Выродок (джен)

Тот день начался как обычно. Даген проснулся от разъярённого крика хозяина борделя. Он каждый день кричал и злился, потому что каждый день был чем-то недоволен. Шейла говорила, что это потому, что ему не даёт дочка магистрата. Что именно она ему не даёт, Даген не знал, но, видимо, что-то очень важное. Может быть, ту ароматную плетёнку с изюмом или даже зажаренную ножку куропатки. Даген слышал от ребят, что ножка очень вкусная, но сам он её не пробовал: когда они стащили её с одного из столов в таверне Дуболома, он ещё с ними не дружил.

В этот раз крик хозяина прозвучал громко — значит, близко. Даген, не открывая глаз, быстро юркнул под кровать, в следующую секунду дверь резко распахнулась, звонко ударившись ручкой о стену.

— Всё дрыхнешь, ленивая корова? — прогремел хозяин. — Опять небось сказки плела своему выродку.

— Он не мог заснуть, — тихо произнесла мама, наверняка вжавшаяся в спинку и обнявшая подушку. Она всегда так делала, когда боялась.

— Потому что нечего шляться где ни попало без дела, — продолжал ругаться хозяин. Он постоянно ругался. И чем-нибудь кидался. Даген ни разу не видел его довольным. — Энергии девать ему некуда. Давно пора выбить всю дурь на жаровне. Или отправить к Дуболому в таверну. Там каждый день крушат или убивают, работёнка всегда есть. А лучше избавься от него, Кенмир. Дурная была идея рожать. Только клиентов отпугивает.

— Его же нет здесь в рабочее время, — осторожно воспротивилась Кенмир.

Хозяин яростно запыхтел, а чёрные глаза с бешеным блеском заозирались по комнате. Даген знал, что сейчас в маму что-то полетит, и он зажмурился и вонзился зубами в руку, чтобы не вылезти и не вцепиться так же в хозяина: мама строго-настрого запрещала вмешиваться, когда тот заявлялся к ним в комнату, как в свою. Он услышал глухой удар и тихий короткий стон. Но и его хватило, чтобы хозяин окончательно озверел: он не выносил даже намёка на слёзы. От свиста плети Даген в ужасе распахнул глаза. Мать вскрикнула в тот же момент, когда он выбрался из-под кровати, следующий замах оборвался в воздухе, потому что Даген со всей силы пнул хозяина в ногу.

— Ах ты, паршивый щенок, — взвыл тот и попытался схватить мальчика, но он ловко увернулся и пнул вторую ногу.

— Даген, перестань, — взмолилась мать. Он отвлёкся на её голос, и хозяин больно поймал его ухо.

— Ты так и нарываешься, чтобы я тебе их отрезал, — прошипел он. — Нынче эльфийские уши ценятся не только в борделе. Я выручу кругленькую сумму в аптеке Вагамала.

— Прошу, не надо, — Кенмир упала на колени перед хозяином, — он ещё мал, ничего не понимает.

— Это последний раз, Кенмир. Ещё малейшая выходка, и я вышвырну его на улицу. А это — чтобы хорошенько запомнил.

Хозяин замахнулся и от души отвесил Дагену пощёчину, от которой тот повалился на пол. Он не стал зажимать больное место рукой, хотя оно и горело, вместо этого с ненавистью взирал на обидчика.

— Смотри, не подавись своим ядом, — плюнул хозяин рядом с мальчиком. — А ты, — он перевёл взгляд на женщину, — приведи здесь всё в порядок и себя тоже. У тебя сегодня полный рабочий день.

— Будто было когда-то иначе, — едва уловимо прошелестела Кенмир, но Даген расслышал, и, к счастью, только он.

Хозяин ушёл, не потрудившись прикрыть дверь, а Даген тут же бросился к матери.

— Почему ты не защищаешь себя, мама? — спросил он, крепко обнимая её за шею и гладя маленькой ручкой по спине, которая чуть подрагивала. — Ты всегда просишь хозяина не бить меня, но ты не просишь не бить тебя.

В ответ Кенмир только сильнее прижала к себе сына, и он расслышал всё же прорвавшийся всхлип.

— Не плачь, мама. Всё будет хорошо.

Быстро смахнув слёзы, Кенмир отодвинула Дагена и посмотрела на него, улыбнувшись.

— Я не плачу. Видишь? Поиграй сегодня на улице, хорошо? У меня сегодня много работы.

— У тебя каждый день много работы, — со смесью обиды и злости выдал Даген.

— Он прав, — раздалось со стороны двери. В дверном проёме стояла Шейла.

Она тоже работала в борделе. Но почему-то работы у неё было меньше, чем у мамы. Даген думал, что это потому что её боялись, в том числе хозяин. Она была высокой и крепкой и громко умела себя защищать.

— Чёрт ездит на тебе как на ломовой лошади. Ты — его основной источник дохода, можно бы и понаглеть и выпросить хотя бы один день выходного.

— Ты знаешь, что я не могу, Шейла. Станет только хуже.

— Куда уж хуже, Кенмир? — всплеснула руками Шейла и опустилась рядом. — Он не докармливает тебя, Дагену так вообще не выдаёт из-за, видите ли, бесполезности, вы оба голодаете, да ещё он и бьёт вас. И это не считая вседозволенности этих мра...

— Шейла! — предостерегающе воскликнула мать, закрывая сыну уши, но Даген понял, что хотела сказать Шейла: этим словом его вместе с уличными мальчишками часто называли лавочники, только перед ним добавляли "мелкие".

— Серьёзно, Кенмир? — снисходительно приподняла бровь Шейла. — Переживаешь за его нравственное воспитание? Вы живёте в борделе, у тебя по семь, а и то и десять клиентов за смену, Даген такое видит и слышит, что и ребёнку хозяина не пожелаешь. — Шейла склонилась к маме и прошептала: — Вам нужно бежать. Я помогу, поговорю с магистратом, он всё устроит.

Кенмир грустно вздохнула и спустила Дагена с колен.

— И куда мы пойдём? Меня силой сюда привезли, я никого здесь не знаю, я и города-то не знаю, дальше крыльца не выходила.

— Я знаю город, мама, — оживился Даген. — Мы весь его облазили, я знаю, где Главные ворота.

— Тш-ш, — Кенмир тут же зажала ему рот рукой, с опаской глядя на дверь, — молчи, а то нам опять попадёт.

— Но он прав, Кенмир. — Шейла схватила подругу за руку. — Даген сможет вас вывести, а магистрат задержит закрытие ворот. Вы сможете за ночь уйти подальше, остановитесь в какой-нибудь деревушке и начнёте новую жизнь.

В воображении Даген уже нарисовал маленький домик, в котором радостная мама готовила бы лепёшки на завтрак, а он помогал бы этот дом убирать. В их окна светило бы солнце, а в его лучах в воздухе витали бы пылинки, поднятые проворным взмахом метлы Дагена. Мама бы смеялась и называла его маленьким мужчиной. Даген почти улыбнулся, как Кенмир разрушила его грёзы.

— Нам не на что её начинать. — Одинокая слеза скатилась по щеке. — На ягодах и кореньях долго не проживёшь, охотиться я не умею, а купить мясо нет денег. И лето скоро кончится. Где брать тёплую одежду?

— Я могу украсть, — предложил Даген, отчаянно держа в голове образ домика. — Я маленький, меня не заметят.

— Нет! — категорично отрезала мать. — Я не хочу, чтобы мой сын был вором.

— Боюсь, ты с этим опоздала, — себе под нос усмехнулась Шейла. Даген видел, что мама её расслышала, но ничего не сказала.

— Надо подготовиться, — продолжила Кенмир. — Подкопить денег, собрать еду на первое время. Если мы всё же решимся и нас поймают, Дагена точно выкинут на улицу, и это будет лучшей участью из возможных. А я...

Она не стала договаривать, мама и Шейла переглянулись, было понятно: они поняли, что следовало после "а я...", только Даген этого не знал, и ему стало страшно.

— Как ты подкопишь деньги, если вся оплата идёт лично чёрту? — обеспокоенно спросила Шейла.

— Не знаю. Что-нибудь придумаю, — пожала плечами Кенмир и подняла взгляд на подругу. — Магистрат мог бы помочь с едой.

Шейла уверенно обняла её, а после отодвинув, заверила:

— Можешь на меня рассчитывать. Обслужу его так, что голову потеряет.

— Он и без того у тебя на особом положении, — всхлипнув, улыбнулась Кенмир.

— Ну любит он пожёстче, кто ж виноват, что жёнушка его даже охать и ахать не умеет? — рассмеялась Шейла.

— Считаю до десяти! — раздался крик хозяина с первого этажа. — Если кто-то не выйдет до цифры "десять", будет работать голодным всю смену!

— Милый, — мать присела перед Дагеном, — подожди здесь, принесу что-нибудь вкусненькое. А потом...

— Потом я по дереву спущусь вниз и до первых лучей сюда не вернусь. Как всегда, мама. Не переживай.

Кенмир поцеловала сына в лоб и крепко обняла, после чего вместе с Шейлой покинула комнату.

Как только дверь затворилась, Даген подбежал к окну и из-под скрипучей половицы с трепетом вытащил деревянную потёртую коробочку с плохо закрывающейся крышкой. Это был его клад. Здесь он хранил вещички, которые были ему дороги, но многие из них мама бы не одобрила, поэтому клад был его маленьким секретом. Ему доставляло особое удовольствие перебирать вещички, пальчиками чувствовать их реальность, ведь они были только его и ничьи больше. Хозяин наверняка выкинул бы коробочку целиком, он уж точно посчитал бы мусором гладкий камешек, которым Даген выбил рекордное количество очков в уличной игре и заслужил уважение местной ребятни; пучок сушёных трав, стянутых в аптеке Вагамала, которые, если зажевать, снимали боль; чуть пушистый на ощупь мешочек с узорной вышивкой, подрезанный у дочки магистрата. Даген был уверен, что у неё таких мешочков много, и она не заметит пропажу одного, а ему так нравилось проводить мягкой поверхностью по щеке... Конечно, он ни за что бы не признался в этом Джоку и Грейму, особенно Джоку: они точно засмеяли бы.

Ещё в коробочке были серебряные монеты. Целых пять. Вот за них мать бы отругала его как следует: ей очень не нравилось, что Даген воровал. Зато ему нравилось. Потому что это было весело, и так он мог получить хоть маленькую толику того, что ему хотелось. Как, например, плетёнку с изюмом. Даген до сих пор помнил её аппетитный запах и мягкость.

Но самым ценным сокровищем для него был зелёный сверкающий кристалл, который переливался и в отсутствие солнца, касаясь кожи своим... сиянием. Мальчик, как зачарованный, мог часами смотреть на него, забыв обо всём на свете, он почему-то был убеждён, что кристалл волшебный и сможет помочь им с мамой выбраться из канавы, где правит хозяин, и что вот он непременно заберёт кристалл себе, если найдёт.

Едва услышав скрип со стороны лестницы, мальчик положил кристалл обратно в коробочку, туда же отправились и остальные богатства, а сам он юркнул в угол между кроватью и тумбочкой.

Это вернулась мама, которая принесла целую горсть зелёного горошка, хлеб и здоровый кусок сыра, с половину маминой ладошки размером — Даген даже сначала не поверил, когда его увидел. Он не заметил, как исчез горошек, хлеб глотался комками, толком не прожёвываясь, а глаза всё не могли оторваться от сыра. Даген предвкушал, как будет откусывать его, представлял его вкус, когда же наконец приступил к нему, едва не потерял сознание от обрушившегося удовольствия. Он грыз по крупицам, пытаясь растянуть.

— Это самое вкусное, что я пробовал, — пробубнил он, не открывая глаз. И тут же услышал тихий мамин смех.

— Тебе ещё столько предстоит попробовать.

Где-то внизу хозяин кого-то радушно приветствовал. Кенмир вмиг посерьёзнела.

— Бери с собой, родной, — подняла она сына и легонько подтолкнула к окну. Даген засунул сыр за пазуху и привычно потянулся к ветке старой осины, уже через пару минут он был на земле.

Ноги сами вели его к заброшенной мельнице, где жили двое его друзей. И хоть он тепло к ним относился, сыром делиться не собирался: у них был свой старший, который заботился о пропитании и безопасности места ночлега. И Стифорду не нравился Даген, он напрочь отказывался даже подумать о дележе с ним мельницы на ночь, он чуть ли не слюной брызгал, когда говорил о наличии у Дагена матери и тёплого дома; и плевать он хотел, что в этом доме Даген бывает всего пару часов по утрам. Джок и Грейм так сильно уговаривали Стифорда, что тот пригрозил выгнать их с мельницы, и они перестали просить.

Даген тщательно облизал пальцы, чтобы и запаха сыра не осталось, после чего выдал условный свист. Ему казалось, прошла вечность, прежде чем в дверях мельницы появились две знакомые фигурки.

— У тебя уже почти хорошо получается сыч, — заметил Джок.

— Я тя умоляю, — возразил Грейм. — Ни черта у него не получается. Если б в окно не увидел, никуда б не вышел.

— Это вообще-то я тебе сказал. Ничего ты не видел.

— Видел. И ниче ты мне не говорил.

— Ты не мог видеть. У окна Стифорд сидел, — с улыбочкой не успокаивался Джок.

— А вот и видел! — Грейм начинал злиться.

Эти двое всегда спорили. Вот прямо всегда-всегда, Даген ещё ни дня не видел у них согласия. Джок вечно дразнил, а Грейм заводился с пол-оборота, но вместе они были единым целым. Даген хотел однажды тоже иметь такого друга.

— Куда сегодня пойдём? — спросил он, тем самым вмешавшись в спор, который мог продолжаться бесконечно.

— На площадь, — ответил Джок. — Сегодня Обменный день.

— Правда?! — радостно воскликнул Даген.

Он не понаслышке знал, что в этот день город наводнялся самыми разными людьми со всех концов империи. Они прибывали, чтобы сбывать или обменивать товары, заводить знакомства или просто найти что-то по душе. И все с набитыми кошельками и повозками. Настоящий рай для воришек. А уж если брать понемногу, то вообще могли не заметить пропажу. Даген так и делал. Зато банда Стифорда разгуливалась по полной: стаскивала мешки прямо под носом торговцев, срезала мешочки с поясов, вырывала монеты с рук, — они были проворные и быстро терялись в толпе, но шума наводили знатного, и после этого сложнее было красть, практически невозможно. Поэтому Даген старался поживиться хоть чем-нибудь до переполоха. Последние два Обменных дня он работал с опытными Джоком и Греймом, которые и научили тонкостям воровского дела, украденное делили поровну. Хоть Стифорд и считал, что его ребята должны забирать всё, поскольку роль Дагена ничтожна мала.

— Сегодня опробуем новый план, — сказал Джок по дороге к площади. — Прошлый стражники уже раскусили, теперь крепко следят за Главными воротами. Ты будешь приманкой. — Он взлохматил Дагену длинные волосы. — Ты из-за возраста самый безобидный и милый.

— А как же...? — Даген не договорил, вместо этого дотронулся до своих заострённых ушей.

В этом городе эльфов не жаловали, считали диковинными отбросами, хотя мама рассказывала, что на её родине они являлись высшими существами, которых уважали и ценили. Даген верил в её сказку, хотя не думал, что в той удивительной стране его жизнь была бы лучше. Больше всех на свете эльфы ненавидели людей, которых называли варварами. Даген не понимал, что значит это слово, но был убеждён, что к нему оно тоже относилось: ведь в нём текла и человеческая кровь.

— Спрячем. — Грейм, не останавливаясь, стал оттягивать волосы полуэльфа, закрывая ими уши. — Патлы у тя длиннющи, в них можно и кошель заныкать.

Войдя в основную часть города, мальчишки разделились, Грейм потащил Дагена в тканевые ряды, а Джок растворился в толпе. Младшего соучастника не посвящали заранее в планы, он узнавал о них непосредственно перед реализацией. Поэтому он понятия не имел, зачем Грейм стянул огромный лоскут тонкой ткани, на вид дорогой, конечно, но сбыть её было невозможно: такие имелись у очень малого количества торговцев, по пальцам руки перечесть, потому её легко было отследить, — а валяться в мельнице теплее на шкурах или шерсти. Понимания не прибавило и внезапное кутание в эту ткань его самого Греймом с непонятными зажимами и иголками в руках. Даген молча стоял и позволял старшему товарищу делать с собой абсолютно всё, а потом пришёл Джок, и Грейм перешёл от одежды к волосам Дагена.

— Надо же, ни одного колтуна нет, — буркнул Грейм.

— Ну а что ты хотел? — отозвался Джок, медленно водя камнем по лезвию своего любимого ножа. — У Мирсеуса качественный товар, я ни одну шлюху у него растрёпанной не видел. Вот нашему Дагену от мамки-то гребень и перепал.

Маму часто так называли, и она всякий раз опускала глаза, ей было стыдно, хотя не она произносила это слово. Даген пришёл к выводу, что оно означает что-то обидное, потому остро реагировал, слыша его в отношении матери. С воинственным криком он выпрыгнул из ткани под возмущающееся бурчание Грейма и толкнул Джока. Тот повалился назад и упал, но быстро вскочил и со смесью негодования и злости воззрился на Дагена.

— Совсем ополоумел?!

— Не называй так маму!

Злость на лице Джока сменилась восхищением. Он с улыбкой похлопал Дагена по плечу.

— А ты мужик. Несмотря на то, что под стол пешком ходишь. Потому я расскажу тебе, как именно мы сегодня будем воровать.

Пока Грейм подшивал наряд для Дагена, он сам не переставал думать о том, справится ли он со своей ролью: ему раньше не приходилось притворяться кем-то другим, а друзья выбрали уж больно важную цель. Но они рассчитывали на него, к тому же в доме магистрата, где в Обменный день собирались самые богатые гости города, точно было чем поживиться.

К полудню одеяние было готово, Даген даже не поверил, что на нём правда одежда, настолько невесомой и мягкой оказалась ткань. Он прошёлся по ней, едва касаясь, кончиками пальцев.

— А его с меня не сдует? — поинтересовался он.

Джок заливисто рассмеялся. Грейм же нахмурился.

— Сейчас ты вмял в грязь мой портняцкий дар. И это плотная тряпка, только кажется лёгкой, в ней и зимой задница не задубеет.

— Правда? — искренне округлил глаза Даген. — А почему она такая приятная? Зимние вещи колючие и воняют.

— Потому что ты выродок, а вещи из таких тканей носят богатенькие скряги. Всё, топай давай на площадь, скоро магистраторша явится.

Жена магистрата в сопровождении служанок действительно появилась на площади в указанное ребятами время — Даген уже привык к тому, что они всё знают о городе и его обитателях. Дамочка не вызвала в нём ни толики симпатии, но, к сожалению, протащить его в магистратский дом могла только она. Даген сделал лицо как можно более жалобным, натёр кулачками как следует глаза, а потом, собрав пальцем оставшуюся после ночного дождя влагу с ближайшей бочки, мазнул им по щекам. Он должен справиться, на него надеются Джок и Грейм.

Даген вышел на шумную оживлённую площадь, побродил немного, без конца крутя головой и бегая по лицам взглядом, а потом надрывно крикнул.

— Папа́! — с ударением на вторую "а", как учил Грейм.

Он крикнул ещё дважды, периодически всхлипывая и неизменно, но постепенно приближаясь к магистратской жене. И вот цель была достигнута.

— Милый, ты потерялся? — обратилась к Дагену магистраторша с лучезарной улыбкой. На какое-то мгновение он подумал, что она правда хочет ему помочь, но потом вспомнил слова Джока о том, что нельзя доверять тем, у кого монет больше, чем зерна у кур: они все хотят казаться хорошенькими, чтобы монет стало ещё больше.

— Д-да, — всхлипнул Даген, вытирая рукавом "слёзы". — Я п-приехал с папа́, я пошёл посмотреть на лошадку из глины, а папа́ уже нет.

Он скуксился, выдавливая из себя настоящие слёзы, но они не потребовались. Магистраторша подлетела к нему и приобняла за плечи.

— Ох, милый бедный мальчик. Я помогу тебе найти твоего папа́, наверняка он будет сегодня у нас на приёме. Пойдём, ты, наверное, проголодался. Я прикажу подать тебе утку в брусничном соусе. Ты любишь утку?

Даген не успел ничего ответить, за него всё сказал внезапно заурчавший живот.

— Пойдём-пойдём. — Магистраторша выпрямилась и, взяв его за руку, направилась в ту сторону, откуда только что пришла.

— Миледи, а как быть с... — начала одна из служанок.

— Всё потом. Нужно позаботиться об этом мальчике, — перебила магистраторша, а потом добавила уже тише: — Его отец явно состоятельный и будет нам благодарен, муж наконец увидит, что я не только красива.

Даген послушно шагал рядом с женщиной, продолжая шмыгать носом. У выхода с площади он заметил притаившихся Джока и Грейма, которые с улыбкой кивнули ему.

Дом магистрата оказался громадным, и в нём было столько удивительных вещей, которые Дагену хотелось потрогать, рассмотреть вблизи, но он старательно делал вид, что всё вокруг его не занимает, царапал ладони ногтями, чтобы случайно не выдать восхищения.

— Где папа́? — спросил он вновь для пущей убедительности.

— Он придёт вечером на ужин, там вы и встретитесь, — заверила магистраторша и велела служанкам принести еду в какой-то большой зал.

Даген не представлял, насколько большим тот окажется. Высокие сводчатые потолки, бескрайний мраморный пол, арочные во всю стену окна, напротив них у противоположной стены — огромный камин, в котором поместилось бы целых два — нет, три — Дагена, а точно по центру — длиннющий блестящий стол, окружённый массивными стульями с узорами. Вообще всё в этой комнате было невероятно красивым и дорогим. Теперь Даген видел, как могут жить те, у кого монет больше, чем у кур зерна, и подумал, что это нечестно. Чем они с мамой хуже? Он вдруг разозлился и хотел уже сломать что-нибудь или разбить, как в зал вошла та самая служанка, которая задавала вопрос магистраторше, с подносом в руках. Даген не видел, что на нём, но аромат заставил живот не просто говорить, а кричать.

— О, бедняжка, — запричитала магистраторша. — Давай помоем руки и сядешь есть, а потом...

Даген её не слышал, он уже схватил увесистый кусок жареного мяса и вонзился в него зубами. Приятная нега разлилась по телу, затуманив напрочь голову, а живот требовал ещё. Даген беспорядочно запихивал в рот всё, что было на тарелках: картошку, отчего-то изменившую цвет и развалившуюся, какие-то красные водянистые шарики, сладковатую траву, отдающую почему-то орехом, — и абсолютно всё он пробовал впервые. Наверняка та стащенная с таверны ножка ни в какое сравнение не пойдёт с этим пиршеством. На языке смешались столько вкусов, что Даген совсем забыл, зачем он на самом деле тут находился.

— Господь мой, сколько же ты не ел? — изумилась магистраторша, которая смотрела на него с нескрываемым беспокойством.

Заметив это, Даген испугался, что сейчас его раскроют и позовут стражников. Грейм ведь предупреждал, чтобы он вёл себя прилично и сдержанно, даже обучил нужному поведению — и откуда он только знал столько о высшем обществе? — а Даген не справился. Теперь его точно посадят в колодки или вообще казнят: где это видано, чтобы оборванец влез в дом главы города, пусть и по приглашению его жены?

Мальчик шумно сглотнул.

— Я... я потерял папа́ вчера днём, миледи, — залепетал он. — Простите. Но ночь на улице была страшной, и я боялся выйти из своего укрытия, чтобы найти еду.

Магистраторша схватилась за грудь, а её лицо скривилось от гримасы боли.

— Стера, немедленно приготовь для мальчика горячую ванну. Необходимо смыть с него всю грязь. Бог знает, где он провёл эту ночь. Вдруг там были крысы или ещё хуже — уличные выродки, что шастают по помойкам. Он должен предстать перед отцом идеальным, чтобы ничто не выдавало того кошмара, о котором мальчик непременно расскажет. — А потом добавила, отнеся руку, которой только недавно держала Дагена, подальше от лица. — И мне тоже приготовь.

Комната, в которой стояла металлическая ванна, была раза в два больше каморки матери в борделе. Он никогда таких не видел и не представлял, в ней находились вещи, названия которых он и не знал. Мальчик заворожённо их разглядывал, пока неловко стягивал с себя одежду. Тепло от ванны манило и пугало одновременно. Робко Даген перекинул ногу, и его тут же захватило приятное ощущение, в которое захотелось окунуться с головой. Что он и сделал, а после, высунув голову, с улыбкой до ушей принялся сгребать пену руками, а потом сдувать. Пузыри попали Дагену в нос, и он чихнул. Стера добродушно засмеялась.

— Вижу, купаться ты любишь. Давай я намылю тебя.

Даген резко отодвинулся на другой конец ванны. В последний раз его "намыливал" Стифорд, лицо землёй, когда Даген посмел пробраться в мельницу.

— Я сам, — буркнул он.

Стера понимающе опустила руки.

— Всё необходимое я оставлю здесь. — Она поставила на край ванны что-то наподобие подноса с разными любопытными вещицами. — Полотенце и чистая одежда будут у двери. Когда закончишь, я покажу тебе дом.

— А хозяйка не будет против?

— Она и дала мне это распоряжение. Не торопись и, если что, зови, я буду недалеко.

Стера ушла, а Даген снова нырнул с головой. А потом ещё и ещё, сменяя ныряния пенными полётами. Он успокоился и наконец использовал мыло по назначению, только когда практически все пузырьки полопались, а вода стала остывать. Прежде чем надеть новый наряд, Даген полной грудью вдохнул его аромат. Пахло свежестью и... свободой. Именно так пахло бы в их с мамой домике.

Прогулка по магистратскому дому стала для Дагена настоящим везением. Магистраторша сама руками Стеры упростила ему задачу, показав все входы, выходы, точки будущего скопления гостей и обозначив самые ценные вещи. Он внимательно слушал, запоминал, примечал детали. После ознакомления с домом его привели в библиотеку. От количества книг и свитков у Дагена голова пошла кругом. Мама учила его читать по одной-единственной книжке, настолько старой, что буквы местами уже были плохо видны, а тут... Невольно опять вспомнились слова Джока. Выбрав одну из толстенных книг, Даген уселся у окна, выходящего на задний двор. С увлечённым видом пролистывая страницы, он краем глаза следил за тем, что творилось на улице. А там кипела жизнь в преддверии большого великосветского приёма.

В какой-то момент на двор подъехала повозка с хмурым подозрительным возницей в чёрном капюшоне, гружённая большим количеством мешков. Что-то подсказывало Дагену, что в них далеко не съестные запасы. К тому же магистрат лично вышел встретить возницу и приказал относить мешки не в ту дверь, в какую вносили содержимое предыдущих повозок с куда более приятными возницами, а в соседнюю. Дагену показалось это странным, и он намеревался во что бы то ни стало выяснить, что скрывается в тех мешках.

Едва закат окрасил окна, дом стал наполняться людьми. Слуги постоянно носились туда-сюда, при этом стараясь не попадаться на глаза гостям, им явно не было дела до неизвестного мальчишки, кроме того, что он мешался под ногами и просил у всех подряд вишню в карамели. Даген понятия не имел, как ягоду можно засунуть в жёсткую конфету, но Грейм настаивал, чтобы Даген просил именно это. Когда один из подносов чуть не полетел прямиком на до блеска вычищенный пол, повар не выдержал и, всучив Дагену связку ключей, один из которых был от кладовой, выпроводил его прочь с кухни, скупо объяснив, как найти эту несчастную вишню в карамели. Дверь в кладовку была на виду, абсолютно вся прислуга, бегающая по коридору с подносами, кувшинами, тарелками, могла лицезреть, как маленький мальчишка копошится около неё, гремя ключами. Двое попытались остановить его и нажаловаться главному повару, но последний громко и гневно накричал на них, заявив, что сам отдал ключи — больше Дагена не беспокоили. Даже когда видели рядом с соседней дверью, которую никогда не открывал ни один из слуг, но вновь связываться со злым поваром никто не хотел.

Кладовая поддалась быстро, а вот таинственная дверь упорно сопротивлялась, Даген перебрал все ключи, но нужного не нашёл. Тем временем наступило официальное начало приёма — если верить Грейму, это означало, что гости будут вести свои великосветские беседы с минимальным количеством слуг в большом зале, а остальная прислуга не будет мельтешить в коридорах, — именно ради этого момента всё и затевалось.

— Уже все собрались, — вдруг услышал Даген приближающийся голос магистраторши и быстро шмыгнул в кладовую. — Где мальчик?

— Был в библиотеке, миледи, — неуверенно ответила Стера. — Я его приведу.

— И быстро. Я уже сказала о нём мужу.

О, эти несдержанные нотки в голосе Дагену были прекрасно знакомы. Дамочка злилась, а Стера, хоть и показалась доброй, без промедления выдала бы его ей, чтобы избежать хозяйского гнева в свою сторону. Пора было действовать.

Как только шаги стихли, Даген прокрался к заднему входу в дом, осторожно перебирая ключи, открыл дверь и просвистел сычом. Из дальних кустов тут же высунулась голова. Вытянув над головой большой палец, Даген вернулся в коридор, чтобы следить за обстановкой, пока товарищи проникали в дом.

— Отличная работа, Даг, — похвалил за спиной Джок.

— Дашь отмычку? Хочу вторую дверь тоже вскрыть, — заявил Даген, поворачиваясь с довольной улыбкой, которая тут же спала при виде Стифорда во всей красе. А за ним выглядывали грязные физиономии остальной его шайки. Даген внезапно осознал, что проворачивал не их с Джоком и Греймом дело, а реализовывал план самого Стифорда. От этого открытия он потерял дар речи.

— Так, не тратим время попусту. Хватаем мешки и перекидываем друг другу. И никакого света и звука, всё понятно? — скомандовал Стифорд, и все бросились исполнять поручение. Сам же он молча протянул Дагену отмычку, после чего присоединился к остальным.

Ребята, как и всегда, работали быстро, но на удивление тихо. Даген полностью сосредоточился на вскрытии второй двери, прекрасно зная, что Стифорд следит за ним. Исходившее от него недоверие Даген по-прежнему чувствовал, потому совершенно не понимал, как тот позволил ему оказаться в самой гуще событий, но упрямо хотел доказать свою полезность, которую Стифорд намеренно не замечал.

В какой-то момент замок наконец-то щёлкнул, и Даген с предвкушением толкнул дверь. Правда, насладиться маленьким триумфом он не успел: Стифорд нагло сдвинул его в сторону и сам вошёл внутрь.

— Эй! — невольно вскрикнул Даген, и на него разом воззрились все беспризорные взгляды.

Он плохо видел в темноте Стифорда, но отчётливо ощущал, как тот пепелит его глазами. Дагену надоело, что уличный лидер постоянно смешивает его с грязью, и он с вызовом шагнул навстречу, ещё и толкнул плечом, пробираясь к мешку. Дагена настолько переполняла злость, что он не заметил, как за спиной возобновилось движение, а обнаружившаяся в мешках добыча напрочь оторвала его от происходящего. Из-под прочной ткани знакомо поблёскивали зелёные кристаллы. Даген даже рот открыл от изумления: его сокровище в многократном количестве и было содержимым мешка, нет, всех мешков.

Внезапно позади ребята засуетились. Последнее, что увидел Даген, — едко ухмыляющуюся физиономию Стифорда, который громко захлопнул дверь. Затем услышал щелчок дверного механизма, стремительный массовый топот, негромкую отборную ругань, а потом... наступила звенящая тишина. Даген сразу сообразил, что воришек заметили, а его самого бросили. Вполне ожидаемая подлянка от Стифорда, даже не первая и не вторая, но в этот раз он переступил границу терпения Дагена, теперь он чётко решил давать отпор. А пока надо было выбираться.

Даген сидел в подсобке как мышь, дожидаясь, пока дом уйдёт спать. Ждать пришлось долго: сквозь щели одной из стен уже начал брезжить блёклый свет, когда мальчик рискнул пошевелиться. Глаза, давно привыкшие к темноте, без труда нашли замочную скважину в двери, которая вела на улицу — той самой, куда вносили мешки с повозки. Дурень Стифорд запер Дагена с собственной отмычкой, потому он быстро открыл путь к свободе. Соорудив из рубашки нечто вроде мешка, он загрузил в него кристаллы, сколько уместилось, набил ими ещё полные карманы штанов и осторожно принялся красться по двору к заветным воротам. А протиснуться между прутьями было легче лёгкого, будто хозяин борделя всю жизнь готовил Дагена к этому моменту.

В предрассветное время город ещё спал. К счастью Дагена. Потому что добыча сильно его замедляла, и не столько тяжестью, сколько неудобством в перемещении: кристаллы то и дело выпадали из рубашки и карманов, при ударе о камни издавая звонкий звук, а когда он нагибался, чтобы поднять, падали другие. В своё тайное место — в переулке недалеко от Главных ворот — Даген добрался, когда городских стен коснулся первый луч восхода. Хотя в тот переулок лучи не попадали никогда, да и пахло там отвратно, зато Даген был уверен, что туда наверняка никто не полезет. Именно там он ночевал, сунув под нос мамин платок, который от души полил жидкостью из её склянок; и пусть эта жидкость была едкой и мама её ненавидела, но всё равно прыскала на себя, потому что того требовал хозяин, запах стойко связывался для мальчика именно с мамой и больше ни с кем.

Наспех запрятав основную часть кристаллов, Даген оставил в кармане пять штук и направился в бордель. Ему не терпелось показать добычу маме, он верил, что это поможет им сбежать.

Окно в комнате, как и обычно, было открыто. Даген, как обычно, резво взобрался по осине, как обычно, бесшумно спрыгнул с подоконника. Однако мама не сидела, как обычно, у окна. Это настолько поразило Дагена, что он не заметил, как из кармана выпал кристаллик и глухо ударился о деревянный пол. Внутри заплескалась тревога: мама всегда ждала его, даже когда очень уставала и дремала, склонив голову на подоконник. Медленно, отчего-то выверяя каждый шаг, он двинулся дальше.

Он нашёл её у шкафа в углу. Дверца была приоткрыта, а с ручки тянулся шнур, который должен был подвязывать занавеску, но вместо этого стремился куда-то вниз и терялся за головой Кенмир. Она лежала на полу в порванной сорочке, лицо закрывали спутанные каштановые волосы. Даген решил, что она просто заснула, он не придал значения странному для этого месту.

— Мам, — позвал он. — Мама? Я пришёл.

Он подходил ближе, но мама не двигалась. Это было на неё не похоже, она всегда чутко спала, готовая в любой момент прятаться и защищать его.

— Мам? — Мальчик сел рядом и аккуратно убрал волосы с лица.

Его глазам открылась засохшая у корней кровь. Но не она испугала Дагена, такое он видел не раз. Его испугало лицо. Бледно-синее, с выпавшим языком, вокруг сизых губ скопилась слюна.

— Мама, тебе плохо? Позвать Шейлу? — Даген легонько потряс Кенмир за плечо. — Может, ты перейдёшь на кровать? Я помогу, давай.

Он стал подниматься, закинув руку матери себе на плечо, но как он ни старался, как ни кряхтел, сдвинуть её с места не получалось, а Кенмир нисколько не помогала.

— Ну же, мам, я не справлюсь один.

На третьей попытке материнская рука выскользнула из детской хватки и безвольно шлёпнулась о пол. Даген замер, неотрывно глядя на мамины сомкнутые глаза в ожидании, что они откроются. Этого не произошло. Тогда он сел рядом и достал из карманов кристаллы.

— Я нашёл их в доме магистрата. Знаю, ты не любишь, когда я ворую, но я взял немного. Их там столько! Никто не заметит. И я никому не навредил. — Даген с силой сжал один кристалл, отчего-то сейчас его сияние не приносило радости. — Я думал, они волшебные и исполнят моё желание. Я хотел жить с тобой в домике у моря. Ты говорила, оно красивое и его шум успокаивает.

Даген положил голову Кенмир на плечо и свернулся калачиком у её бока. Он глубоко вдыхал её запах, перебирая пальцами локон. В голове внезапно образовалась гигантская пустота, которую нечем было заполнить. Он бесцельно смотрел, как солнце всё смелее прокрадывается в комнату, пока наконец глаза не перестали чётко видеть от скопившейся влаги и не начали слипаться.

Дагена разбудил знакомый гневный крик хозяина. Опять. Потерев кулачком глаза, он взглянул на маму. Она будто бы стала ещё бледнее. Он медленно погладил её по голове, а потом прикоснулся губами к непривычно холодной щеке.

— Я люблю тебя, мамочка, — прошептал он.

После чего быстро поднялся, вновь засунув кристаллы в карман, и устремился к дорогой скрипучей половице. Выудив оттуда коробочку и пристроив её за пазухой, Даген взобрался на подоконник и, напоследок обернувшись, зацепился за осину.

* * *

Дуболом очень любил первые часы рассвета. К этому моменту все посетители его таверны либо разбредались сами, либо уносились вон чересчур ответственным прислужником-орком. Этот доходяга отлично избавлял гнома от грязной работы, пока сам хозяин в одиночестве дотошно подсчитывал вечернюю и ночную выручку. Однако в то утро у него был зритель.

— Ты уже битый час из угла зыркаешь. Говори, чего тебе надо, или проваливай, — потребовал Дуболом, высыпая на стол монеты.

На мгновение замешкавшись, мелкий мальчишка наконец решился и зашагал навстречу.

— Мне нужен лук. И стрелы, — заявил он, сохраняя серьёзное лицо. Правда, это не спасло от насмешливой улыбки грозного гнома.

— Тебе не хватит оплаты.

Дуболом начал пересчитывать деньги, тем самым давая понять, что разговор окончен. Однако мальчишка не сдвинулся с места.

— Я же ясно сказал. Проси игрушки у матери! — рявкнул гном.

Малой было всхлипнул, но подавил порыв, крепко стиснув зубы.

— Вот, — он подошёл ближе и протянул Дуболому увесистый бархатный мешочек с узорной вышивкой, — здесь не монеты, но кое-что поценнее.

Раздражение гнома перешло в любопытство. Он взял мешочек и, высыпав на стол, едва сдержал изумление. Иллистрий был самым ценным минералом в Дерии, и его поставкой занимались только приближённые магистрату люди.

— И где ты это достал? — сощурившись, спросил он.

— Вам ведь не это интересно, — на удивление дерзко заметил пацан. — Вам интересно, смогу ли я достать ещё.

Дуболом с улыбкой усмехнулся.

— А ты смышлёный. Как тебя зовут?

— Даген.

— Нездешнее имя. Кто твои родители?

— Вы продадите лук и стрелы?

Дуболом долго и пристально смотрел на Дагена, и тот отвечал тем же. Гном отвёл взгляд первым, молча зашёл в каморку рядом со стойкой и, чуть провозившись, вытащил оттуда чёрный лук с позолоченной полоской по всей длине. Он был размером чуть ли не с самого мальчика. От его вида у Дагена захватило дыхание.

— Это не игрушка, малый. И нужно не только уметь пускать стрелу, но и быть готовым, что она поразит цель.

— К этому я уже готов, — заверил Даген, сжимая рукоять.