Примирение (джен)

Впервые за последний год у экипажа станции появилась возможность полноценно отдохнуть. Снаут успел позабыть о том, как раньше, не прячась друг от друга, они с Сарториусом наслаждались уютом отделанной в британском стиле библиотеки. Он отвык от общества друга и находил сейчас, что ищущий слушателя для своих пространных размышлений физик безмерно раздражает. Нет, речи Сарториуса не могли отвлечь от переживаний. Снаут не находил себе места.

— Мальчик опять спустился на поверхность? — покровительственное отношение к Кельвину добавляло Сарториусу человечности, а эта фраза была первой за вечер, произнесённой без характерного для публичных выступлений придыхания.

В ответ Снаут язвительно хмыкнул: «Мальчик?» — Кельвин ничем не заслуживал такого обращения.

В глубине души Снаут восхищался той лёгкостью, с которой психологу удалось решить все их проблемы, пусть сам Кельвин едва ли считал свою миссию успешной. Он был единственным, кто искренне скучал по своему гостю. Снаут знал, что это слово не до конца передает весь диапазон чувств «мальчика», но не хотел использовать другое, пусть и более уместное.

— Лучше бы ему уже вернуться. Творится страшное. Океан разбушевался. Едва ли удастся найти укрытие.

Снаут вскочил с места и сжал кулаки. Только сейчас он понял смысл недавно прочитанной Сарториусом лекции об изменении природных условий на Солярисе.

— Ты уже ничем не можешь ему помочь, — спокойствие и равнодушие Сарториуса било прямо в душу.

Снаут злобно рыкнул и выбежал из библиотеки. Через несколько минут он стоял возле смотрового окна и барабанил по прозрачному пластику.

— Что с тобой не так? Перестань! Перестань, кому говорю, — он точно не был уверен, к кому обращается. В любом случае, его никто не слышал. Все были глухи, даже Сарториус, который стоял за спиной. С ними было что-то не так, а единственный, кто мог помочь, погибал сейчас от буйства стихии.

Снауту захотелось повернуться и оттолкнуть или ударить коллегу. Впервые он не мог найти слов, чтобы передать свои чувства. Чувство юмора отказало ему окончательно. Закрыть глаза руками, разрыдаться или рассмеяться неврастенически тихо было преступлением — Снаут искал взглядом планетолёт. Лишь недавно растаявший груз невыполненного долга опять лёг на плечи. Старик смирился и сгорбился под этим весом.

Следующие несколько часов он вглядывался в небеса и считал минуты.

Сарториус хранил молчание, делал вид, что читает, и заговорил только для того, чтобы известить заместителя начальника станции о том, что у планетолёта закончилось топливо. Хрупкая надежда разбилась о мутные воды. Если Кельвин успел сесть в планетолёт и набрать высоту до того, как разразилась буря, то теперь он точно упал в океан. Снаут продолжал надеяться. Ждать было больно, но он пытался успокоить себя тем, что Кельвин нашёл устойчивый мимоид и смог посадить планетолёт.

* * *

Поиски начались, едва прекратилась буря. Солярис плакал — поверхность океана то покрывалась редкой рябью, то полностью разглаживалась, будто океан вздрагивал и замирал.

Над водой стелился редкий туман. Плотный и липкий, он, казалось, притормаживал движение планетоида.

Сарториус злился. Его не слушали, его мнение старательно игнорировали, ему не верили. Снаут сжимал кулаки и скрежетал зубами. Установленные на планетолёте датчики должны были среагировать на органику, а сейчас они ощупывали окружающее пространство прожекторами.

Все усилия были тщетны. Изголодавшие ученые вернулись на станцию к ночи. Они не разговаривали и, как будто даже ненавидели друг друга — каждый в меру своих сил.

На следующий день туман стал реже, но не исчез. Снаут с Сарториусом облетели окрестности в поисках мимоида, на который мог бы посадить свой планетолёт Кельвин. Океан, по-прежнему, был спокоен, но, насколько позволял разглядеть туман, на воде не было ни малейшего обломка, ни единого следа произошедшей катастрофы.

Кельвин испарился.

На следующий день Снаут продолжал поиски в одиночестве. Надежда умерла, у Кельвина должен был закончиться кислород. Ещё вчера. Но Снаут всё равно искал. Туман разошелся. Солярис был прекрасен: высокое безоблачное небо и безмятежный океан. Было свежо. Волны поднимались невысоко, катились размеренно и с достоинством, почти вальяжно. Пока датчики обшаривали пространство под планетолётом, Снаут не позволял себе расслабиться — взглядом искал мимоиды, хотя должен был искать тело в скафандре. Мысль об этом заставляла вздрагивать, а труп уже мерещился над волной. Усталость брала своё. Планетолёт шёл под управлением автопилота, хотя заложенный в него маршрут Снаута не устраивал. Он всё меньше полагался на показания приборов, но сил вглядываться в тёмные воды не осталось.

Остров, внезапно выросший перед взглядом, показался уставшему старику миражом. Да, его нельзя было назвать мимоидом — осколком древней суши, разрушающимся под действием воды и осадков. Судя по всему, остров имел вулканическую природу. Он возвышался над водой в форме конуса с пологими склонами и гладко срезанной верхушкой. Осадочные породы составляли его почву и окружали островерхими каменистыми рифами. На мелководье копошились рачки, сквозь воду просвечивали покрывающие шельф красновато-зелёные водоросли.

Снаута не волновали эти виды, даже молодой кустарник, поднимавшийся по склону к плоской вершине. Он разглядывал фигуры двоих, задумчиво стоявших там, на берегу небольшого озерца, и узнав их, заторопился посадить планетолёт, по-молодецки выскочил из кабины, мгновенно позабыв об усталости, забрался на гору и обнял Кельвина. Радость на мгновение лишила его способности чётко видеть, слышать и соображать.

— Живой, чёрт, ведь живой же! — смеялся он, охлопывая Кельвина по плечам. — Девкой он тебя подкупил? Ну какой же ты бесстыжий! Чего на станцию не возвращаешься? Мы же места себе не находим.

Хэри с легкой улыбкой отпустила руку Кельвина и отошла в сторону, не желая мешать разговору мужчин. Кельвин проводил её взглядом и ответил Снауту сдержанным рукопожатием.

— Я тоже рад тебя видеть.

— Рад? Ты рад? — Снаут рассмеялся. — Всего лишь рад. Ну хорошо. Пошли в планетолёт, и жену с собой бери, куда уж от неё деваться.

Кельвин вырвал руку из рукопожатия и отстранился.

— Мы останемся здесь.

— Да что за ерунду ты мелешь? Миссис Кельвин, если у нас с вами были разногласия, мы их решим, только уговорите мужа вернуться на станцию.

Хэри оглянулась в ответ на эти на эти слова и с той же полуулыбкой покачала головой. По спине Снаута пробежали мурашки.

— Хэри хочет вернуться на станцию, ей там удобней. Я не хочу. Я изменился. Ты должен был заметить.

— Что за глупости? Ничуть не изменился. Пойдём. Не представляешь, как Сарториус будет рад. Он молчит, бедняга, но в душе…

— Я умер, — эти слова, произнесённые Кельвином громко и твёрдо, заставили Хэри вздрогнуть, быстро преодолеть разделяющее их расстояние, взять его под локоть и прижаться носом к плечу.

Эта ненавязчивая, но очень чувственная ласка заставила Снаута отвести взгляд. Он сморгнул и вгляделся в отражение. Озеро, на берегу которого они стояли, было голубым, почти прозрачным, не похожим ни на какие местные воды. Отражение его собеседников было четким и контрастным его фигуре. Их белые одежды облегали тело. Скафандр делал его почти бесформенным: огромная сфера шлема с отходящими от неё патрубками, горб системы жизнеобеспечения за спиной и защитные утолщения на груди, локтях, бёдрах и коленях.

Кельвин приобнял Хэри, ответил на ласку, и выражение страдания, на секунду исказившее его лицо, исчезло.

— Понял, наконец? Я умер. Океан сотворил меня заново из моих же воспоминаний, но, как и все остальные свои творения, ошибочно наградил независимым мышлением.

— Послушай! — Снауту было неприятно, Хэри и Кельвин не разрывали объятий, а девушка, расслабляясь, только откровенней ласкалась. Через несколько мгновений, окончательно позабыв о присутствии Снаута, она целовала Кельвина в щеку. — Ну подождите. Ты же живой.

— Я больше не человек и принадлежу этому миру. Я с ним погибну. Я так решил. И никакой океан…

— Придурок! — Снаут повторил это слово много раз, разбавляя другими ругательствами. Хэри встретилась с Кельвином взглядом и спокойно улыбнулась. Он ответил на улыбку. — Чему тебя не доучили в твоём университете? — Продолжал Снаут, успокоившись. — Неужели психолог не должен в первую очередь принимать окружающую действительность? Ты получил шанс на вторую жизнь. Разве ты сейчас не повторяешь ошибку твоей же Хэри? Она причинила тебе столько боли. Теперь ты пытаешься сделать то же с нами. А потом? Как ты себе это представляешь? Мы поднимемся на крейсер и будем наблюдать за тем, как эту планету облучают, а ты умираешь.

— Я теперь один из тех самых гостей, которые вас мучили. Ничего не изменилось.

— Ты уверен, что обладаешь этим самым, — независимым мышлением? Миссис, мы в прошлом легко нашли с вами общий язык. Будьте добры и сейчас, образумьте мужа.

Хэри как будто не сразу поверила, что к ней обращаются за помощью, растерянно посмотрела на Кельвина и, только получив молчаливое согласие в виде улыбки и кивка головы, заговорила.

— Крис объяснил мне всё. Я с ним согласилась.

— Излишняя сговорчивость вас погубит.

— Уже погубила. — Снаут искренне удивился этому ироничному замечанию и почти лукавому выражению лица скромницы. — Мы оба мертвы. Ничего не изменится, если погибнем ещё раз. Снаут на мгновение потерял дар речи. Кельвин усмехнулся. — Не знаю, как вы, а я твёрдо намерена считать это место раем, — продолжала Хэри.

Кельвин рассмеялся в голос, прижал её к себе и поцеловал в висок.

— Сговорились, значит? Спелись? Придурки, — Снаут старался скрыть растерянность за напускным раздражением.

Кельвин, смеясь, взял его за локоть и, сделав широкий жест хозяина, показывающего гостю свой дом на новоселье, обвёл взглядом океан.

— Ты только посмотри, как он старается.

Солярис менялся на глазах. Остров порастал травой. Гора, на которую Снауту пришлось карабкаться, теперь невысоким холмом с гладкими склонами возвышалась едва ли на три сотни метров. По берегам озера появились берёзы и задумчивые ивы, в траве расцвели ромашки.

Каменистые рифы, окружавшие остров, сложились в уходящую далеко в океан косу, которая теперь вела к другому острову. Оттуда доносился женский смех и пение.

— Пойдём! — улыбнулся Кельвин и потянул Снаута за собой.

Посередине острова горел костёр, а вокруг него в бешеном танце носились женщины. Их тела цвета эбенового дерева были прикрыты только короткими соломенными юбками, которые приподнимались и не скрывали полных выпуклых ягодиц и откровенно толстых бёдер. Большие, будто налитые молоком, груди подпрыгивали в такт движениям, напряженные мышцы перекатывались под гладкой кожей, огромные глаза, белки которых были единственным светлым пятном на полных блестящих от пота лицах. Женщины не стеснялись ни своей полноты, ни наготы, их движения становились только откровенней по мере того, как танец захватывал их.

Природа здесь больше напоминала африканскую саванну: пара невысоких, изогнутых деревьев под почти плоской шапкой мелкой и редкой листвы, пожухлая трава, поднимавшаяся из-под ног рыжая пыль. За ближайшим деревом прятался поджарый мужчина, которой прилагал все возможные усилия, чтобы слиться с изогнутым стволом и не быть замеченным.

— Гибарян! Старый чёрт! — Снаут не сдержался, выкрикнул это и рассмеялся. Его начальник подпрыгнул на месте от неожиданности, а чёрные толстые нимфы понеслись прочь с гораздо меньшей грацией, чем недавно танцевали.

— Что ты натворил, придурок?! — Гибарян был взбешён. Одна из толстушек, убегая, оступилась. Её мощное тело упало в колючую траву. Снауту показалось, что земля под ногами задрожала под весом упавшей туши, каждая складочка на мощном теле содрогнулась, груди и живот распластались по земле, юбка задралась, полностью обнажив зад.

— Сам придурок! Чего стоишь как пень? Иди, беги поднимай! Толстушки! Нашёл, чего стесняться!

После пары тягостных минут, проведенных в раздумьях, Гибарян направился к стонущей женщине и попытался поднять её. Это было непросто. Гибаряну пришлось напрячь все силы и, крякнув, он всё-таки поставил толстушку на ноги и утонул в её теле. Всё это — мягкое, большое, тёплое — обняло его сразу и со всех сторон. Нимфа плакала от боли и унижения и с благодарностью принимала неловкие ласки своего спасителя. Снаут с трудом сдерживал смех.

Эти инопланетные гости были для него по-настоящему близкими людьми. Он был рад наблюдать за их трапезой и участвовать в разговоре пусть даже через защитное стекло шлема.

— Тебе пора возвращаться, скоро закончится кислород, — слова Кельвина искренне расстроили Снаута, а тот, не выслушав возражений, уже провожал гостя к планетолёту.

— Ну хорошо, — Снаут на прощание решил ещё немного поспорить. — Вы оказались частью мира, который был к нам враждебен. Но ты же сам сказал, что океан не управляет вами. Ты тот же, просто в другом теле. Возможно, даже более совершенном. Так в чём дело?

Кельвин молчал, и Снаут продолжил с большим воодушевлением.

— Так вот, свяжемся с Землёй, всё объясним. Даже если они прилетят раньше, чем дойдёт сообщение, мы...

— Последствия будут непредсказуемы. Если океан создал нас, то, кто знает, что будет дальше. Ты думаешь, человечество пойдёт на это?

— Неужели тебе не хочется жить? Я не понимаю тебя. Даже это решение об уничтожении сверхразума кажется мне сейчас странным. Кто мы такие, чтобы судить его? А если ты прав и перед нами действительно оказался ребёнок. Пусть даже он играл с нашими жизнями.

— Это странное решение было принято и изменить его нельзя. Я уже мёртв. Убит океаном. И это только увеличивает его вину.

Снаут взял руки Кельвина в свои и вздрогнул, осознав, что их разделяет скафандр.

— Я сделаю всё возможное. Сарториус поддержит. Мы поможем.