Джем из орехов (джен)

Джем из грецких орехов я так и не пробовал. Мама все рассказывала о нем. И о какой-то двоюродной тете или сестре бабушки, которая жила где-то на юге и весной, когда темно-зеленые пряно пахнущие орехи с гладкими крутыми боками еще только начинали поспевать на широколистных, огромных, под самое небо деревьях, собирала их в потрескавшуюся, почерневшую плетеную корзинку. Без магии, только вручную. Ставила во дворе большой таз. Разводила огонь на сосновых поленьях. И медленно бросала в густой кипящий сироп упругие зеленые орехи. Они сперва плавали по поверхности золотистой от сахара жидкости, а потом погружались с головой, медленно переворачиваясь на дне. Варенье получалось густым, почти черным. Мама часто рассказывала о нем. В детстве она гостила там, на юге. И родственница даже присылала этот джем потом. Иногда. Но последнюю банку съели за несколько лет до моего рождения. Мама как раз ждала Сириуса. И ей отчаянно хотелось чего-то особенного.

На самом деле, мне кажется, что мама ждет Сириуса всегда. Даже сейчас, когда он от нас ушел. Я видел, как она замирает при каждом шуме в прихожей, готовая бежать навстречу любимому сыну. Стоило Сириусу лишь вернуться. Он мог бы даже ничего не говорить. Мама бы утопила его в своих слезах, задушила бы в своих объятиях и все шептала бы: «Родненький мой, единственный, сыночек!»

Я никогда не забуду эти ее слова. Сириус в свои десять решил полетать дома на метле. И оседлал отцовскую, вытащив ее из хорошо защищенного заклятиями чулана. Метле такое самоуправство не понравилось, и она резко взмыла под потолок вместе с неудачливым седоком. Сириус тогда вцепился в нее так, что косточки на пальцах у него побелели. Я все видел, но от ужаса словно прирос к полу, не имея сил ни вздохнуть, ни позвать на помощь. Метла сделала пару сумасшедших виражей. Я потом все думал, не от нее ли у Сириуса такая любовь к полетам, средствам передвижения и квиддичу в придачу. Потом на секунду метла обманчиво зависла и, внезапно извернувшись, решительно скинула Сириуса вниз с головокружительной высоты. Всё это заняло на самом деле несколько минут, хотя помню я их так отчетливо и подробно, как будто длились они несколько часов. Когда мама выбежала из комнаты на шум, то застала распластавшегося на полу Сириуса. Я никогда не видел с тех пор, как внезапно человеческое лицо теряет все краски, превращается в тень, серый пепельный ветер. Мама опрометью бросилась к сыну. И потом, осторожно держа у себя на коленях его лохматую голову, все повторяла эти слова: «Родненький мой, единственный!»

Потому что это Сириус был любимым сыном, первенцем, гордостью и счастьем, а я — лишь бледным повторением блестящего брата. Так было и дома, так было и в Хогвартсе. Сириус влипал в неприятности, Сириус нарушал все правила, якшался с оборотнями и другим сбродом. А я лишь получал хорошие отметки и защищал честь факультета.

Как же я хотел быть хорошим сыном! Пролить бальзам на разбитое сердце несчастной матери. С честью нести гордое имя предков. Выполнять заветы и чтить традиции. И... Кто же знал, что вместо гордости предков там всего лишь озеро, до краев наполненное инферналами? Конечно, их стало видно не сразу. Блестящие приемы, красивые речи. Чистота крови и горящие глаза последователей. Мы потрясем этот мир и изменим русло истории. Так говорилось на собраниях. Молодая, смелая, полная сил организация рождалась у меня на глазах, и я благодарил Мерлина за то, что дал мне возможность родиться в такое время. И только Сириус громко хлопнул дверью и ушел в неизвестность. «Лучше сдохнуть под забором, чем жить в таком доме!» — так сказал он. И ушел, а я подумал: «Вот она — возможность! Он ошибся, мой вечно сияющий брат. И теперь я могу занять его место!»

Но сердце матери навсегда было отдано первенцу. После отречения Сириуса от дома мать перестала выходить из своих комнат, потеряла интерес к жизни и не обращала внимания ни на меня, ни на что-либо другое. Все мои достижения в новом обществе на самом деле нисколько ее не волновали. Самым же обидным оказалась то, как выглядел на самом деле новый сияющий мир. Разложившаяся плоть, гниющие кости. Провалы вместо глаз и зловонная яма рта. Суть нового движения, суть души Лорда была именно там, в той темной пещере. Когда я увидел в глазах потрясенного Кричера то озеро с мертвецами, спрятанный крестраж, трусливую боязнь смерти нашего внешне такого смелого правителя, я вдруг понял, чему на самом деле служу все это время. А еще я понял, что опять проиграл. С треском и окончательно. Сириус останется на стороне жизни и света. А я...

На самом деле, хорошо, что мама никогда не узнает, как я закончил. Думаю, какое-то время, пару секунд, я продержусь на поверхности бурлящей от всплывающих со дна покойников черной холодной воды. А потом тяжело уйду на дно, влекомый туда тысячей белесых рук и ухмылок. И, уже бездыханный, какое-то время буду переворачиваться на дне, послушный всколыхнувшейся массе мертвецов. Пока не упокоюсь с ними в обнимку. Мертвый к мертвому, холодный к холодному. Так что это хорошо, что мама так и не узнает, что я не оправдал ее надежд. Я никогда ведь и не был хорошим ребенком, пай-мальчиком. Всю жизнь стремился лишь затмить, хоть в чем-то победить золотого мальчика, первенца, любимца Сириуса.

Кричер не расскажет ей. А больше узнать будет не от кого. Жаль только, что джем из орехов я так и не попробовал.