Цветок эдельвейса (гет)

Он всегда сидел в самом дальнем углу библиотеки. Там, где за огромными стеллажами и толстыми корешками книг даже его достаточно массивную фигуру было практически невозможно заметить со стороны. И только тусклый свет от единственной свечи едва-едва освещал его словно бы вырубленные из камня черты лица и страницы потрепанных фолиантов, которые Крам постоянно листал. Там, где его — знаменитость, спортсмена, Чемпиона Дурмстранга и героя тысяч девичьих сердец — никто не видел. Даже многочисленные фанатки и то пробегали мимо этого темного закутка, и Гермиона могла поклясться, что, после их исчезновения, видела, как парень облегченно выдыхал.

Это было так не похоже на образ Виктора Крама, тщательно нарисованный в голове девушки, что даже слегка интриговало. И она, сама не понимая почему, стала все чаще присматриваться к нему, звездному ловцу сборной Болгарии.

Он не был красив, а точнее, смазлив ( у них в Хогвартсе было немало куда более симпатичных юношей), ну да это она уже давно знала — портретами Крама была завешана половина стадиона на Чемпионате Мира. Но было что-то в этом неразговорчивом болгарине, что-то, что заставляло Грэйнджер раз за разом отрываться от монографии по трансфигурации или ежегодника "Алхимик", чтобы зацепить краем глаза его фигуру. И это было вовсе не то, что он был звездою квиддича или имел весьма крупный счет в банке — это, напротив, казалось ей существенным минусом Виктора. Гермиона никогда не считала себя одной из тех девчонок ( вроде Лаванды или Парвати), что сходят с ума по знаменитостям и мечтают захомутать какую-нибудь "звезду", она считала себя серьезной, умной и вполне понимала, что так же как Крам — не пара ей, так и она — не пара ему. И Виктор, похоже, тоже это прекрасно осознавал— иначе почему он, заметив, что соседний столик всегда занят, занят девушкой, не стал искать нового укрытия? Он ее совершенно не стеснялся и не опасался, и это, надо признать, слегка обижало Гермиону. Чуть меньше чем, например, полное непонимание Роном и Гарри того, что она — тоже девушка, но все же...

Поэтому ее несказанно удивило, когда в один из таких вот тихих дней Крам, нахмурив пышные брови и как-то странно сжав темные губы, подошел к ее столу. Вскинув голову и привычным движением оправив пышную прядь, постоянно падающую на глаза, девушка ждала его слов. А болгарин молчал. Если бы это не был Виктор Крам, то она бы решила, что он в чем-то неуверен и едва ли не смущен, но подобная личность, как представлялось Гермионе, просто не может терять уверенность в присутствии самой обычной заучки младше его почти на три года.

— Я Виктор, — наконец выговорил маг. Гермиона, впервые рассматривая Крама так близко, заметила, что у него темно-серые, почти черные — как небо перед грозой — глаза и темные, пушистые ресницы. — Я... видеть, что ты много читать.

Гермиона на это только вскинула брови, ожидая продолжения. Он еще немного нахмурился, словно бы досадуя, что Грэйнджер его не понимает. Но девушка не спешила прийти дурмстранговцу на помощь — во-первых, это ему что-то от нее надо, во-вторых, она так и не поняла что именно, а в-третьих, он ей просто не нравился.

Типичный спортсмен. Да еще и знаменитость.

— Ты не можешь мне помогать? Я плохо знать английский...

— А я совсем не знаю болгарский, — недоуменно встряхнула пышной гривой Гермиона. Этот дурмстранговец был очень странным.

— Ну, может по определениям, — как-то совсем мрачно выговорил Крам. Глаза уже были цвета тяжелых свинцовых туч.

— Ладно, — почему-то, она и сама не может сказать точно почему, согласилась Грэйнджер, и в темной глубине практически черных глаз зарождается яркая вспышка молнии. — Что там у тебя?

Как оказалось, Виктор Крам читал вовсе не квиддичные журналы, а вполне себе серьезную литературу, чем приятно удивил девушку. Она как-то не ожидала, что он увлекается наукой. Нет, Гермиона, конечно, не думала, что Чемпион может быть полным дураком, но... Гриффиндорка в тот раз тяжко вздохнула, вспоминая тоже очень даже способного Гарри, в данный момент вместе с Роном рассекающего воздух над лесом. Все должно было быбыть наоборот — Крам в небе, где-то над облаками, далеко-далеко от нее, а Гарри и Рон здесь, в тиши библиотеки.

— Я Гермиона Грэйнджер, магглорожденная, — гордо сказала она, склонив голову и пристально наблюдая за реакцией парня. Он нахмурился.

Гермиона уже приготовилась презрительно уйти из этого такого тихого и уютного уголка, когда Виктор, жутко коверкая звуки, попытался произнести:

— Ге-герми-воона, — парень снова нахмурился — брови почти сошлись в одну линию — и попытался продолжить. — Г-гри-ни...

Девушка только представила, во что болгарин превратит ее фамилию, как тут же отмахнулась, пряча улыбку за острое плечо:

— Просто Гермиона, Виктор Крам!

— Тогда для вы — Виктор.

С тех пор они часто пересекались в этом незаметном закутке, листали книги и практически всегда молчали. С Виктором было хорошо молчать — тепло и уютно. Она даже забывала время от времени, что он спортсмен, знаменитость, чужой чемпион и вообще та личность, на которых, после истории с Локхартом, она пообещала себе никогда не обращать внимания. Но Виктор как-то быстро стал "своим" — их с Гермионой крепче иных цепей объединяла библиотека, неяркий свет одной свечи и шуршание страниц.

А за дверьми обители книг и свитков, они были все так же далеки.

Поэтому когда он, так же как и всегда — нахмурившись и потемнев глазами — пригласил ее на Святочный Бал, Грэйнджер только удивленно вскинула брови и спросила:

— Зачем?

Крам молчал.

— Нет, — покачала головой Гермиона, только представив, какой шум из-за этого поднимется, и пододвинула к парню очередной томик по Защите. Тот, все так же молча, принялся читать.

И только уже уходя, сказал, почти не исковеркав слова:

— Подумай. Я ждать.

Гермиона на это только скептически хмыкнула, не собираясь менять своего мнения.

Она ждала совсем другого приглашения.

Но Рон как будто этого не видел. А когда все-таки сподобился ее пригласить, то пришел, во-первых, вместе с Гарри, а, во-вторых, преподнес все это так, словно то ли делает ей одолжение, то ли считает ее согласие само собой разумеющимся. И это настолько обидело девушку, что она в сердцах сказала:

— А меня уже пригласили, — и сама испугалась, в какую ловушку себя загнала.

Но отступать уже было некуда — эту фразу слышали не только ее друзья, но и половина факультета.

Поэтому вечером, снова листая книги вместе с Крамом, Грэйнджер сказала, отведя глаза в сторону и стиснув зубы:

— Да.

В грозовом небе снова вспыхнули молнии. И это зачаровало ее.

А дальше было все — и бал, и платье, и слава, и — стиснутые зубы Рона да ревность в зеленых глазах. Но, к несчастью, было и другое — крепкая рука на талии, запах озона и полыни, темно-серые глаза и неуверенная улыбка на четко очерченных губах.

— Может, встретиться летом? — спросил Виктор, распутывая промокшие пряди. — У нас семье есть красивый дом на море. Там виноград. И книг... хорошо книг...

На ее плечах был колючий плед и мягкие, теплые и очень большие руки Виктора, его низкий голос отзывался в каждой клеточке ее тела, а горячее дыхание шевелило едва подсохшие волосы, но Гермиона в тот миг видела совсем другое.

Продрогшие губы и побледневшие веснушки, широкую улыбку и прилипшие ко лбу и щекам пряди цвета меди. И поэтому она спросила, посмотрев на Крама из-под мокрой челки:

— А, может,ты приедешь? На день рождения?

— День... рождения? — слегка недоуменно произнес Виктор, слегка отстраняясь от Гермионы.

— Да, — склонила голову набок девушка. — Как делают друзья.

— Друзья? — он нахмурился. И уже не молнии, а только отзвуки грома в его голосе. — Хорошо, Гер-ми-вона, приеду.

А потом начались все эти слухи, смешки за спиной, и от их встреч остался только его странный, пристальный взгляд вслед. И теплая рука на плече, когда он догонял ее у озера.

И все равно — они не пара.

Поэтому ее сердце даже почти не болело, когда она увидела, как высокомерно поджимая губы, выговаривал Каркаров своему Чемпиону:

— Наследник рода Крамов, Чемпион Дурмстранга не имеет права заводить шашни с грязнокровкой!

А он молча — как всегда молча! — его слушал, нахмурив иссиня-черные брови.