кройдена, одного из глав «Арканума», и еще ни разу не дала повода усомниться в своем трудолюбии и исполнительности. Вникать в чужие тайны, разбираться в хитросплетениях завещаний, придумывать способы укрытия различных артефактов — это то, что было нужно девушке, с завидным упорством убегающей от своей жизни.

В конце рабочего дня Эбби вышла на заполненную до краев ветром улицу и поглубже вдохнула прохладный весенний воздух. Она уже знала, что не откликнется на заботливое приглашение матери поужинать сегодня вместе с ней и отцом. Амелия Латимер прекрасно помнила, какой сегодня день, и всего лишь хотела отвлечь дочь от печальных мыслей.

Эбби оглянулась на четырехэтажный особняк, в котором расположился «Арканум», невидимый для глаз маглов, а потом быстро проследовала вниз по улице. Свернув за угол, в безлюдный переулок, волшебница трансгрессировала.

У ворот сельского кладбища близ Оттери-Сент-Кэчпоул ветер задувал еще сильнее. Эбби поспешила пройти на утопающую в тишине территорию. На самом кладбище, защищенном каменной оградой и пышными хвойными деревьями, было не так ветрено. Но девушка не думала приводить в порядок растрепавшиеся светлые волосы. Она зябко куталась в темно-синее пальто, быстро шла по узким тропинкам, будто боясь, что передумает в последний момент.

А потом остановилась перед скромной серой могильной плитой с надписью «Джордж Фабиан Уизли. 1 апреля 1978 — 2 мая 1998». Рядом с плитой был посажен белый клен. На деревце, весной и осенью радующем глаз яркой красно-желтой листвой, еще и почки не прорезались, а тонкие ветви уже пестрели множеством лент и даже обрывками пергамента с теплыми словами-воспоминаниями.

В таком печальном месте этот клен, расцвеченный разными людьми, был похож на жизнерадостный росчерк.

Неуместный. И необходимый.

Эбби наблюдала, как ветер играл с разноцветными полосками ткани. Больше всего она страшилась того, что почувствует, оказавшись перед его могилой почти год спустя. Она не была здесь с похорон. Девушка ожидала, что горе в своей неотвратимости снова будет грозиться раздавить ее, как это было в тот самый день, когда его навсегда опустили в землю. Но сейчас, перед этим молчаливым камнем, Эбби стояла в недоумении и не могла отделаться от странного чувства обмана. Злого розыгрыша. И слезы так и не хотели проливаться.

Она потеряла счет времени. Просто замерла статуей над именем Джорджа, пытаясь прогнать злость (Не должно здесь быть этого имени!), темноту и пустоту.

Эбби скорее ощутила, чем услышала чье-то присутствие по левую руку от себя. Она еле сдержалась, чтобы инстинктивно не схватиться за волшебную палочку в кармане пальто. А повернув голову, увидела идущую по дорожке между могил высокую фигуру. Ярко-рыжая копна волос. Фред, не сводя глаз с застывшей на месте Эбби, медленно приближался, засунув руки в карманы коричневой куртки с поднятым от ветра воротником. Фред стал, кажется, еще выше. А на губах не играла привычная улыбка.

— Странное чувство, правда? — он кивнул на могильную плиту, останавливаясь в нескольких шагах от девушки. — Стоишь и понимаешь, что здесь его точно нет.

— Да. Глупая ошибка, — ответила девушка после недолгого молчания.

Фред озвучил ее мысли: нелепо было искать здесь того, кого они знали и любили. Здесь не было ни его заразительного смеха, ни хитрого взгляда, ни привычных шуточек в стиле близнецов Уизли…

— Тогда какого соплохвоста вы оба здесь делаете?!... Это должна быть реплика Джорджа.

Эбби удивленно посмотрела на Фреда. Парень улыбался, но его голубых глаз это улыбка не затронула. Волшебница поняла, что ужасно рада видеть Фреда, несмотря на то, что так старательно его избегала и что испытывала теперь жгучее чувство вины.

— Привет, Фред.

Она улыбнулась так же грустно и первая шагнула к нему, поднявшись на носочках и крепко обняв друга.

— А я уж думал, что придется довольствоваться только бумажными объятиями, — посетовал Фред, обнимая в ответ. — Привет, Латимер.

Прежде чем отстраниться, Эбби на миг дольше, чем нужно, задержала взгляд на лице Уизли, всматриваясь в такие родные черты. В сердце кольнуло.

— Я думала, что ты с семьей будешь здесь утром.

— Я еще не был сегодня в «Норе». Много работы в магазине.

У Эбби промелькнула мысль, что это, вероятно, была та самая работа, которой и она нагружала себя весь день, стараясь не думать о могиле Джорджа.

— Но я бы хотел получить еще несколько порций объятий в день рождения, поэтому к маме с папой обязательно загляну.

Девушка кивнула. Отошла от ненавистной серой плиты.

— Я оставлю тебя… с ним…

Эбби уже сделала несколько шагов по кладбищенской дорожке, как Фред произнес:

— Только не вздумай сразу трансгрессировать. Если не хочешь, чтобы я погнался за тобой в Лондон.

Волшебница дожидалась за каменной оградой кладбища. Отсюда было рукой подать и до «Норы» и до дома семьи Эбби. Уизли, Латимеры, Диггори и Лавгуды — четыре семьи волшебников, соседствующие на этой земле уже много лет. Из-за такого близкого соседства, которое Эбби считала раньше очень удачным, она и постаралась поскорее съехать от родителей.

Через четверть часа из ворот кладбища вышел и Фред. По выражению его лица невозможно было догадаться, какими были эти минуты возле могилы брата. Солнце уже садилось за горизонт. Вокруг не было ни души.

— Кстати, отличный подарок. Навевает светлые воспоминания. Спасибо, Латимер.

— Пожалуйста, Уизли.

— Не называй меня Уизли.

— Не называй меня Латимер. Мы уже сотню раз это проходили.

Фред горько усмехнулся.

— А письмо получилось ужасное, — вдруг выдал он.

— Вот спасибо!

— Просто отвратительное письмо. В нем совсем нет тебя. Только строчки, за которыми ты спряталась. Единственное, что в этом письме настоящее — второй постскриптум. Я не понимаю…

— Чего не понимаешь? — В Эбби внезапно проснулось едкое раздражение, странно смешавшееся с чувством вины. — Чего ты не понимаешь, если мы и сейчас — оба — продолжаем прятаться за словами. Этот нелепый разговор…

Эбби на секунду отвернулась, провела рукой по лицу, будто пытаясь снять все напускное, которое невероятно надоело ей самой. Фред же запустил в досаде руку в волосы. Их диалог действительно напоминал безвкусную игру актеров, дурно выучивших свои роли.

— Да, дурацкое письмо, — наконец согласилась Эбби. — Я все утро выстраивала его как речь в голове, но ничего лучше не родилось. Но я должна была сегодня написать тебе.

— Вовсе не должна.

— Что ты хочешь сказать?

— Что тебе не нужно себя мучить, если писать не хочется. Теперь, когда Джорджа больше нет…

Фред намеренно не закончил фразу и с какой-то странной смесью вызова и горечи смотрел на ошеломленную Эбигейл.

— Если Джорджа больше нет, то нам надо перестать быть друзьями? Ты об этом?

Девушке почему-то едва хватило дыхания для того, чтобы проговорить эту фразу, которую она читала в язвительном молчании Фреда.

— Или перестать притворяться друзьями.

Оказывается, слова могли обжигать не хуже адского пламени.

— Я никогда не притворялась, Фред. Ты несешь откровенную чушь! Или специально хочешь сделать побольней? Как будто нашей боли недостаточно…

— Так ты все-таки хочешь поговорить о нашей боли? — ухватился за слова Фред, делая шаг вперед; теперь выражение лица волшебника показалось Эбби почти злым. — Ты вдруг вспомнила об этой общей боли. Хотя у тебя неплохо получилось исчезнуть почти на год.

Девушка застыла на месте, будто окаменев, и не могла поднять взгляд. Что можно было ответить на эти справедливые упреки?

— Я приходил к тебе, помнишь?

Конечно, она помнила.

Она заперлась в своем небольшом доме на окраине деревушки Лавенхем, не желая признавать, что жизнь идет дальше. Она сбежала в Саффолк, в старый дом своего деда, когда поняла, что готова кидаться в глухой злобе на каждого члена семьи, который пытался искренне поддержать ее. Приступы злости сменялись потоками слез. Эбби не знала, что делать с поселившейся в ней тоской.

День и ночь проходили в попытках объяснить себе, почему все случилось именно так, как случилось.

В попытках собрать себя заново из кусков.

Эбби до сих пор боялась представлять, какую боль причиняла своим близким. Она смогла впустить к себе только младшего брата — Арона. А Фреда впустить не смогла. Поняв, что Эбби не собирается выходить на связь, он трансгрессировал к ее дому и упорно не желал уходить, пока девушка ему не откроет, сняв все защитные заклятия. А она сидела на полу рядом с дверью, давилась слезами, слушала и не слышала Фреда, который злился, барабанил в дверь, затем что-то спокойно и безжизненно говорил… А потом, облокотившись о дверь с той стороны, беззвучно плакал.

У него тоже больше не было сил.

Эбби не открыла.

Поэтому поводов для злости было предостаточно. Возможно, семья Уизли как-то объяснила себе поведение той, которая стала им почти родной, потому что обмениваться письмами (Эбби отправляла одно послание на всех) по праздникам они не перестали. Латимеры-старшие и Уизли, будучи соседями, по-прежнему навещали изредка друг друга. Но сама Эбигейл себя не простила, потому что прекрасно знала, что поступала малодушно.

А теперь она стояла перед своим лучшим другом, братом человека, в которого была влюблена, и готова была провалиться сквозь землю. Одним «прости» в постскриптуме вряд ли можно было обойтись.

— Помню. Я очень рада, что тот день уже прошел. И надеюсь, что той Эбигейл больше нет.

Волшебница проговорила это спокойно, взвешивая каждое слово. На самом деле ей больше всего на свете хотелось взять Фреда за руку и хотя бы попытаться подарить ему ту поддержку, которую может подарить друг. А еще лучше — наконец рассказать ему о своей боли и почувствовать в ответ его израненные мысли. Если только душу можно рассказать.

Но вместо этого — выверенные слова.

— Знаешь, ту Латимер, которая не могла найти сил открыть мне дверь, я понимал больше, чем сегодняшнюю. — Снова повисло неловкое молчание. — Но я все равно, как ни странно, рад тебя видеть.

Мосты нужно было наводить заново.

— Значит, не все потеряно, — осторожно произнесла девушка. — Я не хочу больше прятаться и никому причинять боль тоже не хочу.

Эбби и Фред вымученно, но все-таки улыбнулись друг другу, понимая, что сейчас надо расходиться в разные стороны. Главное — хрупкое перемирие было установлено.

Фред снова утопил руки в карманах куртки, повернулся к заходящему солнцу, а потом через плечо сказал подруге, напомнив ей ту полушутливую манеру общения, которая была принята между ними в Хогвартсе:

— Я хотел вечером написать тебе — передать просьбу Ма. Нашу просьбу. В субботу в «Норе» у нас небольшой семейный сбор-ужин. Ты приглашена. Приходи, Латимер.

После этих слов Эбби не удержалась и, несмело приблизившись к Фреду, на миг коснулась его руки, прислонилась лбом к его плечу и быстро отстранилась.

— Я приду. Спасибо.

Будто боясь, что он может передумать, волшебница сделала несколько шагов назад и трансгрессировала.

Фред еще стоял на месте некоторое время, вслушиваясь в шелест ветра над головой, а потом едва слышно произнес: «Пора домой, Джорджи». И направился по проселочной дороге, через деревню — к «Норе». На руке он все еще чувствовал почти невесомое прикосновение Эбигейл.

*Arcanum (лат.) — тайна, секрет.