Ключ (гет)

Ричард стоял перед антикварным магазином, разглядывая выставленные в витрине вещи. Вещи смотрели на него в ответ. Старинные, подёрнутые патиной времени, они, казалось, были преисполнены того особого высокомерия, которое свойственно очень старым, но сохранившим память и здоровье людям.

У его сестры, Оливии завтра был день рождения, а поскольку она, как любой человек, долго проживший в Лондоне, любила мелкие бесполезные предметы, Ричард сразу подумал: «музыкальная шкатулка!» А кто бы не подумал на его месте? Возможно, где-то в природе и существуют новые музыкальные шкатулки, но Ричард Мэхью о подобном не знал. Поэтому в этот поздний час, когда на улице уже начинало смеркаться, ноги принесли его к одному из больших антикварных магазинов в сердце района Ковент-гарден.

Вещи… в них было что-то успокаивающее. Материальные свидетельства, доказательства вины и невиновности, безмолвные спутники важных событий. Иногда, проснувшись в своей новой квартире и бредя мимо нераспакованных коробок на кухню за чашкой утреннего кофе, Ричард начинал сомневаться: а не было ли его путешествие в Нижний Лондон сном или, того хуже, галлюцинацией. И тогда его спасали вещи.

Он любовно раскладывал их на столе, одну за другой. Вот нож Охотницы, по-прежнему острый, хотя теперь Ричард вскрывал им конверты с почтой. Вот перо ворона, с красной ниткой возле основания, переливавшееся всеми оттенками синевы и зелени на фоне лоснящейся черноты: подарок старины Бейли. Вот стеклянный шарик из рассыпавшихся бус Анестезии, пропавшей на мосту Ночи крыситки.

Разумеется, никому другому он бы их никогда не показал. Люди бы только покрутили пальцем у виска: пёрышко, бусина и перочинный нож — мало похоже на сувениры из чудесной страны, не так ли? Такое можно найти на любой помойке… Другое дело ключ, висевший у Ричарда на шее, на тонкой серебряной цепочке. Ричард мысленно называл его с заглавной буквы: Ключ — и он заслуживал такого имени. Кованый, потемневший от времени, с причудливо изогнутой рукояткой и затейливой бородкой, Ключ был нездешним. Не из этой страны, не из этого времени. Возможно, вообще ниоткуда. Всё в нём дышало такой инаковостью, что даже самый заядлый скептик усомнился бы, покажи Ричард ему Ключ.

Другое дело, что ему самому смотреть на Ключ было грустно. Тот словно упрекал его в чём-то, напоминая и намекая, укоряя, что из всех дверей Ричард выбрал, пожалуй, самую скучную: дверь обратно в Верхний Лондон. Но ведь тогда он так отчаянно хотел снова скучать: не убегать, не бояться, не встречаться с чудесами, а просто жить обычной жизнью. Так или иначе, смотреть на Ключ Ричард не любил, предпочитая просто ощущать его у себя на шее. Погладив его сквозь ткань рубашки, Ричард Мэхью кивнул сам себе и вошёл в магазин.

* * *

— Мы можем также предложить шкатулку от Эрколано. Безусловно, это не «белая слава», но подлинный девятнадцатый век.

Ричард только отмахнулся. Трогательная шкатулка с эмалевой мозаикой на крышке ему понравилась, а вот сам магазин — разочаровал. Мэхью ожидал от антикварной лавочки чего-то более… живого. Непонятного. Пугающего и интригующего одновременно. Одним словом, хоть он никогда не признался бы себе в этом открыто, более похожего на Нижний Лондон. Чтобы лампы слегка мигали, в углу пылилось чучело крокодила или высушенная голова в стиле вуду, а за прилавком стояла согнутая вдвое карга в выцветшей шали с вытканными по краю попугаями и кальмарами, или таинственный тип с колючими глазами, напоминавший переодетого вампира. Что-то древнее и настоящее.

Вместо этого перед ним предстал его ровесник, тщательно выбритый молодой человек без особых примет, одетый в идеально подобранный костюм с безупречно отглаженной белой рубашкой и галстуком в тонкую полоску. Эдакий коммивояжёр, бродячий торговец пылесосами за процент с продаж. Нет, Ричард и сам выглядел точно так же (в полированной поверхности прилавка это было хорошо видно), но он ведь работал в офисе, а не продавал потерянные сокровища забытых времён.

Он завёл шкатулку, и та заиграла «Зелёные рукава». Ричард тепло улыбнулся.

— Нет, я беру эту. Заверните, пожалуйста: это подарок.

For I am still thy lover true

Отсчитывая деньги, он слегка притоптывал ногой в такт мотиву. В прошлый раз он слышал эту мелодию на Плавучем Рынке. Дверь тогда смеялась, Охотница была чем-то встревожена, а Маркиз Карабас опоздал, потому что умер. Впрочем, это было временно.

Come once again and love me

Свёрток в нарядной бумажной упаковке перекочевал в руки Ричарда.

— Надеюсь, вам у нас понравилось. Заходите ещё, — скороговоркой пробормотал продавец, сопроводив свои слова дежурной улыбкой.

На это полагалось улыбнуться, кивнуть и уйти. Но Ричарду сегодня почему-то не хотелось вести себя правильно:

— Извините, не понравилось. Вещи прекрасные, но этому месту не хватает стиля.

Брови продавца застыли в таком крутом изломе, что, казалось, вот-вот дезертируют с лица куда-то на затылок. Улыбка как будто приклеилась к лицу. Ричарду показалось, что всмотрись он пристальнее в зрачки этого «торговца пылесосами» — и смог бы увидеть лихорадочный мыслительный процесс. К таким ответам жизнь его не готовила. Наконец, сжалившись над воплощённым недоумением, в которое обратилась вся фигура незадачливого антиквара, Ричард снисходительно пояснил.

— Недостаточно тайны. Вы ведь торгуете прошлым, а прошлое — это тьма и магия. Его нельзя делать похожим на… — он на мгновение замер в тщетных поисках подходящего слова, — на полку с готовыми завтраками в супермаркете.

Улыбка продавца оттаяла, а в светлых скользких глазах хорька-переростка заплескалось еле уловимое чувство превосходства:

— Люди не платят за тайны, мистер. Люди платят за историю. За факты под белым светом прожектора, безопасные и стерильные, как гадюка с выдранными зубами. Тайну нельзя купить или продать, ею можно только владеть.

Ричард помолчал, удивлённый этим неожиданным здравомыслием, но потом задумчиво кивнул:

— Да, вы совершенно правы, тайну нельзя продать.

«Может, поэтому в Нижнем Лондоне нет денег? — размышлял он, выходя на свежий воздух вечерней улицы. — Потому что тайнами можно только меняться?» В голове продолжала играть мелодия «Зелёных рукавов». В одном месте она слегка запаздывала на такт, и каждый раз перед внутренним взором Ричарда возникал средневековый оркестр Плавучего Рынка: карлик, игравший на флейте, перед каждым куплетом прерывался, чтобы послать в толпу воздушный поцелуй.

* * *

Он страшно напился, и, как всегда бывает в таких случаях, даже не помнил, с чего всё началось. Кажется, после дня рождения Оливии он позвонил своему другу Гарри и уговорил его встретиться в пабе. Но зачем? Почему? Какой смысл сбегать с семейного праздника только ради того, чтобы глушить виски в компании коллеги по работе?

Будь у Ричарда плохие отношения с сестрой, всё было бы объяснимо. Но он всегда очень тепло к ней относился, а в дочке Оливии, маленькой Аманде, и вовсе души не чаял… Да-да, с Аманды всё и началось: чтобы девочке было не обидно, что маму все поздравляют, а её нет, Ричард решил подарить ей книгу сказок. «Алису в Зазеркалье» с иллюстрациями какой-то модной французской художницы, из тех, что всё рисуют вначале тушью, а потом акварелью и видят всех персонажей абсолютно по-другому.

Мотив «Зелёных рукавов» витал над Ричардом, приглушая все звуки, поэтому он не сразу отреагировал на восклицание Аманды:

— Дядя Ричард, а почему она рыжая?

Он встрепенулся и испуганно перевёл взгляд на обложку. И вправду: у изображённой там Алисы волосы были не золотистыми, а огненно-рыжими, ассиметрично подхваченными заколкой вместо традиционной ленты с бантиком. Зеркало, к которому она протягивала руку небрежным и одновременно повелительным жестом, было больше похоже на дверь. По крайней мере, отражения по ту сторону зеркала не наблюдалось.

— Авторское видение, — пожал плечами Ричард, не в силах оторваться от этой картинки: худенькая рыжая девочка в старомодном платье, стоящая перед дверью. «Ей только лётной куртки не хватает», — рассеяно подумал он.

Подаренная им шкатулка стояла на каминной полке и каждый раз, когда приходили новые гости, Оливия хвасталась подарком и заводила её снова и снова.

Greensleeves was all my joy,

Greensleeves was my delight…

И каждый раз, заслышав её, Ричард наливал себе выпить. Как ему казалось, совсем немного.

Greensleeves was my heart of gold

Мелодия находила его в кухне и в гостиной, на балконе и в туалете, куда Ричард позорно сбежал, пытаясь прийти в себя. Он смотрел покрасневшими глазами на отражение в зеркале — и не узнавал в нём себя. Он был как никогда близок к тому, чтобы попытать счастья с этим зеркалом: а вдруг удастся пройти насквозь? На внутренней стороне век среди вспышек розового и изумрудного света бликовало изображение рыжеволосой девчонки в викторианском наряде.

И вот тогда-то соображения элементарных приличий, нежелание ударить в грязь лицом перед маленькой племянницей и остатки инстинкта самосохранения объединились и совместными усилиями подтолкнули Ричарда к телефону в прихожей. Гарри удивился, но не сильно: сам-то он всегда был рад сбежать из семейного окружения.

В баре играла какая-то романтическая ерунда вроде «Kiss From a Rose», но, по крайней мере, это не было «Зелёными рукавами». Гарри сидел напротив и был куда пьянее Ричарда. Это обнадёживало.

— Давно хотел спросить… — Гарри с трудом сфокусировал взгляд на друге. — Эта. Цепь, — он нетвёрдым движением ткнул пальцем в сторону Ричарда. — Никогда раньше не видел её у тебя. Что там?

Ричард уклончиво передёрнул плечами, безуспешно сражаясь с волной липкой тягучей меланхолии, в которую впадал, немного перебрав. Но Гарри не отставал:

— Нет, ну правда. Колись. Это крест? Медальон с прядью волос любимой?

Ричард только протестующе качал головой. А Гарри, похоже, вошёл в азарт:

— Кельтская свастика? Пентаграмма? Циркуль масонов? Звезда Давида?

Ричард пьяно всхрюкнул, не в силах больше слушать этот перечень версий одна бредовее другой, и вместо ответа потянул цепочку вверх, пока чёрно-серебристый витой ключ не показался над расстёгнутым воротником рубашки.

— Мог бы просто сказать, что ничего нет, — проворчал Гарри.

— Как это «ничего»? — Ричард раздражённо подтянул цепочку повыше. — Это ключ. Ключ… отпирающий любые двери, — на слове «дверь» он не выдержал и коротко хохотнул. — Охраняющий путника, какой бы дорогой он не шёл и сколько-бы-препятствий-ему-ни-чинили!

Конец фразы смазался в сбивчивую скороговорку. Гарри растерянно посмотрел на Ричарда. На цепочку. И снова на Ричарда.

— Ага, — наконец произнёс он глубокомысленно. — Ключ. От всех дверей. Невидимый.

Невидимый? Ричард даже протрезвел от этих слов. Неужели он его потерял? Он судорожным движением сгрёб цепочку в ладонь и нащупал — о счастье! — нащупал знакомые завитки, холодный металл и шероховатую поверхность бородки. Ключ был на месте.

Он перевёл взгляд на Гарри, который, похоже, тоже расстался едва ли не с половиной хмельного настроения и теперь таращился на него жутковато трезво и безмерно подозрительно. Ричард уже один раз пытался рассказать другу о своём путешествии в Нижний Лондон. В результате заработал пригоршню подозрительных взглядов и осторожное: «Может, тебе будет лучше сходить к врачу? Просто на всякий случай. Конфиденциально, разумеется». Последнее означало: «ты мой босс, я уважаю твои причуды и на работе об этом не узнают, но…»

И вот сейчас Гарри снова смотрел на него, как на чокнутого. Ричард медленно отпустил цепочку:

— Разумеется, невидимый, — он сделал каменное, угрюмо-серьёзное лицо, какое обычно приберегал для споров с юридическим отделом. — Он же волшебный!

И расхохотался. Гарри несколько секунд недоумённо молчал, но потом присоединился, вытирая выступившие от хохота слёзы тыльной стороной руки.

— Здорово ты меня разыграл, босс! — пробормотал он между приступами хихиканья. — Я чуть было не купился!

Ричард старательно смеялся. А что ему ещё оставалось? Ключ оттягивал цепочку и холодил кожу, материальный, как никогда. Но Гарри его не видел. Что бы это могло значить? Может, он и вправду сходит с ума?

Радио на секунду зашуршало, царапнув уши белым шумом, — и тут же снова нашло волну. Нежный женский голос с ирландским акцентом пел «Зелёные рукава».

* * *

Не сказать, чтобы Ричард не пытался жить «нормальной жизнью». Например, однажды он всё-таки распаковал два ящика с вещами. Выбросил кучу «мотивирующих» книг — вроде биографий известных политиков и бизнесменов, которыми его в своё время задаривала Джессика. Объяснить ей, что читать биографические исследования Ричард «любил» приблизительно так же, как ходить по музеям и обедать с «полезными людьми», было невозможно. То есть, тогда ему казалось, что невозможно. Сейчас он, возможно, добился бы большего успеха, но поскольку проблемы, связанные с Джессикой, растворились в голубой дали вместе с самой Джессикой, Ричард мог не забивать себе этим голову.

Одно время он даже думал, не завести ли ему собаку. Облазил с десяток зоомагазинов, наслушался всякого и решил остановиться на коте. На канарейке. На рыбках. На хомячке. Дальше грызунов следовали только насекомые и бактерии, так что Ричард твёрдо решил взять себя в руки и приобрести лемминга, шиншиллу или, на худой конец, морскую свинку. Он очень гордился тем, что за две недели поисков подходящего грызуна всего один раз подумал о крысах Нижнего Лондона и о крыситах: «тех, кто говорит с крысами».

…Этот зоомагазин ничем не отличался от прочих. Никакое предчувствие не толкнуло Ричарда в сердце, никакой предостерегающий колокольчик не зазвенел в сознании, когда он потянул на себя дверь и вошёл в пропахший зерном, сухими кормами и шерстью магазинчик, специализировавшийся, судя по всему, именно на грызунах. Ну и, может быть, кроликах. Ричард как раз присматривался к кролику-альбиносу с философской печалью заплаканной монашки в винно-красных глазах, когда за спиной прошелестел бамбуковый занавес, закрывавший вход в подсобку.

— Я могу вам чем-то помочь?

Ричард резко развернулся, едва не перевернув клетку с горной шиншиллой.

— Ой, простите, не хотела вас напугать.

Она тихо рассмеялась, прикрыв рот ладошкой, как делают японки. Всё те же серо-пепельные волосы (в просторечии такой цвет называют «мышиным»), ненакрашенное лицо, угловатые движения и манера одеваться «что нашла, в том и пошла». Конечно, она была умытой, чистой и более… хм, откормленной? — одним словом, не вызывала впечатления человека, всю жизнь питавшегося впроголодь. Домашняя мышка.

— Ничего-ничего, — Ричард смутился и чуть не задел ещё одну клетку: на этот раз с ангорскими морскими свинками. — Простите. Я хотел бы купить какое-нибудь животное, вот только не знаю: кролика или… — голосовые связки будто бы работали отдельно от его воли, — ручную крысу. Что вы посоветуете?

Она нахмурилась с абсолютно серьёзным и оттого немного комичным видом, склонила голову набок и уверенно сказала:

— Конечно, крысу. Знаете, какие они смышлёные?

— Да, я… читал, — пробормотал Ричард. — Говорят, они даже понимают человеческую речь.

— Ну, вам все скажут, что это чушь, — она дёрнула плечом и внезапно улыбнулась: — Но я в это верю! Давайте, я вам помогу выбрать! — она резво закружилась по магазину, выставляя на прилавок клетки. — Кстати, можете звать меня Анастасией.

— Анастезией?

У Ричарда даже дыхание перехватило. Значит, это всё правда. «Никто не знает, куда уходят те, кто пропали на Мосту. Но говорят, некоторые из них возвращаются. А другие получают новую жизнь». Девушка только снова рассмеялась:

— Нет, что вы. А-на-ста-си-я.

«Она ничего не помнит, — думал Ричард. — Возможно, это и к лучшему». Что-то подсказывало ему, что, покажи он ей ту кварцевую бусину, она могла бы вспомнить свою прошлую жизнь. Но стоило ли? Девушка выглядела вполне счастливой, возилась со своими любимыми грызунами и улыбалась куда чаще, чем та, которой он её помнил.

Однако что-то всё-таки мешало ему просто выбрать крысу, расплатиться и уйти. Кроме того, он должен был кое-что проверить.

— Анастасия… Я знаю, вы можете счесть меня психом, но… — Ричард потянул вверх цепочку на шее. — Дело в том, что я… — «Врать так врать!» — фокусник и у меня никак не выходит один хитрый приём. Я его всем показываю, поэтому просто ответьте мне честно, — он вытянул ключ и поднял его повыше к свету. — У меня в руках что-нибудь есть?

— Только цепочка. А должно быть что-то ещё?

* * *

Он смеялся, когда кто-нибудь говорил слово «дверь». У него сложились совершенно особенные отношения с метро, заставлявшие держаться подальше от края платформы, вздрагивать, проезжая станцию «Энджел»* и ностальгически вздыхать на «Эрлс-корт». Ричард знал историю всех закрытых станций (как их называли, «станции-призраки»), и на перегоне, где когда-то располагалась станция «Британский музей», изо всех сил вытягивал шею в попытке разглядеть очертания заколоченной платформы. Только вот станцию «Блэкфрайрс» он изо всех сил пытался избегать.

Вот почему однажды, оказавшись там из-за какой-то поломки на линии, Ричард беспокойно озирался и нервно потирал руки. Поезд подошёл, но он не спешил войти. Это был тёмный закрытый вагон. Неужели история повторяется? Ричард посмотрел на своё отражение в стекле: снова строгий костюм, галстук, стрижка («только вчера из парикмахерской»). Его охватило жуткое ощущение, что он превратился в того самого своего двойника, который когда-то, на этом самом месте, убеждал Ричарда, что он не в своём уме и Нижний Лондон ему только привиделся. Вот-вот скрипнет дверь, и чёрные монахи приведут на испытание другого Ричарда: уставшего, перемазанного илом и не на шутку испуганного. А он скажет ему: «Проснись, пока не поздно. Это всё — иллюзия, пойми. Нет никакого Нижнего Лондона. Ты болен, Ричард, просто болен…»

На другом конце платформы лязгнула дверь, и Ричард так и подскочил. Он почти ожидал увидеть себя, но это был просто кто-то из работников метро в форменной одежде. Ричард прикрыл ладонями лицо и устало рассмеялся. О, всё так, конечно… Только встреть он самого себя, он сказал бы ему совсем другие слова. Например: «Оставайся там, Ричард. Это настоящая жизнь. Не слушай никого. Оставайся!»

Перед платформой затормозил ещё один поезд. В нём один вагон тоже был тёмным. И Ричард решился. Как там говорила Охотница? «Просто покажи поезду, что ты сильнее». Он шагнул к дверям и постучал. Условный сигнал Эрлс-Корта. Действует на всех линиях, кроме Андерсайд.

Ничего не произошло. Ричард постучал сильнее. Со злостью пнул дверь ногой. На долю секунды она дёрнулась — и его сердце подпрыгнуло. Но двери захлопнулись, теперь уже окончательно. Поезд тронулся, набирая ход. Ричард вернулся к скамье, ощущая себя невероятно глупо, а ещё — разочарованным и окончательно разбитым.

…Сидя на бархатной подушке, на одном из самых почётных мест, ближе всего к голове поезда, а значит — и к трону графа, Дверь нервно болтала ногой и задумчиво грызла ноготь, сама этого не замечая.

— Я же говорил, — проронил Маркиз Карабас. — Он не сможет вернуться.

— Но он пытается! Он помнит! — воскликнула Дверь, вскочив на ноги и тут же снова усевшись на место. — Ты сам видел.

— А я, может быть, пытаюсь стать балериной, — развёл руками Маркиз и сварливо пожал плечами. — Толку-то? Спорим, у него ничего не выйдет.

Глаза Двери гневно сверкнули. Она поплевала на ладошку и, пока Маркиз не опомнился, звонко шлёпнула его по ладони, закрепляя пари.

— Спорим! Только если я выиграю, ты будешь у меня в долгу.

— Ну вот, была такая милая девочка, — с фальшивым разочарованием пробормотал Карабас. — А теперь торгуется. И с кем? Со мной!

_____

* Станция «Энджел» располагается в районе Лондона Ислингтон. Ангел Ислингтон — основной отрицательных персонаж «Задверья».

* * *

Жужжание разговоров действовало Ричарду на нервы. Пятница, бар, коллеги. Вот Гарри встал — видимо, отлучиться в «комнату для мальчиков» — и девушка из техподдержки, которая весь вечер строила Ричарду глазки, пересела на освободившийся стул. Совсем рядом с ним, так что можно было различить запах её духов. Что-то новое, модное и химическое. Впрочем, то же самое можно было сказать и о самом баре, и о подававшихся в нём напитках, и даже о помаде, которую она бездумно слизывала каждый раз, когда закусывала губу.

Вся его дальнейшая жизнь ясно предстала перед глазами, как будто на огромном экране «Одеона». Сегодня он приведёт её к себе домой, они займутся сексом — нежно и неторопливо, и всё утро проведут в постели, ведь завтра суббота. К обеду они встанут, вместе распакуют оставшиеся ящики и расставят по местам его вещи. Через год — а может, и раньше — он на ней женится. Получит ещё одно повышение. У них будут двое детей, мальчик и девочка. Они переедут в пригород*.

Ричард знал, что это будет совсем неплохая жизнь. И всё же…

Когда Гарри вернулся из туалета, Ричарда на месте уже не было.

— А где Ричард?

— Ушёл.

— И ничего не сказал?

— У него… вроде как пошла кровь из пальца, — растерянно пробормотала девушка из техподдержки. — И он сказал, что порезался каким-то ключом.

_____

* Абзац полностью взят из канона.

* * *

На улице был дождь и ветер. Поэтому за те пять метров, что отделяли обочину дороги, где Ричард припарковал машину, от входной двери — он промок до нитки. Перед открывшей ему дверь Оливией предстал очень мокрый, несчастный и какой-то подозрительно решительный человек. Она молча кивнула ему, пробормотала: «Я подыщу что-нибудь из вещей Рика, чтобы ты переоделся», — и пошла ставить чайник.

— Итак? — спросила она, обхватив обеими руками чашку.

— Начнём с того, что в прошлом месяце я не ездил отдыхать на Майорку, — сказал Ричард и рассмеялся: сколько раз он начинал свой рассказ с этих слов. Но в этот раз он будет мудрее и расскажет Оливии только самое необходимое. — Я… был далеко. И… познакомился с одной девушкой. Она… просила меня остаться, но я всё равно ушёл, потому что думал: как я брошу свою работу, родных и вообще…

Он сконфуженно замолк, не зная, что ещё сказать. Оливия нарушила молчание первой:

— Ну, девушки обычно говорят «останься», только если имеют в виду что-то серьёзное. Она тебе нравится?

— Очень.

— А это место, оно далеко?

— Очень, — снова повторил Ричард. — Как Австралия. Если я туда перееду… Одним словом, я не думаю, что смогу приезжать в Англию.

Оливия насупилась и сердито засопела в чашку. Ричард украдкой посмотрел на неё. Старшая сестра. Шумная, нахальная и понимающая Оливия, такая искренняя, что по ней всё было видно. Единственный живой человек в этом насквозь искусственном мире. Но если он решится, то и с ней тоже придётся расстаться навсегда. Оливия засопела громче и, наконец, спросила:

— Она хоть того стоит?

С сомнением покосилась на него поверх чашки. Ричард только досадливо вздохнул:

— Слушай, с тех пор, как я вернулся, меня сделали младшим партнёром, я переехал в пентхауз и ко мне клеится Клэр из техподдержки, которая раньше и не посмотрела бы в мою сторону. Тем не менее, я не могу перестать думать о той девушке и жалею, что не остался с ней. И ты ещё спрашиваешь, стоит ли оно того?

— Ну, — неопределённо передёрнула плечами сестра. — Может, тебе просто нужно место старшего партнёра, пентхауз в другом районе и личная секретарша с богатым внутренним миром?

«Богатый внутренний мир» она показала на себе. Вышло внушительно. Но неубедительно. Ричард снова вздохнул и решительно помотал головой.

— Нет.

Оливия неожиданно широко улыбнулась и потрепала его за мочку уха.

— Ты не представляешь, как я рада это слышать, братишка. Ну что, — она взяла его лицо в ладони и слегка приподняла, — попался, медвежонок? Любовь как в книжках существует, а? И кто теперь будет издеваться надо мной?

Ричард ухмыльнулся. Действительно, сколько он себя помнил, сестра вечно читала какие-то женские романы. Сначала по ночам, с фонариком и тайком от родителей, а потом, когда стала постарше — вполне открыто. Если бы его попросили сказать, какой он запомнил Оливию, Ричард так бы и сказал: с потрёпанной книгой в мягкой обложке и грызущую («оставляя повсюду огрызки — на полках, в пепельницах, в кадках для цветов») яблоки. Вот и сейчас она сцапала из вазы посреди стола огромное зелёное яблоко и с жадным хрустом вгрызлась в мякоть.

— Как её зовут? — неразборчиво пробормотала она сквозь сок.

— Дверь, — ляпнул Ричард, не подумав.

Но сестра ничего необычного не заметила.

— Ну, бывает и хуже. Я когда-то встречалась с парнем по фамилии Пудинг. Он был таким красавцем, — она мечтательно прикрыла глаза и так многозначительно ухмыльнулась, что Ричард даже потупился. — Но каждый раз, когда я его представляла кому-то, чувствовала себя вот этой самой Алисой в Зазеркалье, — постучала наманикюренным ногтем по обложке лежавшей рядом книги — той самой, с рыжеволосой девушкой на обложке: — «Алиса это Пудинг, Пудинг это Алиса». А как насчёт имени, братец?

На этот раз у него вроде как было время собраться с мыслями, но всё равно, ответив, Ричард сообразил, что опять сморозил глупость:

— Миранда*.

Сестра снова не совсем прилично рассмеялась. Обглоданное до сердцевины яблоко точным движением было послано в мусорное ведро.

— Я и говорю — богатый внутренний мир.

— Оливия!

Она наивно похлопала ресницами с видом «а что я такого сказала».

— Короче, — она хлопнула его по колену. — Хочешь — уезжай в свою Австралию, находи свою Миранду и можешь даже не звонить на Рождество. Хотя я буду скучать, конечно, — пробормотала она в сторону. — Хочешь, оставайся здесь. Но обязательно будь счастлив. Мрачных печальных взглядов я в своём доме не потерплю!

Он поднялся, собираясь уйти, когда вдруг, повинуясь внезапному порыву, крепко обнял сестру, так, что та даже протестующе пискнула.

— Спасибо тебе, Оливия. Ты даёшь мне в руки ключ.

— От Двери?

Она подмигнула ему с самым что ни на есть залихватским видом, но Ричард успел заметить, что её глаза подозрительно увлажнились. Поэтому вместо того, чтобы пожурить сестру за вульгарность, он просто ещё раз её обнял.

— Я тебя никогда не забуду, — прошептал он.

— А я тебя да! Вот ещё помнить всяких младших братьев!

«Она даже не представляет, насколько близка к истине», — с лёгкой грустью подумал Ричард. Но решение, которое он и без того уже успел принять, только окрепло.

Выйдя из дома сестры, он помахал освещённым окнам на прощанье — и заметил ответный взмах из-за кружевной занавески. Совсем скоро ему такая роскошь — быть узнанным и увиденным — снова будет недоступна. Но этот мир всё равно не его. Подумав так, Ричард повернулся к освещённым окнам спиной и зашагал прочь, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

_____

* Miranda — на английском слэнге конца 90-х означает «шикарная девушка», либо «женская грудь».