Плох тот Блэк, что не видит тестралов (джен)

... и вот он снова в своей комнате, вдыхает пыль, слушает нравоучения дурацкого домовика.

Предстоящие каникулы вдруг навалились на Сириуса всей своей бесконечной четырнадцатидневней тяжестью.

Он кинул на пол сумку и рухнул на кровать прямо в уличной одежде, Кричер аж взвизгнул от негодования. Сквозь лавандовый аромат свежего белья пробивался затхлый душок древесины и тестральего волоса, которым был набит матрас.

— Молодой хозяин поступил на факультет грязнокровок и магглолюбцев... бесстыжий ребенок разбил сердце своей благородной матери...

— Заткнись! Проваливай!

Удивительно, как всего за четыре месяца в Хогвартсе он успел забыть, насколько невыносим этот дом.

Скрипнула дверь. Можно было, не поворачиваясь, угадать, кто явился вынюхивать и выглядывать. Так бесшумно по дому умел передвигаться только младший брат — любимая маменькина змейка.

— Чего ты кричал? — спросил Рег.

Его голос звучал осторожненько, словно он обращался к опасному животному.

— Ужин сегодня будет на час позже, — продолжил братец, давно приученный не дожидаться ответов. И с той же раздражающей вкрадчивостью окончательно просочился в комнату. Забрался в кресло, что стояло у окна. — Матушка обещала, что будут пирожные и Звездный кекс.

— Офигеть, — буркнул Сириус, переворачиваясь с живота на спину и утыкаясь взглядом в дубовое перекрестье балок. — С чего вдруг сладкое в честь приезда гриффиндорца?

Регулус был так глуп, что принял это за настоящий вопрос.

— Рождество же, — ответил он серьезно. — Она обещала не наказывать тебя сегодня.

— Сдохнуть от счастья! А она не орала случайно, когда прилетела сова, что выжжет мое имя с гобелена?

Рег заерзал, не желая отвечать, и на секунду Сириус ощутил... оно накатывало иногда, как он ни пытался забить все щели, через которые могла просочиться надежда — и было похоже на голод. Ожидание любви, домашней защиты.

Пора было избавляться от этих тупых чувств, двенадцать лет скоро, давно не ребенок.

— Кто бы сомневался, — произнес он издевательским тоном. — Любимое развлечение Блэков — выжигать друг друга с фамильного древа. А теперь вали отсюда, мне надо разобрать вещи.

Регулус скуксился и мышкой выскользнул наружу.

Можно было поспорить, что с этим своим скорбным личиком он успеет наябедничать на обидевшего его брата еще до начала ужина.

Дверь захлопнулась, спугнув с резного карниза над проемом пару нежно-зеленых новорожденных пикси, внизу что-то заскрипело и грохнуло (небось нога тролля, понял Сириус, она часто падала сама по себе), раздался гневный, неразборчивый отсюда голос матери и ленивое бурчание отца.

Когда он спускался в столовую в алом гриффиндорском галстуке и факультетском жилете в золотых львах, его лицо выражало ровно ту степень невозмутимой доброжелательности, которая требовалась, чтобы мать захлебнулась яростью с одного взгляда.

— Позор семьи, недостойный благородной крови, негодяй, не имеющий в своем сердце никаких родственных чувств, проклятие моего чрева, подменыш! Чтоб ты сам так страдал, как заставляешь страдать свою семью!

Отец откинулся на спинку стула и смотрел на сына ничего не выражавшими глазами. Если кто в этом зале и был подменышем, фейским подкидышем, холодной тварью с болотной жижей в венах, так это Орион Блэк. Мать и вполовину не была такой страшной.

Часа через два, когда раскаты проклятий постепенно стихли, Кричер возник в комнате с несколькими хлебцами на тяжелом серебряном блюде.

Прокравшегося еще позже к дверной щели Регулуса с сопливым: «Как ты там? Чего-нибудь хочешь?» Сириус проигнорировал.

Морозил попу на мраморном подоконнике, смотрел в окно на площадь Гриммо, где в сгустившихся снежных сумерках бродили веселые вольные магглы в красных колпачках, кричали друг другу «Хэппи Кристмас». Это было даже здорово. Стекло было зачаровано и не открывалось — старый блэковский особняк был не столько домом-крепостью, сколько домом-тюрьмой. Спасибо и за то, что мать в наказание за плохое поведение сняла иллюзию, показывавшую за окном лес и цветущее поле, по преданию когда-то окружавшие их замок в Девоншире.

В середине ночи он окончательно проголодался и все-таки протянул руку к хлебцам.

Тут-то она и выплыла из стены. Мутная, словно меловой раствор, мелкая девчонка в белом старинном платье, с синюшными пятнами на лице и шее.

— На твоем месте я не стала бы это есть, — пропищала она.

**

— Белая девчонка? — переспросил Ремус.

Была солнечная апрельская суббота, утро после полнолуния. Питер и Джейми позже должны были подтащить завтрак прямо в Хижину.

— Белая девчонка, серьезно? — повторил Ремус. Он сидел на полу, откинув голову к стене, и смотрел на приятеля снизу вверх чуть расфокусированными после трансформации глазами. Сириус бросил изучать улицу в щели между ставнями и плюхнулся на неизвестно кем и когда притащенный в хибару диван.

— Будь она постарше, я мог бы назвать ее Белая дама. Но ей было двенадцать, так что...

— И почему она не хотела, чтобы ты их ел?

— Не подумай, что я жалуюсь, — предупредил Сириус, по собачьи склонив набок голову и прислушиваясь к шагам в подземном ходе. — На самом деле, я пытаюсь тебя развлечь. Рассказываю своему другу-оборотню историю про опасную и жуткую семейку Блэков, чтобы он почувствовал, какой сам, по сути, безобидный щенок. Между прочим, в восемнадцатом веке у нас был самый высокий процент пропавших без вести членов семьи по данным Благородного календаря за 1799 год. Так что перестань грызть себя и склони голову перед настоящим зверством!

— Я страшно заинтригован, — ответил Рем, улыбаясь. — Странно, что ты раньше не рассказывал, что дружишь с семейным привидением.

В подземном ходу уже совсем рядом послышался шорох, смех и хихиканье, деревянный люк откинулся, и в дыру просунулся пакет, от которого по комнате разлился аромат свежих булочек и ветчины. За пакетом показалась довольная морда Джеймса и розовое от смеха лицо Питера. Сириус расцвел и моментально потерял интерес к своей истории.

— Так фто ф хлебфафи? — напомнил Рем, заглатывая целиком первую булку.

— Класс, Сохатый! Я голоден, как собака! Смотаемся потом в Хогсмид?

— Так фто... — Рем умел быть настойчивым и терпеть не мог незавершенных историй и книг с оторванными последними страницами.

— Она думала, что они отравлены! — нетерпеливо бросил Сириус. — Понимаешь, она тоже провалила распределение. Попала в 1856 году на Хаффлпафф... Я в результате все каникулы играл в шпиона по методу Хвоста, помнишь, он тогда как раз начитался... Ел только то, что ели остальные.

— А хлебцы действительно…

— Я скормил один Регу, он выжил.

— А если бы...

— Маман бы обрыдалась.

— И она не отдернула руку сразу, как раньше, а просто держала сахарницу и смотрела мне в глаза. Долго, наверное, целую минуту! Это ведь не просто так, а? У нее потрясающие глаза, замечали?

— Дружище, если хочешь, чтобы мы нормально относились к Эванс, не говори о ней все время. Делай иногда перерывы.

Они уже шли по утоптанной дороге между домами. Ремус еле сдерживался, чтобы не обогнать остальных. Есть хотелось зверски, никакие булочки после трансформации не помогали. Только отбивная, только мясо! А потом — сладкое, и побольше! Он сглотнул и снова заставил себя снизить темп.

— А эта Белая девчонка, вы с ней до сих пор..?

Сириус ослепительно оскалился.

— Маман в конце концов обнаружила ее существование. Наверняка ее любимый домовик настучал. Летом после третьего курса они пригласили экзорциста... и все. Превратили в эктоплазму, высушили и распылили. Бетельгейзе именно этого и боялась, поэтому и скрывалась ото всех более ста лет. Я сказал им, что это убийство, и дальше все было, как обычно у нас... танцы до утра, песни, празднования, взаимные признания в любви до гроба. Только Бетель уже не могла прийти со мной поболтать в подземелье, когда меня засадили на хлеб и воду.

— Вы о чем? — выплыл из грез Джеймс.

Сириус встряхнулся, точно собака, вылезшая на берег.

— Да рассказывал Лунатику, как маменька извела наше семейное привидение. Единственного близкого мне родственника, можно сказать… Куда мы сначала, в Сладкое королевство или к Розмерте? Луни, тебе явно нужна порция шоколада. У тебя вид какой-то перекошенный. Так что, говоришь, Сохатый, Эванс наконец оценила твою красоту?