Человек, который унёс Гарри из чулана (джен)

Выйдя из дома с Гарри на руках, Румпель тут же развернулся к двери, чтобы малыш смог посмотреть, где он теперь живет. Перед глазами Гарри предстал невысокий замок, странный-престранный, словно выросший из земли. Он оказался неоднородным — камень, который служил основанием, был разным. Где-то гранитом, где-то мрамором, а где-то и базальтом. А внутри, сообщил Румпель, имеются малахит и яшма, служащие каминами и ваннами. Оконные и дверные проемы обрамлены деревом, как и внутренняя обшивка помещений. И да, Гарри, ты прав, дома тут не построенные, а растут сами, как деревья. Ведь деревья — это своего рода тоже дом для птиц, белок и насекомых.

Видя озадаченность Гарри, Румпель засмеялся и прижался лбом к макушке мальчика.

— Понимаю твоё недоумение, малыш… В твоем мире дома строятся из камней и кирпичей, но здесь домики растут, потому что мир волшебный, Гарри.

— Он слишком мал, чтобы понять это сейчас, — подошла и встала рядом Анна. — Пусть подрастет сперва. А потом ты ему всё расскажешь.

Румпель с тихой досадой уставился на неё, мол, чего встреваешь в наше счастье? Потом, не желая с ней ссориться, недовольно буркнул:

— Ладно, покажи, где и что тут выросло с моих радостей.

— А вон, — Анна поманила их за собой. — Дерево с горшочками…

Румпель длинно присвистнул, увидев престранное пузатое дерево, похожее на баобаб, но с пузырями на ветках. Пузыри были разные по размеру: большие, малые, средние. Некоторые, видимо, созрели, так как попадали на землю и раскололись на две неравные части, образовав таким образом емкость с крышкой. Внутри семян-горшочков была нежная мякоть, которую с восторгом пробовали первые дегустаторы — птички, слетевшиеся на манящий аромат. Румпель принюхался — пахло смесью миндального и овсяного молока, а по консистенции это походило на рассыпчатую пшеничную кашу, только манно-белого цвета. Птичкам она, однако, нравилась, они восторженно пищали и вовсю нахваливали новое растительное блюдо.

— Хм, весьма полезное растение, — глубокомысленно изрек Румпель. — Назовем его горшочковым орехом Поттера. Что ещё, Аннушка? — спросил он явно повеселевшим голосом.

Анна, не решаясь говорить, молча махнула рукой. Румпель с Гарри на руках прошел в указанном направлении к следующему дереву. На первый взгляд оно казалось обычным, но, присмотревшись, Румпель изумленно вытаращился — ветви дерева в точности повторяли оленьи рога, и на них некоторые пташки уже пробовали вить гнездышки. И надо сказать, у них отлично получалось: прутики и соломки вплетались в отростки не хуже, чем на обычные ветки, а ложбинки в развилках были так удобны, что пичуги прямо-таки лучились счастьем, выглядывая из проемов новых норок. Были на дереве и плоды, темно-бордовые, похожие на черешню.

— Хм, оленья вишня, — окрестил растение Румпель и перевел взгляд на лужок неподалеку. На нём тоже появилось кое-что новое — звездчатые цветочки, голубовато-зеленые, глубокого бархатистого оттенка, присущего анютиным глазкам. Подумав об этом, Румпель кивнул и довольно сообщил: — А их мы назовем гаррины глазки. Смотри, Гарри, это твои звездочки…

Анна кашлянула и покосилась на облака. Румпель спохватился:

— Ах да, звезды! Мы ещё ночное небо не видели, — и шепнул опасливо: — А что там? Новые созвездия?..

— М-мм, нет, — Анна покачала головой. — Нет, Хламушка. Открылся мост к другим мирам…

— Зачем?! — Румпель опешенно отвалил рот.

— Видимо, для того, чтобы твой Гарри имел возможность посетить другие миры. Он всё-таки волшебник, и наш мир вынужден подстраиваться под него. У Гарри же нет твоего умения перемещаться между мирами. Вот и…

— То есть, если Гарри вдруг не хватит нашего мира, он сможет удрать в гости к великанам или к разумным лошадям? Но это же опасно! Великаны же могут его не заметить и затоптать! — Румпель испуганно посмотрел на малыша и крепко прижал к себе.

— Ну, значит, будешь беречь мальчика пуще глаза, — пожала плечами Анна. — Или научишь его превращаться в великана.

Гарри слушал, глазел по сторонам и следил взглядом за пролетающими птичками и бабочками. Наконец ему надоело сидеть на руках, и он запросился на землю. Румпель отвлекся от разговора с Анной, выбрал полянку поцветистее и поставил мальчика в траву. К ребёнку тут же подошел Барри и подставил шею, чтобы Гарри было за что схватиться, что он и сделал, потеряв равновесие — ухватился за шерсть большого пса. Три месяца сидения в чулане, увы, затормозили его развитие, тётя Петунья не считала нужным водить Гарри по дому, чтобы он научился нормально ходить.

Румпель это понял и, взяв Гарри за ручки, начал осторожно водить его туда-сюда. Малыш обрадовался и деловито побегал во все стороны, таская «папу» то к одному цветочку, то к другому на самом дальнем конце поля. Бегать в полусогнутом положении, поспевая за шустренькими маленькими ножками, крайне утомительно даже для такого бессмертного существа, как Румпельштильцхен. Так что ничего удивительного не было в том, что он устал и свалился. Гарри, впрочем, не стал уползать от прилегшего в траву дяди, а тихо сидел рядом, смотрел на лютики-колокольчики и наслаждался тишиной и покоем. Слушал шорох трав, глазел на облака и туманные диски огромных планет, плывущих в вышине, никоим образом не удивляясь им, не понимал несмышленыш, насколько это странно — видеть в небе другие небесные тела помимо луны…

Видел Гарри и мост, ажурной высокой аркой выплывающий из туманной зыбкой дали. Он то появлялся, то таял в голубой дымке расстояния, его тонкие опоры и плетения перил дрожали и переливались в мареве пушистого лета. Да, в стране Румпеля царило лето, теплое-теплое, без намека на жару и духоту, просто мечта для жителей средней полосы Земли…

Вот так началась мирная и счастливая жизнь Гарри Поттера, мальчика из чулана, жизнь, полная неги и любви, которой окружили малыша любящие Румпель и Анна. Целыми днями Румпель занимался с Гарри разными развивающими играми, потом по мере того, как крепче и увереннее становился мальчик, начались подвижные игры. Бег, прыжки и прятки, шумная возня с веселыми собаками, которых было так много, что Гарри порой терялся среди них. Но собаки были мирные, ребёнка не обижали, да и как? Им такое даже в голову не приходило — обидеть младенца, напротив, любого за него порвут без раздумий, случись кому косо посмотреть на Гарри. Но таких идиотов, к счастью, не было.

Что больше всего понравилось Гарри в новой жизни, так это тихие вечера с Румпелем. Для них стало чем-то вроде традиции уединиться в маленькой каминной зале, Румпель усаживался за прялку, запускал её и начинал неспешно прясть и рассказывать сказку. Голос у него монотонный, ровный и мерный, как гудение его прялки. Бесконечно длинная тянется нить из белой кудели, наматываясь на веретено. Жужжит-кружит веретено: жур-жур-жур… И казалось — это не пряха рассказывал сказку, а сказка сама рождалась каким-то чудесным образом в неумолчном монотонном гудении быстро вертящегося колеса прялки, в жужжании проворного веретена… Слушал её Гарри очень внимательно, сидя на полу у ног Румпеля, положив руки на колено, и завороженно смотрел на бесконечное вращение колеса-штурвала. Прялка у Румпеля была знатная: большое деревянное колесо с фигурными рукоятками по ободу, похожее на старомодный корабельный штурвал, внизу — педаль, нажимая на которую, прядильщик приводил в движение весь нехитрый механизм.

Иногда место шерстяной кудели занимала свежая солома, душисто-пряная, желтая, она, ложась на мотовило и проходя сквозь пальцы, каким-то чудом превращалась в золотую нить, наматываясь на веретено. И снова Гарри ничему не удивлялся и не спрашивал, потому что сам видел, как это чудо происходит. Ведь кожа-то у Румпеля золотая, и он, начиная творить волшебство, превращал в золото то, что проходило через его руки. Так что, замерев, Гарри слушал сказку и также завороженно смотрел, как из-под кончиков пальцев Румпеля выходит крученая золотая нить, как она, сверкая колючими искорками, наматывается на веретено.

А что касается общения со сверстниками, то здесь, слава богу, тоже было всё в порядке. Детей в мире Изначальной магии хватало, правда, с той лишь разницей, что не было человеческих, а только магические. Но и такие малыши вполне годились для совместного времяпровождения. Играть можно и с кентаврёнком, и с волвёнком, а то, что ребёнок на четырех ногах или периодически перекидывается в смешного и милого щенка лайки… да как это играм-то может помешать?! Это ж, наоборот, здорово и круто! Миг, и каштановый мальчик с цыганскими глазами превращается в веселого бурого пёсика с премокрым любящим язычком. И любви при этом столько, что Гарри ослабевал уже через несколько минут после дружеской атаки и, обессилев, ни слова не мог выговорить от наскоков Никиты.

Да, русского вольгу звали Никита Велесов, равно как кентавра греческого происхождения кликали Троем. Просто не было в мире Румпеля национального различия, как некогда в древнем Вавилоне до божественного вмешательства и последующего раскола. Ну, сюда, похоже, ни один бог не пролез и не помешал народам сохранить единый язык, всеобщий мир и мировую дружбу. За порядком же не абы кто следил, а сам великий король Робин, общепризнанный и всеми любимый бог лесов и долин. Да-да, тот самый славный старина Пак из легенд старой Англии, Хранитель Истории и Времени.

История его неоднозначна с затерянными истоками в глубинах времен, как он любил приговаривать: «пришел я в Англию вместе с Дубом, Ясенем и Терновником и уйду из мира магии и памяти людской только тогда, когда исчезнут они». Потом Робину, как и многим, пришлось перебраться подальше от глаз людских, так как человек стал чураться, а то и преследовать всё странное и ненормальное, с его точки зрения и самомнения, прости господи… Вот и запрятался Робин со своей свитой от греха в невидимый мир.

Описаний Робина Веселого Плута, он же Пак из Холмов Пука и Славный Малый, вроде бы нет в доступной литературе, но, как мне подсказывают те немногие источники, Робин — многолик. То он козликом беззаботным по холмам-долам скачет, то фавном с дудочкой на речном берегу за нимфой ухлестывает, бабник он, всеми любимый, что поделать…

В данный отрезок времени он, слава богу, выглядит человеком, и Гарри сидит на коленях самого обычного с виду мужчины по имени Робин. Сегодня он с Румпелем пришел в гости к королю, и тот, конечно же, сразу к Гарри всей душой привязался, взял мальчонку, посадил на колени и давай тетешкать — по головке гладить и сладостями угощать.

Румпель в кресле напротив примостился с чашкой молока, облагороженного корицей, отпил и, поглазев на худого долговязого хлыща, неодобрительно буркнул:

— Родинку-то под правым глазом ты зачем прилепил? И вообще эта рожа чересчур приметная, если хочешь знать моё мнение…

— И что с того? — с хитрым прищуром безмятежно отозвался Робин. — Я на землю не спускаюсь, люди ко мне тем более не поднимутся, и наши пути никогда не пересекутся. Так что зря ты воздух сотрясаешь, Румб. А так как я решил в этом столетии побывать человеком, то лицо такого типа для этого подходит просто идеально.

— Ой, смотри, не начни людей спасать. А то ж охренеют, героя из ниоткуда ища… Ищет милиция, ищут пожарные…

— Хм, прикольно, — развеселился Робин. Пощекотал Гарри пузичко и заинтересованно пробормотал: — А не начать ли в самом деле?..

В ответ Румпель ладонь к лицу приложил, выражая тем самым без слов, что он конкретно думает. Но Робина это не смутило, тихонько посмеиваясь, он играл с Гарри в веревочку, строил с помощью неё и фантазии хитрые узоры. Мальчик смотрел, восхищался, тянул за предложенный ему кончик и изумленно ахал, когда густо переплетенная на пальцах веревочка снималась одним движением. Вообще Робин понравился Гарри — прикольный и веселый дядька. А что король без короны сидит, так это потому, что он к народу близок. Не любил Робин всякие дистанции, в том числе и монаршие. И он был прав, подавая тем самым наглядный пример царя, которого народ по-настоящему любил. Играл Робин с Гарри и тихонько ворчал при этом:

— Родинка ему не нравится, вишь ты… А вот возьму да и спущусь на землю, назло тебе, Румб. Спущусь и начну помогать направо-налево, ибо умею, могу, практикую… Буду практиковать, — подумав, поправился он. — Сойду с небес, смешаюсь с толпой, прочту чью-либо судьбу и скажу: «привет, меня зовут Робин, и я помогу тебе».

— Зачем сразу Робин? — возразил Румпель. — Псевдоним возьми, необязательно настоящим именем представляться. Хамелеон там или Притворщик…

— Дельная мысль, — одобрил Робин. И подытожил: — Вот и нашлось мне занятие в этом столетии: стану добрым ангелом-спасителем для попавших в беду. Ещё бы поселиться где-то законно и не привлекая особого внимания. Ну да ладно, время будет — придумаю чего. Румб, — Робин переменил тему, — мальчонку своего в какую систему обучения введешь: в европейскую или в русскую?

— В европейскую, наверное, он всё же британец.

— Жаль, у российских деток детство дольше длится, они в школу только в семь лет идут, в отличие от бедных иностранцев. Слушай, а может, совместишь? — предложил Робин более мягкую альтернативу. — Начнешь с домашнего обучения, а с семи лет он, как все, пойдет в школу?

— Детский сад в планы не входит? — в свою очередь поинтересовался Румпель.

— Ну почему? В три года в самый раз будет. Ведь главная задача детского сада — создать развивающую среду. Не нужно пытаться вместить в мальчонку как можно больше знаний. Достаточно дать ему максимум возможностей попробовать себя в разных видах деятельности и найти то, что ему понравится больше всего. Разве не для этого у нас так много детских парков?

— А я-то думал, они для другого! — съязвил Румпель. — То-то там дети целыми днями носятся. Это они в детский садик ходят!

— Не язви, Румб, детство есть детство, торопить его — себя не уважать. Дети, чтоб ты знал, в играх больше толка и науки схватывают, чем за скучным сидением за партой. Вот пример отвеса возьми: на бумаге непонятно что и тяжело решается, а веревку с ветки дуба спусти — и всё тебе ясно-понятно, и угол отвеса, и перпендикулярность прямых…

Что ж, косвенно или прямо, но разговор тот всё же запал Румпелю в душу, и Гарри он ни в какую подготовишку отдавать не стал, а начал сам потихоньку знакомить ребёнка с азами будущих наук. Результат не замедлил сказаться, и весьма впечатляющий: уже к четырем годам Гарри бегло читал и писал, толково считал и отлично говорил.

Папой Румпель стал ещё в первые дни появления Гарри. Да и как иначе. Не запрещать же ребёнку называть отцом человека, ставшего родным? Та же участь постигла и Анну, которую бесхитростный малыш без раздумий назвал мамой. Тем более что образ Лили постепенно, где-то через полгода, стерся из его памяти… А так круг интересов Гарри был довольно обширен: друзей было много, любимых занятий, вещей и героев тоже хватало.

А также у Гарри был расположенный вблизи замка Румпельштильцхена любимый лесок. Потому что это был самый настоящий детский парк развлечений и отдыха с качелями, просторными круглыми беседками с высокой ажурной крышей, со столиками и лавочками внутри. Форты разные с башенками, похожие на миниатюрные замки — какой простор для ребятишек в их игры в рыцарей и принцесс!.. Стенки-горки с естественными выступами, щелями и приступками для скалолазания. Скала-грот с пещерами, мостиками-переходами и плотно прилегающими к ним ползучими толстыми кустиками, по которым было просто здорово карабкаться. И разумеется, вокруг каждого такого игрового снаряда — песок, обязательный мягкий песок, известно же, что дети падают и калечатся чаще взрослых. Но не в этом парке, где дети находились под защитой самой природы, позаботившейся о том, чтобы ни один малыш не пострадал.

Вот Гарри и уносился туда, едва доев кашу. Оближет ложку, положит в опустевшую тарелку, крикнет «папа, мама, я поел!», и только его и видели. Усвистывал со всех ног и восторгов, спеша на встречу с друзьями, коих было десятка два. Все одногодки плюс-минус, кто-то старше, кто-то младше, в общем, почти одной возрастной группы с Гарри. Но были там и старшие, по тем или иным причинам освобожденные от занятий в школе, но чаще на каникулах. Подросткам, конечно, нужны горизонты пошире, но были и те, кто не особо стремился сбиваться в стайки и кружки по интересам, а предпочитал тихо посидеть в беседке с книжкой или поиграть с малышней, великодушно изображая дракона, в которого он, подросток, недавно научился превращаться.

Один из таких юных драконов был старшим братом Гарри, звали его Михаэлем. Худой, нескладный русоволосый паренёк питал к Гарри теплые, нежно-братские чувства. Он и звал Гарри так — братишкой. Был он сыном Анны, и её маленького воспитанника воспринял именно как братика. С точки зрения четырехлетнего Гарри Михаэль был ужасно взрослым — целых четырнадцать лет! Даже странно порой бывало, чего же он с таким малышом возится? Но стоило Гарри хоть на миг задуматься, как Михаэль тут же хватал его и, шутливо тряся, притворно-сердито выговаривал ему:

— Ты же братишка мой, как же с тобой не возиться?!

Наверное, благодаря высказываниям Михаэля и наличию любящих родителей Гарри вскорости и забыл, что он сирота. Да и как считать себя сироткой, если и мама с папой есть, и брат старший имеется. А что они неженаты, Румпель с Анной, то где об этом сказано? Живут вместе в одном доме, едят за одним столом — вещи достаточно очевидные для ребёнка, из тех, для которых не требуются какие-то объяснения.

Робин слово своё сдержал, начал наведываться на землю бренную, к людям присматриваться. Находил проблемного, обиженного, брошенного (нужное подчеркнуть), втирался-внедрялся в человека и его проблему, назывался Джародом и помогал. Со временем он настолько сросся со своим альтруизмом, что практически стал радаром, антенной, спутниковой связью (опять-таки нужное подчеркнуть) и начал в буквальном смысле перенимать все чувства снизу… С земли, то бишь.

Ну и начуялся. Проснулся Гарри посреди ночи от голосов из трапезной. Говорили папа и Робин.

— И не мечтай! Не стану я Гарри будить.

— Румб, ну пойми, это волшебник, как и он, и ему тоже четыре года.

— Не пущу! Унеси ребёнка!..

Вот тут Гарри и не выдержал. Вылез из постели и поскакал в трапезную, снедаемый понятным любопытством. Вбежал и с трепетом уставился на закутанного мальчика на руках Робина. Огромные испуганные синие глаза с непросохшими слезами, влажные от воды темные волосы… Стало очень тревожно.

— Ой, привет. Ты кто? — растерянно прозвенел Гарри.

Закутанный в одеяло мальчик жалобно захныкал. Робин прижал его к груди и, укачивая, мягко пояснил:

— Он не разговаривает, Гарри.

— Что значит «не разговаривает», разве ему не четыре года? — насторожился Румпель.

— Его родители в психушке, бабка безумная какая-то, а дед вон, утопить его пытался, с пирса спихнул. Ребёнок чуть не утоп, да я его почувствовал. Румб, в последний раз прошу, прими Невилла ненадолго, пока я с его дедом не разберусь.

Гарри опередил Румпеля, не дав ему и задуматься, подошел и взял Невилла за руку, благо что Робин с ним на стуле сидел.

— Ты Невилл, да? Не бойся, пожалуйста, здесь тебя никто не обидит. Меня зовут Гарри, Гарри Кобольд.

Синие глаза встретились с зелеными, и Невилл, маленький, запуганный и забитый безумным дедом, впервые за долгое время несмело улыбнулся. Улыбнулся и Робин, выпутав Невилла из одеяла, поставил мальчика на пол. И тут даже у циничного по сути Румпеля перехватило дыхание, ибо Невилл не умел даже стоять в свои четыре года — он крепко держался за стул, чтобы устоять…

— Дедушка, значит, да? — зашипел Румпель, тихо закипая от бешенства. — Ну-ка, покажи мне этого дедушку…

Когда в трапезную залу вошла Анна, получившая сигнал от Робина и Румпеля, то её взгляду предстал Гарри, помогающий гостю сделать первые шаги.

— Не бойся, Невилл, я тебя держу… Ну давай, ещё один шаг, и ещё…

Лицо Гарри сосредоточено, взгляд пристальный, внимательный, а шаги Невилла всё крепче и уверенней. И, к сожалению, это подтверждено практикой, свои первые шаги Невилл не забудет. Никогда.