Amor tussisque non celantur (гет)

— Грааль Гардарика!

Перстень нехотя выпустил искру, и Танька рванула вперед сквозь защитный купол, раскинувшийся над островом Буяном. Вдалеке внизу уже появлялся из-за тумана Тибидохс.

Руки уверенно направляли контрабас, глаза сосредоточенно смотрели вперед — Татьяна Гроттер возвращалась домой.

Она возвращалась после трех лет, проведенных в глуши, вместе с человеком, которого она, казалось, любила бесконечно. Теперь же ей не хотелось даже произносить вслух его имя. Жизнь с Ванькой Валялкиным оказалась… такой, какой она себе ее представляла. Они жили вдвоем в тайге, он заботился о животных, она летала на контрабасе столько, сколько хотела. Сначала ей нравилась эта спокойная, размеренная жизнь. Так прошел месяц, второй. Через полгода ей начало казаться, что она сходит с ума от скуки. Она хотела выбираться в город, но, чтобы добраться до ближайшего ей требовалось несколько часов лететь — и это только в одну сторону! На несколько дней Ванька отпускал ее неохотно. Отпускал, конечно, попробовал бы не отпустить. Но она видела непонимание в его глазах. Для него, конечно, это была идеальная жизнь. Он даже отсутствием магии совсем не мучился. Ему нравилась тишина и спокойствие, что дарил лес. Ему нравилось отсутствие людей рядом. Теплый дом, животные, ждущие его ласки, и Танька под боком — большего ему было не нужно.

Таня, конечно, знала, на что шла. Она повторяла себе это из раза в раз. Она уговаривала себя. Ведь она любила Ваньку, знала наверняка, что любила! Она выбирала его, всегда выбирала его. И чем чаще думала о том, что ей хотелось бы все изменить, она вспоминала других — Глеба Бейбарсова и даже, прости Древнир, Гурия Пуппера — и радовалась, что выбрала не их. Да она бы убила Глеба в первый год совместной жизни! И Пуппера бы тоже. А Ванька… Ванька был хороший. Так что, конечно, Таня выбирала его. И оставалась, оставалась, оставалась.

Все окончательно сломалось спустя два года: Таня забеременела. Она была рада, хоть и напугана, а Ванька, конечно, был в восторге. Они, правда, хотели этого ребенка. Хотя старый перстень Танькин отчего-то ворчал, когда она, уже будучи беременной, продолжала летать на контрабасе. Но как эта железяка не понимала, что без полетов Танька с ума сойдет в этой глуши! Она и начинала потихоньку сходить. Ей казалось, что ребенок сможет все исправить. Сможет переломить эту ужасающую скуку, от которой некуда было деваться. И в том, что Ваня станет хорошим отцом, она тоже не сомневалась ни на мгновение. Он носился с ней как со своими больными животными, и во время беременности ей казалось, что она принцесса. Но у нее случился выкидыш. Потом она много думала, что ребенка можно было бы спасти, если бы они жили в городе, рядом с больницей, там, куда могла бы доехать скорая помощь. Но они были совершенно одни, посреди бескрайней тайги, и никто не мог спасти ее ребенка.

После этого она прожила с Ванькой еще полгода. Это был тяжело: они едва разговаривали, каждый занимался своими делами. Танька могла улетать на целые недели, не предупредив его, а он ничего не говорил ей, когда она возвращалась. Ей больше не хотелось, чтобы он к ней прикасался — в потери ребенка она винила его. Если бы он мог колдовать! Если бы они не жили в лесу! Все было бы по-другому, в этом она была уверена. Однажды она попыталась сказать ему об этом. Ванька тогда побелел и сказал, с сжатыми зубами: «Все было бы в порядке, если бы ты не летала на своем чертовом контрабасе!». После этого они не разговаривали несколько недель.

А потом ей пришло письмо от Медузии Горгоновой. Она интересовалась делами Тани и спрашивала, не собирается ли та продолжить обучение в магспирантуре. Сообщала, что хочет передать младшие классы новому преподавателю, и предлагала занять эту должность.

Таня думала меньше минуты. Она уже знала, что согласится. Иначе и быть не могло. Пусть она никогда не мечтала учить детей нежитеведению, но еще меньше она мечтала сойти с ума от скуки в дали от цивилизации и рядом с человеком, о котором больше не хотела думать. Так что она написала ответ Медузии и отправилась собирать чемодан.

С Ваней поговорить она так и не смогла. Оставила записку и ускользнула рано утром, еще затемно. Она знала, что он не будет ее искать.

И вот теперь она направляла свой контрабас к Тибидохсу.

Перстень одобрительно вспыхнул, когда она приземлилась на мосту. Перехватив контрабас поудобнее, Танька уверенным шагом направилась к воротам. Но замерла, не дойдя нескольких шагов: у входа стоял Баб-Ягун.

С Ягуном они не виделись больше года, и с тех пор он неуловимо изменился. Возмужал и как-то похудел — и стал выглядеть старше.

— Ты тоже не молодеешь, — усмехнулся Ягун.

— Ах, ты!.. — Танька выругалась и тотчас поставила блок. Она уже успела забыть о способности Ягуна читать чужие мысли.

— Вот если бы виделась со мной чаще, чем раз в пять лет, может, и не забыла бы, — фыркнул Ягун в своей привычной манере.

Таня улыбнулась и кинулась на него с объятиями. Как же она, оказывается, скучала! И по самому Ягуну, мамочка-его-бабуся, и вообще по общению с друзьями!

Ягун крепко обнял ее в ответ, но быстро отстранился.

— Пойдем?

Вдвоем они направились в замок. Ягун повел ее к крылу, в котором жили преподаватели.

— Ты-то что тут делаешь? — спросила Таня, — К Ягге заехал?

Когда они списывались последний раз, Ягун жил с Катей Лотковой где-то в Москве.

— А я, Танька, теперь здесь работаю!

— Чего-о-о?

— Преподаю основы ментальной магии! Вот так-то! И в магспирантуре доучиваюсь. Теперь с тобой на одном курсе будем, как в старые добрые.

Таня от удивления даже замедлилась. Ягун — тоже преподаватель и магспирант? Вот так номер! Бедные дети…

— Ты чего там застряла? Пойдем быстрее, закинем твои вещи в комнату.

Когда они зашли в комнату, Таня, отвыкшая от таких пространств во время жизни в тайге, удивленно присвистнула, остановившись на самом пороге.

— Магия, — ухмыльнулся Ягун, заметив ее замешательство. — Добро пожаловать в Тибидохс!

И он отвесил шутливый поклон.

Что-то никогда не меняется, подумала Таня, и рассмеялась, глядя на плутовскую усмешку Ягуна.

— Ладно, разбирай вещи, и заходи ко мне, подгоню тебе ужин — стащил скатерть-самобранку ради такого случая. Я через три комнаты направо!

Таня кивнула, и Ягун скрылся за дверью.

А Гроттер с радостным гиком прыгнула на кровать и раскинулась на ней как морская звезда. Вот жизнь!

* * *

Вещи она разобрала быстро и уже через час стучалась в комнату Ягуна.

— Заходи, — раздался голос Ягуна и дверь распахнулась.

Таня вошла и огляделась: комната Ягуна выглядела почти так же, как она привыкла ее видеть во время учебы в Тибидохсе. Рабочий стол был закидан листьями и книгами, а в углу комнаты свалены в одну кучу все инструменты, необходимые для починки пылесосов. И только грязных носков, вопреки обыкновению, нигде не было видно, но Таня подозревала, что Ягун все-таки напрягся перед ее приходом и закинул их под кровать.

— Скатерть-самобранка у меня отменная, просто обзавидуешься! Есть все-таки плюсы в том, чтобы быть преподом, — тарахтел Ягун, — она тебе и огурцы, и водочки, и шашлычок, и оливье!

— Водочки, — рассмеялась Танька. — Давно мы водочку-то пьем, а?

— Так мы ж взрослые! — Ягун широко улыбнулся. — И русские к тому же. Так что надо выпить, Танька, надо!

Таня только рукой махнула: наливай, мол.

Они устроились со скатертью-самобранкой на кровати Ягуна и спустя пару минут уже уминали шашлыки с оливье. Потом выпили за встречу. Оба сморщились, а потом рассмеялись.

Потом выпили еще по одной. Таня чувствовала, как согревается и слегка хмелеет. Напротив нее Ягун тоже становился более расслабленным и покрасневшим.

После третьей Таня спросила:

— Так как ты все-таки оказался в Тибидохсе? А как же Катя?

Расслабленное выражение мгновенно исчезло с лица Ягуна, и Таня сама неосознанно напряглась. Но Ягун натянул улыбку и пожал плечами:

— Не сложилось.

— Не сложилось? — переспросила Таня.

Ответа она ожидала подробного, эмоционального — внук Ягге всегда был скор на язык. Но сейчас он отделывался от нее ничего не значащим односложным ответом.

— А ты? Ты почему вернулась в Тибидохс?

— Я… — продолжить она не смогла.

Что она могла ему рассказать? Про выкидыш? Это был слишком личное. Про то, что сходила с ума от скуки? Это прозвучало бы недостойно. Что бросила Ваньку, оставив ему лишь записку? Ягун бы точно не одобрил.

— Не сложилось, — тихо ответила она.

— Вот видишь, — сказал Ягун, и впервые она услышала жесткость в его голосе. — Не получается у нас с тобой, Танька, быть честными.

Они замолчали. Таня все смотрела на Ягуна: тот, кажется, ушел в свои мысли и смотрел словно бы сквозь нее. А она не могла отвести взгляда — то ли от водки, то ли от того, что она впервые за долгое время разговаривала с кем-то, кроме Ваньки, но Ягун ей показался вдруг красивым. Она испугалась своих мыслей и на всякий случай проверила блок — но, кажется, Ягун, погруженный в мысли, и не думал подзеркаливать.

Потом он как-то отряхнулся, отвлекаясь, и улыбнулся Тане:

— Ну, что, слышала про наших?..

И они принялись обсуждать последние сплетни и нелегкую долю преподавателей и магспирантов.

После шестой рюмки оба сползли на пол и улеглись голова к голове. Ягун что-то рассказывал про младшекурсников и игру в драконобол, а Таня слушала и думала только о том, как же ей хорошо вот так: лежать рядом с Ягуном, слушать его болтовню и знать, что впереди ее ждет интересная работа и интересная жизнь.

* * *

Следующие несколько недель Таня провела, закопавшись в работе. Слишком многое забылось, нужно было наверстывать: готовиться к урокам, проверять домашки, показывать характер перед беснующимися младшекурсниками. По вечерам она летала над Тибидохсом, чтобы расслабиться после тяжелого школьного дня. Иногда к ней присоединялся Ягун. Они почти не разговаривали, и Таня не раз думала о том, как непривычно это было — проводить время с Ягуном и не слушать его болтовню. Он был ее лучшим другом, и она знала, конечно, что он умел грустить; один раз она даже видела его слезы. Но в те вечера он открылся ей с другой стороны.

Как-то раз — они возвращались, уставшие, но довольные, после очередного вечернего полета — Ягун объяснил, что занятия по ментальной магии, которые стали обязательными для всех курсов, давались ему тяжело.

— Нужно ведь не только объяснить, как это работает, но и показать. Научить их ставить блоки. А для этого нужно ворваться в их сознание, чтобы они осознали — каково это, когда твои мысли перелопачивает какой-то незнакомый взрослый мужик, — Ягун ткнул себя в грудь. — И сделать это много-много раз прежде, чем они научатся, понимаешь?

Он вздохнул.

— А я каждый раз проживаю все, что прожили они, чувствую все, что они чувствуют. Голова кругом от этого, если честно.

Больше они об этом не говорили, но Таня поняла, почему после уроков Ягуну так хотелось молчать и летать, не думая ни о чем. И она старалась удерживать ментальные блоки во время таких прогулок, чтобы ее мысли даже случайно не помешали ему.

Помимо уроков, приходилось пыхтеть над диссертацией. Медузия и раньше не давала ей спуску, а теперь, когда Таня стала ее магспиранткой да еще и ассистентом, совсем ее загоняла. Танька могла все выходные провести в библиотеке. Порой к ней заглядывал Ягун, и они учились вместе.

Иногда они оставались далеко за полночь в Танькиной комнате и готовились к урокам.

В один из таких вечеров, когда Таня разобралась с последним заданием для третьего курса и поставила точку, она протерла глаза, поднялась из-за стола и увидела спящего Ягуна. Он лежал на кровати, уронив книгу на пол, и тихо посапывал во сне. Выгонять его она, конечно, не стала. Накинула на него плед, выключила свет, улеглась рядом прямо в одежде и закуталась в одеяло.

И долго еще смотрела на спящего друга, щурясь в темноте.

* * *

Прошел еще месяц прежде, чем они впервые смогли поговорить откровенно. В тот вечер Таня, как и всегда, зашла за Ягуном, чтобы позвать его полетать, и обнаружила его на полу: он лежал с закрытыми глазами, раскинувшись, как морская звезда. Сначала она даже испугалась.

— Ягун? Ты чего?

Он тут же открыл глаза и резко сел. Потом выдохнул:

— А, Танька, привет. Не, сегодня летать не хочу.

И упал обратно на пол.

Таня подумала и улеглась рядом.

— Ты чего? — Спросил уже Ягун, скосив на нее глаза.

— А я тоже летать не пойду. Будем страдать вместе.

Они недолго лежали молча. В конце концов, Ягун не выдержал и снова сел:

— Ты мне мешаешь!

— Мешаю страдать?

— Да! — Возмущенно воскликнул Ягун и выглядел при этом как обиженный ребенок.

— Таков путь, — отозвалась Таня и, открыв один глаз, посмотрела на внука Ягге.

Ягун оглядел ее с ног до головы, и что-то странное появилось в его взгляде. Таня даже испугалась. А потом он бросился ее щекотать. Танька извивалась неприлично, пытаясь сбросить его руки с себя, и пыхтела, чтобы он отвалил от нее.

Вдруг что-то мелькнуло в ее голове, и она на мгновение, на короткое мгновение, отключилось. Но этого хватило — перед глазами мелькнул заснеженный лес, кровь на снегу и растерянный взгляд Ваньки.

Тот самый день, перевернувший ее жизнь.

Она очнулась и испуганно отползла от Ягуна. Он и сам отстранился и смотрел на нее… загнанно. Она растерялась.

— Что ты… что ты сделал?

— Я не хотел, — тихо откликнулся он.

— Ты подзеркалил меня! Подсмотрел воспоминания!

Она вскочила на ноги, гневно глядя на Ягуна. Она и не знала, что он умеет так!

— Таня… Скажи, что произошло?

— Нет! — Крикнула она. — Не смей так больше делать!

— Таня!

Но она уже выбежала из его комнаты.

Она летала несколько часов. Все вспоминала, вспоминала, вспоминала и никак не могла перестать думать. Не смогла спасти ребенка, не уберегла. Ошибалась, столько раз ошибалась! Это она во всем виновата, все она!

Когда Таня вернулась в комнату, вся дрожащая от холода и пережитой истерики, ее ждал Ягун. Она упала бы, наверное, если бы он не обнял ее и не усадил на кровать. И потом долго обнимал, успокаивая: она плакала, вцепившись в его футболку.

Когда она задремала, Ягун укрыл ее одеялом и долго сидел рядом, всматриваясь в ее измученное лицо. И воспоминания в ее голове покрывались дымкой, и боль отступала.

* * *

Ей потребовалось три дня и один серьезный разговор с Ягге, чтобы понять, что произошло в ту ночь, а потом ворваться в комнату к Ягуну и рявкнуть, что он просто:

— Совершеннейший идиот!

Ягун поднял бровь, потом поднял вторую — для пущей убедительности.

— А?

— Я говорила с Ягге! Ты не просто подзеркалил! Ты стер мои воспоминания!

— Ничего я не стирал, — возмутился Ягун.

— Ладно, не стер, а подправил!

— И не подправил, а только слегка облегчил твою боль!

— И сколько раз ты так делал?!

— Это было впервые, клянусь, Танька!

Таня выдохнула и устала протерла глаза.

— Хорошо. Только не делай так больше.

— Почему? Разве тебе не стало легче?

— Стало, конечно, — резко сказала она, — но ведь дело совсем не в этом! Эту боль нельзя стереть просто так. Ты ее не уничтожаешь, ты забираешь ее себе. И это опасно для тебя.

— Все в порядке. Я это контролирую.

— Ты это… стой. — Она нахмурилась. — Как часто ты это делаешь?

Ягун отвел взгляд.

— Почти каждый день.

— Что?!

— Ты просто не знаешь, что я видел в их воспоминаниях!

Тане потребовалось время, чтобы осознать, что он говорил о своих учениках.

— Со многими из них происходили ужасные вещи в детстве. Я просто хочу… чтобы им стало легче, понимаешь?

Нет, она решительно этого не понимала.

— И ты каждый день забираешь их боль себе?!,

— Ну, не каждый… В конце концов, им иногда полезно страдать… Они ведь иногда такие гаденыши, а. Согласна?

— Ты стрелки-то не переводи! — Воскликнула Таня. — Тебе нужно это прекратить!

— Это еще зачем?

— Чтобы не… — Она задохнулась от возмущения. — Это просто опасно!

— И с каких пор тебя это волнует?

— То, что делала я, совсем другое!

— Неужели? Или только тебе можно спасать мир, рискуя жизнью, а я не могу сделать даже такую мелочь?

— Все не так!

— А как? Объясни мне!

— У меня не было другого выхода. А ты просто вредишь сам себе, потому что…

Она вдруг замолчала. И спросила тихо:

— Почему? Почему ты это делаешь, Ягун?

Он ничего ей не ответил. Только сел на кровать и закрыл голову руками.

Таня села рядом и ждала. Она знала: будет ждать столько, сколько потребуется.

— Этот дар… это проклятие должно принести хоть какую-то пользу. Не мне, так хоть… обществу, — Ягун поднял голову и грустно улыбнулся. — Я ведь и с Катькой расстался из-за этого.

— Почему?

— Когда мы начали жить вместе, все изменилось. Мы постоянно были рядом. Мне стало гораздо проще читать ее мысли. Потом я стал видеть образы, чувства — бабуся сказала, мои способности становятся сильнее. И когда я начал читать не только то, о чем она думает, но и чувствовать то, что она еще не успела даже обдумать… Она не была привязана ко мне так, как я — к ней. Не любила так же сильно. Иногда засматривалась на других парней, и их образы мелькали в ее голове, когда мы лежали рядом. Она могла смотреть на меня, а подсознательно думать о других, и это раздражало до жути. Понимаешь теперь?

Таня кивнула. Потом поспешно проверила блоки, на всякий случай: пока слушала Ягуна, в ее голове мелькнула предательская мысль, что уж она-то, Танька, не думала бы о других парнях, если бы влюбилась в Ягуна.

Она не стала ничего говорить — поддерживать других она никогда не умела. Спасать — да, но не поддерживать. Поэтому обняла его крепко-крепко и чувствовала, как он обнимает ее в ответ.

* * *

В один из вечеров к ней снова пришел к Ягун. Выглядел он несколько смущенно.

— Мне Ванька написал… Спрашивает, как у тебя дела. Слушай, это не мое дело, конечно, но вы хоть нормально расстались-то?

Таня вспыхнула. Как сказать Ягуну, что она так и не поговорила с Ванькой, она не знала. Это было нечестно, она знала, но посмотреть ему в глаза тоже не могла.

Ягун все понял и сам: то ли подзеркалил, то ли догадался.

— Ну и трусиха ты, Танька, никогда не подумал бы.

— Я не могла объяснить ему, что было не так!

— И почему?! Как будто он не понимал, что ты переживаешь из-за ребенка.

— Да мой ребенок здесь совсем ни при чем! — крикнула она. — Я просто не могла жить с ним, жить там! Я с ума сходила, как ты не понимаешь!

Ягун отпрянул.

— И знаешь, что, Ягун?! Ты совершенно прав — это не твое дело!

Перстень нагрелся, и она поняла: еще мгновение и выпустит искру в Ягуна. Тот, кажется, тоже понял и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова и громко хлопнув дверью. Таня устало рухнула на кровать и закрыла глаза. Как глупо! Поссорилась еще и с Ягуном.

Спала она в ту ночь беспокойно. Ей снился то умирающий Ванька, то убивающий Глеб. Потом приснилась девочка: так похожая на Ваньку и на нее саму, она смотрела на нее в упор и осуждающе качала головой.

Она проснулась резко и несколько минут пыталась прийти в себя. Ее словно парализовало, и она с трудом восстановила дыхание. Потом все же смогла успокоиться, но уже знала, что больше не уснет.

Таня встала и засела за диссертацию. Она надеялась отвлечься от тяжелых мыслей, но быстро поняла, что ничего не получается. В голову так и лезли слова Ягуна: «Трусиха ты, Танька!»

Ягун был, конечно, прав. Она была смелой, когда нужно было с кем-то сражаться и куда-то бежать, чтобы кого-то спасти. В этом они с Ванькой были похожи: он тоже хотел всех спасти. Но если нужно было быть честным, с самим собой или друг с другом, здесь они тоже оба были полными профанами. Она не смогла набраться смелости и признаться, что разлюбила его. А он написал не ей, а Ягуну, чтобы спросить про нее. Глупо, так глупо!

И с Ягуном тоже глупо поссорилась. А ведь ему и так непросто. Еще и выслушивать ее истерики — то еще удовольствие! Она ведь всегда считала себя умной девчонкой, но стоило ей в кого-то влюбиться, так сразу же начинала творить глупости. Так было с Ванькой, Гурием, Глебом и вот теперь с…

Мысль ударила ее совершенно внезапно: и вот теперь с Ягуном.

Да нет. Быть такого не могла.

Не могла же она в самом деле влюбиться… в Ягуна?

Это все от одиночества. Они были всегда вместе последние месяцы, они слишком много общались друг с другом и ни с кем другим. Она так привязалась к нему, потому что отчаянно нуждалась хоть в ком-то после того, как рассталась с Ванькой. Нет, она не имеет права влюбляться в Ягуна.

Он заслуживает кого-то лучше. Кого-то стабильного, спокойного. Нежного. Заботливого. Он заслуживал такой девушки, которой Таня никогда не была и никогда не станет. Танька — сорванец. Танька — дерзкая, как пуля резкая, как шутила Гробыня.

Ее размышления прервал звук шагов, раздавшийся за дверью. Кто-то шел по коридору, и этот звук шагов, и этот стук пылесоса, ударявшегося о ноги, Танька узнала. Но куда он мог направляться в такую глубокую ночь, да еще и с пылесосом? Вздумал полетать по ночам, без Таньки?

Не хватало еще, чтобы разбился в темноте!

Не раздумывая, Таня выбежала в коридор и громким шепотом окликнула его:

— Ягун!

Но он даже не повернулся. Обиделся? Ну и пожалуйста!

Таня вернулась в комнату и попыталась снова сосредоточиться на учебе. Но никакое нежитеведение в голову не шло. На сердце отчего-то было неспокойно. Ну вот куда он поперся со своим пылесосом ночью?!

Она в конце концов не выдержала: схватила контрабас и рванула за Ягуном. Она надеялась, что успеет догнать его до того, как он взлетит. Найти его на крыше было намного легче, чем потом, в небе над Тибидохсом.

Пока она бежала по замку, контрабас больно бился по ногам, а перстень ворчал без передыху что-то о лопоухих идиотах и влюбленных дураках. Прислушиваться Танька не собиралась — было не до того.

Ей повезло: она успела. Выбежала на крышу как раз вовремя — Ягун еще даже не сел на пылесос. Только стоял на краю крыши и всматривался куда-то вдаль.

— Ягун!

Она подошла поближе. Он снова даже не обернулся.

— Да хватит тебе дуться!

Таня потянула его за рукав.

— Ну, Ягун! Не дуйся, ты же не Дуся.

Он все еще молчал, и она встревоженно вгляделась в его лицо: на нем не мелькнуло ни тени удивления. Ничего. Он словно бы ее не слышал и не узнавал.

— Ягун, — испуганно позвала она, — ты чего?

А потом он сделал шаг вперед.

Таня не успевала ничего сделать, только вцепилась в его рукав со всей силы и попыталась удержать.

Но Ягун был тяжелее. А еще он был упертым и не умел отступать — совсем как его мать, любила повторять Ягге.

И Таня рухнула с крыши вместе с ним.

* * *

Спустя две недели.

— Хорошо, что ты успела произнести подстраховывающее, — тихо сказал Ягун, помогая ей тащить контрабас.

Таня молча кивнула. Она сама с трудом осознавала, как сильно им с Ягуном повезло в ту ночь. Повезло, что она успела сориентироваться и в свободном падении выпалить без единой ошибки и с правильной интонацией:

— Чебурыхнус парашютис форте!

Повезло, что перстень расщедрился и выдал две зеленые искры. Повезло, что она крепко сжимала руку Ягуна и, когда их подбросило в воздухе, а потом резко опустило на землю, она так и не отпустила его. Повезло, что никто из них при падении ничего себе не расшиб.

Об этом она старалась не думать, но как же им повезло в тот вечер, что она проснулась от кошмара, услышала его шаги по коридору и решила идти за ним! Что было бы, не сделай она этого, было и представить страшно.

Потом, когда они оказались на земле, испуганные, но живые, Танька орала на Ягуна так, что, кажется, слышал у себя в кабинете Сарданапал. А Ягун сидел на земле и смотрел на нее осоловело, будто только проснулся.

И правда проснулся — но это они поняли только потом. Оказалось, что Ягун так увлекся чтением чужих мыслей, что чужое сознание пробудилось в нем, пока он спал, и он пошел сигать с крыши вместо какого-то сопливого подростка в пубертате. Потом они вычислили этого несмышленыша и поставили ему мозги на место.

Но у Тани до сих пор иногда дрожали руки, стоило ей вспомнить ту ночь.

Тогда она, разобравшись, что происходит с Ягуном и сплавив его Ягге на лечение и воспитание, написала Ваньке письмо. Честно объяснила все, что чувствовала. Рассказала обо всем. Извинилась по-настоящему и простила его — тоже по-настоящему.

Потом получила ответ. Тоже искренний, такой, как умел писать только Ванька. Он все понял, конечно — он всегда ее понимал. И она почувствовала такое облегчение, когда он отпустил ее.

В ту ночь она прокралась в магпункт к Ягге, разбудила Ягуна и поцеловала его. Знала, что он оттолкнет, но все равно поцеловала. Потому что Таня Гроттер больше не хотела быть трусихой — больше нет.

Они тогда снова поругались: Ягун заявил, чтобы она не смела его жалеть и спасать, потому что он ей не Ванька, не Глеб и не Гурий. Она сообщила ему, что он полный дурак.

Таня ушла в ту ночь, и они об этом не говорили. Было не до того: Таня заменяла Ягуна на уроках, пока он восстанавливался и учился контролировать влияние чужого сознания. Но, наконец, стало чуть полегче: Ягге и Сарданапал разрешили Ягуну вернуться к преподаванию, а Таня выбила себе отпуск на пару дней и решила слетать на Лысую гору к Гробыне, подумать обо всем, что случилось.

Теперь Ягун помогал ей тащить контрабас до ворот замка.

Перед тем как взлететь, она обернулась к Ягуну и крепко обняла его. Он обнял ее в ответ и не сразу отпустил.

— Ты же вернешься? — спросил он.

— Вернусь, — улыбнулась она.

И, взлетая в воздух, Таня знала, что Ягун за ее спиной тоже улыбался.

— Грааль Гардарика!