Мне не стать храбрецом (джен)

Регулус был измучен: он едва мог вспомнить свое имя, вспомнить, где он был и что вообще здесь делал. К сожалению, одной из тех немногих вещей, что он помнил, оставалось то единственное, что он жаждал забыть: он знал, кому передал медальон и довольно точно предполагал, где он мог сейчас находиться.

Он не знал, как долго пролежал без чувств у входа в пещеру; порой сознание возвращалось к нему, но не было сил пошевелиться. Он не знал, как его нашли: можно предположить, что из-за полностью отключенных им чар.

Он с дрожью вспомнил, как его схватили те, кого он когда-то называл друзьями. Барти с одной стороны, Беллатрикс с другой — их грубые руки подняли его на ноги, когда он посмотрел в глаза своему бывшему хозяину. Темный Лорд выглядел разъяренным, его красные глаза буравили Регулуса, такого накала ярости он прежде не видел. Каким бы вялым и одурманенным он ни был, ему потребовались все силы, чтобы встретить этот взгляд и не дрогнуть. Свой выбор Регулус сделал, оставалось стоять на своем.

Темный Лорд, не тратя времени впустую, наложил проклятие Империус. Регулус почувствовал, как его тело против воли выпрямилось. Глаза — единственное, чем он еще управлял; его обреченный взгляд скользил по каменным лицам тех, кого Регулус любил. Только у Беллатрикс на лице отражались хоть какие-то эмоции: ни малейшего признака былой привязанности к младшему кузену; лицо искажено, во взгляде — гнев и чистейшая ненависть.

Регулус был вынужден вернуться в лодку, на этот раз в сопровождении Барти, а не своего любимого домашнего эльфа. Когда они добрались до острова, рука Регулуса сама собой потянулась к зелью, чтобы выпить его снова. Когда зелье начало действовать, охватив его ослабленное тело, последние силы оставили его, и Регулус почувствовал, как руки его некогда друга удерживают его вертикально, а собственные его руки предают, продолжая вливать зелье в горло. Может быть, он нечетко ощущал реальность; может быть, дело в том, что он уже столкнулся с худшими своими страхами — но второй раз пить это зелье оказалось легче, чем в первый. Видения окружили его, но Регулус не стонал и не плакал. Он больше не был ребенком с дурацким планом; он уже добился того, что собирался сделать.

Несмотря на то, что он так же отчаянно нуждался в воде, в чем-то, что утолило бы его жажду, проклятье Империус было сильным, и инфери больше не нападали.

Вернув медальон Темному Лорду, Регулус почувствовал, как иссякает влияние подчиняющего проклятья. Он упал на пол, как марионетка с перерезанными нитями. Распластавшись на полу, он смотрел, как Темный Лорд, его бывший хозяин, открывает медальон и находит внутри записку. Взгляд красных глаз вновь встретился с его взглядом, и Регулус ничего не смог с собой поделать: он ухмыльнулся.

В тот момент он должен был умереть. Он был готов. Он услышал, как Беллатрикс втянула в себя воздух, начала произносить убийственное проклятье, указывая волшебной палочкой на его распростертое на земле тело — но Темный Лорд опередил ее.

— Круцио! — разгневанный голос повергал в ужас. Он скомкал записку, а другой рукой во мгновение ока выхватил палочку.

Боль была невыносимой, она обжигала каждый уголок его тела, огнем пробегая по нервам. Регулус уже был измучен и изранен, и не смог удержать крик, как бы ему ни хотелось.

Он не знал, как долго это продолжалось, его разум не мог вместить ничего, кроме агонии проклятья. Это оказалось хуже, чем инфери, хуже, чем зелье. Пыточное проклятье становилось мощнее, когда подпитывалось сильными эмоциями, а сейчас Темный Лорд был в ярости. Ярость и гнев сделали его проклятье более кошмарным, всепоглощающим. Могли обрушиться небеса, но Регулус бы не заметил: ничто не могло прервать его агонию.

Регулус дрожал и задыхался, все тело содрогалось от силы проклятья. Его не хватало даже на символический протест: как же, сам Темный Лорд запятнал руки, схватив предателя! Регулус оказался лицом к лицу с Волан-де-Мортом, и видел собственное бледное, изнуренное лицо, отражающееся в черноте зрачков Темного Лорда.

— Где оно? — прошипел он, в голосе больше от змеи, нежели чем от человека.

— Не знаю, — усмехнулся Регулус, едва не бредя от боли.

Его снова швырнули на пол — второй круг Круциатуса — и так пока Волан-де-Морт не остановился, чтобы издать полный ярости вой.

Он поднял Регулуса, его голос стал мягким и шелковистым:

— Где медальон, Регулус? Если ты не скажешь, твои дела станут очень, очень плохи.

Регулус изо всех сил пытался сосредоточиться на этом; мир вокруг казался смазанным, а он силился сконцентрироваться на своем прежнем хозяине:

— Мне кажется, он у вас в кармане, милорд, — заплетаясь, пробормотал он.

Регулуса, близкого к беспамятству, вновь отбросили на пол.

— Не желаю видеть этого предателя или кого-либо из вас, пока вы не найдете настоящий медальон — неважно, как вы это сделаете, — прошипел Темный Лорд.

Регулус не заметил, когда его забрали: он потерял сознание задолго до аппарации.

Регулус не знал, как долго пробыл в этой камере: его обитание там прерывалось сеансами пыток и допросов, которые, казалось, становились все дольше и дольше. Ему повезло, что во время лихорадочного изучения крестражей ему удалось кое-что узнать и об окклюменции. Без нее он никогда бы не смог скрыть свои желания от Темного Лорда, и она была всем, что удерживало его от безудержной болтовни под Сывороткой Правды, которая плескалась в каждом данном ему напитке. Конечно, даже самый сильный ум не защищен от пыток. Несмотря на все усилия, Регулус знал, что трещит по швам. Он не знал, как долго сможет продержаться и что сдастся первым: его секреты или его рассудок. Не знал, сколько продержится. Может быть, ему стоит попросить бумагу и ручку — написать матери благодарность за то, что ее методы воспитания прибавили ему стойкости.

Регулус не вполне понимал, что делать с появлением Джеймса Поттера. Какой-то год назад он бы рассвирипел, каким бы ужасным ни было его положение. Ведь этого человека Сириус звал своим братом — его, Регулуса, заменой. Однако Регулус знал, что ненадолго задержится на этом свете — и также знал, что Сириус заслуживает семьи, настоящей семьи, которая его любит. Он не мог винить брата в этом. Он умирает, и пора бы привести свои дела в порядок — даже если это заключается всего лишь в избавлении от былых обид и сожалений. Никому не нравится выслушивать перечень жалоб со смертного одра. Регулус это знал, он был с отцом, когда тот умер.

Марлен Маккиннон не заметила напряжения, которое возникло в комнате, когда Джеймс узнал его — или посчитала, что поиск новых травм у Регулуса сейчас важнее. Благословите ее небеса, она слишком хороша для этого места.

— Они снова написали это? Ублюдки, — прошипела она, рассматривая его правую руку, где очаровательная кузина вырезала на его коже новое прозвище. Регулус не обращал внимания на обследование, состредоточив все внимание на Джеймсе. Он не был уверен в том, что именно ищет в лице нового сокамерника.

Он не хотел бы, чтобы кто-то еще был рядом, но он не мог не радоваться присутствию Марлен. Он не знал ее по школе и не узнал бы, пока она не представилась. Она была добра, намного добрее, чем того заслуживал Регулус. Она даже несколько раз пыталась помешать тюремщикам забрать его, но они отталкивали ее. Было приятно, что хоть кому-то не все равно. Регулус не помнил, чтобы раньше кто-либо заботился о нем, не ожидая ничего взамен. И вот он здесь, за душой ничего — а она перевязывает ему раны и рассказывает о лучших временах. Регулус не питал надежд в отношении своей персоны, но для Марлен он желал свободы.

Именно поэтому он был очень благодарен за прибытие Джеймса Поттера. Он не любил наследника Поттеров, но был наслышан о его умениях и даре совершать невозможное. Если кто и сможет вытащить Марлен, так это Джеймс. Регулус пожертвует остатками своего рассудка, чтобы помочь им.

* * *

Джеймс не мог поверить в то, что было перед глазами. Последний раз он видел Регулуса в Хогвартсе, незадолго до того, как закончил школу. Регулус шел по коридорам, прижимая к груди охапку книг. Они не встречались взглядом, и им нечего было друг другу сказать. Регулус всегда был непослушным младшим братом его лучшего друга, нахальным мерзавцем, идеальным чистокровным наследником семьи Блэк. Прежде Джеймс думал, что Регулус скорее окажется его тюремщиком, а не сокамерником. Последнее, что Джеймс о нем слышал, было то, что Регулус сопровождал Пожирателей Смерти в их рейдах и готовился вступить в ближний круг Волан-де-Морта.

— Ну-ка, взглянем на левую руку.

Марлен стала закатывать рукав, и Джеймс дернулся, как будто хотел ее остановить. Он ожидал, что темная, чернильно-черная Метка расцветит почти неестественную бледность кожи Регулуса. Но то, что он увидел, было куда хуже. Рука представляла собой сущий кошмар: от кожи практически ничего не осталось, плоть иссечена глубокими пересекающими друг друга ранами, из которых сочились гной и сукровица. Рука точно поражена инфекцией, Джеймс чувствовал ее запах. Джеймс попытался скрыть рвотный позыв, но явно не смог, потому что Марлен укоризненно посмотрела на него.

Джеймс зашаркал по полу, пытаясь не обращать внимания на вздрагивание Регулуса при его приближении, и сел рядом с младшим братом своего лучшего друга. Он взял Регулуса за правую руку, пока Марлен пыталась промыть раны на левой как можно лучше.

— Что ж, Реджи, похоже, ты действительно вляпался в полное дерьмо, — попытался улыбнуться Джеймс, но у него получилась скорее гримаса.

Регулус повернулся, чтобы взглянуть на него, на его лице было множество мелких порезов и синяков. Он выглядел таким молодым, чертовски юным. Все они были слишком молоды. Регулус чуть пожал плечами в ответ и привалился к стене.

— Ты его знаешь? — пробормотала Марлен, заканчивая свои манипуляции с рукой и мастеря временную повязку.

— Да, — вздохнул Джеймс, не зная, как описать Регулуса. Почему-то «маленький засранец» и «заносчивый чистокровный придурок» не казались ему подходящими.

Регулус выпал из реальности — то ли заснул, то ли потерял сознание от боли; может быть, верно и то, и другое.

Джеймс отодвинулся и присел рядом с Марлен:

— Это брат Сириуса. По правде говоря, я понятия не имею, что он здесь делает. Не думал, что он впадет в немилость у Волан-де-Морта.

Марлен прикрыла глаза, возможно, пытаясь примерить то немногое, что она знала о Регулусе Блэке, к человеку, лежащему перед ней. Однако время, проведенное с ним, было важнее, чем любое мнение, которое можно было составить о нем за время учебы. Ее лицо осталось преисполненным сострадания и беспокойства.

— Он долго не протянет. Не знаю, что откажет первым, тело или разум, но времени у него мало.

— Ты знаешь, почему он здесь? — спросил Джеймс. — Чего от него добиваются?

— Я не знаю, и он не говорит, но, очевидно, ему известно что-то настолько секретное, что ему даже не позволяют говорить со мной — и я не думаю, что они ожидают, будто я в ближайшее время покину это заведение.

— Он всегда был сообразительным, — вздохнул Джеймс и взъерошил свои волосы. Затылок был скован коркой — от крови; он, должно быть, ударился головой, когда потерял сознание.

— Я мало что слышала, но он их, похоже, изрядно огорчает. Все, что мне известно — они хотят знать, куда он спрятал что-то или у кого оно. Не знаю, чего они хотят настолько страстно. Может, это что-то из поместья Блэков?

— Это лучше спрашивать не у меня, а у Сириуса. На площади Гриммо много темных артефактов.

— Что бы ни было ему известно, это знание умрет вместе с ним. Сам посуди: его рука поражена какой-то жутью, от кошмарного проклятья его постоянно скручивают спазмы, и он почти не ел и не спал больше недели. У него в запасе считанные дни, Джеймс.

Джеймс взглянул на Регулуса и понял, что слова Марлен не лишены здравого смысла. Он видел, что грудь юноши вздымается и опускается, но эти движения часто прерывисты; затрудненное дыхание эхом отдается от стен камеры. Его тело периодически вздрагивает, пронизанное судорогами, отчего раскрываются порезы и рваные раны. Джеймс мог видеть лишь те, что на руках, но он боялся представить, сколько их еще было.

В несколько секунд Джеймс осознал, что, как бы он терпеть не мог маленького поганца в школе, сейчас брат его лучшего друга медленно умирает в каком-то темном подвале. Регулус был мальчишкой, ребенком, который когда-то был счастлив и смеялся, прежде чем последние несколько лет постепенно лишили его всей радости, которую он когда-то испытывал. Джеймс не хотел стать свидетелем тому, как исчезнет и все остальное. Он шевельнулся — и почувствовал, как что-то острое в кармане брюк впилось ему в бедро.

— Что ж, нам лучше съезжать отсюда, — произнес Джеймс. — Не думаю, что Национальная служба здравоохранения работает в этой глуши.