Как Грегори Гойл своим служебным положением пользовался (джен)

Грегори Гойл надеялся больше никогда не переступать порог этой школы. Даже в качестве родителя. А что? Джошуа парнишка неглупый, самостоятельный. Но не успел сын попасть в Хогвартс, как сова принесла весть: "Распределен на факультет Гриффиндор". Потомственный Гойл. Чистокровный. По нынешним временам всем на это плевать. Но не на Гриффиндор же теперь идти. Милисенда ржала как лошадь. "А что, это очень даже по-слизерински, дальновидно, — выдохнула она, вытирая слезы. — Теперь никто не сможет сказать, что ваши родственники учатся не на том факультете".

Гойл и сам не понимал, зачем все затеял. Стало неспокойно, муторно. И, сделав страшное лицо, он заявил: "Нужно доставить лично", схватил документы из своего отдела в Министерстве и аппарировал в Хогвартс. Поплелся зачем-то к гостиной Гриффиндора. По дороге старался не думать. Не вспоминать. Не чувствовать привкус гари во рту. Не слышать завывания огня и где-то в их глубине отчаянный крик Крэбба. Который снился ему из ночи в ночь. Сейчас у Гойла были совсем другие дела.

"Я знала, что ты придешь, — приветствовала его Полная Дама. — Но, что бы ты там себе ни напридумывал, у Джоша все в порядке". Грегори не нашелся что сказать. Тяжело вздохнул, подошел к окну. И увидел своего сынишку, весело скачущего во дворе, благо погода еще позволяла. Джошуа взахлеб рассказывал что-то рыжему мальчишке, стоящему рядом, подпрыгивая на месте время от времени. Он и дома так делал. Не в силах справиться с эмоциями. Было очевидно, что Джош не подозревал о том, какое пятно он посадил на репутацию семьи своим распределением. И Гойл даже думать не будет, чьим ребенком может быть этот рыжий. Привкус гари во рту на мгновение почти растаял. Холодный осенний ветер пах прелыми листьями Запретного леса. Какая, к Мерлину, разница, какой факультет. Главное, чтобы Джошуа был счастлив.

Второй раз должность в министерстве очень пригодилась, когда Грегори получил изрядно помятое послание. Его принесла школьная сова, и нехорошие предчувствия тисками сжали сердце. "Папа, забери меня отсюда. Во мне теперь нет магии". В голове стало пусто, мысли замерли вязкими слизнями. А потом взгляд упал на приписку мадам Помфри. Она просила подождать. «Это может быть нервный срыв. Они с Хьюго случайно оказались в Выручай-комнате. В том, что от нее осталось".

Через пару дней Гойл не выдержал. В кармане мантии мялось помпезное пригласительное письмо. «Доставить лично, выразить почтение Министерства». Были еще какие-то слова, которые Грегори произносил уверенным тоном. Наверное, в том состоянии он заговорил бы зубы даже змее Темного Лорда.

Оказавшись в Хогвартсе, Гойл вдруг понял, что вся решимость куда-то пропала. От слов остались одни осколки. Грегори слышал лишь вой разъярённого огня, ощущал потную руку Уизли в своей ладони. Перед глазами вставали жаркие языки Адского пламени. Его плотоядная ухмылка. Что, радуешься, что догнало сейчас? Дети были на уроках. В коридорах пусто. Под ногами прямо на полу лежали золотистые пятна света. Столько лет прошло. Почему боль не исчезла?

Гойл замотал головой. Если бы он умел говорить и мыслить красиво, как в книгах, он бы, наверное, упал на колени, разрывая на себе волосы. Будь проклята война. Будь тысячу раз прокляты те, кто ее начинали. Не надо было хранить колдофото. Не надо было встречаться дома на поминках. Вездесущий Джош ухитрился подслушать. Заполучить не предназначенную для него информацию. А теперь уже поздно. С этим рыжим сорванцом он оказался в сгоревшей почти дотла Выручай-комнате. И понял, что она никого не выручила. Что это именно то самое место, где погиб папин друг, одноклассник. И впечатлительный мальчишка потерял магию. Но Гойл и в спокойном-то состоянии был не особо разговорчив. Любое полное предложение давалось ему с трудом. Не потому что дебил. Просто слова — слишком хрупкая и ненадежная материя. Постоянно ускользают. А схватишь посильнее — рассыпаются в ладони на сотни маленьких острых осколков

В Больничном крыле его встретила тишина. Стоило только развернуться обратно, как на Грегори буквально спикировала маленькая горгулья, ловко сложенная из клейких еще листьев и зачарованная. Этот паршивец Джошуа обожал таких. Из нее полился заливистый смех мальчишки. Вскоре появился и он сам: «Ха, ха, папа! Все вернулось! Это все Полная Дама. Она пришла ко мне в Больничное крыло, влезла в чужой портрет и спросила, долго ли я намерен тут валяться. И отлынивать. В нашем коридоре забыли наколдовать свет. Так и сказала — "отлынивать". А разве Гойлы когда-нибудь отлынивали? Ну, вот я встал и пошел на башню. И света там не было. Пришлось наколдовать. А Хьюго чуть в обморок не свалился. И потом вопил как безумный: «Ты можешь, можешь! Ура!".

"Ага", — выдавил из себя Гойл, потрепал мягкие волосы на макушке сына и решительно отправился в башню Гриффиндора.

Полная Дама встретила спокойным долгим взглядом. Ну ругаться же, в самом деле, он пришел. Мысли окончательно вылетели из головы. Стало неудобно грузного тела, вороха предубеждений. А она смотрела серьезно, как будто ждала чего-то.

Слова вырвались хриплые, спутанные:

— Нет, леди. Я не знаю пароль. И я не за ним пришел. Мне не нужно вовнутрь. Я пришел к вам.

Гойл не знал, как выразить ту ослепляющую теплоту, затопившую все внутри. Он посмотрел на портрет долгим взглядом и тихо сказал:

— Спасибо.