Общий знаменатель (гет)

Остаток дня я прогулял, провалялся и пробездельничал. Меня трепетно оберегали от всего, начиная от сквозняка и заканчивая информацией о том, какой сегодня день. При виде меня, Абрахас закрывал и прятал все, что читал, писал или смотрел, Нарцисса отвлекала беспроигрышным способом: лезла обниматься — очевидно раньше к подобным плебейским проявлениям нежности я относился пренебрежительно, но теперь, пока я вроде как в шоке и еще не пришел в себя, она этим пользовалась. Абрахас сообщил ей, а потом мне, что я, умирая от Круциатуса, несколько переоценил приоритеты, посему мне наконец-то вынесли сына. Абрахас, погано ухмыляясь, напомнил из-за плеча елейным тоном, что я заставил Нарциссу рожать, но ребенка вообще не воспринимал, говоря, что займусь его воспитанием, когда он начнет соображать. Кажется, я знаю, как из Драко Малфоя получился нелогичный придурок: он просто весь в отца. Тем не менее, пока что я не наломал неисправимых дров, потому взял ребенка на руки и сообщил, что иду гулять.

— Ноябрь, — сообщил мне Абрахас тоном санитара в дурдоме. — Ребенка надо одеть.

Ага, ноябрь! Хотя это я и так знаю.

Никого мое дебильное поведение не удивило, спасибо, Люциус, ты дал мне карт-бланш на полное игнорирование здравого смысла. Я уже понял, что раньше замечал только себя, и мое мизерное внимание к сыну настолько всех обрадовало, что никто и не обратил внимание на то, что я хотел его заморозить. Погуляли мы только вечером. Палочку мне так и не вернули, ну и хрен с ней, пока что я не стремлюсь, мне бы научиться ходить нормально, да и мелкие предметы перемещаются в руки, стоит только захотеть; очевидно, раньше я этого не демонстрировал, потому что Абрахас изменившимся голосом вопросил, всегда ли я так мог. Дневники говорят, что всегда.

Драко уже бегал. Несмотря на всю чистокровность, никто не стал изгаляться и одевать его в мантию: обычная шерстяная курточка в британском стиле, волшебную принадлежность выдавали только перчатки — когда Драко падал, выставляя перед собой руки, то в сантиметре над землей застывал и мягко опускался. Отличное изобретение. Мне бы такое, потому что я все еще путаюсь в своих ногах — мало того, что я задумываюсь о том, как они функционируют, и немедленно спотыкаюсь, так они еще и длинные, а у меня общая слабость после двух дней, как все думают, лежания. Девять лет не хотите?!

В Малфой-мэноре огромный парк, если выйти с заднего холла и миновать конюшни с гиппогрифами — потом посмотрю. Надо научить Драко кататься, конечно, самому вспомнить, но потом его научить, чтобы умел обращаться с животными и не получил травму на третьем курсе.

Так.

Что там говорила Ритка? Люциус Малфой — общий знаменатель всего магического сообщества, потому в его руках и его сыночка все судьбы магического мира. Это же элементарно! Начни Драко разговор в Косом переулке не с факультетов, а с родственных отношений, все могло бы быть совсем иначе. А еще мне не нравится эта репутация Слизерина: что там Уизли говорил Гарри про факультет темных магов? Что Хагрид выдал? Сначала сами изолируют, потом дети соответствуют слухам, вот и получаем Темных лордов. Ну, я понимаю Роулинг, видимо, ее в школе не приняли в какую-то компанию богатых и родовитых, в Англии это нормально, но нельзя же так издеваться над персонажами.

Драко, обезумев от счастья, что я тут рядом, с маху обнял мои ноги и замер так. Как я понял, визит отца в детскую происходил по праздникам, а «доброе утро» надо было еще заслужить. Я был в ранге бога для несчастного ребенка. Примерно как мой папа из того, другого мира, который вечно работал и заваливал меня подарками, дабы компенсировать свое отсутствие в моей жизни. Да я узнал его как человека после того, как заболел. А Драко, видимо, узнал Люциуса после того, как тот загремел в Азкабан. Нет ничего нового под солнцем… Я поднял Драко на руки и, не прекращая разговора с Нарциссой (и почему Люциус выл от бесед с ней? Очень интересно послушать сплетни про всех, правда, не совсем понятно, как я теперь без хохота смогу смотреть на Фаджа, который, говорят, спит с Амбридж), сошел с аккуратной дорожки на газон. Глаза Драко расширились от ужаса: видимо, сходить с камней этим небожителям религия не позволяла. Я свалился на грешную землю, усадив Драко на себя, и уставился на вечернее небо, едва не плача от пронзительного счастья. Как давно я не был на улице, просто на улице, не валялся на земле, тупо пялясь вверх! Нарцисса подумала и легла на опавшие листья рядом, обняв мою руку.

— Я всегда знала, что в душе ты другой, — шепнула она. — Только не подозревала, что настолько.

— Тебе нравится? — тихо спросил я. Драко улегся на меня, вцепившись пальцами мне в волосы.

— Да, — ответила Нарцисса. — Ты теперь такой, как я себе представляла, когда мы обручились. Что тебя настоящего буду видеть только я.

— Еще Драко, — напомнил я. Интересно, как бы ей сказать, что я настоящий теперь девственник? Благо у меня есть время на подумать, как преподнести эту интереснейшую новость, потому что пока что я не только девственник, но еще и импотент, спасибо Снейпу и его зельям за это. Уверен, это его месть миру: мол, у меня нет секса, и вас не будет.

Вернулись домой мы уже в ночи, отправили Драко с домовичкой, не запомнил, как там ее, и уселись за стол, где в позе аристократического томления уже скучал Абрахас. Глава рода сообщил, что ему доложили его близкие приятели, не будем показывать пальцем и называть фамилию Скримджер, мол, ордер выписан, завтра к обеду меня неожиданно придут арестовывать. Обещали обойтись цивилизованно, просить проследовать за, сообщить о, донести на, вернуться домой и заночевать в собственной постели, как полагается приличным наследникам миллионеров, когда законопослушный папа дома и бдит. Я кивнул, режим так режим, я еще болею, Нарцисса спросила, точно ли я не хочу во Францию, я снова ответил отрицательно, потом посмотрел на отца и сказал ему, надеюсь, он не в обиде, что я пропущу завтрашний ужин. Абрахас ухмыльнулся, проворчал, что узнает своего наследника. Кажется, я неожиданно попал в цель, по дневникам сразу не скажешь, что у меня язык подвешен. Я выпил всю батарею зелий, которые мне рекомендовали, и принялся за оральное наслаждение, иначе говоря, за потрясающий, великолепный, да я сейчас вместе с тарелкой сожру, ужин. Абрахас кривился, что недосолено, Нарцисса — что пересолено, а я чуть не стонал от наслаждения при каждом восхитительном куске. Абрахас в какой-то момент, посмотрев в мою сторону, странным голосом сообщил, что здесь нет моих приятелей по джентельменскому клубу педерастов, потому я могу перестать выпендриваться, Нарцисса мило покраснела, зависнув на моих губах, а я ничего не мог с собой поделать. Господи, до чего же охрененно! Лорд Малфой пробормотал, что если я так буду себя вести после задержания, то в сочетании с Империусом, наложенным на меня по неизвестной причине, я разрушу репутацию Темного лорда и заклеймлю его геем на веки вечные, и все теперь будут думать, что магическая война велась за мою задницу. Нарцисса скромно-возмущенно ахнула, мы с папашей захихикали, как гиены: а мы поладим, с таким ублюдочным юмором наш тандем непобедим!

Спать я уныло отправился в свою отдельную комнату, потому что кому может быть нужен болезный импотент, но, открыв дверь, узрел Нарциссу в прозрачной рубашке, больше похожей на платье, которая обняла меня, поцеловала и принялась сама раздевать, сказав, что раз уж я ей наконец-то открылся, то не надо теперь даже пытаться ее оттолкнуть. Я начал оправдываться про зелья и мстительного Снейпа, Нарцисса от моей теории заржала в голос, как ожидаешь от Лестрейнджей, но никак не от этой Снежной королевы, и сказала, что не станет меня насиловать и побережет до выздоровления. Мы легли, Нарцисса прижалась ко мне под одеялом и шепнула, что раз я теперь ничего не помню, у нас будет еще одна первая брачная ночь, но теперь я буду играть роль пугливой девственницы. Что-то в ее тоне мне сильно не понравилось, вероятно, я, то есть, Люциус, то есть, я, нехило накосячил, но я решил подумать об этом позже, а пока сосредоточиться на девушке в моих руках, которую я уже считал своей целиком и полностью и только ради этого готов был вжиться в роль Люциуса с энтузиазмом и стараниями Штирлица, Зорге, Филби, Дюкейна и студента, пришедшего сдавать экзамен по профильному предмету и пытающегося показать, что прочел не только методичку за десять минут до начала. По сравнению со мной, Нарцисса ровно в два раза меньше. Худая, невысокого роста, что не было заметно из-за ее каблуков и длинной юбки, когда мы оказались практически без одежды, вызывала у меня такую нежность, что мне самому страшно становилось, что такое в принципе возможно испытывать. Без косметики ее лицо действительно казалось немного блеклым из-за светлых ресниц и бровей, наверное, по сравнению с Люциусом, если судить объективно, она казалось серой, но боги, насколько же мне было плевать, кто бы знал. Это была моя и только моя женщина с вкусными мягкими губами, легко краснеющими щеками и золотыми ресничками, и в свете Люмоса, который она наколдовала нам под пологом, ее лицо виделось мне невероятно красивым.

А еще она меня любила. На меня ни одна девушка не смотрела с желанием, я видел только жалость, брезгливость, страх, интерес, но вожделение — никогда. Сильно било по самооценке, хотя я трезво себя воспринимал, но слишком уж много фильмов и книг было мною потреблено, эмоционально я был вполне развит, желания у меня были соответствующие. С такой физиономией, как сейчас, с таким телом, я буду предметом интереса многих, да я бы и сам себе дал, что уж, даром что натурал, но я точно решил, что моя жена будет первой и единственной. Не такая уж я и сука, чтобы не оценить подарок богов и пойти вразнос, будучи женатым.

Нарцисса прониклась игрой в девственника и теперь учила меня и направляла мои руки, отдавая шепотом команды. Я ухмылялся с как можно более знающим видом, изо всех сил демонстрируя, что это все спектакль, но вообще отлично получилось. В конце концов Нарцисса отдышалась, заявила, что это было просто невероятно, она мне в какой-то момент почти поверила, потянулась было надеть рубашку обратно, но махнула рукой и осталась под одеялом. Я, как в фильмах, наиболее властным жестом, на который был способен, притянул ее к себе, поцеловал… и в этот момент рухнула дверь в мою спальню.

Вот даже не подумаю прекращать. Я подтянул одеяло повыше, чтобы Нарциссу никто не увидел: сомневаюсь, что это домовики так входят к хозяевам. Надо мной раздалось громкое деликатное покашливание на случай, если выбитую дверь я не заметил.

— Что за звук? — спросил я у Нарциссы, на чьем лице теперь были видны только огромные испуганные глаза. Но что мне какой-то жалкий шмон после дискуссий по выписке комбинированных лекарств, в состав которых входят наркотические вещества? На меня орал какой-то хрен из управления по обороту, что я притворяюсь больным на рентгенах, имитирую некроз и нарочно замешиваю себе силой мысли адский коктейль в крови во время анализов, чтобы дозу получить. После этого не испытываю пиетета ни перед кем с погонами.

— Люциус Малфой, вы обвиняетесь в пособничестве незаконной организации Пожиратели смерти! — гаркнул надо мной кто-то, кто раньше кашлял. Я обернулся и узрел Аластора Грюма. Ну да, у него со мной личные счеты: все же моим единственным другом был Эван Розье, который и сделал из аврора Грюма страшилище без глаза и ноги. Или без ноги его Долохов оставил? Или вообще не было сказано? Я глянул вниз — ноги не было, протез.

— Прямо в этот момент? — спросил я и посмотрел осуждающе на Нарциссу. — Ты что, юридическое лицо «Пожиратели смерти»? Насколько я понял, пособничаю я только тебе сейчас.

Нарцисса непонимающе мигнула, явно не ожидая от меня шуток в такой момент. Где-то за дверями неистово взоржал папенька. Неужели его тоже подняли? Интересно, это у них здесь и считается цивилизованным приглашением побеседовать с господами, охраняющими в стране порядок?

— Вообще! — а этого солдафона не пронять, хотя другие авроры стоят хихикают. — Вставай давай!

— Почему среди ночи? Вас что, никто дома не ждет? — с жалостью спросил я, перекинул все одеяло на Нарциссу и спустил ноги с постели, встал, надел халат.

А в следующий миг рухнул носом в ковер, причем так, что в глазах потемнело от удара лицом об пол. Кто-то упер колено мне в поясницу, стягивая мои руки за спиной, потом меня рывком подняли и поставили на колени и… нацепили на меня ошейник. Самый натуральный собачий ошейник с поводком и шипами внутри, чтоб не дергался. Что-то такого я не ожидал, судя по охренению Абрахаса, он тоже. Кажется, ему докладывали совсем о другом. Нарцисса завизжала так, что у меня ухо заложило, а в следующий миг соскочила с кровати, как была, в одеяле подлетела к Грюму и со всего маху отвесила ему пощечину, да такую, что аж зазвенело. Ой, блин, ну что ж ты творишь! Грюм, рассвирепев, схватил ее за руку, тряхнул, но тут прорвался в спальню Абрахас, срывая с себя халат, оттащил взбесившуюся Нарциссу в сторону, закутывая в него и, я подозреваю, связывая поясом. Нарцисса заорала не хуже Беллы, что я — ее муж, и никто не смеет даже прикасаться ко мне, кроме нее самой. Что-то как-то забывается, что Нарцисса тоже Блэк, темперамент у нее соответствующий. Я поймал опешивший взгляд отца и постарался ободряюще подмигнуть, но, кажется, меня просто перекосило, как контуженного. Ничего, прорвемся. На любой вопрос у меня есть ответы, справки от независимых колдмедиков Мунго о последствиях Империуса, причем первая датирована днем, когда Темный лорд еще был жив и здравствовал.

Меня провели в ошейнике по собственному дому до камина под площадную брань портретов, которые обещали аврорам все кары небесные, советовали не расставаться с оружием, цитата, «мыться с палочками в зубах и трахаться с ними же в жопе, потому что месть Малфоев неизбежна и всегда внезапна», в особенности почему-то предостерегали от мести Нарциссы, чего-то я явно в ней проглядел. Меня переместили в аврорат, где посадили в натуральную клетку, в которой даже не получалось выпрямиться во весь рост. Я начал что-то о произволе, адвокате и презумпции невиновности, но мне рассмеялись в лицо.

И только тут я вспомнил, что за пиздец нам ненавязчиво продемонстрировала Роулинг в своих детских книжках: Сириуса Блэка посадили пожизненно без метки — это раз, Барти Крауча дементоры поцеловали без приговора, то есть, раннесоветские суды-тройки это еще образец законности, — это два, за клевету и ложь в СМИ не было никаких санкций — это три. Уж не знаю, как Люциус в каноне извернулся, но тут со мной явно никто церемониться не собирался.

А еще у меня не было палочки. Проклятые авроры потребовали ее у отца, и тот отдал, а что делать? Надеюсь, на ней ничего нет особенного.

В соседней клетке сидели какие-то совсем уж сомнительные личности, но никто из них не носил унизительного ошейника. И тут я разозлился: у меня только появилась нормальная полноценная жизнь, трех дней не прошло, а тут какие-то сраные ублюдки в красных мантиях пытаются у меня ее отнять! Надели на меня ошейник, мрази!

Люциус был сильным магом. Нет, даже так: Люциус был очень сильным магом. Это многое объясняет: от чудовищного самомнения до того, что Темный лорд его так и не укокошил даже в каноне, а еще что взял именно его палочку, видимо, думал, что именно она делает Малфоя настолько могущественным. Я разозлился, и в следующий момент не только душивший меня ошейник рассыпался пеплом, но и мои путы. Я размял руки и сел на жесткую скамейку с невозмутимой физиономией, вспоминая Трандуила, закинул ногу на ногу с королевским видом. В соседней клетке пораженно молчали, аврор, несший кофе, охренел и выронил стакан, потом кто-то пискнул, что тут глушилка вообще-то. Видимо, глушилка — это что-то, запрещающее магию. Так даже лучше. Забегая вперед, уже потом я узнал, что на моей клетке какой-то идиот написал рунную цепочку с ошибками; Абрахас от хохота чуть не помер. Но в момент триумфа я вообразил себя чуть ли не Мерлином в пижаме. Я замер в одной позе, уставившись в пространство и копя злость. Дождусь Грюма и испепелю его к чертовой бабушке.

Не дождался. Спустя несколько часов, за которые я совсем задубел от холода босиком, меня довольно вежливо попросили проследовать куда-то, непонятно куда. Я сказал, что никуда не пойду в таком виде, пусть отправят сову моему отцу, а тот пришлет мне одежду, и еще пусть извинятся передо мной, я не хочу иметь с ними дела. Вошел какой-то рыжий, я заподозрил было Уизли, но тех вроде никогда не было в аварорате, обозвал меня выпендрежником, издевательски спросил, не надо ли мне еще чего. Я сообщил, что не отказался бы от кофе, но вряд ли здесь варят что-то приемлемое для нормальных людей, не привыкших пить помои, и выразительно посмотрел на чашку, из которой аврор как раз сделал большой глоток. Зрители из соседней клетки выкрикивали что-то одобрительное, я сначала не понял, за кого они болеют, но потом догадался, что они хоть за черта, только бы против авроров. Меня обозвали мерзким Пожирателем. Я повернулся к бродягам и поинтересовался, слышали ли они эти слова. Несколько человек с готовностью кивнули. Я спросил их имена и где их можно найти, когда мне понадобятся свидетели, ведь я собираюсь подать в суд на клевету, заведомо ложные сведения, порочащие мои честь и достоинство, получить компенсацию за моральный ущерб, нанесенный мне этими словами. Задержанные с ухмылками смотрели на опешивших от такого авроров, радуясь, что и им есть чем ответить, я услышал знакомое по канону имя — Скабиор, запомнил его особенно. Авроры лупили зенками, видимо, впервые столкнулись с отпором, я подумал, что они за меня первого из всех подозреваемых принялись, наверное, думали, что я рохля и папенькин сынок. Это они не читали люциусовских дневников, там такой крючкотвор, что я допускаю возможность, что его отпустили только потому, что он всех задолбал. Возможно, что-то перещелкнуло в их мозгах с «однозначно виновен» на «вообще-то суда не было еще», потому мне сказали, что свяжутся с Абрахасом, а через полчаса мне принесли отличный костюм и мантию. Видимо, чтобы я точно не казался Пожирателем, костюм был персикового цвета, а мантия — фиолетовой. Ну, побуду клоуном. С другой стороны, вроде, члены Визенгамота ходили в фиолетовом. Я даже визуально буду на стороне закона.

Я неторопливо оделся, специально не показывая руку, пусть будет сюрпризом, разобрал волосы на косой пробор, как было в фильме — на меня посмотрели удивленно, ну да, тут все волшебники с длинными волосами ходят, как рокеры восьмидесятых. Ведь и есть восьмидесятые. Авроры терзали в руках наручники, я даже ожидал, что они предложат мне самому их надеть, но удержались, не стали позориться. Мы прошли по коридорам до лифтов, и я поражался неистовому абсурду происходящего. Со стороны все выглядело так, будто сиятельный лорд прибыл по своим личным делам в Министерство с телохранителями. Увидев кого-то в фиолетовых мантиях Визенгамота у соседних лифтов, я величественно поприветствовал их кивком и отвернулся.

Меня ввели в зал, знакомый мне по фильмам. Похоже, не спорю, но этот был куда мрачнее, а еще наверху парили дементоры. Входил я под монотонное: «Любой, кто был уличен в пособничестве Тому-кого-нельзя-называть или в содействии лицам, уличенным в поддержке так называемых Пожирателей смерти, подлежит немедленному осуждению на благо нашей страны и магического сообщества. Право на неприкосновенность упраздняется, право на помощь адвоката упраздняется…» Я сел в кресло с цепями, но когда ко мне подошел какой-то самоубийца, готовясь меня заковать, я поинтересовался, какого, собственно, хрена, если я всего лишь подозреваемый, а не уличенный. Палочки у меня нет. Цепи я считаю оскорблением. Если у почтенных лордов Визенгамота имеются ко мне вопросы, я с удовольствием отвечу, прежде чем спрошу у них в ответ о превышении полномочий авроров, испугавших мою жену, которая точно вне всяких подозрений. Закончив пламенный спич, я огляделся и сразу заметил отца: он сидел в первом ряду среди зрителей, которые забили все трибуны. Нарциссы не было, и славно. На месте судьи сидел похожий на белобрысого Гитлера человек, предположительно, Барти Крауч-старший, рядом с ним — длиннющая борода на вырвиглазной мантии с сияющими звездами, которые бликовали, отражая свет: Дамблдор. Вот кого я не люблю, так это его, даже в детстве меня бесило: вроде как самый могущественный маг, а за первые три книги вообще ничего не сделал, и Ритка меня убедила окончательно: ну да, конечно, директор не подозревал о вражде факультетов и ничего не мог поделать с ней. На совместные уроки отправлял с чистой и светлой надеждой на то, что условия жесткой конкуренции поспособствуют сплочению школьного коллектива. Система коллективной ответственности с баллами меня вообще убила: будь книга чуть-чуть поподробнее, мы должны были бы много узнать о том, как подставляют друг друга ученики во имя славы своего факультета, ведь куда проще, например, подкинуть кому-то чужую вещь и заявить о краже, сняв с факультета противника сразу полтинник, чем отвечать на уроке за пятерку. И вообще, что это за директор такой, у которого под носом три мага несколько лет нарушали закон, выпускали оборотня пошляться по лесу, в котором считается нормой проводить взыскания первокурсников, причем один из них при этом превращался в оленя?! Ладно, они все были бы крысами, но не заметить оленя?! Как, как? А еще василиск. Господа, наша школа в опасности, на учеников кто-то нападает. Давайте никому не расскажем, пусть один Люциус Малфой вообще обратит хоть какое-то внимание на то, что в школе творится лютый ад! Кстати, я так и не понял по канону, зачем Малфой отдал вещь Темного лорда Уизли. Потроллить и натравить на него авроров в отместку? Рон не говорил об обысках в Норе… Понял, что не сможет продать? Почему не прикопал в саду между клумбой и бабулей по материнской линии, чтоб потом говорить аврорам, что фонит старая карга? Если Волдеморт что-то говорил Люциусу про возможность открыть с помощью дневника Тайную комнату, логичнее было бы отдать тетрадку Драко, чтобы тот контролировал василиска. Или Люциус тоже тупил и не понимал, кто изображен на гобелене? И Дамблдор? Величайший волшебник не связал Слизерина, Тайную комнату Слизерина, Ужас Слизерина со змеей Слизерина? Сомнительно, что он у себя ужа держал! А первый курс и полоса препятствий? «Господи, бедный Томми в приюте совсем не мог играть! Минерва, тащи сюда свои шахматы, устроим мальчику квест с загадками и полетами на метле за ключами!» Не я верю Дамблдору, хоть убейте. Вообще Гриффиндор — как американцы во внешней политике: все, что мы знаем о мире, это то, что мы хорошие. Мы орхидеи среди людей, справедливые и прогрессивные. Рейвенкло и Хаффлпафф — они ромашки. Слизерин — мерзкий сорняк. Тьфу на директора три раза. Еще и литературу сунул в запретную секцию, чтобы никто не знал, насколько опасно заниматься темной магией, и всех к ней тянуло, а Тому Реддлу во время второй мировой, когда Лондон бомбили, велел ехать назад в город, где он не имеет право пользоваться магией! Да я на месте Тома заавадил бы его еще на выпускном.

— Все вы, Малфои, Пожирательское отродье, — проскрипел Грюм.

— Прошу занести в протокол данное оскорбление, затронувшее меня, моего отца, сына и мою жену, — немедленно отозвался я. — А также заранее требую извинений перед ними всеми, если моя вина не будет доказана.

Как я понял, тут главное — отбрехаться. Опасность представляют только Веритасерум и легиллименция, но тут сидят целители, наверняка их приволок Абрахас. А я что — я неадекватный. Если признают невменяемым, весело, конечно, будет. Но судя по тому, что банк плюет на все, на деньги не повлияет, в школе преподавали явно больные, то есть, в Попечительский совет тоже пробьюсь. А опекунство над Драко пусть примет Абрахас, я не в претензии. Я посмотрел на него и с удивлением заметил за его плечом прямую как палка пожилую даму в шотландке; почему-то сразу подумал, что это профессор Макгонагалл. Пришла посмотреть, как бывшего ученика четвертуют? Мило.

— Подсудимому вменяется в вину нижеследующее то, что он сознательно, намеренно и с полным пониманием незаконности своих действий, являлся участником объявленной вне закона организации Пожиратели смерти, возглавляемой Тем-кого-нельзя-называть, предпринимал активные действия, так называемые «рейды», в результате которых были убиты маглорожденные и маглы, пропагандировал идеи нетерпимости, являлся идейным последователем идей Того-кого-нельзя-называть и выполнял роль казначея незаконной организации.

Не понял, я в рейды ходил, пропагандировал или казначеем был? Зная Люциуса, скорее всего, именно казначеем, но с другой стороны, язык подвешен, и сил у меня немерено, это показал испепеленный кожаный ошейник в помещении, где, как я думал, как все думали, блокируется магия.

— Вы — Люциус Абрахас Лютер Малфой? — спросил Гитлер, то есть, Крауч.

— Да, — ответил я. Опять посмотрел на Макгонагалл, почему-то меня не отпускало желание узнать, зачем пришла именно она.

— Вы знали о незаконности организации Пожиратели смерти?

Идиотский вопрос. Как на него ответить? Но я вам сейчас покажу.

— Я обладаю сведениями о незаконности военизированных частных организаций, таких как Пожиратели смерти и Орден Феникса, — сообщил я, глядя на Дамблдора в упор. Некоторые члены Визенгамота покосились на директора. Минерва посмотрела на Альбуса… с торжеством? Я уже ничего не понимал.

— Ваша вина подтверждается свидетельскими показаниями, — сообщил Крауч, и справа от меня поднялись два аврора, одного я видел, тот самый рыжий, которому я пригрозил судом, второй его брат-близнец и… парам-пам-пам, Артур Уизли, кто же еще, а вот теперь я вижу корень вражды. Хотя, может, это только следствие. Представились: Фабиан и Гидеон Прюэтты, Артур Уизли, как я и предполагал. — Вас видели, запускающим метку над горящим домом Марлин Маккиннон, где погибли двое магов.

Хренасе Люциус развлекался! Хотя не удивлюсь, если он спустил мелких шестерок с поводка, запустил метку и помчался к Лорду расписывать в красках, ах, какой он молодец. Люциус такой чистоплюй и сноб, что вряд ли стал бы кого-то заживо сжигать, это же плебейство и недостойно великого мага, а еще крики какие-то, грязь… Не такой он. Я. Не такой. Макгонагалл посмотрела на меня выжидающе.

И тут до меня дошло. Они с директором поспорили, выкручусь я или нет, хорошо еще, если деньги не поставили. Господи, профессор Макгонагалл, я вас обожаю! Дай вам долгих лет боги занудства и воздержания! Если Дамблдор вмешается, а он наверняка поставил против меня, вон как у Макгонагалл глаз горит при моих ответах, то выигрыш не будет честным. Дамблдор будет молчать. Ни один адвокат не смог бы сделать для меня больше! Если выгорит, женю на ней Абрахаса, заслужила!

— Прошу слова, — вдруг поднялся мой отец. — Как глава рода, к которому принадлежит подсудимый, должен заявить следующее: в обвинении сказано о сознательности, намеренности и полного понимания. Высокому суду сейчас будут предоставлены свидетельства двух независимых колдмедиков, подтверждающих воздействие непростительного заклятия Империус на моего сына, судя по его состоянию, длительное воздействие. К слову, к нему теперь запрещено применять легиллименцию, легиллименция в таком состоянии юридически приравнивается к использованию Круциатуса, — и мерзкая улыбочка персонально Дамблдору. Тот был олимпийски спокоен. Абрахас несколько скис и добавил без прежнего энтузиазма. — Как глава рода, я даю согласие на использование гуманных способов дознания.

Макгонагалл посмотрела на Абрахаса сыто, перевела кошачий взгляд на Дамблдора. Интересно, что такое «гуманные способы»? Испанский сапог? Судя по Азкабану, слова «пенитенциарная система» в магической Англии еще более непростительны, чем Авада Кедавра.

Гуманным оказался Веритасерум, о том, что он включен в новый список «гуманных способов», Крауч сообщил чуть ли не интимно Абрахасу. Тот вскочил и потребовал, чтобы ему дали ознакомиться со списком вопросов, но его сразу же послали. Грюм уселся напротив меня, явно нарушая личное пространство, с целым свитком в руках и с усмешкой спросил, приму я Веритасерум сам или, цитата, мне «дать в рот». Рассмеялись на трибуне зрителей, и я посмотрел, медленно переводя глаза с одного лица на другое, запоминая всех, кто ухмыляется над тем, кто сейчас слабее и не может ответить. Как назло, первым мне попался на глаза Артур Уизли. Макгонагалл брезгливо поморщилась, надо же, проняло старую кошку. Я опять посмотрел на Уизли: тот вместе с Прюэттами ржал, как шестиклассник над словом «многочлен». Ну все, тебе конец, полурослик. Я перевел взгляд на Грюма и протянул руку, взял флакон. Абрахас, я заметил, нервно сцепил пальцы.

Я ждал эйфории, как после магловских наркотиков: меня чем только не лечили, даже грибы были, так что я вполне знаком с ощущениями, но тут не было ничего. Пока меня не начали спрашивать. Я просто не мог заткнуться. Вообще. Мне надо было говорить, причем обязательно правду, внутренний предатель с готовностью был рад порассуждать на любую тему. Я озвучивал ответы, изнывая от собственного бессилия, потому что понимал, бороться и солгать не смогу. Я решил уточнять каверзные вопросы про себя, чтобы дать хоть какой-то шанс оправдаться.

— Ваше имя?

— Люциус Абрахас Лютер Малфой, — ага, то есть я он и есть, по крайней мере, с точки зрения своего тела, мозга, не знаю, магии. У магии может быть точка зрения?

— Вы женаты?

— Да, — я не удержался от счастливой улыбки. Как бы то ни было, я женат. И у меня будет секс, шрамированное ты чучело, которое пытается сунуть меня в Азкабан, где нет ни постели, ни Нарциссы, только боль и тоска. Спасибо, девять лет я уже отбывал наказание, хватит с меня. Внутренний предатель как-то съежился от моей решимости. Ненадолго.

— Вы были под Империусом? — а вот тут я запаниковал. И вдруг понял, что могу говорить, считая ответ правдой.

— Колдмедик говорит, что да, — проканало! А что такого, это ведь тоже правда.

Вынесли мою палочку, применили Приори Инкантатем — Империо, Империо, Мортсмордре, Репаро — интересно, что это я внезапно чинил — Империо, Бомбарда, Бомбарда Максима и несколько нумерологических заклинаний. Ах, какая насыщенная у меня была жизнь.

— Это ваша палочка? — сладко поинтересовался Грюм.

— Это семейная палочка рода Малфой, — ответил я. Вроде так было.

— Это ваша палочка? — повторил Грюм.

— Это семейная палочка рода Малфой, — а в эту игру можно играть вдвоем. Дойдет о него, что надо переформулировать?

— Эта палочка принадлежит вам?

— Эта палочка принадлежит Малфоям, — отозвался я. Лорды Визенгамота начали посмеиваться. Абрахас, кажется, перевел дыхание впервые за все это время.

— Вы использовали эту палочку? — нашелся Крауч.

— Нет, — легко ответил я, краем глаза замечая, как вытаращился Абрахас. Ну да, я стал первым магом, нагло обманувшим суд под Веритасерумом.

— Где находится ваша личная палочка, которую вы использовали?

— Ее нет, — честно сказал я. Ну, а что, ее не существует. Я не использовал ни одну палочку ни разу в жизни. Лорды загомонили громче.

— Как вас могли видеть свидетели? — спросил Грюм несколько растерянно. «Теоретически», уточнил я своему внутреннему предателю. Внутренний предатель развернулся во всей силе своей логики:

— Во-первых, это может быть лжесвидетельство. Свидетели ангажированы. Во-вторых, это может быть ошибка. В-третьих, это может быть оборотное зелье. Это объяснило бы и заклятия на палочке.

Суд пораженно молчал. Абрахас очухался и добавил:

— Темный лорд безуспешно пытался склонить Люциуса к вступлению в преступную организацию, заранее испортив его безупречную репутацию… Империус, чтобы он не мог обеспечить себе алиби… Причина в моем влиянии. Возможно, он планировал потребовать с меня выкуп за единственного наследника? Кто знает, сколько детей пострадало по той же причине: состояние и власть их родов.

А вот и Лестрейнджей отмазал. Красота же. Активно зашептались люди в дорогих мантиях. Ну да, у всех есть племянник, или кузен, или свояк, сват, брат, нужное подчеркнуть, кто вляпался и теперь нуждается в срочном плане эвакуации из поля зрения внезапно проснувшейся и сдернувшей повязку Фемиды.

— Метка! — взвизгнул кто-то в мантии подешевле.

— Метка не является доказательством вины! — взвился Абрахас, как будто она у меня еще была. Коварная провокация удалась так, что я даже не ожидал, неужели они настолько глупые, но мне закатали рукава и уставились на чистые руки с таким видом, как будто я себе чужие отрезал и пришил. Минерва Макгонагалл выглядела так, словно это она была моим адвокатом.

— Что вы делали тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года? — спросил Грюм, когда всех с трудом рассадили по местам.

— Я умирал, — честно ответил я.

— Почему?

— Круциатус, — и это правда. Потому что я умирал седьмого августа от болезни, а тридцать первого от заклятия.

— Кто применил его к вам?

— Темный лорд, — спокойно ответил я.

— За что?

— Я не знаю, — я посмотрел Грюму в глаза, отмечая его неверие и злобную растерянность. Ну да, взяли невиновного. Нарушив все мыслимые и немыслимые полномочия: сломали дверь, напугали леди, оскорбили наследника рода. Обсыхайте теперь. Абрахас на вас такие штрафы наложит, что из вашей хилой контроки даже обои вынесут; кто-кто, а физиономист я неплохой. Такой жадной и злопамятной акулы, как папенька, во всем океане с поисковыми чарами не найти.

Мне дали антидот, и тут мне так поплохело, что я едва не свалился с кресла. Члены Визенгамота сначала совещались, пытаясь не сходить с кресел, но их было слишком много, дискуссия оказалась чересчур бурной, объявили перерыв. Абрахас подскочил ко мне, приобнял твердой рукой и отвел в сторону, усадил на кресло для посетителей, мол, я тут уже не подсудимый. Орион Блэк орал на весь зал, что вбивал в меня что-то все эти годы, я был у него в личном ученичестве, то есть, я бы просто не успевал еще и в рейды ходить, когда у меня образование, жена, сын, гиппогрифы и миллионы, вы что все, считаете, что я Мерлин, что ли?! Друэлла обмахивала меня каким-то веером, ухмыляясь как крокодилица в теплой водичке Нила. Ну да, вернет своей любимой доченьке мужа, есть чему радоваться. Подплыла к нам леди Лонгботтом, посмотрела на меня презрительно и поинтересовалась, как я сумел обмануть Веритасерум, помнится, на алхимии я получал «выше ожидаемого» исключительно из-за фамилии, а ей перед зельем не оправдаться — я уставился на нее честными глазами, Абрахас громогласно возмутился и оскорбился до глубины души, но я понял, что он задается тем же вопросом. Так, а что там с Лонгботтомами? Когда Белла собирается в гости?

Подошел Лестрейндж, не один из братьев, а отец, хлопнул меня по плечу с ухмылкой. Я нашел взглядом Артура Уизли: тот растерянно обсуждал что-то со своими свояками, видимо, прикидывали, могло ли быть оборотное зелье, и если меня оправдают, кто защитит их всех от кастрации тупыми ножницами. В книге Люциус вроде как купил все и всех, чтобы оправдаться, но тут я останусь любимым сыном, не ставшим причиной разорения, потому есть шанс, что мой родитель не сойдет в могилу от горя по финансам семьи. Кстати, от чего это он умер? Хоть убей, не помню.

Перерыв затянулся. У меня поднялась температура — как сказали потом, реакция на антидот к Веритасеруму. Целители приводили меня в чувство каждые минут пятнадцать, потому ни о какой самостоятельной защите и речи не шло, солировал папенька, воспользовавшись правом представительства, как глава рода. Тем не менее, несмотря на жуткое самочувствие, я понимал ясно одно: народ жаждет крови. Моей крови. Никак не мог понять, почему и за что, что я кому сделал, мне всего года двадцать три-двадцать четыре, я бы просто не успел обидеть всех, но мне потом объяснил отец, что до моего суда в газете два дня всем обещали цирк за мой счет. Наследника и миллионера будут сажать, а он будет хныкать и раздавать взятки, обещать, что больше так не будет, и просить дать ему второй шанс. Слухи ходили о том, что будет прелюдно применяться Поцелуй дементора, что меня посадят в клетку, будут пытать, чтобы я признался. Цирка не получилось. Из заигравшегося мажора, бесившего всех одним фактом своего существования, я фактически стал жертвой. Обманутая в самых своих кровожадных чаяниях толпа жаждала наказания меня за отсутствие развлечения. Как я уже потом понял, когда прибыл домой и попытался переварить весь дурдом, здесь всем плевать, виновен ты на самом деле или нет. Тут даже не пресловутое «признание — царица доказательств», а обвинение. Всем кажется, что ты виновен, ты просто посмотри на себя, какой ты на самом деле преступник, раз все безоговорочно уверены в твоей вине, это ж как надо было жить! Дыма без огня не бывает, да-а. Если тебя обвинили, даже если ты оправдан, на тебя все равно будут коситься, общество вышвырнет тебя за дверь, а приличные дома станут для тебя недоступны. Единственное, что примирило меня с действительностью, я был не один. Со мной был — и тут я охренел — весь факультет. Куда там Сталину с его репрессиями, Чингисхану и прочим прогрессивным личностям, практикующим коллективную ответственность! Темный лорд был слизеринец (почему, кстати, все так уверены? Ведь мало кто знает, что Волдеморт и Том Реддл — это одна и та же личность) потому все слизеринцы теперь под вечным подозрением. Некоторые врали о факультете, мы не осуждали, но пытались помочь тем, кто не боялся. И это Гриффиндор называют факультетом храбрых; ха, попробуйте при приеме на работу ляпнуть, что вы со Слизерина.

Мне сказали, что я оправдан, но за мной и моей семьей (не за Абрахасом, конечно, всем еще дороги по непонятной причине их никчемные жизни) будет установлен особый надзор на пять лет, и я должен буду еще доказать, что являюсь благонадежным.

— А какого хрена?! — заорал было я, но Абрахас успел наложить на меня Силенцио и утащить из зала. Меня приволокли домой, силой усадили в кресло, придавили Нарциссой, чтобы не истерил или истерил, не сходя с места, а дальше папа принялся внушать мне прописные истины, которые я почему-то отказывался воспринимать вот уже сколько лет, за что ему боги даровали такого сына, где он так провинился-то, Гос-споди-и?! Итак, Люциус, всем плевать на закон. Пле-вать. С его помощью теоретически возможно выкрутиться и просто не попасть в Азкабан, что я и сделал, из возможных плохих вариантов выбрав наименее болезненный. Главное среди магов — репутация. Сейчас на коне Дамблдор и его команда, министр, пусть и пытается быть объективным, все равно не может противостоять толпе, он зависит от рейтингов. Потому и прикидывается идиотом, который просто дружит с лордами — ведь и сейчас Люциуса не лишили палочки на пять лет только потому, что Абрахас — друг министра магии, а вовсе не из-за того, что я, мать вашу, вообще невиновен! Все с этим согласились, но, «учитывая сложность текущей ситуации», решили ограничить мое взаимодействие с обществом.

Все мои планы полетели к чертям. Я-то думал, что оправдаюсь, чинно возьму Нарциссу под ручку и отправлюсь к Дурслям, где скажу, что моя жена — родственница Джеймса Поттера, потому мы забираем Гарри, выращу мальчика с Драко вместе, и не будет Дамблдору никакого Избранного, а тут выясняется, что я никто, ничто и звать никак на целых пять лет.

Мне запрещено все. Семейную палочку мне отдали, она отлично подошла, но на нее… наложили ограничения! Чуть ли не дошкольные! Палочка была настолько слабой, что казалась обычным карандашом. Семейная реликвия с кольцом ограничений на кончике — Абрахас при одном взгляде на него трясся от бешенства. Да, они слетят через пять лет вне зависимости от того, буду я ей пользоваться или нет, но не хочется даже в руки брать. У меня ведь еще количественный лимит: четыре заклинания в день в первый год, восемь во второй, неограниченное количество с третьего. Нарцисса, стоило мне только рот раскрыть, чтобы заорать от ярости и бессилия, заставляла меня на себя смотреть, и я невольно успокаивался. Пять лет! Запрет на ведение бизнеса, встречи с иностранцами, открытие банковских ячеек, участие в торгах, покупку недвижимости, покупку артефактов, оплату наличными, оплату чеками…

— Ну… финансами пока могу заниматься, — скромно сказал Абрахас. — Я как раз договорился о посредничестве при заключении сделки бельгийского драконьего парка…

Драконы! — вдруг вспомнил я. Абрахас умер из-за драконьей оспы! Я посмотрел на него таким взглядом, что он закатил глаза.

— Люциус, твоя паранойя начинает утомлять. Я посредник, я даже не пересекаюсь с этими драконами!

— Какая паранойя? — не поняла Нарцисса и посмотрела на меня. — Люци?

— Он боится болезней, — наябедничал Абрахас. — В Европе была вспышка драконьей оспы, теперь он не оставляет меня в покое. Как он тебя еще прививку не заставил делать.

— Заставил, — ответила Нарцисса и с улыбкой погладила меня по шее. — И Драко сделал. Абрахас, а что такого? Ну сделайте, нам всем спокойнее будет.

— Это бессмысленно! — взвыл Абрахас.

— Вот и не бессмысленно! — завелся я, радуясь за Люциуса, что у него были мозги. — Папа!

— Люциус!

— Сделай! Ребенок в доме!

— Абрахас, это действительно разумно…

— Папа, не тупи, я тебя умоляю! Я и так уже сегодня насмотрелся на тупых!

— Никто в стране этого не делает, кроме тебя, параноик! Весь отдел Мунго по прививкам держится только на твоей больной психике!

— Зато я ничем не болею! Пусть они все дохнут, а у тебя хоть деньги есть все прививки сделать!

— Это никому не надо!

— Потому что никто с драконами не видится, знаешь ли!

Мы орали друг на друга, а я думал, что блондинистое семейство только со стороны кажется таким спокойным и ледяным просто из-за светлых цветов, ассоциирующихся с холодными снегами. Абрахас был ехидным, у Нарциссы бешеный темперамент, я — и говорить нечего. Выдохлись мы далеко за полночь и, злые друг на друга, разошлись по спальням. Нарцисса только устроилась у меня под боком — я все еще злился на Абрахаса, но никак не на нее — как появился домовик и сообщил, что в наш камин ломится Рабастан Лестрейндж. Я распорядился его пустить, сказал Нарциссе, чтобы спала и не ждала меня, надел халат и с домовиком переместился в свой кабинет, в который как раз вывалился Рабастан и, вцепившись в меня, сбивчиво сказал, что Белла сошла с ума.

Кажется, я опоздал.