Падшая звезда (джен)

…- Важно понимать, что миф — это не «художественная литература», не «сказка» и тем более не «вымысел». Для человека мифологического сознания он — такая же реальность, как погода, соседи или кусок хлеба.

Последняя пара в аудитории на последнем этаже старого корпуса одного из столичных университетов тянулась вяло. За окном сгущался неверный мартовский вечер, про который никогда не знаешь, чем порадует — заморозками, снегом, дождём или тёплой весенней погодой.

Студенты прилежно ковырялись ручками в конспектах, фиксируя — кошмарным почерком с обилием сокращений — что, дескать, «миф = реальность». Через два месяца, к дате зачёта фраза станет совершенно непонятной, но пока им казалось, что её вполне достаточно. Где-то в двух шагах отсюда перемигивался огнями ГУМ, красовалась Красная площадь, кипела вечерняя жизнь. Но старый корпус был тих и пуст. Так пуст, что невольно думалось о почти погашенном освещении на этажах, об охране, которая ушла ещё полчаса назад, о гулких коридорах, где вот-вот появятся призраки каких-нибудь академиков с портретов.

В это верилось куда больше, чем в русалок или птицу Алконост, о которых вещала лектор — экстравагантная старушенция в павлопосадском платке, наброшенном на тощие плечи. На её бледных до синюшности запястьях болтались и гремели браслеты, а волосы были выкрашены в ярко-рыжий цвет и кокетливо заколоты каким-то подобием японских шпилек.

Она сделала эффектную паузу — и в тишине вдруг отчётливо стал слышен приглушённый шёпот с заднего ряда:

«Поверить не могу, что…»

— Так во что вы не можете поверить, Антон? — с ледяной ласковостью поинтересовалась она.

Тот моментально вскинулся, старательно придавая своим мечтательным тёмным глазам честное и полное познавательного рвения выражение:

— В то, что это до сих пор актуально, — бодро отрапортовал он. — Вы говорили, что «мифы никогда не умирают»…

Остальные студенты могли бы побиться об заклад, что это единственная фраза из прошлой лекции, которую он запомнил. Но они прекрасно знали и то, что Антон способен говорить часами, громоздить друг на друга обтекаемые, ничего не значащие слова и выворачиваться до последнего. Поэтому только вздохнули и приготовились терпеть. Каждый задумался о своём: кто-то о зачёте, кто-то — о буфете (в этот поздний час непоправимо закрытом).

— И? — лаконично и недружелюбно удивилась госпожа лектор, сложив руки на груди.

— И… — вдохновение чуть не оставило Антона, но в последний момент он поймал мысль: — Не кажется ли вам, что это мнение устарело? Хорошо: древний человек верил в богов, духов, нечисть, нежить и прочее… Но сейчас-то это не так! Прогресс науки и рационального мышления…

Преподаватель прервала его упреждающим жестом руки — и он послушно замолк.

— Мой научный руководитель, — на её губах вдруг появилась какая-то блуждающая, почти смущённая улыбка, — любил говорить о людях «в общем, напоминают прежних». Не имеет значения, ездим мы на бричке или на машине, разжигаем костёр или электроплиту. Не имеет значения, что там сказал Декарт или Спиноза… — она оперлась о кафедру и задумчиво посмотрела в зал. — Поверьте: в каждом из вас, — она наставила длинный костлявый палец на аудиторию и провела им поверх голов, — по-прежнему живёт маленький первобытный человечек, который дрожал от холода в пещере, кутался в шкуры, сидя у костра, и боялся ночи, потому что в ночи бродят хищники.

Она виртуозно владела голосом, по временам придавая ему почти колдовскую убедительность и силу. И снова в голове крутились образы пустых тёмных коридоров, и снова казалось, что здание оторвалось от земли и плывёт в чёрной беззвёздной пустоте. Что вокруг нет ни города, ни света, ни людей. Только… Как она сказала? «Хищники». В глазах преподавательницы плясали недобрые и какие-то предвкушающие огоньки, словно сегодня уже день экзамена, и она смотрит на двоечников, приготовленных к отчислению.

— И что, это значит, что мы верим в духов? — неожиданно подала голос Диана, белобрысая отличница, сидевшая за первой партой, а потому всегда выпадавшая из зоны внимания преподавателей, хотя стремилась к обратному. — В то, что старый рыбак, сосед по даче — водяной, бухгалтер на работе — вампир, а уборщица тётя Маня — кикимора?

Её строгий, «бабушкин» костюм и аккуратный пучок на затылке спорили с детскими чертами лица, смешными белёсыми ресницами и округлым лбом. Голос у неё тоже был звонкий и детский, поэтому, когда она говорила, сложно было отделаться от мысли, что это трёхлетняя девочка нарядилась в чужую одежду и теперь «играет во взрослую». Ей было жаль поддерживать такого баламута, как Антон, но она тоже не понимала, как можно всерьёз считать, будто мифы и поверья живут среди людей, да ещё строить на этом курс лекций… Другое дело — суеверия. Или психоанализ.

Зал рассмеялся. И преподавательница — вместе со всеми. А дальше вдруг стала серьёзной:

— Диана, душечка, вот от вас никак не ожидала. Что я говорила две лекции назад? Мифы — не вопрос «веры».

Она произнесла это слово, как название болезни или страшное ругательство. Студенты предполагали, что старушенция — скрытая марксистка. «Причём Ленина она видела живым», — обязательно прибавлял кто-нибудь, а остальные покатывались со смеху.

— Это часть реальности, которая просто есть, — продолжала она, — Как… как где-то есть Париж или Катманду. Возможно, вы там никогда не были. Возможно, вы не думаете о них каждый день. Но вам нет нужды «верить» в них. Вера начинается там, где человек цепляется за рациональность. Науку. Предсказуемость. Логику.

С каждым словом она останавливалась взглядом на ком-то из студентов: тех, кто имели неосторожность привести хотя бы один из этих аргументов. Антону досталось за всех. А она продолжала, презрительно кривя губы:

— Но это просто попытка отрицать хаос жизни, которая не только случайна, но и внезапна. Как человек считает, что именно его никогда не собьёт машина, не предаст лучший друг, не похитят бандиты… Ровно так же он предпочитает верить, что его пути никогда не пересекутся с путями мифологических созданий. Он готов отрицать чудеса, только чтобы не столкнуться лицом к лицу с хаосом… — она замолчала и снова обвела их тяжёлым взглядом поверх голов, прежде чем соизволила улыбнуться: — Но вселенная — арена хаоса, а значит — чудес. Да и зачем вообще нужна вселенная, в которой нет чуда?

Повисло молчание. «Я бы без таких чудес спокойно обошёлся», — подумал Антон. Он не знал, но то был момент, когда с ним готов был согласиться каждый в аудитории. Ну, почти каждый. Потому что Диане — ах, кто знает, что творится в головах этих тихих, правильных девочек? — вдруг нестерпимо захотелось, чтобы мифические создания, волшебство и магия существовали на самом деле.

— А знаете что? — лектор хлопнула в ладоши, да так, что браслеты зазвенели как тамбурин. — Я расскажу вам историю. Она, правда, произошла не сейчас, а лет эдак… девяносто назад. Но это история о волшебном существе. Только чур — вы мне будете помогать и подсказывать. Заодно и выясним, насколько хорошо вы помните предыдущие лекции!

Студенты зашевелились, кто-то даже заулыбался. История — это хорошо. Это даже почти интересно.

— А она будет о любви? — подала реплику какая-то из девушек.

— Все истории — о любви, дорогуша. Да только не все её себе одинаково представляют.