Crescent (джен)

Лейтенант Белройз выслушал просьбу Катлера, не перебивая и не задавая вопросов. По его лицу никогда нельзя было сказать, о чем думает, только привычка крутить карандаш выдавала работу мысли. Сейчас тонкий пластиковый цилиндр в его пальцах совершал сложные молниеносные перемещения, как акробат на трапециях.

— Первый раз о таком слышу. Есть какие-то серьезные основания?

— Только мое подозрение, сэр.

Карандаш опять прошелся между пальцами Белройза.

— Это гарантирует нам результат?

— Не могу сказать, — уклончиво отозвался Катлер. — Возможно, нет.

— И, тем не менее, просите разрешение на повторную экспертизу? Только на основании того, что у Элимана разные глаза? Я не ослышался?

— Да, сэр. Именно так.

Катлер проследил, как цилиндр кувыркнулся и проскользнул назад между толстыми пальцами-сосисками с невероятной ловкостью.

— Черт знает, зачем я это слушаю, — пробурчал Белройз. — Бред сумасшедшего какой-то. Это что, в Академии теперь такому учат?

— Не совсем. — Катлер посмотрел на часы, где цифры предательски быстро менялись. — Я изложу вам все аргументы, если мы найдем доказательства. Просто дайте мне возможность получить их, пока еще есть время. На предъявление обвинения у нас остался час. Если Элиман отсюда выйдет, привлечь его к подобной экспертизе больше не получится, будет очередной «глухарь».

Карандаш лейтенанта еще раз совершил кульбит и завис на полпути к начальной точке.

Больше, чем выглядеть глупо, Белройз не любил «глухари». И хотя он никогда этого не говорил, настырностью Катлер напоминал лейтенанту его собственную молодость, каким он был, пока жизнь еще не обломала, пока не появились лишний вес, привычка выпить перед сном, уступчивость и все остальное. Сейчас его подчиненный был прав в одном — следствие по ограблению сейфа в спортивном клубе зашло в тупик, и любая попытка найти выход лучше публичного провала.

— Это ведь не ваше дело? — зачем-то уточнил Белройз.

— Не мое, сэр, — согласился Катлер и тут же добавил: — Общее.

Лейтенант хмуро посмотрел на пад в его руках, где осталось открытым схематичное изображение лица с разноцветными глазами.

— Элиман едва ли обрадуется, что его превращают в подопытную свинку только на основании того, что у него разные глаза.

— Скорее всего, сэр.

— Это похоже на дискриминацию по внешности, его адвокат точно подаст жалобу, а я слишком стар для этого дерьма, — глаза Белройза из-под тяжелых век уставились на Катлера.

— Назовите это моей личной инициативой без должного согласования.

Грузный и медлительный, Белройз не был бы лейтенантом полиции, если бы к таким характеристикам не имел в комплекте чутья.

— Делайте, — махнул он рукой.

К повторному забору материала на экспертизу подозреваемый отнесся с полным равнодушием, в отличие от его адвоката. Тот с недовольным лицом демонстративно уселся напротив подзащитного, включил видеорегистрацию и застыл как изваяние. Элиман лениво снял рубашку и повесил ее на спинку стула. После этого он очень долго расстегивал и развешивал брюки. За это время судмедэксперты привезли портативный анализатор, подключили его, а Катлер успел во всех подробностях рассмотреть спину и грудь Элимана. Потом по его знаку специалисты начали забор материала с разных участков тела. Образцы без задержек поступали в анализатор.

Волосы, слюна, нос, кожа губ, подмышечные впадины, задняя сторона бедра…

В помещении было не жарко, но собственная кровь шумела в ушах Катлера морским прибоем. Писк аппарата раз за разом показывал отсутствие совпадений в генетических маркерах, Элиман, на котором кроме трусов и ботинок уже ничего не осталось, как автомат подавал руки и поднимал колени, сохраняя насмешливое выражение лица. Адвокат молчал, периодически меняя точку съемки, время летело со скоростью правительственного экспресса. Наконец эксперт пересеклась взглядом с Катлером и еле заметно покачала головой.

Совпадений нет.

— Мой клиент замерз, — скандальным голосом заявил адвокат. — Он может одеться?

— Еще пару минут, — терпеливо ответил Катлер.

Он только сейчас сообразил, что глупо было брать данные с участков тела, которыми тот никак не мог залезть в сейфовый ящик. Нормальные люди делают это руками, и игла была настроена на конечность злоумышленника. Ни голова, ни язык не могли стать источником тех тканей, которые попали в ловушку. А чем, кроме руки, можно выгрести содержимое из сейфа с мембраной, пропускающей внутрь только органику? Если иметь в виду примата?

— Снимите обувь, пожалуйста, — попросил Катлер Элимана.

— Вы издеваетесь? — подал голос адвокат. — Может быть, моему клиенту и трусы снять?

— Трусы мистер Элиман может оставить при себе, главной частью тела он не стал бы рисковать. Нас интересуют его ноги.

— Конечно, все же знают, что у меня одна собственная, а другая искусственная с ядерным реактором, — гоготнул Элиман. — Поэтому я и бегаю стометровку за семь секунд, и в допинге меня вечно подозревают. Как же иначе? Наша полиция гениальна. Продам потом эту историю журналистам.

— И все-таки я прошу вас снять обувь и дать возможность специалистам сделать забор материала со стопы.

— Сид, вы имеете право отказаться, — вальяжно напомнил адвокат. — Если это унижает ваше достоинство или выглядит с вашей точки зрения как попытка психологического давления…

— Боюсь, возможность отказа не предусмотрена, — оборвал его речь Катлер. — Это следственные мероприятия, которым вы обязаны содействовать в целях установления истины. Если, конечно, не скрываете важные улики. Отказ будет говорить не в вашу пользу, и мы все равно возьмем образцы позже, только принудительно, с санкцией прокурора.

Элиман раздраженно скинул ботинок, стянул с ноги носок и ткнул ее в лицо Катлеру так, что тот едва успел отстраниться, чтобы не получить пяткой в подбородок.

— Валяйте, — грубо бросил он. — Только имейте в виду, я боюсь щекотки и за непроизвольные движения не отвечаю. Могу вам в нос нечаянно заехать. Рефлекторно.

— Другую ногу, пожалуйста, — непреклонно отозвался Катлер, отводя давно не мытую конечность от себя в сторону и сохраняя при этом невозмутимый вид. — Мне нужна ваша правая ступня.

Элиман скрипнул зубами, наклонился вперед, чтобы расстегнуть ботинок, и внезапно как был, в одном ботинке и трусах, бросился к стеклянным дверям кабинета. Эксперты разинули рты, но стоящие с той стороны дежурные полицейские ловко перехватили беглеца и втащили обратно, где уложили на пол лицом вниз.

— Будьте прокляты, твари! — зарычал Элиман, повернув вбок лицо, покрывшееся бурыми пятнами. — Чтоб вы все в канаве сдохли, копы вонючие!

Катлер сам снял с его ноги носок, чтобы завершить начатое.

Карандаш больше не мелькал в пальцах Белройза, а плавно покачивался, точно весы Фемиды. Сейчас они склонялись в сторону Катлера, особенно после того, как закрылась дверь за растерявшим апломб адвокатом Элимана.

— Поразительно, — сказал лейтенант, опускаясь в свое кресло. — Никогда в жизни с таким не сталкивался. Поздравляю, офицер.

— Спасибо, сэр, — неловко ответил Катлер.

— Объясните ход своих мыслей?

— Они не совсем мои, сэр, — честно признался он, но Белройз пропустил это мимо ушей. — Исходной точкой для версии послужила гетерохромия Элимана, которую тот скрывал с помощью линз. Это навело на мысль, что мы имеем дело с частным случаем химеризма. Внешние симптомы химеризма у человека иногда проявляются как разный цвет глаз или мозаичная окраска кожи.

— Химеризм? — Белройз остановил карандаш, чтобы взглянуть на своего офицера. — Болезнь?

— Нет, не болезнь. Генетическая особенность.

Катлер положил перед ним свой пад, открытый на статье о химеризме. Некоторое время Белройз пытался вникнуть в специальную терминологию, но потом махнул рукой.

— Химеризм существует разных видов, — с готовностью перевел на человеческий язык написанное в статье Катлер. — Тетрагаметный возникает при поглощении одного близнеца другим в утробе матери, а если они были оплодотворены разными сперматозоидами, то генетический код в одном теле может быть разным в разных участках. Например, слюна, кожа и волосы содержат одну ДНК, а внутренние органы — другую. В нашем случае Элиман являлся химерой и знал об этом, поэтому и преступление спланировал с учетом своей особенности. Знал, что придется оставить в сейфе образец своих тканей, и использовал для этого не руку, а ногу. Касательно внутренних органов не знаю, но правая ступня у него отличается по генетическому рисунку от остальных органов.

— Вот почему сукин сын был спокоен, когда мы брали пробы, — осознал Белройз. — В его вонючие ботинки сроду никто не полез бы.

— Да. Он вскрыл сейф, где хранились пробы на допинг, пожертвовав ловушке ногу, зная, что при повторном анализе данные ДНК все равно не совпадут. При достаточной сноровке ступней можно действовать не хуже, чем ладонью.

— Надо же было додуматься до такого. Его проба, небось, была положительной?

— Судя по тому, что она уничтожена, — да.

— Не спортсмен, а прохиндей этот Элиман. А ведь когда-то спорт был честным состязанием сильнейших.

— Когда-нибудь эти времена вернутся, сэр.

— Ну что же, Катлер, — наконец сказал Белройз, вбрасывая карандаш в стакан. — Держу пари, вы тоже когда-нибудь сядете на мое место. Это правильно, каждое последующее поколение должно быть умнее и образованнее предыдущего, иначе нет эволюции. Буду иметь вас в виду, когда понадобится замена. Готовьтесь с новой недели работать самостоятельно.

— Спасибо, сэр.

Белройз отметил, что молодой офицер покраснел. Ничего, потом научится принимать похвалы от начальства.

— Вы свободны, — сказал он. — Идите и отпразднуйте победу в каком-нибудь ресторанчике вместе с симпатичной девчонкой. Это приказ.