Аполлон целует Кассандру (гет)

Конец простой — хоть не обычный, но досадный.

Какой-то грек нашёл Кассандрину обитель

И начал пользоваться ей не как Кассандрой,

А как простой и ненасытный победитель.

В. Высоцкий, «Песня о вещей Кассандре»

Аполлон целует Кассандру. Губы у неё горячие и мягкие, глаза синие и яркие, волосы — цвета каштана, и сердце солнечного бога поёт.

Кассандра, дочь троянского царя Приама, не отводит взгляда, прижимается ближе, обнимает за плечи. Смотрит пытливо и ждёт. Ей любопытно и боязно, как любопытно и боязно всем умным людям на пороге непознаваемого. Кассандра умна, Кассандра любит быть умной, а Аполлон любит Кассандру. Ему хочется обратиться летним ветром, зарыться ей в волосы, всколыхнуть хитон и подсвистеть её смеху.

Кассандра горда и неприступна, как горды и неприступны те, кто не хочет показать страха. Она ещё не знала мужчины. Аполлон нравится ей, он видит, что нравится, но ей слишком страшно. Аполлон может очаровать её песней, может выкрасть из покоев или силой завалить на мягкую траву, но он хочет иного. Он хочет, чтобы она не боялась. Чтобы она засмеялась, чтобы сама задрала хитон, чтобы сама склонила перед Аполлоном голову. Аполлон обещает ей, что бояться нечего, что с ним она будет так счастлива, как ни с одним смертным. Кассандра хмурится и качает головой.

Кассандра не верит ему, богу оракулов и провидцев, а он даже не находит сил покарать её за оскорбление. Аполлон бледнеет и мрачнеет, становится тенью самого себя: люди жалеют тени. Ему противно от такого себя, каким его вынуждает стать Кассандра, но Аполлон знает умы смертных и слишком любит Кассандру. Он не скрывает слёз, когда поёт ей о любви. Это не его песни, но его лучших учеников. Он вкладывает в голос всё опустошение, что может наскрести в своей наполненной солнечным светом душе, и изо дня в день молит её:

— Прошу, не бойся. Как ты не видишь? Я жить не могу без тебя. А ты не замечаешь... Нечего бояться, обещаю тебе!

Кассандра не изменяет себе и отвергает его, снова и снова, снова и снова. Её лицо холодно и бесстрастно — а на сороковой день вдруг трескается. Кассандра плачет, оплакивает разбитое сердце влюблённого бога и клянётся, что посвятила бы ему себя всю, если бы знала, что он не лжёт. Но ей того никогда не узнать.

Аполлон горько улыбается ей и растворяется в воздухе. Он не отвечает ей ни на следующий день, ни через три. Кассандра не плачет больше и не умоляет, лишь поднимает лицо к небу и тихо повторяет:

— Мне жаль.

Ей бы каяться, лобызать ступени его храма. Аполлону бы гневаться. Но он любит, и простого «Мне жаль» ему достаточно. Только пусть повторит это ещё раз. И ещё. И ещё. А он простит её и даст ей то, чего она хочет.

— Твои страхи напрасны. — Он является ей на рассвете: в краткие мгновения утра, когда всё розово и зыбко, Аполлон особенно красив, он знает. — Но я докажу тебе это. Клянёшься ли ты навек стать моей, если я открою тебе будущее?

— Клянусь. — Глаза Кассандры ясные и восторженные. В них горит облегчение: не опоздала, не обидела, не разбила. Аполлон верит ей и целует её. Он дарит ей дар предвидения, а она даже не дышит в ожидании первого видения. Аполлон и сам ждёт, и так по-человечески боится не дождаться.

— Смотри, — шепчет Аполлон. — Теперь ты видишь?

Он посылает ей видение — её будущее. Пальцы его мелко дрожат. Он знает, уже видел её счастье. Видел цветущую Трою — пусть скоро на неё войной пойдут эллины, им не справиться: на стороне Трои — грядущее. Видел самого себя, перебирающего каштановые пряди. Видел тёплые пьяные ночи и нежные поцелуи. Видел колыбель. Он всё уже видел, а теперь это увидит она.

— Я вижу, — наконец отзывается Кассандра и отводит взгляд. — Я вижу юношу, улыбающегося мне, и его же, но со стрелой в груди. Ты убьёшь его! Он лишь посмотрит на меня с нежностью, а ты убьёшь его!

— Я буду оберегать тебя, — обещает ей Аполлон. — Не бойся. Умрёт он, умрёт всякий другой, кто посмеет посягнуть на тебя.

— Я вижу решётки на окнах, такие частые, что сквозь них не просочится и дождевая капля.

— Я же говорил, что тебе нечего бояться. Даже мой отец не сможет обмануть и выкрасть тебя.

— Я вижу себя запертой в тёмной комнате — и тебя в объятиях другой.

— Как ты жадна, моя царевна! А ведь тебе будет подарен целый год — целый год и семь месяцев — моей солнечной вечности!

Аполлон подарит Кассандре год и семь месяцев чистого блаженства. Девятнадцать месяцев она будет нежиться в объятиях бога. Она не выйдет из своих комнат, не подойдёт лишний раз к окну, а может, и окон-то не будет, чтобы даже Зевс не посмел проникнуть в святилище Аполлона золотым дождём. Она будет одна — а с нею будет прекраснейший из богов Олимпа. Каждая первая дева Эллады сняла бы голову вместе с волосами, лишь бы урвать хоть кусочек того, что получит она.

Кассандра скорбно хмурит брови и качает головой.

— Я не стану твоей.

Аполлон знает, что Кассандра может отказать ему, знает это так ясно, как знает, что под горой Олимп может разверзнуться пропасть и поглотить всех богов. Может — но это столь невероятно, что он, бог оракулов, просматривая нити будущего, на эту даже не взглянет. Аполлон не удивлён, потому что Кассандра одумается.

— Почему?

— Потому что ты солгал.

— Я сказал правду.

— Я боюсь твоей любви.

Сердце бога болит. Глупое, неразумное дитя. Как можно страшиться счастья?

— Даже то, что ты боишься, не значит, что тебе есть чего бояться. Бояться нечего.

Кассандра хочет ответить, но Аполлон прикладывает палец к её губам.

— Ты дашь мне ответ завтра на рассвете. Но помни: ты обещала стать моей, если я открою тебе будущее. Не обманывай бога.

Аполлону возгордиться бы, наказать пожелавшую провести его смертную, но он любит Кассандру. Боги всегда правы, но люди ошибаются. Боги не прощают — но Аполлон простит.

На новой заре Кассандра встречает его — гордая и холодная.

— Я никогда не стану твоей.

Гнев застилает глаза, и Аполлон больше не видит неразумное дитя, лишь коварную змею, что обвилась вокруг его шеи и так и хочет затянуться в петлю. Но Аполлон любит Кассандру. Иногда люди ошибаются дважды.

— Думай, что говоришь. Ты обманываешь бога. Знаешь ли ты, что я сделаю с тобой за это?

— Нет участи хуже той, что ты зовёшь счастьем.

Аполлон задыхается от обиды. Кассандра бела как мел, Кассандра сама пугается тех слов, что произносит, но голос её не дрожит. Он и правда так ей противен, что она лучше рискнёт всем, чем отдастся ему?

— А не боишься ли ты того, что я сделаю с Троей из-за тебя? Не видела ли ты эллинские корабли, рассекающие море? Не знаешь ли, что будет война? Не отвергаешь ли сейчас мою помощь?

Кассандра почти не дышит. Бледная и решительная, она не отводит от Аполлона взгляда. Умного, расчётливого, смелого взгляда.

— Но ты поможешь. Троя — город мастеров. Ты обрушишь на меня все кары, но не тронешь их.

— Ты ясно видишь это?

— Так ясно, как вижу тебя.

Аполлон давится яростью, бессилием и колючей обидой, непроглоченной любовью. Кассандра умна, но человеческим умом. Кассандра права, но боги правы всегда. А богу больно.

— Что ж, если видение было, оно должно сбыться. Мой дар не может обмануть. Только вот достался он лгунье.

Аполлон растворяется в утреннем тумане, оставляя после себя лишь горькое проклятие:

— Никто никогда не поверит ни одному твоему предсказанию, Кассандра, дочь Приама!

Троянцы и вправду не ремесленники — и даже не совсем мастера. Они художники. Музыканты. Поэты.

У Аполлона дюжины дюжин детей, и он не знает их имён. Ему не нужно их знать. Когда смертный подносит к губам дудочку и выводит соловьиные трели, когда берёт кусок угля и вычерчивает на грубом холсте нежный лик, Аполлон сам находит его. Дудочнику дарует ноты, художнику — кисть и краски, танцовщице — музыку. Каждый второй из них — его сын или дочь, а каждый первый достоин его внимания куда больше пусть тоже родных, но бесталанных детей. В Трое Аполлон признаёт каждого третьего. Аполлон не хочет и не станет их губить.

Аполлон встанет на защиту Трои. И позволит ей пасть.

Парис возвращается в Трою. Аполлон посылает Кассандре видение истерзанного трупа Гектора и плачет вместе с ней. Кассандра оплакивает любимого брата, Аполлон — так и не пробудившегося в нём поэта. Кассандра рыдает и умоляет убить Париса. Гектор сокрушённо качает головой. Аполлон сжимает кулаки так крепко, что белеют пальцы, и не снимает проклятие. Гектор умрёт.

Лгунья говорит правду. Аполлон внимает Кассандре: ему всё ещё нравится её голос, пусть он, сорванный от криков, теперь всё чаще переходит в хрипы. Он не верит ей, но знает, что всё будет так, как она говорит, потому что сам приближает её видения. Аполлон — оракул и бог оракулов. Ему ведомы все дороги будущего и потому наверняка не ведома ни одна, зато он сам может их выбирать.

Аполлон выводит из Трои лучших своих детей, как когда-то выводил крыс с первого корабля. Кассандра орёт и проклинает, сыплет именами, и Аполлон отводит руку от двери Лаокоона. Он бы вывел его и всех его сыновей, он бы так хотел их вывести, но Кассандра видит их смерть, а Аполлон не позволит ей солгать снова. Лгунья теперь всегда будет говорить правду, а бог — её ненавидеть.

Кассандра плачет, но не перестаёт обращаться к толпе. Она знает, что ей никто не поверит, но продолжает надеяться. Аполлон смеётся над ней. Кассандра видит будущее, но она смертная, и ей никогда его не познать.

Эллинские корабли всплывают из-за горизонта, как страшные чёрные киты, и самые умные из детей Аполлона просят его о помощи. Аполлон молчит. Кассандра решила их судьбу.

Кассандра наконец понимает, Кассандра сдаётся и зовёт его, но Аполлон не отвечает и ей. Тогда она умоляет о помощи Гермеса, и бог-вестник передаёт Аполлону вопрос:

— Неужели гордый бог Аполлон готов сражаться на стороне проигравших?

Аполлон улыбается и ломает о колено свою лиру. Кассандра зовёт Гермеса снова и снова, но тот Аполлону уже ничего не говорит, только встаёт перед ним истуканом и молчит. Аполлон не смотрит на него.

В вопросе Кассандры больше отчаяния и надежды, чем во всех «Мне жаль». Больше веса и расчёта. Кассандра умна, Кассандра снова права, но она говорит, что бог ошибается, а значит, ошибается сама.

Аполлон не может спасти свою гордость — лишь выбрать из двух зол меньшее. Из двух позоров — тот, в котором больше чести. Великие полководцы проигрывали сражения и войны. Троянскую — проиграет вся Троя. А разве нет в Трое достойных мужей? Поражение в битве — досадно, но не позорно. Стерпеть же обиду, нанесённую женщиной, простить отказ — такого стыда ему не снести.

Аполлон направляет стрелу Париса в пяту Ахилла и смеётся. Он мстит за Гектора, за других троянцев, но не может спасти. Аполлон наступает на горло собственной гордости и проигрывает Троянскую войну. Его дети мертвы, и их кровь на руках Кассандры. Аполлон скорбит и ненавидит, а Кассандра воет от ужаса.

Кассандра видит раззадоренного битвой Аякса и ищет спасения в святилище Афины. Не в его. Аполлон ненавидит её ещё и за это.

Когда Аякс вжимает Кассандру в стену храма, Аполлон не отводит взгляд. Аякс не бог, ему никогда не обратиться летним ветром и не подсвистывать смеху Кассандры, а потому он не думает дважды и берёт её силой. До синевы пережатые тонкие запястья, дёргающиеся плечи, дрожащие колени и мотающаяся из стороны в сторону голова. Аполлон неотрывно смотрит, как приглянувшуюся ему — его — женщину терзают и топчут, как топчут осколки разбитой вдребезги амфоры. Ему больно, больно, больно...

Кассандра вскидывает голову, и Аполлон видит белое от ужаса лицо и умные больные глаза, а потом ум в этих глазах гаснет, гаснет боль, даже страх, и остаётся лишь пустое мёртвое ничто. Пустота таращится на Аполлона блёклыми синими глазами, и Аполлон отворачивается. За спиной Аполлона мраморное изваяние Афины простирает к Кассандре руки, обещает помощь и защиту. Лживый каменный идол.

Аполлон внимательнее всматривается в мраморное лицо. Лживая мудрая сестра! Слепой взгляд статуи устремлён в потолок, белые губы кривятся в страдальческой гримасе. Афина стыдливо отворачивается от разворачивающегося в её храме кощунства. Отворачивается от Аякса — только что он подписал себе смертный приговор. И отворачивается от Кассандры, искавшей у неё защиты.

Отворачивается от Кассандры и Аполлон. Аякс осквернил её. Богу она больше не нужна.

Аполлон не любит Кассандру. Равнодушно смотрит, как эллины делят её, как свои права на неё заявляет Агамемнон. Лживая Кассандра, сломанная кукла, всё ещё прекрасна, и великодушный Агамемнон прощает ей бесчестье. Она позволила Аяксу прикоснуться к себе, а Агамемнон прощает ей это, Агамемнон увлекает её на собственное ложе, целует... Аполлон смотрит, не отводя взгляда, и захлёбывается презрением. Кассандра выгибается и стонет под Агамемноном, но глаза её больные и почти пустые. Совсем не синие. Аполлону становится тошно, и он возвращается на Олимп.

Аполлон смеётся с другими богами, так, как обычно, будто не было ни проигранной войны, ни троянской царевны. Никто не смеет напомнить ему о первом, о втором заговаривает лишь Афина. Аякс убит.

И тогда Аполлон посылает к Кассандре Гермеса. Лети, легконогий бог-вестник, передай троянской царевне, что мёртв треклятый Аякс! И не забудь добавить, что убит он за то, что осквернил храм Афины. Пусть снова, снова, снова, как тогда, в святилище, осознаёт, что богам нет никакого дела до коварной лживой Кассандры! Никто не станет мстить за неё, только за себя.

Гермес, вечно весёлый бог, возвращается мрачный и в этот раз всё же снова передаёт Аполлону ответ.

— Она сказала, твой дар её обманул. Не все видения сбылись.

Аполлон срывается с Олимпа ледяным ветром. Да как смеет она обвинить его во лжи?!

На палубе головного корабля Агамемнона стоит молодая старуха — с седыми лохмами, почти прозрачными водянистыми глазами и нежной кожей. Она вздрагивает от порывов ветра, улыбается, как безумная, и всё повторяет:

— Ты обещал мне девятнадцать месяцев счастья.

От гнева перехватывает горло, но Кассандра снова права. Её первое видение будущего, которое он подарил ей, так уверенный, что она согласится стать его. Если видение было, оно должно сбыться.

Кассандра улыбается шире, и полубезумные глаза её — вдруг ясные, умные и невероятно синие.

— Как же оно сбудется, если ревнивая жена Клитемнестра убьёт Агамемнона, привезшего с войны наложницу, а затем и её саму?

Аполлон сам не знает, почему ему так хочется, чтобы Кассандра замолчала. Но Кассандра говорит, а молчит — он.

Клитемнестра убивает Агамемнона, но не трогает наложницу. Настойчивый звонкий голос всё звучит в её ушах, уговаривая повременить немного, совсем чуть-чуть. Аполлон умеет убеждать, и Клитемнестра запирает Кассандру в комнате, где окна зарешечены так плотно, что сквозь них не пробьётся и капля дождя. Запирает вместе с сыновьями-близнецами.

Кассандра не смотрит на них, не ест и не пьёт. Она бледнеет и превращается в тень. Она больше не говорит, будто так сможет защитить хоть себя саму от своих видений. Аполлон ждёт день, два, три, а потом ждать становится нельзя.

Он является ей на заре, когда всё розово и зыбко, но свет почти не проникает сквозь зарешеченные окна. Кассандра не говорит ни слова, лишь таращится на Аполлона стеклянными глазами. Всхлипывает, и Аполлон едва не вздрагивает от отвращения: так уродлива эта гримаса на её лице. Кассандра плачет, Кассандра воет, хрипит, верещит.

Аполлон целует Кассандру. Губы у неё мокрые и солёные, а ещё еле теплые и потрескавшиеся, будто бы мятые, будто бы в кровь искусанные Аяксом и Агамемноном. Аполлон брезгливо кривится в поцелуй, но ждёт, ждёт, ждёт, пока Кассандра не выдохнет, не выплачет дар — а вместе с ним и остатки разума:

— Никто меня не похоронит. Моё тело разорвут дикие...

Аполлон целует её крепче. Отстраняется и вытирает ладонью губы.

— Ты лжёшь. Ты солгала мне дважды. — Он осекается. — Я обещаю, что дважды.

Кассандра лишь смотрит на него пустыми глазами. Ни искры разума или узнавания, только слёзы всё текут по гладким щекам. Нет больше умной троянской царевны, лишь безумная Кассандра, а она ещё может быть счастлива.

Аполлон оставляет Кассандре год и семь месяцев. Врывается в комнату, будто смеясь над решётками, летним ветром, колышет полог над люлькой не своих сыновей — он так и не спрашивает их имена — и вкрадчиво нашёптывает Клитемнестре, что немая дурнушка отделается слишком легко, если умрёт сейчас. А немой дурнушке, когда-то — проклятой кликуше, всё равно. В висках Кассандры звенит тишина, изредка нарушаемая вздохами ветра. Она качает люльку из стороны в сторону, из стороны в сторону, как волны раскачивали корабль, уносящий Кассандру прочь от разрушенного дома и разбитой юности. Отныне она видит только далёкое прошлое, и в зеркале ей мерещится стоящий за спиной любимый брат.

Летний ветер навещает её всё реже: Левкипп, сын царя Писы Эномая, положил глаз на Дафну, любимицу Артемиды, вот только он не единственный. Когда изрезанное тело Левкиппа сбрасывают в воды Эврота, ветер в покоях Кассандры взвивается под потолок и ликующе свищет.

А потом сердце Аполлона пронзает единственный превосходящий его лучник, и ветер покидает Кассандру навсегда. Он стонет и воет над Эвротом, как воет упустивший зайца оголодавший пес. Царь Амикл теряет дочь, а затем и сына, но Аполлону нет до него дела: он и сам теряет их обоих.

Клитемнестра, не слышащая больше ничьих увещеваний, закалывает Кассандру прямо в её комнате. Та даже не успевает ничего понять — как самый обычный несчастный человек. Как не понимают и её дети.

Аполлон является по первому зову Гермеса, бледный и мрачный. Равнодушно смотрит на наконец доломанную куклу, поднимает её на руки и растворяется в воздухе.

Любопытство приводит Гермеса в Амиклы через три дня. На могиле Кассандры цветут гиацинты. Их закрывает от солнца узловатое лавровое дерево⁽¹⁾.

На заре следующего дня, в Ортхомене, Аполлон целует Корониду. У Корониды сухие горячие губы и умные бесстыжие глаза. А солнечный бог верит ей, и сердце его поёт.

1) По одной из версий, и Дафна, и Гиацинт — дети царя Амикла. Аполлон посмеялся над Эротом, богом любви, и Эрот пронзил его сердце стрелой любви. Сердце же Дафны Эрот пронзил стрелой антипатии. Напрасно Аполлон гнался за Дафной как пёс за зайцем. Дафна взмолилась богам, и те превратили её в лавровое дерево. Аполлон так и не успел её настичь. Лавровое дерево стало для Аполлона священным. Гиацинта же, прекрасного юношу, Аполлон случайно убил метательным диском, о чём потом горько жалел. Из крови Гиацинта выросли одноимённые цветы.

Вернуться к тексту