Путешествие на Восток (джен)

Инголдо считал хорошим тоном поверить в невозможное пару раз перед завтраком. Но завтрака он не видел уже давненько. Сложно считать время, когда сидишь в темноте и единственное, что хоть как-то меняется — число несъеденных спутников.

Он им не завидовал, нет. Хотя, конечно, они отправились короткой дорогой к Намо, и наверняка скоро вернутся к родным и близким. И им больше не было больно, а ему приходилось терпеть новаторские методики лечения от северных народов: облизывание волком с целебной слюной и зашивание ран жутковатого вида костяной иглой. На которую «никто не жаловался», по словам шившего старика — вот только по его же словам практиковался он на трупах...

И всё-таки, Инголдо старался не терять веры в лучшее.

Он пел — пел как мог, слабым голосом, не очень внятно проговаривая слова. Волчонок — тот самый юноша с красно-жёлтыми глазами — радовался, хлопал в ладоши. Требовал ещё. Как ребёнок, которому дали сладкого. И его волки затихали, придвигались поближе. Потом спрашивали: а это что, а это где, а это как... тоже — как дети.

Один старик хмурился и держался поодаль. Потом осматривал, грубыми пальцами щупал края сшитых им ран, подцеплял их длинными, неровными ногтями. Хорошо, хоть чистыми Бормотал что-то по-тёмному — Инголдо постепенно начинал осваивать этот язык, но далеко пока не продвинулся. Написать бы Майтимо, он вроде как занимался этой темой... но какое тут написать, когда понять бы, где вообще находишься!

Сначала его хотели везти на Север, и это было страшно. Потому что по сравнению с Морготом его глазастый вонючка... человек бы на его месте сказал — «жалкий любитель», но Инголдо было лучше знать. По сравнению с Морготом Вонючка был жалкий профессионал, лишённый истинной страсти к мучению живого и разумного. Слишком рассудочный он был, слишком любил порядок во всём, даже в таких вещах.

Моргот, тот давным-давно последовал собственному совету и отбросил цепи рассудка, совести и логики. Им — опять же, как он и советовал нолдорам во время оно — во всех начинаниях руководила страсть.

К счастью, Инголдо не один боялся Севера; что волки, что старик — явно не больше него хотели показываться на глаза хозяина, потеряв крепость и Вонючку вместе с ней.

— Отец, а может, не надо? — бесхвостый волк по имени Куцый нервно прижался передом к земле. — Там нас опять по клеткам запрут. Не хочу в клетку!

— Ну да, а мне опять придётся целую стаю крыть, — мрачно согласился Волчонок. — А потом тоже запрут. И эльфа отнимут, небось... Но куда ещё-то? Крепость наша закончилась, нет её больше. А здесь кругом — сплошь всякие вражьи владения.

— На Юг? — предложил старик. — Отправимся вниз по реке, а там...

— Эльфы там, — хмуро напомнила волчица. — Только сунься, в ёжика превратят. Нет, надо думать.

— Есть ещё Восток, — больше в шутку, чем всерьёз предложил Инголдо.

— Восток... — старик почесал бородку. — Это в Дортонион, что ли? Так нет больше Дортониона. Одна пустошь с железными воронами и прочей дрянью. Там даже вода несъедобная.

— Там отец, — заметил Волчонок.

— Это хорошо, что ли? — буркнул Куцый. — Смотри, отнимет он у тебя эльфа, и кто нам петь будет?

— Он не задержится, — Волчонок был явно в этом уверен. — Может, тоже на Восток уйдёт. Может, на Север. Нам идти-то долго, — он повертел в пальцах кончик длинной красноватой косы. — Отец любит жить приятно. Он сделает там себе уютное логово, а мы его займём.

Ребёнок, не ребёнок — а слушались они Волчонка беспрекословно.

Той ночью старик подсел к нему и заговорил — не на синдарине, как раньше, и не на своём наречии, а на талиске.

— Слушай, Ном, — сказал он быстрым шёпотом. — Я сам из Дортониона. Может, и не был тебе хорошим вассалом, и мёртвых теребил без надобности, но я Беоринг, и Чёрному не служил. Я князем был! Ну, как князем... князьком.

(Не тем ли самым, за которым братья гонялись? Его именем пугали детей, а Берен — тот просто бранился. Что-то там Ко Бессмертный, похититель девиц, осквернитель колодцев, хозяин кладбищ... но Чёрному, оказывается, не служил.)

— Я это всё ради науки делал, хоть твои братья мне и не верили и говорили, что это не наука, а дрянь, — продолжал старик.

Ещё бы про свободу творчества начал, как дядя Феанор после седьмой чарки...

— Ном, я это всё к чему. У меня запасы есть. Давай подсыпем этим четверым яду? И потихоньку к тебе, в твой город. Я тихо сидеть буду, мне всё равно недолго осталось. А, Ном?

Вот она, свобода. Вернуться в город, выкинуть оттуда потерявших совесть кузенов, успокоить Ресто, корону починить, а то помялась... закончить мозаику в восточном крыле...

— Нет, — ответил Инголдо.

— Ась?

— Нет, говорю. Купить корону жизнями четверых детей... нельзя так, Шарки, — он нарочно назвал Беоринга его обидной кличкой. — Им-то что, они у Намо отдохнут и дальше куда-нибудь, куда волкам положено. А нам-то с тобою ещё жить.

Беоринг посмотрел на него недоумённо, но потом кивнул:

— Как знаешь, Ном. Тебе виднее.