Человек, который унёс Гарри из чулана (джен)

— Только не Гарри, пожалуйста, не надо!

— Отойди прочь, глупая девчонка. Прочь!

— Пожалуйста, только не Гарри… Убейте лучше меня, меня…

— В последний раз предупреждаю…

— Пожалуйста, только не Гарри, пощадите… Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю всё что угодно…

— Отойди… Отойди, девчонка…

Отчаянно кричала и плакала мама, стоя спиной к Гарри, повернувшись лицом к высокому страшному мужчине, который зачем-то рвался к малышу. Но его не пускала мама, раскинув руки и загораживая собой сына, она упорно запрещала незнакомцу подходить к ребёнку. Тот бесился и рычал, сыпал ругательствами и сердито требовал отойти и не мешать. Он мог бы просто отшвырнуть её с дороги, однако счел благоразумным покончить со всей семейкой разом… Доведенный до бешенства настойчивостью матери, чужак поднял руку, нацелил палочку ей в лицо и яростно взревел:

— А-а-авада Кедавра! — И захохотал, жестоко, страшно.

Мама упала с жутким, каким-то неживым стуком, как деревянное полено, брошенное возле камина. Гарри, охваченный ужасом, стоял, крепко вцепившись ручонками в бортик кроватки, и смотрел на мужчину, начиная понимать, что это очень плохой дядя, ведь он ударил маму. Сморщив личико, Гарри собрался заплакать — зажмурился и открыл ротик — и потому не видел, как бледно-зеленая молния полетела в него. Но свет, яркий, оглушительно-зеленый, всё же проник сквозь плотно зажмуренные веки вместе с болью, пронзившей лобик. Сознание померкло, но в ушах ещё долго стоял громкий безумный хохот.

Неизвестно сколько пролежав без сознания, Гарри очнулся от сильного холода. С трудом разлепив глаза, он сел и испуганно вздрогнул, увидев над головой черно-алмазное небо. Потолка и части стен в комнате не было, и в неё свободно вдувался холодный ветер и заглядывала такая же холодная, равнодушная луна. Маму и плохого дядю завалило обвалившейся стеной, и всё, что видел Гарри, это горы битого кирпича и куски штукатурки. И ребристые обломки шифера — крыша провалилась вовнутрь, и её остро-огрызенный край топорщился совсем рядом с кроваткой. Но Гарри был слишком мал, чтобы понимать, как это на самом деле страшно — видеть так близко от себя бетонное перекрытие. Это просто чудо какое-то, что кроватку с ребёнком не раздавило рухнувшей крышей. Наверное, именно про таких младенцев говорят, что они родились в рубашке.

Но счастливчиком Гарри себя не ощущал, ему было холодно, голодно и одиноко. Куда-то пропала мама, сгинул бесследно любимый папа, болел и кровоточил лоб и ломило руки от новорожденного ноябрьского мороза. Из-под кроватки вылезла толстая крыса, бросив на Гарри быстрый взгляд, она превратилась в человека, смутно знакомого, но уже почти позабытого. Покопавшись в одной из куч битого кирпича, толстячок отрыл из завала зажатую в безжизненной руке палочку, забрал её и, бросив на Гарри ещё один мимолетный взгляд, трансгрессировал прочь.

А Гарри снова остался один, на сей раз с отрытой из завала рукой мертвеца. Она, эта рука, зловеще синела в холодном свете луны и нагоняла безотчетный ужас. Стало так страшно… Но малыш, ограниченный со всех сторон четырьмя стенками кроватки, никуда не мог сбежать. Всё, что он мог, это забиться в угол как можно дальше и беспомощно заплакать, глядя на мертвенно-белую конечность. Бледные тонкие пальцы были скрючены наподобие когтей и, казалось, угрожали малышу, словно вот-вот шевельнутся, подползут к Гарри и… что-нибудь сделают.

Продолжая рыдать, Гарри осмотрелся в поисках лазейки, от отчаяния даже попытался пролезть меж прутьев, но не преуспел, не научился он ещё вылезать из кроватки. Да и кроватка не располагала к такому умению — её борта были высокими, вровень со спинками, и практически в полный рост самого Гарри. Он не смог бы даже при самом сильном желании, при всей своей активности, подтянуться и перевалиться наружу…

Скользя мимо камней, к Гарри прошла кошка, просквозив меж прутьев кроватки, подобралась поближе к мальчику и озабоченно обнюхала личико. Кошка была теплая, живая, и Гарри почти с облегчением обнял её. Плакать стало легче, теперь он был не один — с ним находилась и согревала своим теплом домашняя любимица.

С улицы вдруг донесся какой-то звук, и Гарри, вмиг перестав плакать, настороженно прислушался. Звук усилился и приблизился: кто-то очень большой пробирался в комнату через завалы. Папа? Дядя Сириус? В душе маленького мальчика на какой-то миг вспыхнула и разгорелась надежда на то, что это всё сейчас закончится, к нему придет папа и заберет на руки. На крепкие и надежные руки.

Но косматый бородатый гигант, появившийся в комнате, был не папой, а кем-то совсем чужим. Не успел ребёнок забояться, как великан тут же развеял его страхи, заговорив добро и хорошо:

— А вот и Гарри! Ой, натерпелся, бедненький! Иди сюда, мой маленький, папочка Хагрид о тебе позаботится…

Услышав свое имя, Гарри успокоился — этот большой дядя его знает, а значит, не обидит — и доверчиво потянулся к рукам гиганта. Кошка, к сожалению, испугалась вторжения и убежала, юркнув куда-то в темноту. Завернув малыша в одеяло, Хагрид для надежности засунул его за пазуху и поспешно покинул разрушенный дом — вдали мигали огни полицейских машин. Хагрид с ребёнком успел пройти квартала два, когда с неба их догнал мотоцикл. Снизился он впереди, преградив дорогу. Вид у Сириуса Блэка был странный — взлохмаченный, дерганный. С дикими глазами. Голос его дрожал.

— Мерлин, они же все погибли! Не понимаю, как? И кто?

— Ну, знамо дело, кто, — попытался утешить Блэка Хагрид. — Лорд энтот, неназываемый…

Гарри завозился-захныкал за пазухой, просясь наружу. Блэк его услышал, присмотрелся к бугорку на груди Хагрида, опознал ребёнка и включился на отца, проговорил взволнованно:

— Куда ты несешь моего крестника, Хагрид? Отдай его мне! Я о нём позабочусь! Я крестный Гарри, отдай мне его!

— Ну дык… Дамблдор же велел немедля доставить младенца ему, — забормотал Хагрид. Блэк начал спорить, страстно доказывая и упрашивая.

— Пожалуйста, прошу, отдай мне Гарри! У меня больше никого не осталось!

— Не могу! Дамблдор велел четко и прямо: найти Гарри и доставить к нему! — и желая отвлечь обеспокоенного родственника, Хагрид отстегнул от пояса объемистую флягу. — На-ка, глотни горяченького…

— Ну раз Дамблдор… — вроде как уступил Блэк, отхлебнул из фляги, помолчал, о чем-то задумавшись. Забормотал раздумчиво, приходя в себя от глоточка горячительного: — Люпин не способен на это, он слишком правильный, да и тихоня, а вот Пит… Питера-то почему на месте не оказалось?.. Он же не мог?.. Или мог… Секундочку, у меня же нюх, как я сразу-то не сообразил?! — встрепенувшись, Сириус всунул в руки Хагриду флягу и рукоятку руля своего мотоцикла. — Держи, он мне больше не нужен. Если моя догадка верна… — не договорив, Блэк трансгрессировал.

С каким-то восхищением Хагрид уставился на одолженный ему мотоцикл, погладил руль, повесил на пояс фляжку, заглянул к себе за пазуху, посмотрел в зеленые глазки малыша и радостно сообщил ему:

— А знаешь что, Гарри? Подождет Дамблдор! Тем более, что с мотоциклом нам посподручнее будет. Так что сначала мы с тобой заглянем в Барри, к самому лучшему целителю. Не будь я Хагрид, да! Сейчас у нас утро воскресенья первого ноября, денёк туды, денёк сюды, до вторника, глядишь, да обернемся. Да, мой хороший?..

Продолжая бормотать, добрый великан аккуратненько запахнул куртку, колданул зонтиком по мотику, недуром увеличивая его, подогнал по размеру мотоциклетный шлем, натянул на голову, оседлал машину и газанул, с ревом ввинчиваясь в чернильное небо. Пара часов полета, и вот желанный Хагриду дом Гиппократа Сметвика. С ревом приземлившись во дворе, великан слез с мотоцикла, снял шлем и вынул Гарри из-за пазухи. Дверь дома раскрылась, и на пороге вырос дюжий целитель, озадаченно глядя на визитеров.

— Хагрид? Это ты, что ли?

Хагрид деланно оглянулся вокруг себя и ответил встречным вопросом:

— А ты другого такого, как я, видишь?

Сметвик рассмеялся и пошире раскрыл дверь.

— А что случилось, Хагрид?

— Непредвиденные обстоятельства. Поттеры погибли, а ребёнок ранен, рана кровоточит, и я не рискнул везти его в таком состоянии к Дамблдору…

— Давай сюда, — протянул руки встревоженный Сметвик.

— Не пойму, что за рана? — озадачился целитель пару минут спустя после углубленного изучения пореза. — Какой такой магией так ребёнка поранили?

— А что там такое? — Хагрид опасливо вытянул шею. Целитель нацелил на лоб ребёнку свою палочку и произвел какое-то заклинание, отчего над головой малыша вспыхнула полусфера со значками, которые были понятны только врачу.

— Глазам не верю! — воскликнул он. — Ребёнок отразил лбом Аваду!

— Быть не может! — ахнул Хагрид, в полном шоке глядя на удивительного младенца.

— Но так оно и есть, — страстно подтвердил Сметвик. — Остаточный след магии об этом как раз и говорит: в малыша кинули Аваду, но она его не убила, отскочила, как… как каштан от пенька!!!

— Ой… — Хагрид поморщился и потер в ухе, ощущая сильный диссонанс от потрясенного вопля Сметвика.

— Вот знать бы ещё, как эту бяку отсюда выковырять, — озабоченно забормотал целитель, внимательно читая значки и пристально всматриваясь в рану.

— Бяку? — насторожился Хагрид.

— Да. Не нравится мне это, м-мм, образование… — бормотнул врач, наколдовывая на лоб ещё что-то. И вытянулся лицом, получив результат. — Да иди ты!.. — растерянно выдал он.

— Что случилось? — заволновался Хагрид, ломая ручищи.

— Говорит, что это можно убрать ещё одной Авадой или укусом василиска… Хагрид, — захлопал глазами на великана врач, — заклинания же с ума не сходят? Так почему же оно убеждает убить ребёнка?

— А его… А его точно надо убирать? — с отчаянием спросил Хагрид. Сметвик снова просканировал малыша и с облегчением помотал головой.

— Немедленного вмешательства оно не требует, здоровью ребёнка не угрожает, сам Гарри здоров и крепок. Но лучше бы обследовать его в Мунго, полностью.

— Э… а до вторника успеем? Дамблдор его ждет…

— Успеем, Хагрид. Ты можешь пока у меня посидеть, а я быстренько в Мунго и назад.

И целитель скоренько слинял в камин, пока Хагрид обдумывал ответ. Чтобы ребёнок не испугался, Сметвик прикрыл ладонью личико Гарри, оберегая его глаза и нос от пепла и сажи. Перемещение-вращение закончилось, целитель снял руку с лица ребёнка и вышел из портального камина больницы. Гарри удивленно заозирался — никогда он ещё не бывал в таком странном необычном месте: повсюду яркая плитка, люди в канареечно-желтых мантиях, светящиеся сферы под потолком… Но Сметвик считал иначе.

— Что, Гарри, узнаешь? Здесь тебя проносили в тот день, когда тебя с мамой выписали из родильного отделения, — и он ласково улыбнулся. Чмокнул малыша в пухлую щечку — не удержался! — и понес в смотровую, на ходу посылая сигналы Чрезвычайной Ситуации всем своим коллегам. Те, получив нежданное ЧС, тут же перекладывали-оставляли дела, срочные и не очень, и со всех ног неслись по зову.

Ну а пока Гарри обследуют всем консилиумом, мы с вами ненадолго заглянем к разрушенному особняку Поттеров, где тем временем рассвело. Прохладный утренний туман заволок притихшую улицу. На втором этаже молочная пелена чуточку развеялась, и можно было разглядеть предметы мебели и горы битого кирпича. Видно было и кошку, одиноко съежившуюся в детской кроватке. Этой ночью она осиротела, оставшись на свете совсем одна. Убили Лили и Джеймса, забрали куда-то маленького Гарри… Кошкино горе, к счастью, было услышано — в комнате появился невысокий грациозный человечек с пышной каштановой шевелюрой. Обозрев разрушения, он остановил взгляд на кошке, жалостливо всплеснул в ладоши и патетично воскликнул:

— Ах ты бедненькая! Сиротинушка! Иди ко мне… — взяв кошку, пришелец заглянул ей в глаза. И напружинился весь, узрев в памяти кошки весьма ценные воспоминания: убита молодая семья, крохотный ребёнок остался сиротой. Разумеется, эта информация стала очень важной! Проследив воспоминания кошки до конца и увидев Хагрида, гость заинтересованно прищурился. Хм, стоит понаблюдать за судьбой этого ребёнка… А пока позаботимся о кошечке.

Человечек исчез вместе с кошкой, и мы с вами можем вернуться к Гарри. Его как раз осмотрели профессионалы, светила магической медицины, и теперь дружно обсуждали возникшую проблему. Гарри сидел на столе, вертел головенкой и силился сообразить, к чему отнести непонятные слова, звучащие над его головой: к ругательным или похвальным? Услышав очередное невнятное словосочетание, что-то вроде «косоерассечениелобнойдоли», решил, что ругательное, и заревел. Так, на всякий случай.

— Блин, ну вы думайте, где и о чем говорите! — возмутился Сметвик, срочно забирая Гарри со стола. — И резать его я вам не дам! Вы чего?! Ополоумели? Ребёнку и так досталось, а тут вы ещё со своими скальпелями!

В общем, как ни торопился Гиппократ, Гарри он сумел выцарапать только после того, как сами целители сдались, так и не придумав, каким способом удалить из головы ребёнка темное образование. А к тому времени настал уже вторник, и следовало поторопиться, чтобы отдать малыша Хагриду. Рубеуса тем временем достала серебряная кошка, Патронус Минервы. Раз за разом она появлялась перед великаном и донимала его вопросами: «где да где он и Гарри?», бедняга мычал и отмахивался, развеивал кошку и рычал, когда та снова возникала перед ним. Поглазев на это противостояние, Сметвик сжалился.

— Да скажи уже ей, куда ты Гарри отнесешь. Она ж не отстанет…

Вздохнув, Хагрид на очередное явление минервиной кошки нехотя буркнул:

— Скоро буду в Литтл Уингинге, на улице Тисовой, дом четвертый.

— Скоро? — Сметвик скорчил скорбную мосю. — Сегодня ночью ты там будешь.

— Подождет! — виновато огрызнулся Хагрид и переключил внимание Гиппократа на малыша. — С Гарри что-то сделали?

— Ничего, — развел руками Гиппократ. — Только с тем и согласились, что порез оставлен отразившейся Авадой. Обычно-то она не отражается ничем, а тут, вон, отразили её чем-то… Вот и оставила она след на лбу малыша. Загадка, в общем. А убрать ту фигню, что во лбу засела, можно только с помощью яда василиска и повторной Авады, но ты же понимаешь, что на это никто не пойдет?

— Понимаю, — удрученно вздохнул Хагрид и засобирался. — Ладно, давай мне Гарри, пора нам.

От городка Барри, что в Уэльсе, до Суррея путь лежал прямо, так что часть пути, а вернее, светлое время суток Хагрид ехал по дорогам, делая коротенькие, но частые остановки, потому что Гарри периодически просил то покушать, то попить, а иногда требовал горшок. И лишь с наступлением сумерек Хагрид осмелился поднять мотоцикл в воздух. Где-то над Бристолем Гарри сморило, и он сладко заснул, умотанный вконец странными днями.

Дамблдор посмотрел на часы, крайне интересные часы, надо сказать, у них было двенадцать стрелок, но не было цифр — вместо цифр там были маленькие планеты, при этом они не стояли на месте, а безостановочно вращались по кругу. Одна из планеток вдруг увеличилась и переползла в центр «циферблата», говоря о том, что данный объект приближается и вот-вот прибудет.

— Хагрид задерживается, — сообщил глубокомысленно Дамблдор, сам при этом прекрасно зная, где и зачем задержался добрый великан. Но к транспорту он, тем не менее, был не готов.

— Ну наконец-то, Хагрид! — в голосе прозвучала смесь облегчения и кроткого удивления. — А где ты взял этот мотоцикл?

— Да я его одолжил, профессор Дамблдор, — ответил гигант, осторожно слезая с машины. — У молодого Сириуса Блэка. А насчет ребёнка — я привез его, сэр.

— Всё прошло спокойно?

— Да не очень, сэр, от дома, считайте, камня на камне не осталось. Магглы это заметили, конечно, но я успел забрать ребёнка, прежде чем они туда нагрянули. Он заснул, когда мы летели над Бристолем.

* * *

Петунья ненавидела Гарри. Петунья боялась Гарри. Петунья желала избавиться от Гарри. Этот мальчик, запертый в чулане, постоянно действовал ей на нервы своим несмолкаемым плачем. Тем самым раздирая её на части. Материнский инстинкт толкал Петунью броситься к ребёнку, вытащить из кладовки и прижать к себе, чтобы успокоить, как и положено нормальной матери. Но в том-то и дело, что ребёнок был ненормальным, и об этом помнила её вторая часть, заставляющая стоять на месте, зажимать уши и морщиться.

Устав от плача, затихал Гарри, искренне недоумевая, почему к нему никто не подходит, когда он так настойчиво зовет? Мама бы подошла. Но нет мамы, исчезла она из жизни маленького Гарри. Так же, как и папа, и дядя Силя. Вместо них, веселых и любящих, появились злобная тётка, огромный, вечно орущий мужик и толстый, больно пинающийся Дадли.

Гарри не представлял, что его ожидает в будущем, он не думал об этом, он знал только то, что чувствовал сейчас — ему очень плохо. Дни шли за днями, перетекали в недели и месяцы, а лучше не становилось. Злобная тётка, зверски ругаясь, вытаскивала Гарри из чулана, грубо сдирала с него памперс и, кое-как отмыв, надевала другой, после чего всовывала ему в ручонки сухарь и зашвыривала обратно в чулан. Мальчик обычно бывал уже голоден, так что сразу начинал жадно мусолить и сосать сухой хлеб. А размочив слюнями, потихоньку ел, пытаясь не заплакать — у Дадли на столе целая тарелка каши…

Дядя на каждый гаррин писк грозно рявкал:

— А ну заткнись сейчас же, бесовское отродье!

Так что Гарри вскоре научился подавлять плач, чтобы не нарваться на гнев дяди. За всем этим с крайним недоумением уже который день наблюдал невидимый гость, приютивший у себя кошку Поттеров. И в один из дней не выдержал эдакого дурдома.

Петунья по обыкновению начала сыпать ругательствами, отмывая ненавистный зад опостылевшего племянника. Ведь сладкими пирожочками какал её родной и любимый Дадлик, и она точно не подписывалась подтирать чужие задницы! О, чтоб ты сгинул куда-нибудь, чертов засранец!..

Именно этот момент и счел самым удобным для себя невидимый наблюдатель, появившись из ниоткуда за спиной злобствующей женщины.

— Мне его забрать, дорогуша?

Услышав за собой чей-то голос и точно зная, что она дома одна с неумеющими говорить младенцами, Петунья страшно перепугалась. Заверещав, она резко развернулась, прикрываясь ребёнком, как щитом. Вторженец приподнял бровь, видя такое. Петунья же, увидев перед собой тоненького задохлика ниже себя ростом, моментально успокоилась, решив, что это «один из тех, ненормальных».

— А и забери! Хоть какая-то польза от вас!..

— Навсегда? — уточнил златокожий красавчик, скатывая с ладони пергамент.

— Что это? — Петунья завороженно смотрела на свиток, конец которого свесился аж до пола.

— Договорчик! — осклабился красавчик.