Незнайка в бывшем Солнечном городе (джен)

У Чистюли Трезвенького, с тех пор как он поселился в Бурячковом городе, было два правила: никогда не похмеляться и ничему не удивляться.

Первое правило соблюдать было ему гораздо легче второго, так как окружающие, привыкнув что он не пьёт, прекратили приглашать его на застолья. Особенно после одного раза по случаю прибытия борта с тростниковым сахаром, когда виновник торжества, оглядев стол орлиным взором, спросил: « а кто это у нас там такой… трезвенький?» Эта кличка с тех пор и привязалась к Чистюле.

А вот со вторым правилом была проблема, ибо под воздействием винных паров жители Бурячкового города отжигали так, что бедный атеист Чистюля крестился обеими руками, звонил в давно упразднённые ЛТП и штаб Добровольной народной дружины, а по вечерам сидел на кровати, обняв руками колени, и тупо пялился в темноту…

Этим вечером он зашёл к Винтику и Шпунтику. Оба механика, допившись до положения риз, мирно почивали на полу, так и не сумев добраться до кроватей. На верстаке таинственно поблёскивал стеклянными и стальными деталями самогонный аппарат сложной конструкции. Чистюля поднял кружку, стоящую под змеевиком, брезгливо принюхался. Но кружка на удивление почти не пахла сивухой. Мастерство, как известно, не пропьёшь…

Трезвенький взял плащ-палатку, расстелил, переставил на неё хитрый механизм, завязал углы и несколько раз ударил газовым ключом, особо не целясь. Потом вынес хрустящий и звякающий узел в мусорный контейнер.

К Знайке он зашёл, когда солнце уже почти село. Учёный был тяжело и мрачно пьян. На полу стоял собранный на коленке рельсотрон, направленный, к счастью, в ту стену, которая выходила в поле. И в ней зияло несколько дыр.

— Ты что творишь? — спросил Чистюля.

Выкрутил и положил в карман пробки, разрядил конденсаторы, взял с полки аптечку и вышел на улицу в поисках раненных и убитых. Не найдя таковых, вернулся в дом. Знайка тем временем пытался приспособить для выстрела генератор Ван дер Графа.

— Ты чё делаешь, говорю?

— Бесы, — жалобно сказал Знайка, — всё злей и злей. Лезут из окна и из водопровода… Я говорю Пульке: «дай ружьё». А он не даёт. Ну, я и сработал пушку Гаусса. Оно так даже лучше: дульная энергия выше и вес залпа… Слушай, Чистюля, ведь не должно такого быть: я же атеист, ко мне бесы не должны являться…

С генератором Ван дер Графа, с торчащими во все стороны волосами, с искрами, проскакивающими между пальцев, Знайка сам был похож на демона ада. Чистюля вздохнул и уселся на стул.

— Ты, наверно, в богобоязненной семье воспитывался?

— Ну да, — учёный сверкнул глазами, — испортили они меня. Пару поколений бы ещё не перетранслировали эти античные сказки, и уже не боялись бы мы грома… — На ресницы Знайки навернулись пьяные слёзы. — Свободными бы мы стали, понимаешь? Почти как в Эдеме, только по-настоящему… А так ведь стра-ашно. Сто поколений твоих предков поклоны било; что ж они, выходит, глупцы все? Может, сам я дурак? И никак не вырвать, не выцарапать эту сказку…

Чистюля кивнул:

— Вот видишь. А говорил: не знаешь. Всё мы про себя знаем, только боимся посмотреть. Некоторые до того очкуют, что тыщи фертингов платят всяким, прости господи, психоаналитикам, чтоб они им это самое — страшное — рассказали. А откуда им, ни разу не телепатам и не богам, это доподлинно знать? Да и зачем коротышке это знание, если он не в силах посмотреть на него? Вот и я говорю, что незачем… Детство же это такая гадость, что если там что записано пером, то потом не вырубишь топором. Потому-то и лезут в школы всякие…

Но договорить Трезвенькому не пришлось, так как Знайка необычайно возбудился:

— Топор! Вот что мне нужно! Я слышал, что нечистая сила боится холодного оружия!

— Так! — Прикрикнул на него Трезвенький. — Топор давай оставим. Ты разве не понимаешь, что бесы твои на работе? Хочешь, чтоб они выговор получили по сатанинской линии? Может, у них котел в ипотеке, и перебои с углём? Не стыдно тебе?

— Стыдно, — поник Знайка.

— Ну то-то. А сейчас давай пойдём спать… Ты Винтику и Шпунтику идею нового самогонного аппарата подкинул? Эх, твою бы энергию да в мирных целях.