Хогвартс тебя ждет (гет)

— Итак, милая, у тебя для школы все приготовлено? — спросила Джейн Грейнджер, чтобы прервать неловкое молчание за ужином. И это было именно то, что заставляло Гермиону прятаться от родителей.

— Вроде того.

Большая часть ее вещей уже была упакована, и лишь немногое еще оставалось убрать в сундук, но она не могла заставить себя сделать это. Закрытый и готовый сундук означал, что ее возвращение в школу слишком реально, и она старалась оттянуть этот момент, хотя до поезда и оставалось всего три дня.

— Тебе нужна помощь? — спросила мать. — Наши новые соседи пригласили меня в гости, но я могу отказаться, если ты хочешь, чтобы я помогла тебе.

Гермиона едва не сказала «нет, спасибо», но это была бы полная ложь. Наверное, именно в этот момент ей следовало выйти из своей скорлупы, чтобы разок побыть с матерью перед отъездом в школу.

— Конечно, спасибо, — с улыбкой сказала она и снова принялась за еду.

— А ты говорила с этим мальчиком, Невиллом? — спустя еще несколько минут чуть менее напряженного молчания вступил в разговор Карл Грейнджер. Джейн все же удалось сломать лед.

Гермионе не нужно было смотреть на отца, чтобы почувствовать его пытливый взгляд.

— Нет, только на прошлой неделе, папа, — раздраженно сказала она. — И я не понимаю, почему ты его ненавидишь.

Впрочем, она и так знала, почему отец ненавидит Невилла. Это заложено в природе всех отцов девочек-подростков, они должны ненавидеть всех парней, с которыми общаются их дочери. Но в данном случае Карлу не стоило беспокоиться. У Гермионы не было бойфренда или кого-то в этом роде, и ей казалось, что так будет всегда.

А еще Гермиона не чувствовала ничего романтического в своих отношениях с Невиллом. Он просто был ее другом. Вернее, ее единственным другом — а она была его единственным другом. У них было много общего: оба не пользовались популярностью, оба стремились к успеху (хотя у Гермионы это получалось лучше), и обоих не любили одноклассники. Они сблизились с первого года в Хогвартсе и больше никто не пытался подружиться с ними.

— Я просто присматриваю за моей Гермионой, — объяснил Карл. — И я его не ненавижу.

— Мммм, — промычала Гермиона, скривив рот. Джейн засмеялась. И это была еще одна причина, по которой Гермионе хотелось остаться дома.

— Он тоже стал старостой? — спросила Джейн. — Здорово иметь хорошие отношения с другим старостой твоего факультета.

Гермиона не любила говорить о школе. Ей хотелось, чтобы мать выбрала любую другую тему для разговора.

— Нет, не стал, — хрипло сказала она. — Не знаю, кто назначен старостой от мальчиков, но я уверена, что я с ним не подружусь.

Карл одобрительно кивнул.

— О, не говори так! — воскликнула Джейн. Это был ее подход к жизни — видеть хорошие стороны у всего вокруг, считать, что стакан наполовину полон, и не быть занудой. — Кто знает, что может случиться? — подмигнула она дочери. — И...

— Дорогая, не передашь мне соль? — внезапно прервал жену Карл. И внимательно посмотрел на нее.

Джейн выполнила обе его просьбы. Она не стала возвращаться к прежней теме, зато принялась расспрашивать Гермиону об обязанностях старост.

— А можно больше не говорить о школе? — спросила девушка двадцать минут спустя, когда они с матерью уже разбирали вещи в ее комнате.

Гермиона была права, когда согласилась принять помощь матери. Она не смогла бы сама прогнать все свои тревоги — они не проявлялись внешне, она просто чувствовала переполняющее ее эмоциональное напряжение. И когда она брала вещи с пола, где они были в безопасности — так ей представлялось — и переносила их в связанный со школой сундук, то четко понимала, что это слишком похоже на ее собственный отъезд из дома, который состоится уже через три дня. Всего через три дня.

— Мне очень жаль, милая, — сказала Джейн, отвлекаясь от укладки сундука. — Я знаю, что тебе не терпится попасть в школу и трудно принять, что это будет только через три дня.

Гермиона только кивнула в ответ, занявшись книгами. Она боялась, что заплачет, если заговорит, а она никогда не плакала перед мамой. Обычно она плакала поздно ночью, после того, как родители засыпали. Она привезла домой свою привычку не спать до полуночи, не смогла ее перебороть, и вдобавок ко всему остальному мучилась от бессонницы.

— Но, знаешь, — продолжила мать с едва заметной улыбкой, — у меня такое чувство, что в этом году все будет по-другому.

Гермиона вздохнула. Конечно, мать опять будет говорить о школе, она не знает, что ее дочь вынесла в течение прошлого учебного года. А если бы знала, то никогда не осмелилась бы это обсуждать.

— Я уже говорила, что ты похудела! Мальчики будут бегать за тобой! — вдруг сказала Джейн.

Гермиона хорошо знала, почему мать посадила ее на строгую диету и заставила посещать спортзал. Джейн предположила, что у дочери будет больше уверенности в себе, если она сбросит несколько килограммов и получит более гармоничную фигуру. Но даже привлекательная фигура не сделала Гермиону довольной собой. И даже если бы она стала нравиться себе, ее одноклассники нашли бы способ, чтобы снова нарушить эту идиллию.

— Я в этом сомневаюсь, — с трудом произнесла Гермиона, быстро моргая и отводя глаза.

— Ох, милая, не будь такой занудой, — сказала Джейн. — Этот год станет другим. Я обещаю.

* * *

Итак, Гарри знал все. Вернее, не все, но достаточно, чтобы понять, в какую чертовски сложную ситуацию он попал. Удивительно, но многое из того, что сказал Волдеморт, было правдой, независимо от того, насколько тот был предвзят из-за своей ненависти к мальчику. Родители Гарри были убиты этим человеком, с которым он столкнулся на кладбище. А он всегда думал, что они погибли в автокатастрофе. Но эту историю рассказывали Дурсли, а у него не было ни единой причины доверять им.

И Дурсли знали о магии. Каждый их них нервно вздрогнул, когда слово «магия» прозвучало в разговоре. Какая-то часть Гарри не могла осуждать их за этот страх. Он сам не мог представить, что когда-нибудь снова захочет увидеть волшебство.

Дамблдор сказал, что есть и хорошая магия. Хорошая магия? У Гарри такое не укладывалось в голове. Магия, которую он видел, была ужасной, темной, болезненной. При любом упоминании магии он сразу вспоминал зеленые лучи света, несущиеся к нему, боль по всему телу... И все страшные вещи, которые его заставили увидеть.

— Ты сможешь поехать учиться в Хогвартс. Там ты будешь в безопасности, — сказал человек по имени Дамблдор.

Слово «безопасность» теперь имело для Гарри новое значение — «подальше от Волдеморта».

— Там будет много ребят твоего возраста, — продолжил Дамблдор. — Уверен, там у тебя появятся друзья.

— Но разве я не знаменит? — пробормотал Гарри. Знаменит. Странно было произносить это бессмысленное слово. Он никогда не чувствовал себя знаменитым.

— Да, я бы сказал, что ты очень популярен среди волшебников.

— В этом случае никто не захочет быть моим другом, — медленно произнес Гарри. — Им бы просто хотелось быть поближе ко мне из-за моей славы.

— Ну... — начал Дамблдор, но Гарри пришла в голову новая мысль, и он перебил старика:

— Если я знаменит, то почему никто не спас меня из этого дерьма?

— Пожалуйста, не ругайся при мне, Гарри, — попросил Дамблдор, но Гарри не обратил на это внимания.

— Почему у меня нет даже завалящего фунта? Если я знаменит, люди хотели бы посмотреть на меня, да? Или волшебников на самом деле это не волнует... Если бы я был знаменит, я бы давно жил с кем-то из них…

— Я понимаю, что ты расстроен, Гарри. Действительно, понимаю. Но существуют законы...

— У вас есть свое правительство? — вмешался дядя Вернон.

— Да, — спокойно сказал Дамблдор, а затем продолжил, словно никто не перебивал его: — Существуют законы, которые запрещают тем, кому не исполнилось восемнадцати лет, несовершеннолетним, посещать школу без разрешения опекунов.

— Не обвиняй меня в этом, ты... ты... — закричал дядя Вернон.

— Мы действительно хотели общаться с тобой, Гарри. Каждый год перед началом учебы мы посылали тебе письмо из Хогвартса. Это единственное, что мы могли сделать — и надеялись, что ты его прочитаешь и получишь разрешение. Министерство магии следит за тем, что происходит в этом доме, следит, чтобы никто из магов не смог общаться с тобой, пока не будет разрешения от твоих законных опекунов.

— Вот дерьмо, — только и сказал Гарри.

— Я понимаю, что ты зол, но, пожалуйста, не ругайся при мне, — еще раз попросил Дамблдор, прикрыв на мгновение глаза. — Если бы на карту не было поставлено так много, я бы забрал тебя отсюда за секунду. Конечно, я прямо сейчас нарушаю несколько законов, и я не уверен, что Министерство простит мне это, даже если поймет, насколько серьезной была ситуация.

Затем Дамблдор повернулся к дяде Вернону:

— Я был бы очень признателен, если бы вы подписали вот это, — он достал из кармана бумагу. Письмо, которое он взял на Тисовую улицу, дом четыре, в надежде получить необходимое разрешение у Дурслей. — Гарри будет нужно возвращаться сюда только на летние месяцы. Но он не будет вас беспокоить, и ему не будет разрешено колдовать вне школы.

Колдовать? Он действительно так сказал? Он серьезно ожидает, что Гарри будет колдовать после того, что случилось? Не было такой вещи, как хорошая магия. Гарри отчасти даже хотелось бы, чтобы Волдеморт прикончил его, чтобы ему не пришлось снова переживать все эти ужасы, воспоминания о которых одолевали его каждый раз, когда он задумывался.

— О, отлично, ведь он и так уже о многом знает, — высокомерно заявил дядя Вернон. Он взял письмо, достал ручку и быстро подписал в нужном месте. А потом посмотрел на стену прихожей — совсем как тетя Петунья, словно ожидая, что соседи увидят этот странный документ.

Гарри почти не осознавал, что его вывели обратно на улицу. Старая, морщинистая рука Дамблдора обладала удивительной силой.

— Куда мы идем? — требовательно спросил Гарри, тщетно пытаясь вырваться.

Темнота вокруг была слишком похожа на ту тьму, в которой тонули его крики боли — там, на кладбище. Что, если Волдеморт был здесь, если он, таясь в тени, ждал удобного момента, чтобы напасть? Или, может, он послал своих Пожирателей Смерти следить за Гарри и атаковать мальчика? В конце концов, они знали, где он жил, Хвост встретил его прямо напротив дома номер четыре и сумел подсунуть ему порт-ключ, как назвал Дамблдор ту старую шляпу. Обычный предмет, который мог перенести кого угодно куда угодно. И который перенес Гарри прямо в ад.

Вспомнив о порт-ключе, Гарри задумался о собственном побеге с кладбища. После того, как ему рассказали о магии, он посчитал, что возможно все. И вспомнил, что старая, потрепанная шляпа перенесла его туда — так почему бы ей не перенести его и обратно? В тот же момент он начал незаметно развязывать узлы. У Гарри были свои секреты: он умел заводить автомобиль без ключа зажигания, вскрывать замки и развязывать сложные узлы. А они недооценили его. Через минуту веревки упали, он побежал, а Пожиратели Смерти начали выкрикивать странные слова, вроде на латыни или греческом. Это и были заклинания — темные, ужасные заклинания. Там было много зеленых лучей, и Гарри не хотел знать, что они могли с ним сделать.

А потом он увидел шляпу. Он бросился к ней и почувствовал, что несколько лучей прошли совсем близко от него. И вернулся на Тисовую.

— В безопасное место, — ответил Дамблдор.

— В Хогвартс? Уже? — удивился Гарри.

— Нет, еще нет, — сказал старик неразборчиво, почти неслышно. Он говорил так тихо, потому что рядом был Волдеморт? А его следующие слова только подтвердили худшие опасения мальчика: — Послушай, Гарри, здесь слишком опасно беседовать. Тебе нужно просто довериться мне.

Гарри все еще был настороже, не готовый доверять кому бы то ни было. А потому он просто промолчал.

Дамблдор достал свою палочку — и Гарри постарался оказаться как можно дальше от него, однако его крепко держали за руку. Вдруг из ниоткуда появилось перо и кусок пергамента. ⁽¹⁾

Из ниоткуда. Из пустоты. Как тогда, когда Гарри переносился с Тисовой улицы на кладбище и обратно. Что еще наколдует этот человек? Эти вещи точно были безобидными пером и пергаментом? Если Дамблдор продолжит использовать магию, Гарри не сможет с ним общаться. Ведь это магия. И не существовало такого понятия, как «хорошая магия».

— Прости, Гарри, — сказал Дамблдор, заметив, что Гарри вздрогнул. — Я должен был предупредить тебя. Мне это нужно, чтобы просто написать, куда мы направляемся.

— Написать? — растерянно спросил Гарри. Он все еще смотрел на перо и пергамент, ожидая, что они неожиданно превратятся в Пожирателя Смерти или Волдеморта. Или даже сотворят какое-то темное заклинание.

— По очевидным причинам, — едва слышно произнес Дамблдор.

Он, очевидно, не хотел, чтобы их подслушали, понял Гарри. Но глядя на нервничающего старика, Гарри испугался еще больше. Здесь они не были в безопасности. Впрочем, они нигде не будут в безопасности — во всяком случае, Гарри. Он действительно не мог представить себе такое место, где ему ничего не угрожает.

Дамблдор начал писать этим чертовым пером на этом чертовом пергаменте. Гарри закрыл глаза, ожидая какого-нибудь заклятья или внезапного появления Пожирателей Смерти, но ничего не произошло. Тем не менее, Гарри все еще нервничал, когда Дамблдор показал ему исписанный пергамент, и даже не повернулся в его сторону. Он все еще боялся. Тем не менее, он немного наклонил голову, чтобы разобрать непривычный почерк.

«Штаб-квартира Ордена Феникса находится по адресу: Лондон, площадь Гриммо, 12.»

И как только Гарри это прочитал, пергамент свернулся и сгорел, а пепел осыпался на землю. Гарри снова отскочил. Что дальше? Откуда взялось и куда делось пламя? Он огляделся... где Пожиратели Смерти? Волдеморт? Скрываются в тенях?

— Так было нужно, Гарри, — успокоил его Дамблдор. — Надеюсь, ты запомнил то, что прочитал? Нам нужно отправляться, пока кто-нибудь не заметил нас.

Пока кто-нибудь не заметил нас, мысленно повторил Гарри. Он испугался еще сильнее. Настолько сильно, что ему стало все равно, куда они направляются, лишь бы оказаться как можно дальше отсюда, где все тени казались темнее и страшнее, чем когда-либо раньше.

— Мне нужно, чтобы ты пообещал, что не попытаешься вырваться, — сказал Дамблдор.

— Зачем? — спросил Гарри.

— Просто пообещай мне.

Гарри нечего было терять.

— Конечно, почему бы, черт возьми, и нет, — сказал он.

— Пожалуйста, не ругайся, — попросил его Дамблдор. — Хорошо, тебе будет немного некомфортно, возможно, будет кружиться голова. Хотел бы я, чтобы мы могли добраться в то место иным способом, но боюсь, что это будет в другой раз. Теперь на счет три...

Что на счет три?

— Один…

Гарри снова закрыл глаза и подумал, что, наверное, выглядит глупо. Но сейчас его внешний вид был последним, что его волновало.

— Два…

Боже, что будет? Гарри затрясся. Если они сейчас отправлялись на эту площадь Гриммо, то разве нельзя было просто поехать туда? Что за магия должна была случиться сейчас? Разве Дамблдор не понимает, насколько это опасно?

— Три…

Гарри так и не успел подумать о чем-либо еще. Тисовая улица и он сам были сжаты в одну точку, каждая его частица испытывала ужасное давление со всех сторон. Не существовало «хорошей магии»! Что происходит? Куда его тянет? Или толкает? Он мог вспомнить болезненное ощущение перед перемещением на кладбище, на котором Волдеморт причинил ему еще больше боли, но сейчас он не чувствовал ничего подобного. Было головокружение, было какое-то странное ничто, сквозь которое его толкали. Его сердце бешено стучало и одновременно сжималось до неведомых прежде пределов.

Каким-то образом он знал, что все это произошло за одну секунду, но казалось, что его сжимало и скручивало целую вечность. Это отличается от порт-ключа, подумал он, когда его ноги оказались на твердой земле. Что, черт возьми, только что произошло? Он открыл глаза. Где бы они ни были, здесь тоже была ночь, а свет от уличных фонарей постепенно исчезал с каждой секундой, словно кто-то выключал их один за другим. И Гарри увидел, что это делал Дамблдор: тот держал очень маленький блестящий предмет, который буквально забирал и поглощал шарики света.

Это было уже чересчур. Через мгновение Гарри схватился за ограду, наклонился, и его вывернуло прямо на тротуар. Ощущение жжения в горле каким-то образом перебило все другие тревоги, даже тогда, когда он снова смог шевелиться и выпрямился.

Он чувствовал себя слишком больным, просто чертовски больным.

Болел каждый долбаный кусочек Гарри.

Он не думал, что у него в желудке столько всего. Но, наверное, это было даже к лучшему — освободиться от всего и начать все заново, потому что его жизнь была не слишком хорошей. Скорее, болезненной.

Болезнь...

Рука на плече заставила его подпрыгнуть. Он развернулся и увидел, что это по-прежнему Дамблдор. Было странно чувствовать чью-то руку на своем плече, это почти примиряло с действительностью. Или вызывало какие-то другие чувства, не знакомые Гарри.

— Давай войдем в дом, — тихо сказал Дамблдор и обернулся к зданиям, у которых они оказались.

Здесь был дом номер одиннадцать и дом номер тринадцать, а двенадцатого не было. Что, черт возьми? Но прежде чем Гарри смог спросить, что происходит, он снова наклонился и продолжил расставаться с остатками еды. В горле запершило, и через несколько мгновений он наконец смог выпрямиться и привести себя в порядок.

На этот раз Дамблдор не стал успокаивать его, но Гарри это не расстроило. Он вообще на такую доброту не рассчитывал. А когда мальчик снова повернулся к домам, то увидел, что теперь двенадцатый номер появился там, где и должен был находиться — между одиннадцатым и тринадцатым. Из ниоткуда. Гарри даже не стал ничего спрашивать. И так понятно, что все пошло в жопу.

Дамблдор постучал в дверь, и через мгновение она открылась, оттуда высунулась бледная рука и пригласила их внутрь. Гарри оглянулся в последний раз — он не знал, увидит ли он еще когда-нибудь этот мир. Потом он подумал, что его это на самом деле уже не волнует, и шагнул в дом. Дамблдор вошел вслед за ним, и дверь закрылась.

Глядя в темноту длинного коридора, Гарри сразу забыл, как выглядел мир за дверью. Здесь повсюду была пыль, а его желудок, кажется, был не против снова продемонстрировать, что в нем еще что-то оставалось. И здесь тоже были тени. Он когда-нибудь избавится от них?

— Подумать только... Дамблдор, это он? — произнес из темноты женский голос, и этот звук заставил Гарри подпрыгнуть. Он едва смог разглядеть очертания невысокой и пухлой фигуры. — Он выглядит ужасно! Но учитывая, что произошло... ох, бедняжка...

— Да, это он, — кивнул Дамблдор. — Когда ты приехала, Молли? Я думал, что вы с Артуром появитесь со всей семьей только завтра утром.

— Ну, я решила, что нужно помочь привести этот дом в порядок. А Артур пока на работе, думаю, что было бы странно, если бы все члены Ордена внезапно покинули Министерство. Остальные придут завтра, — быстро сказала женщина по имени Молли. — Сириус хорошо справлялся с уборкой, но еще много чего нужно сделать. Думаю, он не ожидал гостей... но большая часть дома почти безопасна.

— Почти безопасна? — прошептал Гарри. По его ощущениям, здесь, в этой темноте, было слишком опасно, чтобы говорить обычным голосом. Ведь он даже не подозревал, что может скрываться в этих тенях.

— Ну, мы избавились от всех опасных проклятий, так что просто смотри, куда наступаешь, вот и все, — сказала женщина так, будто опасные проклятия в доме были самой обыденной вещью в мире. — Мы только недавно заселились, и нужно время, чтобы все очистить окончательно.

Это не вдохновляло.

— И ты, наверное, голоден! — воскликнула женщина по имени Молли.

Эта женщина выглядела очень заботливой. Даже слишком заботливой, Гарри к такому не привык. он почувствовал, как его снова взяли за руку, но на этот раз не Дамблдор. А затем его снова куда-то повели — незнакомый человек тянул его в темный коридор. И он снова вспомнил о кладбище, где его пытали в такой же темноте, под смех Волдеморта и Пожирателей Смерти. А он желал, чтобы его страдания закончились прямо сейчас...

— Там много еды, я приготовила для всех, кто помогает нам с домом. Конечно, ты не должен помогать, дорогой, и на самом деле, сейчас уборка — наименьшая из наших забот, — голос женщины очень вовремя вырвал его из воспоминаний.

В конце коридора оказалась ярко освещенная комната — хвала всем чертовым богам. Гарри закрыл глаза, ослепленный огнями, но он радовался, что оказался подальше от той темноты, пусть и не навсегда.

— Мерлин помилуй! — воскликнула женщина по имени Молли.

Гарри быстро моргнул, чтобы привести зрение в норму и понять, что случилось. Его сердце стучало от предчувствия чего-то плохого. Но когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что Молли смотрела прямо на него, и это он вызывал у нее жалостливые восклицания.

— Борода Мерлина, о Мерлин... — снова и снова причитала она, прижав ладони к своему лицу. — Ты выглядишь ужасно... ох, просто ужасно... Садись... О, мой бог, сейчас, подожди, я накормлю тебя до отвала! Тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Мерлин, ты выглядишь так ужасно!

Гарри не мог себе представить, насколько ужасен был его вид. А если он выглядел так, как себя ощущал, то он даже сочувствовал Молли. Однако он немного успокоился и оглядел комнату. Казалось, что это помещение было заброшено несколько десятилетий, оно было едва пригодно для жилья, но, по крайней мере, хорошо освещено. И Гарри решил, что останется здесь сколь угодно долго, по крайней мере, до тех пор, пока тут есть свет. Сейчас Гарри не смог бы вынести даже минуты в темном, таинственном коридоре.

Слева стоял древний комод, который трясся, словно в нем прятался монстр, который пытался убежать. Гарри инстинктивно шагнул назад — ему представилось, что там находится Волдеморт.

— О, там всего лишь пауки, дорогой, — сказала Молли, взяв себя в руки и перестав, наконец, разглядывать Гарри. Она слабо улыбнулась. — Ну, мы так думаем... Я приведу Сириуса, чтобы убедиться... Ох, дорогой, ты даже не знаешь Сириуса... ох...

Казалось, она разговаривает сама с собой. Потом Молли прошла дальше в комнату, и Гарри увидел стол, а на нем — груды разнообразной еды.

— Садись, садись, — сказала она, заметив, что Гарри все еще стоит.

Гарри наконец очнулся и подошел к длинному столу, который выглядел настолько старым и пыльным, словно его могло сломать малейшее прикосновение. Стулья рядом с ним казались такими же ветхими, так что прежде, чем садиться, он попробовал сиденье рукой и пнул ножку стула. Вроде бы безопасно, решил Гарри и уселся, как ему и было сказано. Он выбрал место, с которого хорошо была видна дверь, чтобы заметить каждого, кто войдет в комнату.

Гарри прикрыл глаза. Удивительно, но он пока был жив и здоров. Как долго ему придется жить с этой паранойей, поселившейся внутри у него? Еще несколько часов назад, до того, как он узнал о магии, его не слишком волновал окружающий мир. Тогда Гарри не стал бы специально выбирать, куда садиться, а тени были совсем не страшными. Но теперь у него были воспоминания, которые могли напугать до седых волос.

Женщина по имени Молли все еще бормотала что-то про себя, изредка произнося имена Гарри и Сириуса — того человека, о котором она упоминала прежде, и который должен был что-то сделать с пауками в комоде.

— Что-то не так? — спросил ее Гарри. В конце концов, любой человек, который готов был его накормить и беспокоился из-за его внешнего вида, был как минимум не слишком плохим.

Молли повернулась к нему. Сейчас ее лицо разительно изменилось — оно выглядело очень усталым, а улыбка, которой она встречала Гарри, исчезла. Словно она увидела то же самое, что он видел на кладбище.

— Все в порядке, дорогой, — мягко сказала она.

— Тогда кто такой этот Сириус?

Молли выронила тарелку с едой, которую держала в руках, и громко выругалась. Затем указала палочкой на тарелку, и та приподнялась в воздух, сама собой очистилась, а упавшая на пол еда исчезла. Гарри подпрыгнул — он испугался, что сломает ненадежный стул, но еще больше испугался этой женщины. Вернее, магии, которую она творила — он не знал, что она сделает в следующее мгновение. Он замер, ожидая, что еще произойдет, но ничего не случилось, и его сердце начало возвращаться к нормальному ритму. А он заставил себя собраться.

— Дамблдор не рассказал тебе, — произнесла Молли, не заметившая его реакции на совершенное ею колдовство. — Гарри, милый, давай я сначала накормлю тебя, а потом мы поговорим? Мне нужно сперва переброситься парой слов с Дамблдором. Если ты не против, конечно.

Молли снова взмахнула палочкой, и сердце Гарри опять пустилось вскачь. Но после взмаха палочки не случилось ничего страшного, только другая тарелка с едой проплыла по комнате, надвигаясь на Гарри так же плавно, как длинный черный плащ... Гарри весь сжался на своем стуле. А когда тарелка, наконец, приземлилась на стол прямо перед ним, он понял, что совершенно не хочет есть. Голод пропал. Не было ли это последствием какого-то заклятья? Вдруг магия уже как-то повлияла на него, и он теперь всегда будет бояться всего на свете?

— Прости, — неслышно подошла к нему Молли. — Я должна была знать, что ты так реагируешь на магию... Ох, бедняжка... Я буду в коридоре, позови, если тебе что-нибудь понадобится.

Она мягко погладила его волосы, приведя их в еще больший беспорядок, и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Гарри остался совсем один. Из каждого угла до него доносились странные звуки, словно там тоже обитали пауки, и их было намного больше, чем думала Молли. И вдруг тут обитают разные пауки? Гораздо крупнее и опаснее обычных? Почему они бросили Гарри наедине с этими существами, ведь он не может защитить себя? Он еще раз оглядел комнату и обнаружил то, что искал. Конечно, в такой комнате должен был быть нож.

Он осторожно встал из-за стола, осторожно прошел через всю комнату, каждую секунду ожидая, что какой-то из его шагов будет последним в его недолгой жизни. А потом дотянулся и схватил нож, которым Молли пользовалась для приготовления пищи. Возвращался назад он по своим же следам. Все это заняло у него почти пять минут. Так будет всегда? Он будет жить в вечном страхе, боясь даже пройти через столовую?

По крайней мере, теперь у него был нож. А еще его быстрая реакция. Дамблдор рассказывал, что у отца Гарри тоже была очень хорошая реакция, и он играл в игру под названием квиддич. Джеймс. Его звали Джеймс. И его мать была очень хороша в чарах и зельях, и она тоже выросла с магглами. Ее звали Лили. До этого Гарри не знал имен своих родителей, он никогда не спрашивал о них дядю с тетей. «Не задавать вопросов», — таково было первое правило его жизни в доме Дурслей. Джеймс и Лили умерли за него. К сожалению, это он узнал от Волдеморта. И Гарри, по-видимому, был вылитой копией Джеймса. Кроме глаз, которые достались ему от матери. Но об этом ему тоже никто никогда раньше не говорил.

Он так глубоко задумался о родителях, что вынужден был сморгнуть и посмотреть вверх, чтобы не выглядеть как педик ⁽²⁾ или что-то столь же нелепое. И как только его взгляд остановился на висевшей на потолке люстре, дверь открылась.

Гарри едва успел схватиться за нож, но сразу расслабился, заметив, что это была просто женщина по имени Молли. Конечно, расслабился не до конца, поскольку выпустить нож из рук он не смог.

— Ох, я знала, что не стоило тебя оставлять одного! — проворчала Молли. Она быстро подошла к нему, наклонилась и протянула руку. Ее взгляд словно испытывал его, и Гарри, наконец, понял, что до сих пор сжимает рукоять ножа. Блеск в ее глазах пропал, она улыбнулась и отошла к тарелкам с едой.

Гарри краем глаза заметил движение в дверях. Там стоял кто-то, скрытый тенью. Неужели Молли не видит этого злоумышленника? Может, она сделает хоть что-то? Гарри вскочил со стула, едва не сломав его при этом.

— Что-то случилось? — спросила Молли. Она посмотрела в сторону двери и поняла, в чем дело.

— О, заходи, — небрежно махнула она рукой. Ее спокойный голос не соответствовал выражению ее же лица. Она выглядела обеспокоенной, постоянно переводила взгляд с Гарри на того, кто стоял в дверях, и обратно.

Вошел мужчина, и Гарри мгновенно почувствовал к нему необъяснимую симпатию. Этот человек выглядел так, словно тоже прошел через какие-то ужасные вещи. Возможно, его тоже похищал Волдеморт? И поэтому он выглядит таким изможденным и болезненным? Человек плохо сочетался со светом, словно он много времени провел в темноте. Да, в темноте ему явно было комфортнее.

— Привет, Гарри, — сказал мужчина, и его бледное лицо осветилось широкой улыбкой. — Я Сириус Блэк.

1) Честно говоря, не знаю, можно ли на взгляд определить, как выглядит пергамент; не уверен, что видел за свою жизнь хоть один. Автор, кстати, периодически упоминает еще и бумагу, но я предпочел однообразие.

Вернуться к тексту

2) Тут использовано слово pansy (помните Пэнси Паркинсон?), которое имеет сразу кучу значений, в том числе, например, «анютины глазки», а в «Южном парке» это слово перевели как «слабак». Но его можно переводить и как «женоподобный гомосексуалист», и как «педик». Здешний Поттер ругается как боцман, так что я взял самый жесткий вариант.

Вернуться к тексту