Причина смерти (джен)

Я шёл домой настолько уставшим, что потерял свою обычную бдительность, которая так необходима во время прогулок по улицам Лондона. Я не помнил, когда в последний раз ел. Вспышка гриппа в бедных районах города быстро переросла в эпидемию, и ситуация становилась всё хуже. Часто бывало так, что как только я закрывал за собой входную дверь, в неё тут же кто-то, кого за мной посылали, стучался.

Семьи слишком долго ждали помощи, а пациенты умирали настолько часто, что я уже с трудом это выносил — боль многочисленных потерь уже почти перевесила мою усталость, а я ведь спал за всю прошедшую неделю не больше десяти часов.

Наконец я дошёл до дома и вздохнул с облегчением, когда входная дверь закрылась за мной и никто в неё не постучал. Вряд ли мне удастся хоть немного поспать, но я хотя бы успею поесть.

Я прошёл в гостиную, а Холмс вышел из своей комнаты. Блокнот в его руке свидетельствовал о том, что он решил провести инвентаризацию химических принадлежностей, которые он держал в своем шкафу, и я быстро подавил ухмылку. Он, очевидно, не прерывал этого занятия даже для того чтобы поесть, а на его штанине были крошки от утреннего тоста, который он по недоразумению и называл завтраком. Холмс выглядел забавно. Я по поводу крошек ничего ему не сказал, зашёл на кухню, положил на тарелку холодного мяса и сыра и собирался поесть, одновременно пополняя запасы в моём медицинском саквояже.

Вдруг я заметил, что Холмс смотрит на меня из гостиной.

— В чём дело, Холмс? — спросил я.

Рядом со мной на подносе стояли два чайника с чаем, и я налил себе чашку из того чайника, который был более тёплым. Кофе был бы лучше, но его сегодня в нашем доме не было.

— Вам нужно поспать.

— Я склонен согласиться, — сухо ответил я. — Каковы шансы, что никто сегодня вечером ко мне не придёт?

Холмс нахмурился:

— Зачем ждать вечера?

— Вы сами знаете ответ на этот вопрос, — сказал я, разглядывая чай в своей чашке. Что-то с этим чаем было... не так. — Мне ещё нужно сделать обход.

Он ничего не ответил, а я сделал осторожный глоток чая, сразу же выплюнув его, как только почувствовал запах.

— Холмс! Неужели вы думаете, что я сквозь вкус чая не смогу почувствовать привкус ромашки?

Он поморщился, возможно, задаваясь вопросом, действительно ли я так быстро его раскусил.

— Я же говорил вам, что терпеть не могу ромашку, — проговорил я немного заплетающимся языком. Мне показалось смешным, что он попытался напоить меня чаем с этой отвратительной травой. — Естественно, я её почувствую!

Хорошо ещё, что у меня была аллергия на снотворное, и он не стал бы подсыпать мне хлоралгидрат.

Холмс ещё раз поморщился, но ничего не сказал и отвернулся. Я усмехнулся, наливая себе чашку чая из другого чайника. Сделав осторожный глоток, я понял, что в этом чае ромашки нет, но он почему-то слегка горчил. Я добавил в чай ложку сахара, а потом выпил примерно половину и долил чашку доверху.

Холмс вдруг снова пристально на меня взглянул, и я начал от этого уставать.

— Ну, в чём дело, Холмс? Вы же не можете всерьёз думать, что вам удалось бы накачать меня ромашкой?

Он нахмурился сильнее, я почти увидел, как несутся мысли в его голове и потянулся к чашке.

— Холмс?

— Не надо!

Ужас отразился на его лице, когда его взгляд упал на мою руку. Его блокнот упал на пол, и он почти прыгнул через комнату, вырывая чашку у меня из рук, прежде чем я смог сделать ещё глоток.

— Сколько вы выпили? — резко спросил он, поставив чашку на самый край стола, потом взглянул на меня и на оба чайника.

— Около половины чашки. В чём дело, Холмс? Что происходит?

— Я попросил миссис Хадсон принести чай и кипяток, — тихо ответил он. — Она бы не стала добавлять ромашку в ваш чай, и я этого тоже не делал.

Я всё осознал.

— Наше дело, — тихо сказал я. — К вам приходил клиент?

Он покачал головой, осторожно понюхал оба чайника, прежде чем снова взглянуть на меня.

— У какой-то из этих жидкостей был странный вкус?

Я на мгновение задумался.

— Чай с ромашкой был слишком крепким, а другой был нормальным. Немного горчил от того, что перестоял.

— Горчил, — повторил Холмс, рассматривая меня. — Сильно горчил?

— Что всё это значит? — спросил я, и вспомнил свою недавнюю пациентку, которая жаловалась на бессонницу. Я порекомендовал ей половинную дозу хлоралгидрата, чтобы помочь ей уснуть, и она пожаловалась на то, что это вещество было слишком горьким. — О...

— Ватсон?

— Хлоралгидрат же горький, да? — спросил я. Единственный раз, когда я принимал хлоралгидрат, был, когда Холмс мне его подсыпал, чтобы заставить меня немного поспать, и это произошло во время предыдущей вспышки гриппа. Я не мог вспомнить вкус того снотворного, но, думаю, сейчас это было именно оно. Хлоралгидрату потребовалось от пяти до тридцати минут, чтобы начать действовать, и еда, которую я успел съесть, лишь немного замедлила бы его действие. Если бы кто-то подсыпал в чай дозу, симптомы аллергии проявились бы в любую минуту.

— Да, горький, — подтвердил Холмс, всё ещё глядя на меня, а я пытался не показывать страх, который мною овладел. Аллергические реакции часто усиливались с каждым воздействием, и последняя из них вырубила меня на целый день. Когда я в тот раз проснулся, весь вид Холмса ясно говорил о беспокойстве, которое его мучило, но он отказался рассказывать мне, насколько всё было плохо, да и спрашивал я об этом только единожды, потому что не был уверен, что хочу это знать.

— Ватсон? — повторил он, когда я не ответил.

Я повернулся, достал из сумки записную книжку и быстро нацарапал записку на клочке бумаги, который мне быстро удалось найти.

— Мои пациенты указаны на странице тридцать, — сказал я Холмсу, пока писал. — Миссис Легранж в наибольшей опасности, и Томпсону нужно будет сначала позаботиться о ней. Он молод, но его хорошо обучил отец. Он должен быть в состоянии справиться с больными гриппом.

— Ватсон...

Моя грудь начала сжиматься, и я распознал начальный признак тяжелой реакции, подтверждающий, что в чай было подмешано лекарство. Я не мог позволить Холмсу закончить его вопрос.

— Новая практика Томпсона находится в четырёх кварталах к северо-западу отсюда, — продолжил я, откладывая записку в сторону. — Его личные комнаты за домом...

— Вастон... — он попытался снова что-то сказать.

Мне вдруг показалось, что я наглотался перьев, и они вот-вот перекроют моё дыхательное горло. Реакция началась, и она быстро развивалась. У меня было всего несколько мгновений, и мне нужно было сказать ему всё важное, прежде чем я потеряю способность говорить.

— Агар разбирается в аллергических реакциях, — кое-как выдавил я, стараясь не кашлять. Казалось, я не мог сделать полный вдох, и странный свист внезапно наполнил комнату. — Есть новый препарат, он называется...

Слова оборвались, когда комната внезапно провернулась вокруг меня. Чтобы не упасть, я изо всех сил вцепился в стол.

Холмс, казалось, материализовался рядом со мной, обнял меня и попытался помочь дойти до дивана, но я его оттолкнул, чтобы сказать то, что должен был. В моей сумке адреналина не было, и Агар был единственным моим знакомым врачом, у кого он был. Однако он не всегда носил его с собой. Холмсу нужно было знать, что ему сказать.

Слова застряли в горле, и странная тяжесть придавила меня, мешая держаться на ногах и мешая дышать.

Холмс что-то сказал и крепче схватил меня за руку. Я не смог понять, что он говорил. Мне срочно нужно было хотя бы сесть, но стул стоял слишком далеко. Я мельком подумал о том, чтобы нужно хотя бы попытаться сесть на пол — всё лучше, чем падать, — но у меня не было возможности это попробовать.

Холмс поймал меня, когда комната снова закружилась, и я едва уловил его всё более отчаянные крики, прежде чем на меня обрушилась темнота.