Крыса (джен)

Атриум был полон народа.

Тёмный Лорд стоял, возвышаясь над всеми, на широком уступе чёрного монумента, и каменные магглы безмолвно корчились под его ногами, окружённые толпою волшебников. А в центре, отделённый широкой пустой полосой, застыл идеальный строй Пожирателей Смерти в чёрных плащах и пугающих белых масках. Под потолком, полностью закрывая его собой, парили дементоры, и хотя Атриум освещали десятки, если не сотни ярких сфер, казалось, что на него вот-вот опустится темнота.

По крайней мере, если Лорд замолчит. Но он говорил — и все внимали ему, благоговейно и тихо.

Питер Петтигрю стоял позади безвольной куклы-министра и задыхался от острого чувства несправедливости и досады. Им снова, снова, как прежде, пренебрегли. Он столько сделал для этой победы, но не имел права даже сейчас там стоять! Даже пройти парадом по Диагон-элле, как все, и всё потому что… ему просто не разрешили.

Он вздрогнул, словно испугавшись, что произнёс это вслух, и, спрятавшись за тощей спиной Пия Тикнесса, посмотрел на Тёмного Лорда. За его правым плечом стояла Беллатрикс — гордая, неудержимая и прекрасная до ночного кошмара. Чёрная шахматная королева, готовая в единый момент оказаться на другой стороне доски. А за левым… За левым плечом повелителя застыл, словно вырастая из черного матового гранита, он. Бледное, словно он уже надел маску, лицо, тёмные провалы бездушных глаз — и полная неподвижность. Ойген Мальсибер, или, как его теперь за глаза называли, Черный принц. Почему, ну почему, он имеет право на всех так смотреть?

Разве это не он, не Питер отыскал Тёмного Лорда, когда его никто уже не искал? Разве это не он менял пропитанные сочащейся тёмной дрянью пелёнки? Разве это не он возродил его? Он — и покойный ныне героический Барти Крауч. Ведь это они, только они были верны до конца, Питер даже пожертвовал свою руку, и кто он теперь — домашний питомец?

Питер нервно сглотнул и одёрнул себя. Нельзя, нельзя думать о нём! Вдруг он почует? Никого и никогда он не боялся так. Разве что сумасшедшую Беллатрикс и самого Повелителя…

Повелителя он боялся до писка и восхищался им.

Питер хорошо помнил день, когда пал Азкабан. Он даже не предполагал, что победоносное шествие Повелителя будет настолько стремительным, но Барти ценой своей жизни смог нанести удар Дамблдору, и это решило всё. В то утро они стояли на крепостной стене треугольной башни, у ног Повелителя рыдала и смеялась сорванным голосом Беллатрикс, дементоры кружили в небе над ними, кружили вокруг основания Азкабана, и роем кружили вокруг них самих, не смея приблизиться, и не смея питаться. И вот вдруг их круженье замедлилось, и в месиве тёмных тел показался просвет. Питер глазам своим не поверил — казалось, что они поддерживают под руки истощённого человека, который едва касается их в ответ. И тогда, под шум разбивающегося о скалы моря, Лорд принял его, не способного даже стоять, в объятия, словно сына.

Питера каждый раз передёргивало от этого воспоминания. Он боялся Мальсибера, ненавидел, снова боялся, и просто не понимал. Этого истощённого, хрупкого до болезненности человека, которое временами сотрясал пугающий хриплый кашель. Но не было в окружении Тёмного Лорда никого чудовищнее, чем он.

Нет, он не ходил по крови сапогами, он даже не убил своей рукой никого. Но ему этого и не требовалось. Повелитель не отпускал его от себя надолго, и, если появлялся на публике, то не нужно было гадать, где же искать самого Мальсибера и этих его ужасающих тварей, которых он словно приворожил.

Но даже не это было самым пугающим — а неизменно спокойное, даже равнодушное выражение его лица: словно бы ему ни до чего не было дела.

И куда бы они не шли, Лорду было достаточно приказать:

— Ойген, ты можешь попросить наших друзей проявить покорность?

— Да, мой Лорд, — тихо отвечал тот.

И те, на кого он устремлял свой равнодушный, подёрнутый мутноватой темнотой взгляд, счастливо падали на колени — или шли убивать. Если бы он приказал им всем бездумно броситься со скалы, они бы сделали даже это.

Мальсибер вдруг тихо, почти беззвучно закашлялся, и Питер пожелал ему задохнутся. Вот бы он снова свалился в обморок, как с ним это бывало в тяжёлые дни боёв, или же захлебнулся кровью!

Но выступление Лорда закончилось, и они все двинулись дальше, на Диагон-элле, смотреть парад — и Питер вновь вздрогнул, услышав вдруг совсем рядом негромкий и даже приятный голос:

— Питер, надеюсь, у тебя на вечер нет планов, — Питер пугливо обернулся, и встретился глазами со стоящим почти что вплотную к нему Мальсибером. — Ты же помнишь, что у нас сегодня тихий семейный ужин.

Сказал — и ушёл вперёд, вернувшись на определённое ему Лордом место, а Питер остался плестись в хвосте, мучаясь от обиды и тоскливого страха перед ещё совсем недавно казавшегося ему безобидным вечером.